Близкие люди

***** Прошел месяц. Нагрянувшая осень отправила в долгосрочную ссылку солнечное лето. Безумец-октябрь разрисовал все пестрыми мазками. Люди надели пальто и кинули в сумки зонты. Все своим чередом, тем же чередом и я — утром на работу, вечером домой. Мое настоящее — это просто продолжение прошлого с точкой невозврата в тот день, когда я нарушил баланс. Он так и не пришел за своей футболкой, а я не отнес. Она лежала в шкафу, напоминая... Иногда мы виделись во дворе, где он все так же регулярно катал коляску, или в подъезде, случайно столкнувшись у лифта. Завидев меня, Дашка улыбалась и тянула руки. Малявка привыкла ко мне и не могла понять наших взрослых мудачьих выкрутасов. Я улыбался в ответ, говорил какую-нибудь банальную ерунду и старался быстрее свалить. — Привет — Он всегда отводил взгляд. — Привет... — Я всегда поднимался пешком. Чтобы не пересекаться. Не видеться, не иметь точек соприкосновения. И чтобы не жалеть. Через какое-то время его потянуло поковырять гвоздем в открытой ране. — Слушай, что ты чувствуешь? Сейчас, когда время прошло, что ты чувствуешь? — Ничего, — и это не ложь. Последний раз я чувствовал, когда лежал, сжавшись на кровати. В тот самый вечер. После этого я словно в ледяной плен попал. Словно кто-то поставил на моей жизни большую фиолетовую печать «МЁРТВ». — Надеюсь, теперь ты доволен, — выдыхает и отворачивается. — Надейся. — И снова пешком по ступеням. Вверх. Чтобы не пересекаться. Не видеться, не иметь... И только не жалеть нихера не получается. Я потихонечку отходил, возвращался к жизни. Своей прошлой и такой привычной жизни. С ним не получилось, с другими — не хотелось, желания и возможности разошлись, так и не соприкоснувшись. Через два месяца боль отвалилась, как корка от раны. Я перестал стоять у окна, высматривая среди гуляющих родителей Никиту. Перестал прислушиваться к звукам за стеной в нелепых попытках понять, чем они сейчас заняты. Наваждение прошло, осталась лишь заноза внутри, которую если не трогать — не беспокоит. И я не трогал, торчит она там и торчит. С течением времени все потихоньку сглаживалось, зарастало. Я был уверен, что поступил правильно. Это все не имеет будущего. Я всегда предпочитал легкий и безопасный флирт без каких-либо обязательств. С ним бы так не получилось. С ним если влезать, то глубоко. Затащить Никиту в постель просто ради удовлетворения своего странного сиюминутного влечения — даже для меня непорядочно. А больше-то все равно ничего не будет. Обвинив его в корысти, я понимал, что мог бы разделить это обвинение пополам. И неизвестно, чьи помыслы были хуже и грязнее. Может быть, и мои. Так что все правильно. Не тот случай, чтобы потешить свое эго. Отболело, отвалилось — я медленно, словно по капле, возвращал прежнего себя. Начал вновь встречаться с девушками. Ничего серьезного, скорее чтобы доказать себе то, что в доказательствах не нуждалось. Привычно шутил, очаровывал, культивировал «мачизм», получал удовольствие от женской красоты. И точно знал, что это временные развлекушки. Я больше не искал «единственную», не ждал и не жаждал любви. Сломалось — и восстанавливаться не спешило. Люди лгут. Все. И не надо говорить, что вы этого никогда не делали. Люди лгут. Иногда во благо, иногда корысти ради, иногда просто от нехер делать. Я не исключение, только в этот раз я зашел еще дальше: ложь себе — это уже за гранью нормальности. Вжился в эту ложь, как артист в роль, нацепил ее на себя, как вторую кожу. Но суть-то осталась прежней. Мне плохо без него, пусто и муторно. И дело уже не в моем «хочу», хотя и оно никуда не делось. Плохо без него. Без Никиты. Плохо. Но я продолжаю лживый забег, как *банный марафонец, стремящийся любой ценой доползти до цели. И цель эта расплывчата, как акварель. Убежать от него. Или от себя. Второе сложнее, но я стараюсь. Дай мне мудрости. Дай мне разума. Дай мне не сбиться с курса. В тот вечер я тоже был не один. Мариша была пока еще неизведанной территорией, и это стимулировало меня на действия. Как среднестатистический кобель я встал в стойку и начал привычный путь ухаживаний. В тот вечер мы возвращались из ресторана. Я впервые вез ее к себе. Перед подъездом, мигая огнями, раскорячилась скорая, загораживая путь к парковке. Я как-то сразу напрягся. С тех пор как долго болела мать, неотложка у подъезда всегда вызывала у меня чувство тревоги. Столько лет прошло, и мамы уже нет, а ощущения остались. — Придется подождать, — я показал своей спутнице на машину, — думаю, это ненадолго. Девушка понятливая, потянулась вперед и сделала музыку громче. Не теряя времени, ну и для разогрева эмоций, я взял ее за руку и мягко сжал. В этот момент распахнулась дверь подъезда и появилась бригада. Женщина-врач спешно открыла дверцу и остановилась в ожидании. Белый халат выглядывал из-под куртки, чемоданчик рыжий в руках. Я чуть сдал назад, освобождая проезд. Следом из подъезда вышел бледный до синевы Никита. На руках всхлипывала укутанная в одеяло Дашка. Осипшая от крика, она цеплялась за отца и громко плакала. Парень был в футболке и джинсах, и это в ноябре. Он прижимал дочку, поглаживая по спине, вытирал тыльной стороной ладони слезы с маленьких щек. Через пару секунд они исчезли в белом чреве неотложки. Я выскочил из машины и побежал к скорой. Доктор, закрыв за Никитой дверцу, вразвалочку подошла к пассажирскому месту. — Что случилось? — крикнул на ходу, понимая, что не успеваю. — Родственник? — озадачила вопросом врач. — Н-нет… — Информация только родственникам. — Она резко захлопнула дверцу прямо перед моим носом. Только родственникам. А я всего лишь сосед. Чужой человек. Да хера бы! — Куда повезете? — крикнул я в приоткрытое окно. — В Филатовскую, — успела ответить врач прежде, чем машина, врубив сирену, сорвалась с места. Я стоял и смотрел вслед мигающим огням. Заноза зашевелилась, заворочалась, как осколок времен войны. — Олег. — Моя спутница помахала ручкой из открытого окна машины. Я стоял и смотрел на дорогу. Скорая давно скрылась из вида, а я все смотрел и смотрел ей вслед. Вдали растворились звуки сирены. — Олег! — окликнула еще раз Мариша. Я подошел к машине, ноги как ватные, сердце бýхает где-то в горле. — Ты извини, это мои друзья, те, что в скорой. Мне надо ехать в больницу, — я вытащил бумажник, — возьми такси. — Да, конечно, — она спешно выскочила из тачки, — а что случилось? — Не знаю, — честно ответил я. — Олег, позвонишь мне вечером? — Нет, — и, поверьте, никогда я еще не был так уверен в своих словах, — прости. Вырулив со двора, я поехал по направлению Малой Бронной. Ткнул телефон в подставку, на ходу листая список контактов. Игрушка моя — просто кладезь, контакты на все случаи жизни. А вот и она — Алла Яковенко, детский доктор. Нажимаю вызов, моля, чтобы ничего не изменилось и она все еще работала в Филатовской больнице. После третьего гудка я наконец услышал бодрое «Слушаю!». — Аллочка, солнышко, Олег беспокоит. — Привет, беспокойный! Совсем пропал, бессовестный, забыл бедную девушку. — Она не сердилась, просто легкое женское кокетство. Из всех моих бывших пассий Аллочка была одной из самых трезвомыслящих. После неизбежного расставания мы сохранили необременительную дружбу. Поздравляли друг друга на праздники и иногда кофейничали в «Старбаксе». — Прости, солнышко, вконец замотался. Мне помощь твоя нужна. Очень нужна... — Что там у тебя? Наплодил детей, а они раз — и разболелись? Нуждаешься в докторе? — Нуждаюсь, детка, хоть и не наплодил. К вам скорая едет, девчонка маленькая, зовут Даша. Помоги им, пожалуйста. — Опять с дитем взял? — Она была в курсе моего брака. — И когда ты уже за ум возьмешься! — Да нет, ребенок с отцом приедет. — С отцом? Что-то новенькое! И кто они тебе? — Близкие люди. — Родня, что ли? — Да… родня. — И что с Дашей? — Алл, я не знаю, но судя по всему, ничего хорошего. Выручай, девочка, без тебя никак. — Ладненько, я подъеду. Позвони мне через часик. — Да я тоже туда еду, встретимся в больнице. — Договорились. — Спасибо тебе, дорогая, должен буду. — Запомню. Не люблю больницы. Впрочем, их априори не любит никто. Суета стерильного коридора, резкий запах медикаментов вперемешку с запахом страха и боли. Мимо сновали медики в наглаженной форме, везли куда-то маленьких пациентов на каталках. Никита сидел в холле около детской реанимации, белый в тон стен, подрагивающие руки сцеплены в замок. Я подошел и сел рядом. — Что с Дашей? Он медленно повернул голову и посмотрел на меня ничего не выражающим взглядом, пустым, как у слепого. — Что случилось? — повторил я. — Олег... — выдавил он с каким-то непонятным облегчением, — ты... здесь. — Что с Дашей? Не молчи, рассказывай. — Не знаю. Температура, рвота, боль. Еще утром всё началось, плачет целый день. Я растерялся и не знал, что делать. Вот скорую вызвал. Поздно, наверное… уже. — Что врачи говорят? — Ничего. Со мной никто не разговаривает. Я спрашиваю, а все молчат. Боже… — Все будет хорошо, — я осторожно взял его за руку и несильно сжал холодную ладонь, — это одна из лучших клиник для малышей в городе. Здесь отличная реанимационная бригада, у меня знакомая — доктор, я уже позвонил, она сейчас подъедет. — Олег... Наши пальцы переплелись. Когда случается что-то подобное, всегда начинаешь искать руку, на которую можно было бы опереться. За которую можно было бы держаться, когда совсем плохо. — Я боюсь. За Дашу боюсь. — Все будет хорошо, — повторил я, накрыв второй рукой наши переплетенные ладони. — Я не справился. После того, как Лары не стало, все время боялся, что не справлюсь. Не смогу, ошибусь, сделаю что-то не так. Лара всегда знала, как правильно. Она знала, а я нет. И вот... не справился. И никого рядом... Если Даша... Если с ней тоже... Как я буду... Не смогу еще раз... Предложения рвались на полуслове, будто бы у него не было сил их закончить. Ветхая ткань мыслей, расползающаяся на глазах. Он был абсолютно раздавлен происходящим, разваливался на части, скатываясь в полный неадекват. — Посмотри на меня. — Ноль реакции, уставился в пол и бормочет. — Я знаю... Я плохой отец... И вообще никчемный. Во всех смыслах... И даже с тобой... Я не смог... Должен был, но… — Не пори чушь. Посмотри на меня, — я взял Никиту за плечи и легонько встряхнул, — дети болеют. Это плохо, больно, несправедливо, но это так. Такое бывает. Мы в больнице, здесь отличные врачи. С Дашей ничего плохого не случится. Вскоре в коридоре появилась Алла. Больничный костюм, шапочка, грудь подпрыгивает при ходьбе, как шарики в лототроне. Все так же хороша, как и два года назад, когда мы встречались. Я отпустил руку и поднялся навстречу. — Олежка! — на секунду прижалась щекой к щеке. — Привет, дорогой. — Все хорошеешь, — дежурно заметил я, — и как тебе это удается? — Льстец, — она довольно улыбнулась, — что случилось? Где ребенок? — Там, — я кивнул на дверь в интенсивку, — нам ничего не говорят. Алл, выручай, а то он свихнется. — Ладно, мальчики, я сейчас все узнаю и сориентирую вас. Цокая каблучками по плитке, она исчезла за дверью с пугающей надписью «Палата интенсивной терапии». Потянулись длинные, практически бесконечные минуты ожидания. Наконец дверь распахнулась. Мы дружно вскочили со стульев. — Так, всем успокоиться. — Алла стянула с лица маску и продолжила: — Ничего страшного. Отравление и на его фоне острый приступ панкреатита. Накормил ты ее чем-то непригодным. — Я? — Никита растерянно посмотрел на доктора, — только детское и ничего такого. — Детское детскому рознь. В общем, промыли ее, лекарства дали. Но там обезвоживание, пока девочка побудет в интенсивке. Раньше надо было скорую вызывать, у малышей это все быстро происходит. Чем раньше начнем помощь оказывать, тем меньше последствий. Пока она в интенсивке, вас не пустят. Завтра ближе к обеду Дашу переведут в палату, тогда отец сможет оставаться с ней и днем, и ночью. А ты, товарищ «родня», — Аллочка с улыбкой посмотрела на меня, — утром поедешь к ним домой и привезешь девочке одежду, личные вещи, памперсы. И ему тоже. — Памперсы? — невесело усмехнулся я. — Балбес, — она легонько толкнула меня, — вещи. Олежка, ты когда-нибудь взрослым станешь? — А надо? — Пора бы, не мальчик уже. В общем, ты меня понял? Мы вернулись и устроились на еще теплых, согретых нашими телами пластиковых стульях. Сидели и молчали. Не спорили и не пытались даже. Есть больной ребенок, маленький и беспомощный. Остальное все неважно, остальное можно отложить на потом. В какой-то момент он нарушил затянувшуюся паузу и, глядя куда-то в стену, сказал: — Как-то легче, когда ты рядом. — Я рядом. — Зачем ты приехал? — Испугался за вас с Дашкой. Увидел неотложку и испугался. — Я опять нашел его руку и сжал. — Спасибо... — Мне кажется, нам пора перестать избегать друг друга. — Думаешь, так будет лучше? — Как минимум честнее... Распахнулась дверь, принеся с собой запах лекарств и крупную даму в зеленой медформе. — Кто из вас папаша? — смотрит сурово, голос строгий. — Я, я Дашин отец. — Никита вскочил, и я за ним. — С ней все будет нормально. Мы сделали все необходимое, и малышка спит. Я стоял и чувствовал, как по мере ее слов расслабляется его рука. — Все точно будет хорошо? Она не умрет? — Типун вам на язык, папаша! — Можно к ней? — Он умоляюще посмотрел на доктора. — Хоть на минутку. — Вообще-то нет, я же сказала, что девочка спит, — дама бросила взгляд на пустой коридор, — минут через пятнадцать бригада уйдет, сможете зайти, но ненадолго — просто посмотреть. Но, папаша, халат, сменная обувь и шапочка для волос обязательны, и не надейтесь отвертеться бахилами. Это палата интенсивной терапии, а не районная поликлиника. Понятно? Мы синхронно кивнули — два болванчика, ни дать ни взять. Врач вернулась за стеклянные двери. — Видишь, все нормально. — Халат, шапочка, что еще? — Парень до сих пор пребывал в некой прострации. — Олег, что еще? Я не запомнил... — Ты сиди здесь, вдруг новости какие будут. Сиди, а я сейчас все добуду. — Где? — Найду где. Ты, главное, ни о чем не волнуйся. Я сейчас. Вернув парня на откидные стульчики, я побежал вниз. В каждой больнице, да и не только в больнице, есть те, кто высоких должностей не занимает, но помочь может, особенно если денег предложить. Дамочки из ординаторской мне не помощники, уровень не тот. Им платят за операции, за назначения и консультации больничных светил. А вот простые вахтеры, уборщицы и нянечки решат проблему с больничным барахлом запросто. Недолго думая я спустился в гардероб. Необхватных размеров тетка сидела на стульчике и разгадывала кроссворды. — Женщина, милая, помогите, — я наклонился к окошку, — на вас вся надежда. — Вот, как помогите, так сразу милая, — она широко и по-доброму улыбнулась, — чего тебе? — Халат, шапочку и какую-нибудь сменную обувь. Я потом верну все, съезжу домой и верну. — В реанимацию? — бабулька сочувственно посмотрела на меня. Я кивнул. — Дочка? — Дочка, да, — внутри дернулось, но разбираться с эмоциями было некогда, — я заплачу, не обижу. — Сейчас, — она неуклюже потянулась к шкафу, — тут таких папаш каждый день с десяток. И ни у кого мозга не хватает из дома сменку привезти, — женщина извлекла из недр шапочку и старые, видавшие виды клетчатые тапки, — что с вас, с мужиков взять. Она вывалила все это перед моим носом, потом сдернула с вешалки безразмерный халат и присовокупила к уже лежащему барахлу. — Держи. — Спасибо, мать. — Я сунул ей в руку свернутые купюры и рванул вверх по лестнице. Минут через двадцать дежурная бригада действительно вышла из палаты и проследовала в сторону лифтов. Почти сразу из палаты выглянула та самая дама в зеленом и, оглянувшись по сторонам, махнула рукой. Никита быстро нацепил на себя безразмерную амуницию и скрылся за стеклянными дверями. Минут через десять он вернулся, с лица сошла мертвенная бледность — страх отступил. — Ну как? — Спит. Бледная такая… — Все будет хорошо, — успокоил я молодого отца, — здесь хорошие врачи. — Ты это… езжай домой. Тебе же на работу завтра и вообще… — Куда я поеду… Вечер плавно перекатился в ночь. Смолк шум больничных коридоров. Ни легкого перестука каблучков по больничной плитке, ни поскрипывания старой облезлой каталки, ни нервных переговоров врачей. На больницу опустилась тишина. Такое ощущение, что ночью она разбухает, как тесто. Скоро заполнит все и начнет вылезать в окна. Лишь тихие щелчки оборудования за стеклянной стеной и его дыхание рядом. Парень был совершенно вымотан, в глазах появилась красная сеточка сосудов. Он тер их руками, смаргивал, пытаясь бодриться. Плечи поникли, усталость брала свое. В какой-то момент Никита уснул, отключился, уронив голову на грудь. Я вспомнил, как он спал в аллейке за домом, и улыбнулся. Всё постепенно вставало на свои места. Через какое-то время его повело, и он сполз мне на плечо, куда и пристроил голову. Он спал, а я слушал жужжание медицинских приборов вперемешку с его спокойным дыханием, слушал тишину и едва различимый шум проезжающих мимо больницы автомобилей. Мне хотелось обнять его, но я лишь продолжал сжимать теплые расслабленные пальцы. Не время и не место, и вообще, со стороны это будет выглядеть не очень. Думал о Дашке и о нем тоже думал, об их странной роли в моей жизни. О том, что произошло сегодня и неожиданно расставило все точки. Никакие поцелуи, никакой секс не сделают людей ближе, чем пережитая вместе беда. Чем разделенная на двоих боль. А еще думал о том, что, похоже, в этот раз я вернулся в их жизнь окончательно. Не в качестве соседа и даже не в качестве друга. В качестве мужчины. Это немного парит меня, но по-другому не получается. Из десятков тысяч людей я почему-то выбрал его. Притянуло, как железо к магниту. И не оторвать. Думал, пока не уснул, даже не заметил когда. Проснулся от настойчивой вибрации телефона в кармане. Шея затекла, да и спина под стать ей тоже противно ныла. Сунув руку, я вытащил игрушку и, двинув пальцами по дисплею, приложил к уху. — Олежка! — защебетала в трубку Аллочка. — Доброе утро! — Доброе, Алл. — Я подавил зевок. — Зав. отделением поднимается к вам на этаж, сними «родню» с плеча, профессор этого не любит. — А ты откуда знаешь? — бросил я полный непонимания взгляд на Никиту. Разбуженный звонком, тот сидел, зевал и сонно смотрел перед собой. — В отличие от вас, бездельников, я уже час как дежурю и к Даше успела сходить, и на вас, красавцев, полюбоваться. — Это не то, что ты думаешь... — Олежка, я не первый год живу, а вы так очевидно «вместе», что не увидит только слепой. — Алл... — Это ничего, Олеж, это нормально. Сейчас это нормально, кто бы и что ни говорил. Меня можешь не стесняться, но наш профессор — мужик старой закалки, так что не провоцируйте. Он отличный спец, посмотрит вашу девочку, сделает назначения. Будет лучше, если он не увидит ничего лишнего. — Не увидит, — на автомате ответил я, вскользь глянув на Никиту. — Кто звонил? — спросил тот, потягиваясь и зевая. — Аллочка. — Ты сказал, что это не то, что она думает. — Сказал. — Соврал? — уточнил он. — Соврал. *****