Близкие люди

****** Я не привык сдаваться. Всегда был таким и меняться не собирался. Сдаются слабаки, я же к ним никаким боком не относился. Какая-то пакостная каша подложила мне свинью? Нифига! Война была объявлена, и мне нужна была безоговорочная победа. В общем, я сидел дома и размышлял, как бы мне выведать у Ритульки тонкости производства. Думаете, занялся херней? Думаете, надо просто спросить? Нет. Говорить о Никите и Дашке было нельзя. Девушка моя в секунду превращалась в мегеру от одного упоминания соседей. Не знаю, чем они ее так нервировали, но эффект красной тряпки имел место быть. Прикинув, как это лучше обставить, чтобы не напролом, я набрал ее номер. — Ритуль, — я сменил привычный «мачизм» на боль и скорбь всех котиков интернета, — бар отменяется. Я тут приболел немного. — Господи, Олежек, что случилось? — такое искреннее волнение, что на миг мне становится не по себе. В народе это называется «стыдно». — Отравился, наверное. Тошнит и все такое. — Разведи смекту, пакетик на стакан, и уголь активированный таблеток пять прими. Я скоро буду. Перестарался, как всегда. Девушка приехала и накинулась с заботой. — Ты как, Олежа? — трогает рукой лоб. — Нормально, просто желудок прихватило. — Где болит? Как болит? Дергает? Тянет? Может, поел чего? Ты пил вчера? Стыдно стало по второму кругу. Не так чтобы сильно, но стало. Заботливая моя взялась за дело серьезно: заставила выпить стакан какой-то мутной бурды, пять таблеток угля и в довершение сунула в рот две таблетки Гастала. — Мне бы кашки манной, — закинул я пробную удочку. Пора было выводить спектакль к финальной коде. Зря, что ли, гастал сосу? — Лучше геркулесовую, полезней. — Не люблю я ее, липкая какая-то. Давай лучше манную. Ритулька быстро принялась за дело, а я тщательно фиксирую в голове алгоритм действий. И, что самое странное, делала она практически все то же самое, что и мы с Никитой. Буквально один в один. — А почему так жидко? — я показал на кашу. — Загустеет, пока будет остывать. Ага, вот он секрет! Прост, как пара мужских носков. — Немного постоит — и можно есть. — Побудешь со мной? — Я сегодня добрый и покладистый. — Совсем чуть, к маникюрше записана на пять. Ну и славненько! Мне не терпелось отнести кашу Никите. Едва за Ритулей закрылась дверь, я подхватил кастрюлю и отправился в соседнюю квартиру. — Неужто сам? — Никита обалдело уставился на кашу. Как же хотелось соврать! Ну, просто на языке вертелось. Как в детстве, когда крутости ради врали друг другу, стократно преувеличивая свои дурацкие достижения. — Ритулька. Но я точно все запомнил, повторить как нефиг делать. — Ё-моё, жидкая! — Парень перелил кашу в детскую тарелочку. — Нет слов! — Проведем испытания? — усмехнулся я, глядя на приготовления. — Конечно. — Он исчез в коридоре и через пару минут вернулся с Дашкой. Девчонка была одета в розовое платье с яркой божьей коровкой на кармане и напоминала куклу. Повязав козявке слюнявчик, Никита начал ее кормить. Я придвинул стул и внимательно следил за процессом. Так, наверное, ведут себя ученые во время практических экспериментов. Да пофиг — мне просто было интересно! Дашка не подвела — слопала все только так. Мы переглянулись с молодым отцом и синхронно показали друг другу большой палец. — Мы гулять сейчас. Пойдешь с нами? — Он доскреб с тарелки остатки каши и облизнул ложку: — Вкуснота! — Нет, у меня работы по самые гланды. Во вторник встреча с одним потенциальным заказчиком, надо подготовиться. Я должен знать о нем все, тогда будет проще определиться со стратегией. А правильная стратегия — практически гарантия успешных переговоров. Я хочу этот договор, там такие перспективы открываются… Эй, ты куда смотришь? — На тебя, — помедлив, ответил Никита. — Зачем? — Хочу запомнить. Я всегда так делаю. Время меняет нас и все вокруг меняет, остаются только воспоминания. У меня много воспоминаний. Разные мелочи, ерунда всякая, но из них и складывается жизнь. Даже когда все меняется, вот здесь, — он дотронулся пальцем до головы, — все остается. Лары давно нет, а я все помню. Медовый месяц, шуточки, над которыми угорали, убежавший кофе, ее слова о беременности — мы были чертовски счастливы, понимаешь? Мне не забыть это никогда-никогда, но это так больно. У тебя так? Я предпочитаю забыть и не вспоминать бóльшую часть своей жизни. Безрадостное детство, повязанное на страхе, голодная юность «на вольных хлебах», когда больше года я рассылал резюме, перебиваясь случайными заработками, годы брака, убитые руганью и изменами, уход мамы, пропитанный запахом больниц и слез. Да мало ли того, что предпочел бы стереть из памяти! Я гоню воспоминания прочь, но они возвращаются ночными кошмарами и мокрой от пота подушкой. — Нет. Стараюсь двигаться вперед, не тормозить… Пусть думает, что я бесчувственный мудак. Это проще, чем объяснять… Он хотел что-то ответить, но тут зазвонил мой мобильник. «Ритуля» — высветилось на дисплее, и я поднес трубку к уху. — Олег? — Здравствуй, Заинька, рад тебя слышать. — Ты где? — голос напряжен, чистый металл, аж звенит. — Дома, — это почти не вранье, я могу оказаться дома через пять секунд. Через десять шагов. Просто выйду из одной квартиры и зайду в соседнюю, — что-то случилось? — Врешь! — Ритуль, к чему грубости? — Опять где-то мотаешься! Олежек, сколько можно. — Приезжай, убедишься. — Я стою под твоей дверью, и вот уже минут десять давлю на звонок. Что теперь скажешь? Я заткнулся. И зачем соврал? Иногда люди лгут, не замечая. Мимоходом, не придавая значения сказанному. А потом приходит момент расплаты. Просто — бац, гильотина опустилась, и отрубленная голова покатилась по помосту! — Опять по бабам мотаешься! — взвизгнула девушка, — сколько можно, Олег! А вот и старая песня на новый лад: ревность, подозрения, истерики, претензии. Так нелепо и так… знакомо. Будто бы любимая супруга вернулась из небытия поковырять мне мозг. — Да нет, Зай, я у соседа. И тишина в трубке. Такая, знаете ли, ТИШИНА. Тишинища! — И что на этот раз? Какая еще труба у него рванула? Труба? При чем здесь труба? Я как-то растерялся. — Сейчас приду, подожди меня. — Объясняться по телефону занятие неблагодарное. Тем более при постороннем человеке. — Не хочу. — Уже бегу. Я сидел и тупо пялился на телефон. И понимал, что это неважно для меня. Ее претензии, обиды и такие вот разоблачения не трогают в принципе. По инерции оправдываюсь, потому что мы вроде как вместе, но в душé — никаких трепыханий, и совесть беспробудно дрыхнет. Это плохо — это начало конца. Равнодушие почти всегда первый шаг к расставанию. Хотите, расскажу про второй? Перестаешь замечать ее красоту. Умом понимаешь, что она никуда не делась, Ритулька все та же статная и привлекательная девушка, но это больше тебя не трогает. Потому что спала пелена, и теперь ты видишь в ее глазах уже не плещущийся чувствами аквамарин, а корысть, хитрость, долбаную алчность. Красота уже не пьянит, добродетели не поражают, эмоции не переполняют. Инерция — все, что осталось, и расставание не за горами. И, похоже, в последние пять минут я сильно продвинулся в этом направлении. В принципе, было жаль, но где-то внутри я понимал логичность такого финала. — Что-то не так? — подал голос притихший Никита. — Всё не так. Я соврал своей женщине, что дома. — Зачем? — Он удивленно захлопал глазами. Я пожал плечами. Кто ж это знает... Соврал. — Если бы я знал! Машинально вылетело. А теперь она стоит под моей дверью и думает, что я ей изменяю. — Давай я выйду вместе с тобой, пусть убедится, что ты не с девочками кобелируешь. — Не с девочками, да... И как-то это лево прозвучало. У Никиты вспыхнули пионерским румянцем щеки, а у меня на самом деле свело желудок. Чтобы сгладить, поспешил к двери. И сосед за мной, семенит сзади с притихшей Дашкой на руках. Рита действительно стояла на площадке и действительно злилась. — Объяснишь мне, что происходит? — Она злобной фурией влетела в комнату. Швырнула на диван сумочку и застыла посреди гостиной. — А что происходит? — Я пожал плечами. — Ничего. — Зачастил ты к соседу. Как ни позвонишь — ты там. Днем ли, вечером — неважно! Как только появляется свободная минута — ты галопом несешься в соседнюю квартиру. Тебе там медом намазали, да? — А что, не могу? У меня что, друзей быть не может? — И давно ли этот парень стал тебе другом? — В смысле? Ты на что намекаешь? — Что-то раньше я за тобой тяги сближаться с соседями не замечала. — Дурочка, — я подошел ближе и притянул Риту к себе, — ревнуешь, что ли? Нашла к кому. Он же мужик. — Я не ревную, Олеж, точнее ревную, но не в этом смысле. Ты много времени с ним проводишь. Чуть что, и ты уже там, только и слышно «мы с Никитой то», «мы с Никитой сё». Получается, что тебе с ним интереснее, чем со мной! — Ну что ты, малыш, — как-то не предполагал, что со стороны это выглядит так, — тебе кажется. Просто мне скучно, заняться вечером нечем, вот и хожу к Никите футбол смотреть. У тебя же есть подруги! Только вчера ты говорила, что с какой-то Машей в молл ездила. — С Ташей, — поправила моя девочка. — Да хоть с Дашей, — усмехнулся я, — лишь бы не с Сашей. Попытка разрядить обстановку левее всех левых, но Ритулька улыбается, и это, наверное, хорошо. Подходит ближе и обнимает, положив подбородок мне на грудь. Я же напрягся, чувствуя подвох в ее слишком показушной покладистости. Внутри, предупреждая об опасности, загорелся красный сигнал. — Может быть, нам пора что-то изменить, попробовать жить вместе, чтобы тебе не было скучно? К черту соседей и к черту подружек, только ты и я, м-м? — обнимает, прижимается грудью. Вот нифига себе засада! Я ей про футбол, а она про что? Как ловко у женщин получается все свернуть в нужную им сторону! Долбаная гримаса судьбы. А кто виноват? Я же и виноват. Зачем сказал, что мне по вечерам тоскливо? Вроде за язык не тянули. Теперь надо выкручиваться, а я не знаю как. Когда тебя так «ненавязчиво» тащат в брак, хочется упереться всеми конечностями и, прорвавшись за флажки, по-волчьи рвануть в лес. — Да меня и дома-то не бывает, с утра до ночи на работе. Ты здесь с ума одна сойдешь, малыш. — Такой заботливый, что тянет блевать. — А я к соседу схожу, — выпалило мое «большое и светлое», — он, как я понимаю, парень холостой и гостеприимный, всех развеселит… всех утешит. От ее слов стало мерзко. Будто бы помоями облили с ног до головы. Не меня — Никиту, но все равно противно. Даже бабульки у подъезда не пали так низко. Внутри, как в котле, забурлила поднимающаяся ярость. Я не хотел скандала. Видит Бог, я меньше всего этого хотел. Старался сдержаться, но вы же знаете женщин. Если девушку понесло, то понесло по-крупному. Это как цунами — ничем не остановишь. Крики, нервы, истерика, много пустых слов и несправедливых обвинений. И слезы в конце, чтобы я почувствовал себя не просто виноватым, а самым распоследним мудаком. В этот момент я, как хорошо воспитанный мужчина, должен признать вину и покаяться. И вот тогда она успокоится, вытрет слезы, полезет обниматься и даст мне прямо здесь и сейчас. И стонать будет, и кончать, и кричать на радость всем соседям. Потому что победила, добилась своего, в какой-то степени сломала. Я никогда не мог понять такой стратегии. — Тебе пора, — сухо ответил я, — у меня нет желания слушать этот бред. — Ревнуешь? — довольно спросила Рита. Да при чем здесь ревность?! Гадко просто, и хочется вымыть руки. — Нет. Почему-то девушкам нравится, когда их ревнуют, самооценку повышает, что ли? Я задумался. Ритуля — девушка очень даже интересная, для мужского глаза вкусная. Ревную ли я ее вообще? Да нет, вроде бы не ревную. А почему? Вроде должен. Не люблю? Не люблю. Потому и не ревную — все просто. — Ты любишь меня? — Рита словно читает мои мысли, смотрит в глаза с затаившейся надеждой. Если дело доходит до этого вопроса, значит кранты отношениям. Значит, любовь, если и имела место быть, выдохлась, как незакрытое шампанское. Тихо сдохла, оставив после себя лишь пшик. Когда это есть — та самая пресловутая химия, — нет нужды спрашивать. Это понимаешь на уровне ощущений, нервными окончаниями, порами кожи. Чувствуешь. А если нет — тогда и рождаются вот такие вопросы. Она говорила что-то еще, я смотрел в окно. В аллейке за домом Никита «выгуливал» Дашку. Пристроив коляску около скамейки, носил дочку на руках. Что-то рассказывал, показывая рукой то ли на небо, то ли на дерево. А потом начал подкидывать вверх, на секунду отпуская, и тут же ловил, накрепко прижимая к себе. Отчаянно захотелось оказаться там, в зеленой аллейке. Где нет места злости и нет места всей этой мерзости. Где можно бегать наперегонки с коляской и ловить ртом капли дождя. — Олег! — Рита дернула меня за рукав. — Ты меня вообще слушаешь? Я спросила: ты любишь меня? — Она смотрит, чуть сдвинув брови, и я понимаю, что мне не промолчать. Что в этот раз поцелуями не отделаться, да и не хотелось ее целовать. Ушло, перегорело. — Рит, ты это... уезжай. Ты очень хорошая, красивая, и вообще… умница. Не получится у нас. Дашка вновь взлетает вверх. Хохочет, запрокидывая голову, молотит в воздухе ногами в красных ботиках. — Почему? — Рита подходит ближе. — Я не люблю тебя. Не стоит говорить этого женщинам. И вообще вопрос «не люблю» лучше никогда не поднимать. Полно других формулировок, более мягких и щадящих. Но я как-то отвлекся на маленькую хулиганку за окном, вцепившуюся своими игрушечными пальчиками отцу в волосы, и сказал именно это. Фразу, срывающую у женщин тормоза. Заклинание по превращению в ведьму. — Не любишь? А кого ты вообще любишь, — девушка закономерно разозлилась, — ты вообще любить-то умеешь, эгоист чертов? Не зря жена тебя бросила, вот точно не зря! Чурбан бесчувственный. Что тебе не так? Я все делаю как надо, готовлю, нянчусь с тобой, обормотом, трахаюсь. Все для тебя, дорогой, а ты? Ты кого любишь? Соседа своего малахольного? Вечно у него торчишь! Ты педик, что ли, Олег? — Она истерично рассмеялась. — Педик?! Все предсказуемо скатывалось к скандалу. Так банально и мелодраматично, что хотелось переключить канал. — Пошла вон! — процедил я сквозь зубы. — И быстро. Женщина психанула и, подхватив сумку, собралась на выход. Выплюнув напоследок… нет, не «прости» и даже не «прощай», а прозаичное «мудак», моя очередная не сложившаяся любовь выскочила за дверь. Стало божественно тихо. Просто волшебно, лишь клокотало внутри и скребла острыми краями брошенная вгорячах фраза. Она билась в голове, гадкая, словно сортирная муха, и не давала успокоиться. Дожил, бля, педиком назвали. Докатился. И кого? Меня! Меня, блин, который меняет женщин по мере изнашивания. Вот же сука! Вот же… бля. Дай мне понимания. Дай мне чувство юмора. Дай мне не заржать. Я вернулся к окну и выцепил взглядом соседа. Тот продолжал баловаться с дочкой, даже не подозревая, что пять минут назад глупая женщина причислила нас к «небесным братьям». Как же быстро все: раз, и табличка уже прибита к твоей двери. Ты — педик, попробуй отмойся! Смешно и противно одновременно. Дурное сочетание эмоций. Смешно же, разве нет? Бредятина какая-то! И противно... Просто потому что противно — будто бы не мужиком назвали. Импотентом. Я мысленно сплюнул и пошел на кухню варить кофе. Надо было успокоить нервишки. Врубил кофемашину и придвинул пепельницу ближе. Вот же сука! Вот же… бля. *****