Близкие люди

***** На следующий день ровно в десять я нажал на кнопку звонка. Вчерашнее сидение на скамейке не прошло даром. Что-то переломилось, я перешел какую-то невидимую грань. Я просто хотел к нему, хотел быть с ним. Страсть и прилагающаяся к ней похоть никуда не делись, но отошли на второй план — на первое место вышли совсем другие желания. Более глубокие и более взрослые. Я понял, что пришло время вернуться. Никита открыл почти сразу. — Пришел? — выдохнул он с какой-то долей облегчения. Я прошел в гостиную и сел на диван. Раньше я уже неоднократно сидел на этом диване. Мы пили кофе, болтали о разной чепухе, смеялись. Раньше. По ощущениям — в прошлой жизни. — Пришел. Пришел и на следующий день, и через день. Я вернулся, но... Второе пришествие не удалось. Между нами разверзлась пропасть. Никаких чудес, лишь мутота и маскарадное лицемерие. Все было не так. Криво, косо и как-то очень сильно неправильно. Натянутость, она никуда не делась, разрослась как тесто на дрожжах. Я больше не приходил с пивом, потому что теперь знал, что Ник его не любит. А он вольно или невольно всегда садился дальше. Может быть, и не боялся, но место занимал поодаль. Долбаный поцелуй, который и поцелуем-то назвать можно только с натяжкой, стоял между нами, как стеклянная дверь. Вроде видишь, что там по ту сторону, а попасть не можешь. Мы делали вид, что ничего не изменилось, и все по-прежнему хорошо. Что все забыто, прощено и поросло коноплей. Мы очень старались. Притворялись друзьями. Оба. Но это было не так. Две секунды моего безумия лезли из всех щелей. Как я уже сказал, исчезла непринужденность. Говорить тоже почему-то стало не о чем, будто бы раз — и закончились вдруг темы. Или слова. Или еще что-то. Что-то кончилось, ушло совершенно безвозвратно. Я ошибся — между нами ничего не стояло, кроме моей неуемной жажды секса. Отодвинув это на задний план, я не получил ничего. В какой-то момент я перестал приходить. Зачем насиловать себя и делать вид, что от нашей дружбы хоть что-то да осталось. Нет. Ничего, лишь жалкое пепелище и черные, как мои мысли, угли. В очередной раз я думаю о нем. О его доброте и открытости. Обо всех тех прекрасных качествах, которых нет у меня. Я хотел бы быть таким, но жизнь скроила меня по другим меркам, отрезав то, что, по ее мнению, не пригодится: способность любить, внутреннюю чистоту, открытость. Может быть, именно поэтому меня так тянет к Никите. Он как целебный родник, и мне не хочется пачкать его грязью. Я не прихожу, меряю шагами жилище, пытаюсь смотреть телевизор, от которого тошнит, слушаю музыку, которая лечит — штопает раны грубыми швами. Муторно, но я все для себя решил. А вот он — нет. И в один из однообразных горьких вечеров раздается звонок в дверь. — Я зайду? — топчется у порога, хмурит брови. И что, я ему «нет», что ли, скажу?! — Где твоя? — он осмотрелся по сторонам. — Моя кто? — не сразу понял, о чем он. — Твоя женщина, прости, я забыл, как ее зовут. — Мы давно расстались. — М-м, — он понимающе кивнул, а я подумал, что даже наш с Ритулей разрыв сейчас играет против меня, — ты не приходишь. — Не прихожу. Просто… — Не надо говорить, что у тебя много работы. Избавь меня от дурацкой лжи, пожалуйста. Ты не приходишь потому, что ничего не изменилось. — Наоборот, потому что все изменилось слишком сильно. Ты боишься меня. — Нет. — Боишься, это заметно, знаешь ли. Шарахаешься, как от чумы. А я не хочу так. Не получается у нас… дружить. Херня какая-то. — Это не страх, скорее непонимание. — Ты видишь разницу? — Вижу. И... Я просто не знаю, что с этим делать. Мне одиноко. Даже хуже, чем после смерти Лары, как бы мерзко и кощунственно это ни звучало. Тогда это было непоправимо, я не мог ее вернуть. Это было навсегда, и от меня ничего не зависело. А ты... Ты никуда не исчез, ты за стеной. Я слышу тебя и иногда вижу в окно. Эгоистично, но по крайней мере честно. — Ты больше не придешь? — Нет. Дело не только во мне... — Оно всегда было в тебе, — перебил мою мысль Никита. — Ты можешь сделать вид, что все отрезано, но это не значит, что меня не существует. — Я знаю, просто... Сложно все стало. Я стоял и подпирал спиной стену. Страх, непонимание, презрение — есть ли разница, как назвать то, что он чувствует? Парень шарахается от меня, как от больного, так зачем? Зачем елозить по голым нервам напильником? Никита подошел ко мне довольно близко. Гораздо ближе, чем садился в последнее время. Хочет показать, что я ошибаюсь? Вспомнилось: «Тигра не кормить, руки в клетку не совать». Я невесело усмехнулся. Черный юмор, чтоб его... — Кажется, у меня нет другого выхода. — Он стянул футболку и швырнул ее на кресло. Вместе с ней улетело куда-то вниз мое за*банное сердце. Я сглотнул и тихо спросил: — Что ты делаешь? — То, что ты хочешь, — он шагнул вперед, — я не могу тебе обещать, что дойду до конца, но есть же какие-то... суррогатные варианты. Он стоял передо мной голый по пояс и напряженно смотрел в глаза. Красивое тело, узкое в суставах и крепкое в остальных местах. Гладкое, без единого волоска, коричневые соски топорщатся скорее от страха, чем от страсти. С минуту я просто рассматривал его, пытаясь соотнести «картинку» и слова. Он стоял передо мной. Молодой, красивый, голый. Почти. Напряженно смотрел на меня. Глаза в глаза. Кратчайшее расстояние между двумя точками — прямая. Между нашими глазами, между нашими… губами. И я сделал шаг навстречу безумию. А потом еще один в том же направлении. Взял его за плечи и притянул к себе. Жаром обдало с ног до головы. Если вам хоть раз кололи хлористый, вы меня поймете. Ощущение, что по венам бежит огонь, пульсирует горячими всплесками. Он напрягся, глядя, как я наклоняюсь все ближе и ближе, губы дрогнули, когда пальцы коснулись скулы. Уперся лбом в его лоб. Я не торопился целовать. Держал в ладонях его лицо, водил пальцами по острым скулам, очерчивал фигурный подбородок. Медленно, как слепой, знакомящийся на ощупь. Парень так уязвим сейчас и так нелепо беззащитен. Сдался. Он был так близко, близко-близко и так... далеко. Он спокойно стоял и смотрел на меня, как на невиданную зверушку. Он был нисколько не возбужден, ни капли. Испуган — да, напряжен — да, и всё. Просто позволял мне себя трогать. Чтобы я не ушел, не исчез из его жизни. Приходил по вечерам, трепался, разрисовывал в цвет его серые будни. Чтобы у него был друг. И все. Ничего более… Парень готов был терпеть даже это, ради того, чтобы не оставаться одному. Терпеть меня, мои прикосновения. Мои руки, мои губы, мою страсть и мою похоть. Он был готов, а я — нет. Мне не нужны суррогатные варианты. Я поцеловал его в лоб, абсолютно невинно и по-братски. — Уходи, — не без сожаления убрал руки. — Что? — бровь удивленно изогнулась. — Просто уходи. — Какого черта, Олег? — Я не могу быть тебе другом. Прости. Мне нечего ему предложить. Поддержка, дружба — чего он там еще ждет от меня? Не сейчас. Не в этот момент. Пауза затянулась. Он больше не смотрел на меня, взгляд блуждал вокруг, метался, словно Никита был не в силах посмотреть мне в глаза. Проиграл. Не проронив ни слова, он вышел. Хлопнула дверь, футболка так и осталась лежать на кресле, превращая уверенное тчк в вялое зпт. И вот я опять лежу в темноте, свернувшись на кровати. Как тогда, и то же пожарище бушует в груди. А вот ощущения иные. Звонит телефон, высвечивая мне его имя. Я не беру. Зачем? Все сказано. Телефон звонит полночи, успокаиваясь в районе четырех. В это, наверное, трудно поверить, но я всегда хотел бескорыстия. Вот до опупения! Просто быть вместе, потому что в кайф. В кайф быть рядом. Ни разу не получилось. За тридцать лет — ни разу. То ли женщины мне какие-то не те встречаются, то ли со мной что-то не так. А скорее, и то, и другое, выбираю-то их я. По своей доброй воле. Сначала все мило и конфетно, а потом начинается. Я не ангел, далеко нет, и минусов у меня много, но... Сколько живу, все время пытаюсь понять, вот почему считается, что обладание женщиной — это прям дар божий? Дала, как подвиг совершила. Дала, и ты обязан по гроб жизни. Дала, и будь добр, отрабатывай. Терпи капризы, истерики, тещу и много чего еще — терпи. Ты всегда будешь виноват. Выпил с друзьями — виноват. — Тебе лишь бы нажраться! Мало зарабатываешь — виноват. — А вот у Татьяны муж... Вызвали в школу — виноват. — Если бы ты уделял больше времени ребенку... Не выдержал и сорвался — виноват. — Я, как прислуга, пашу на тебя целый день, а ты не ценишь. Виноват, виноват, виноват — три пожизненных тебе, Олег, и пулю в лоб для верности. А за что? За то, что дала, а ты не оценил. С любовницами та же песня. Дала же! Теперь можно рвать добычу как мясо. Привези, отвези, купи, подари и, наконец, самое убойное — женись. Оно обычно завуалировано, прикрыто сотней личин, помещено в милую слюнявую обложку, как баюльное заклинание в книге Паланика. И вот теперь Никита. «Даю за дружбу» — отличный расклад. Ему — друг и развлекушки, мне — задница для познания другой стороны секса. Каждый получит то, что желает, и все довольны. И вот, бля, понимаешь: мужик ли, баба ли, каждый ищет выгоду. А своего гребаного бескорыстия я буду ждать, пока не состарюсь. Один. А может быть, никто не виноват и это со мной не все в порядке? И я достоин того, что получаю? Достоин, потому что сам не дотянул, не достиг и не допрыгнул? Одна из моих бывших как-то сказала, что я раздаю любовь всем и, вместе с тем, не отдаю никому. Может быть, причина в этом? Как хреново быстро все меняется. Близкие становятся чужими, а чужие врастают в сердце, те, кем вроде бы дорожил, становятся просто прохожими, а, казалось бы, левый человек за стеной не дает уснуть. Я лежу на кровати, укутанный темнотой и своими обидами. Чувствую себя обманутым и использованным, как бэушный презик. Тошно. *****