Близкие люди

***** Десять шагов от стены до стены и еще шесть поперек. Я мотался по квартире с видом навалявшего мимо лотка кота. Десять шагов от стены до балкона, где в переполненной пепельнице стремилась ввысь гора окурков. Десять шагов и обратно столько же. И что делать — непонятно. Накосячил. Руки сами потянулись к телефону и нашли нужную строчку в длинном списке контактов. Не мог я не позвонить. Если я тут углы меряю, то представляю, каково ему там. Что он обо мне думает? «Урод ты, Олежа, извращенец и гребаный педрила». Надо извиниться, сказать, что больше не повторится. Это больше никогда не повторится! Никогда. Да, именно так: уверенно и твердо — никогда. Я набрал номер. Трубку долго не брали, хрен ли, определитель четко высветил Никите мое имя. Судя по всему, я теперь персона нон грата. — Олег? — Голос звучит глухо, будто бы издалека. Между нами десять шагов, десять секунд, всего две двери и… тысячи километров полосы отчуждения. Как в Чернобыле после аварии. — Привет. Молчит. Понимаю. Я слышу, как он дышит в трубку. И молчит. Понимаю. — Наверное, слишком поздно для звонка. — Всего лишь десять часов… — Я не об этом. — … — Прости, не знаю, что на меня нашло. Просто не знаю, но обещаю, что больше не сделаю ничего такого. — Да уж надеюсь… — Никита, я серьезно. — Ты гей? — спросил он после небольшой паузы. А хер его знает… — Нет. — Тогда зачем это всё? — Я не знаю. Сам не понимаю почему… Импульсивный порыв. Извини. — Ладно, — и опять тишина на том конце провода. Полоса отчуждения растет, расползается в стороны уродливым пятном, — ты в порядке? Как будто я мог быть в порядке. Как будто что-то вообще могло быть в порядке. — Мы по-прежнему друзья? — нелепый вопрос, ответ на который известен. Очевиден. И все же я задаю его, мне необходимо это услышать. Не замечал раньше за собой мазохистских замашек. — Мне нужно время, чтобы это понять. — То есть вечерний кофе на сегодня отменяется? — Епт, вот идиот. Что я несу? Что за херню?! Какой, к черту, кофе?.. — Всё шутишь… — Какие уж тут шутки. — Ты… Я не виню тебя, но… — «Но»? — Мне просто нужно время, — вновь повторяет Ник. Это звучит как «Я не хочу тебя больше видеть. Никогда». На том и распрощались. И это точка. Финишная лента разрезана, черта пересечена, больше я его не увижу ближе, чем на пять метров. Мое путешествие в «голубые дали» оказалось на редкость коротким и бесславным. Наши посиделки, разговоры, прогулки и даже привязанность Дашки я умудрился потерять в одну секунду. В ту гребаную секунду, когда прижался к его губам. Это так легко — потерять, легче, чем шарик воздушный в небо запустить. Перешел один раз границу, и все — возврата нет. И не будет. Он не простит меня, да и я бы в такой ситуации не простил. Еще бы и морду набил тому смельчаку, который решился бы на такие нежности. Никита в этом плане безопасен, но... Черт... Черт! Почему? Вопрос на миллион! Почему? Почему вдруг я внезапно слетел с катушек? Жил же я тридцать лет без дурных помыслов и левых поползновений. И на работе у меня одни мужики, и друзей полно, и вообще. Никогда и мыслей не было, а тут... Словно шлюзы открылись. Вечером опять стоял у окна, смотрел на него с высоты восьмого этажа. Издалека Дашка — маленькая совсем, розовое пятно с ручками и ножками на руках отца. Но даже с этих немалых метров, я видел бледность и растерянность на его лице. Презирает меня, наверное. Ненавидит. И правильно. Я сам себя презирал. Свихнулся. Слетел. Испоганил все. Я ненавидел себя. Ненавидел так, как никогда раньше. Но самое страшное было не это. Не чувство вины, от которого не хотелось по утрам открывать глаза. Нет. Самым страшным, непонятным и мерзким было то, что я по-прежнему хотел его. Несмотря на все, мне безумно хотелось повторения. Вопреки разуму, который тем вечером был отправлен в отставку. Я хотел его. Еще сильнее, чем в ту минуту, когда поцеловал. Хотел почувствовать то, что не успел тогда, — вкус его губ. Хотел. Мучительно и остро. Это как привязчивая песня, что постоянно звучит в голове. Гонишь ее, гонишь, а она не отпускает. Крутится и крутится, задолбавшим навязчивым репитом. У нормальных людей с возрастом приходит мудрость, у меня — п*здец. Злые демоны вырвались наружу, обнажили вусмерть порочные желания. Каждый человек, как бы благовоспитан и интеллигентен он ни был, порочен. У каждого может появиться тяга или порыв, говорить о которых не принято. Далеко не каждый станет выворачиваться наизнанку, рассказывая об этом. И совсем уже единичные мудаки решатся претворить свои грешные помыслы в жизнь. Вот и определение мне подобралось достойное. Ну а что, мудак и есть, не поспоришь. Я не знал, что с этим делать. Что вообще делают в ситуации, когда рушатся к чертям приоритеты? Когда черное внезапно становится белым? Когда вдруг начинает волновать то, над чем полжизни смеялся? Не знаете? Вот и я не знаю. ***** Прошла неделя. За ней еще одна. Я исправно ходил на работу, возвращаясь, старался проскочить подъезд быстрее. Чтобы не встретиться. Наверное, это была трусость, слабость или еще какое дерьмо. Назовите это как хотите — показаться Никите на глаза я не мог. Теперь, когда моя тяга к нему стала абсолютно явной, мне кажется, что я разочаровал всех, кто когда-то относился ко мне хорошо, возлагал надежды и даже любил. Я облажался по-крупному, и этого уже не исправить. Возвращаясь домой, я подолгу стоял в дверном проеме, смотрел на соседнюю квартиру, не обращая внимания на резкий запах подъезда, шум внизу и ветер, гуляющий по лестничным пролетам. Я понимал, что эти двери теперь для меня закрыты. Возможно, позже, когда всё уляжется, отойдет на второй план, мы сможем здороваться при встрече, но сейчас… Я не мог. Звонок в дверь раздался в десять вечера. Я равнодушно проследовал в прихожую. В принципе гостей я не ждал. И не в принципе тоже. А уж его не ожидал увидеть ни в каком случае. — Привет, — Никита подпирал собой косяк. Белая футболка, джинсики… Мать моя в кедах! Мать моя… Я промычал в ответ что-то нечленораздельное, надеясь, что это будет воспринято как приветствие. Не глядя в глаза. Не видя ничего, кроме белой футболки и розового пятна рта. Развернулся и побрёл в комнату. Он следом. Гребаное сердце, утихомирься уже! — Ты как? — спросил он с порога. — Нормально. — Наваждение прошло? Ага, сейчас… — Да, я же сказал, что не сделаю больше ничего такого. Не бойся. По дереву постучи! Глядишь, поможет, мудак озабоченный... — Да я и не боюсь, — Никита качнул головой, — поговорим? Я молча пожал плечами. О чем? О чем нам разговаривать? Заново извиняться? Не хочу. — Что с тобой происходит? — Я не знаю. Вот честно. — И часто тебя на мужиков клинит? — Никогда. Никогда раньше. — Тогда почему? — Что ты от меня хочешь? — Я развернулся и посмотрел на него. — Я извинился, сказал, что это больше не повторится, — сглотнул, проталкивая в горло горький комок, — чего еще ты от меня хочешь? Чтобы я тут акт самосожжения устроил? — Олег... — Просто уйди. Давай сделаем вид, что ничего не было, это все, о чем я прошу. Будем жить дальше, каждый своей жизнью, каждый за своей дверью. — За репутацию свою боишься? — Да плевать мне на репутацию! — Чего я хочу? У меня по жизни друзей немного. С Ларой мы еще со школы, я говорил тебе. Серьезные отношения, с ней в основном время проводил. От друзей еще в юности отошел. Лара, семья, потом Дашка. Когда жены не стало, я как в вакуум провалился. Никого рядом, как в космосе, только дочка, как проводок, соединяющий с этим миром. Теща иногда заходит, и все. Больше у меня никого нет. Я глохну в этой вечной пустоте. Иногда мне выть от тоски хочется. И тут вдруг ты появился — со своими приколами, кофе и футболом под пивасик. Знаешь, я ведь пиво вообще не пью и не пил никогда. Не понимаю я его вкус. Но ты пил, и я с тобой, потому что за компанию. В какой-то момент меня отпустило. Все, что навалилось после смерти Лары, все, в чем я так успешно тонул, отошло на второй план. Я вновь начал дышать. И даже радоваться жизни, начал ее чувствовать. Как мог, конечно. Ты, может быть, не желая этого, помог мне выплыть, когда я почти уже утонул. Впервые за долгое время у меня появился друг. Кто-то, с кем можно просто посмеяться. Или поговорить. Телек посмотреть. Я не знаю, чего хочу, но точно знаю, что обратно в вакуум не могу. Я там сдохну, захлебнусь этой пустотой, как болотной жижей, а мне нельзя — у меня Дашка. Он встал и, одернув майку, направился к двери. Уже на пороге, не оборачиваясь, тихо, но уверенно добавил: — Возвращайся. Хлопнула дверь, и я почему-то посмотрел в окно. Безлюдная аллейка с тусклыми пятнами фонарей, пустая лавочка, которую ближе к вечеру всегда занимал Никита. Возвращайся?.. Он давал мне шанс все исправить. Вернуть на исходную точку, стереть историю моего «грехопадения». Очень благородно, кстати. До изжоги. Я продолжал стоять у окна, вглядываясь в вязкую темноту ночи, и думал, хочу я вернуться к нашим посиделкам или нет. Нет, честнее было бы поставить вопрос по-другому: смогу ли я не возвращаться? Удержу ли себя дома, зная, что он меня ждет. Что он хочет, чтобы я пришел. Дай мне разума. Дай мне твердости. Дай мне решительности. Утром казалось, что смогу. Запросто — давно у него не был и, наверное, успел отвыкнуть. И на работе, когда думал об этом, тоже не сомневался. Зачем мне? К вечеру пришли сомнения. Как ни крути, успел соскучиться по нашим посиделкам. Пообещав ему «больше никогда», я был готов следовать этому самому «никогда» — слишком высока была цена моего прошлого срыва. Я бы смог прийти и просто потрепаться под кофе. Ничего больше. Я бы смог. Наверное… Я был похож на алкоголика, который поутру говорит себе: «Больше ни капли», а вечером с трясущимися руками бежит за бутылкой, с легкостью отрекаясь от данных самому себе клятв. — Что-то вы грустный, Олег Викторович? — Юля из бухгалтерии смотрит взволнованно. — Я не грустный, — *просто за*банный*, — просто не выспался. Сосед ремонт затеял, — *в моей неразумной башке*, — спать совсем невозможно. — У нас все лето сосед сверху паркет менял, так что понимаю. Надо провести вечер вне дома, отвлечься. — Юленька, не составите компанию? — вылетает само собой, и я понимаю, что это правильно. Это и есть выход. Не надо больше думать, сомневаться, корить себя. Я занят — и занят на весь вечер. Без вариантов. В восемь мы уже сидели в ресторане, наслаждаясь прохладой кондиционированного зала и ненавязчивой живой музыкой с небольшой сцены. Одно из череды свиданий, построенных исключительно на лжи. Кстати, отличная стратегия: ложь создает иллюзию заинтересованности, душу открывать не надо. Очень удобно — переживаний ноль. Отличное обслуживание, и мясо Medium Rare. Официанты вышколены, незаметные, как привидения. Меняют блюда, уносят посуду, подливают. Девушка — эстетка, в ресторане как дома: капрезе, лингвини, лосось и профитроли в шоколадном соусе. Что еще надо? Отличный вечер, осталось убедить себя в этом. Пока же, вспоминая утренние аналогии, я чувствовал себя алкоголиком, которого, чтобы не сорвался, отправили в оперный театр. Сомнительное удовольствие. Я бросил взгляд на часы. 20.45. Милая девушка, в отличие от Ритульки, начитанная. В курсе событий, есть о чем поговорить и что обсудить. Бродского любит, цитирует к месту. Интеллектуалка — не часто такие попадаются в наши сети. А мне хочется нажраться. Залить до краев, чтоб не грызло. И снова на часы. Девять. Еще можно успеть, если без пробок... Не дури, уговаривал я себя. Он все равно ждет меня не за этим. Он хочет, чтобы я пришел и скрасил вечер непринужденными разговорами, а не пришел и завалил в постель. И это, твою мать, разные вещи. От мыслей про «завалил» встало не только мясо в горле. — Юленька, вы меня прямо спасли сегодня, — мы так и не перешли «на ты», — чудесный вечер. — С вами так интересно, Олег Викторович, — улыбается мило. А то! Унылый мужик с кислой физиономией — то еще развлечение! Надо сворачивать представление, — я бросил взгляд на часы, — если потороплюсь, еще успею. Как бы культурно закруглиться? Утюг забыл выключить. Чайник. Собаку выгулять! Финалку смял наглухо, распрощался скомканно, взял телефонный номер, который никогда не наберу, и вызвал девушке такси. Всё через *опу. Не зря же говорят: «Что ни делает мудак, все он делает не так». Это про меня. Торопился, как на пожар, клял бомбилу крепким русским матом, пока не завернули во двор. Выдохнул только, когда увидел светящееся окно соседней квартиры. Увидел и... не стал подниматься. Не знаю почему, но не смог. Сидел во дворе за столиком для доминошников и курил безостановочно. Вот уже и сигарет почти не осталось, а окно все не гаснет. Горит, блин, и что с этим делать... Зачем он так... И я — зачем? Есть вещи, которые предпочитаешь не знать. Вопросы, на которые не можешь ответить даже себе. Правда, которую сложно принять. На самом деле, все легко. Нужно просто решить для себя: хочешь ты взглянуть ей в глаза или нет. Но это — эту самую правду — нужно встретить лицом к лицу. Мне не спрятаться от нее, не укрыться за привычным враньем. Это как пуля, от которой не спастись. Настигла, и от этого очень больно где-то в области сердца. Я не могу больше лгать. Ему, себе — не могу. И не могу сказать правду. *****