Близкие люди

***** На четвертый день Дашу выписали. Все это время я ежедневно после работы приезжал в Филатовскую. Алла сделала мне постоянный пропуск, и я без проблем поднимался к ним на этаж. Привозил еду и разные необходимые мелочи, рассказывал новости и даже нянчился с карапузиной, давая Никите возможность немного поспать. Девчонка капризничала, плевалась едой и плохо засыпала в непривычных условиях. Домой добирался крепко за полночь, а утром вставал и ехал на работу. Три бессонных ночи вымотали обоих, серые круги под глазами и давящая усталость — всё пополам, по-братски. В общем, когда Никита позвонил и сказал, что их выписывают, я чертовски обрадовался. Отпросился на работе и к четырем часам примчался забирать «родню». — Ну что, домой? — Я поставил на тумбочку сумку с одеждой. — Домой, — он устало улыбнулся, — наконец-то… Мы шли по коридору, держась за руки. За эти дни это вошло в привычку и получалось само собой. Ему нужна была моя рука — может быть, для уверенности, может — еще для чего. — Глянь, педики! — раздался за спиной громкий шепот. Я обернулся. Два санитара пялились на нас и похабно ухмылялись. Две заплывшие после вчерашнего морды, два убитых алкоголем мозга. — Чего? — Я остановился и выпустил руку. — Что ты сказал, у*бок? Тебе зубы надоели, что ли? Я двинулся в сторону излишне разговорчивых. И тут опять почувствовал руку в своей ладони. Его пальцы сжали мои так крепко, как, наверное, он только мог. — Пойдем, Олег, — он сильнее стиснул мои пальцы и потянул к себе, — плюнь. — Но... — Зацепило и хотелось воздать. — Плюнь. Мне все равно. Да мне в принципе тоже. Какое мне дело до чужого мнения, чужих слов, чужого скотства. По сути, это неважно. Важно совсем другое, но этим упоротым долбоебам этого никогда не понять. В приемном покое нам выдали Дашку и выписку, сказали, что завтра участковый педиатр нас навестит. Девчонка потянулась ко мне, улыбаясь во весь рот. — Даже Дашка соскучилась! — Никита посмотрел с легким несерьезным укором. Вроде бы в шутку, но это только вроде бы. Загляни глубже и без труда поймешь недосказанное. Что он скучал. Скучал по мне и тоже стоял у окна. Одинокими вечерами варил кофе и думал. Обо мне. Притормаживал на площадке и смотрел на дверь. Ждал. Каждый в своей колее мы катились в одном направлении. Навстречу. — Я вернулся. В машине Дашка вертелась и тыкала пальцами в стекло. Мелкой карапузине все было интересно и все ново. Я смотрел на нее в зеркало заднего вида и не сдерживал дурацкой улыбки. Потом эмоции закономерно взяли свое, и девчонка задремала, устроившись на руках отца. И тогда он замолчал. За всю дорогу не произнес ни слова. Даже когда я завернул во двор и припарковался в привычном закутке. Даже когда мы зашли в лифт. Чему я удивляюсь. Помимо нас есть еще мир вокруг и есть Дашка. Ее никак нельзя сбрасывать со счетов. Надо думать о последствиях. Мозгами я все это прекрасно понимал, но все равно занервничал. Из лифта вышли в той же тишине, я подошел к своей двери. — Олег! — хмурится, а в васильках — надежда. Робкая такая, прикрытая пониманием. — Придешь? — Переоденусь только и душ приму, — я бросил взгляд на часы, — не поздно? — В самый раз. Уложили Дашку спать и засели на кухне. Он опять варил кофе, такой же вкусный и крепкий, как раньше. Я сидел на диванчике, закинув ноги на табуретку, и впервые не думал ни о чем «таком». Совсем. Было так хорошо, легко и спокойно, что думать не хотелось в принципе. Ни о чем. И об этом тоже. Я перестал грузиться. Познал дзэн. Установилось равновесие, нарушать которое совсем не хотелось. Я был дома, если вы понимаете, о чем я. Дома душой, и пофиг на остальное. Честно? Секс — самое последнее, о чем я думал сейчас. За последние несколько дней Никита научился доверять мне. Из его взгляда исчезла настороженность, и я не собирался терять это. Сейчас меня устроило бы и просто быть вместе. Сидеть вот так долгими вечерами, пить кофе из большого бокала и слушать его вечные рассуждения. Если Никита не готов пойти дальше, я не буду на него давить. Остановимся на стадии «просто». Пока. За то время, что мы не виделись, он как-то ощутимо повзрослел. В глазах появилась не свойственная ему раньше решительность. Инфантилизм растворился, стерся под давлением обстоятельств. Изменился и я. Любовь сделала нас обоих старше и, надеюсь, умнее. Почувствовав, что он клюет носом, я засобирался. Уходить не хотелось, но пора и честь знать — парень вымотан донельзя. — Останься. — Ты спишь на ходу. — Останься, — тихо повторил Никита, — я хочу. И от этого «хочу» у меня все переворачивается внутри. Он уходит в душ, а я сижу на диване — истукан истуканом. Прототип Буратино. В горле пересохло, и руки вспотели. Понимаю, что боюсь. Боюсь не секса, нет. Боюсь нарушить вдруг установившееся равновесие. Боюсь, что, вновь прикоснувшись к нему, разрушу все, что странным образом нормализовалось. Неожиданную гармонию последних дней. Его нет довольно долго — то ли чистоту до стерильности доводит, то ли с духом собирается. Пусть. Мне тоже нужна эта пауза, чтобы все окончательно взвесить. Наконец Никита возвращается и останавливается в дверях. В белой футболке и трусах, в глазах решительность на грани обморока. Трет полотенцем мокрые волосы, губы плотно сжаты. Потом бросает полотенце на диван и, не произнеся ни слова, проходит в спальню. Я — за ним, зашел, привалился к стене и стою. — Ты высокую подушку любишь или нет? — Он суетится, пытается придать голосу будничность. Мол, все нормально, просто отлично, главное — подушку хорошую выбрать, а там срастется все само собой. Хочет показать, что нифига не волнуется, но я вижу, как напряжена его спина, как крепко вцепились в край одеяла пальцы. Еп твою мать, ну кто-то же должен сделать этот долбаный шаг? Кто, если не я?.. — Ни слова больше. — Притянул его к себе — и в тот же миг почувствовал, как упала на пол злосчастная, никому не нужная подушка, а руки обвились вокруг шеи. — Ни слова, — проваливаюсь во взволнованную россыпь васильков, — иди ко мне… Кратчайшее расстояние между двумя точками... И тогда он целует меня. Не очень умело и нихера не уверенно. Просто берет мое лицо в руки и прижимается губами. Я наконец чувствую их вкус — сбылась мечта идиота! И я обнимаю его. Обнимаю — и не чувствую отпора. Обнимаю — и не ощущаю равнодушия. Обнимаю — и попадаю в плен его рук. Это было взаимно. Даже если все происходящее сейчас херня, в которую не стоило вляпываться, — это было взаимно. Может быть, неправильно, может быть — зря, но это было необходимо нам обоим. Я хотел его, а он меня — с остальным разберемся позже. Дай мне умения. Дай мне сдержанности. Дай мне не сорваться в омут. Целую глубоко, толкаюсь языком в податливый рот. Заползаю ладонью под футболку, туда, где влажная горячая кожа, туда, где мурашки. Он облегченно вздыхает, прогибается в ответ, прижимается животом, вдавливается в меня, как деталь детского конструктора. Стягиваю футболку и тяну вниз трусы — да к черту все! Никита напрягся, но не отстранился. Да я бы и не дал. Уже. Так кайфово — целовать его плечи, шею, ощущать губами косточки ключиц, лизать, собирая языком стекающую с вымытых волос влагу, чувствовать вцепившиеся в меня пальцы, громкое дыхание рядом. И непроизвольное движение бедрами навстречу, и не удержавшийся стон — так кайфово. Это было иначе. Не могу объяснить, просто по-другому. И тело крепче, и руки грубее. Но он отвечал, даже с какой-то непонятной жадностью, чем удивил не только меня, но, похоже, и себя самого. Завелся, куда что делось — непонятно. Будто бы ожил, очнулся после долгой спячки, вспомнил, что такое страсть. Шарит по телу, кажется, его руки везде и сразу — быстрые, горячие. Жадные. Сам расстегнул мне рубашку и ремень. Двинул вниз молнию, и брюки съехали на пол. Это было безумием. Я отлично это понимал, пока еще мог хоть что-то понимать. Понимал, но оторваться не было сил. Слишком долго я хотел его объятий, губ и уверенного «да». Это ничем хорошим не закончится, но в этот момент между нами ничего не стояло. Ни предрассудки, ни здравый смысл, ни нормы поведения — ничего. Лишь жар его тела и нервная дрожь, поделенная на двоих поровну. Я ласкал его и не мог остановиться. Гладил подрагивающий живот и выпирающие ребра, прижимал к себе, понимая, что не отпущу. Вконец осмелев, сполз рукой ниже и нашел ладонью член. Коснулся пальцами напряженной головки, прошелся по стволу и сжал у основания. Он уперся лбом в мое плечо, несколько раз ощутимо вздрогнул, застонал и излился мне в ладонь. Теплая сперма выстрелила на живот и поползла вниз. От неожиданности я одернул руку, Никита спешно отстранился и сел на край кровати, уткнувшись лицом в колени. — Прости меня, — пробормотал он, не поднимая головы, — я... прости. Я стоял посреди спальни с торчащим членом, весь заляпанный его спермой. От напряжения ломило в паху и жутко колотилось сердце. Вязкие капли его впечатлительности повисли на животе полупрозрачными бусами. Очень хотелось вытереться. Как-то не привык, чтобы на меня кончали. Я огляделся в поисках салфеток. У каждого в спальне они должны быть. Ну не монах же он, в конце концов! — В тумбочке, — Никита понял меня и густо покраснел, — в ящике. Я выдвинул ящик, салфетки действительно были там, торчали из надорванной коробки. А еще лубрикант в упаковке и не распакованная пачка презервативов. ХХL, кстати... Ну, спасибо, польстил. И это завело... Не знаю, когда это было куплено, но он ждал меня. Хотел быть со мной, спать со мной, заниматься сексом. Он хотел этого так же, как и я. Хотел меня. Я достал салфетку, вытер руки, промокнул живот, скомкал и кинул на тумбочку. Вынул из упаковки вторую и подошел к Никите. Тот так и сидел, сжавшись на краю кровати, и по-прежнему смотрел в пол. Момент был потерян, но, сняв трусы, отступать было стрёмно. — Дай я тебя оботру. — Я присел перед ним. Никита нехотя разогнулся, открывая мне живот. Смущаясь моих рук и своей наготы. Я прошелся салфеткой по телу и взял в руки заскучавший член. Он попытался было оттолкнуть, да только фиг там был. Салфетка полетела на пол, а я пристроился рядом на край кровати. — Я, наверное, должен что-то... — пробубнил Никита, — ну, чтобы ты... Ну... тоже... Знаешь, я читал на одном сайте... — Молчи. — Развернув его себе лицом, я коснулся губами шеи. — Так глупо себя чувствую… — Молчи, пожалуйста... Пять минут назад я все для себя решил, он же сделал это гораздо раньше. Там, в ящике тумбочки лежало его обручальное кольцо. Глядя на него, я подумал, что хер отступлю. Это трудно объяснить — кольцо было для него чем-то большим, чем просто память. Я столько раз видел, как Никита прикасается к нему губами, гладит пальцами. И вот теперь кольцо в ящике — парень явно решил оставить его прошлому и шагнуть вперед. Со мной. Хер я отступлю… Губы в губы, обхватываю за поясницу и опрокидываю на спину — волосы по подушке… веером. Охает от неожиданности и зажмуривает глаза. — Обними меня, — хриплю в открытый рот. Курс молодого бойца я прошел на порносайтах — не лучший вариант, но для начала пойдет. Матчасть усвоил на отлично. С практикой, правда, дело обстояло не столь блестяще, но все когда-то бывает впервые. Тот же путь по второму кругу — плечи, грудь, живот. Стискиваю почему-то холодные ягодицы, провожу пальцем между. Он сжался, просто окаменел — начитался, поди, всякой ерунды. Размазываю гель по пальцам и, наклонившись, беру его член в рот. Смыкаю пересохшие губы, обхватываю напряженную плоть. Странные ощущения, по ту сторону баррикад как-то привычнее. Никита скрипит зубами и прогибается навстречу, а я больше всего боюсь, что он снова не сдержится. Или я — утратили рассудок, изголодались оба. Через несколько минут парень расслабляется, нетерпеливо ерзает и толкается мне в губы. А я в него — дрожащими негнущимися пальцами. Быстро восстановился, вот она — юность. Стонет, комкает и без того мятые простыни, и я понимаю, что не могу больше. Не могу, и всё — пара минут, и взорвусь, как попавший в цель снаряд. Раскидываю бедра в стороны и устраиваюсь сверху. Тыкаюсь членом в липкий живот, а языком в рот. Соображать практически не получается — в ушах звенит от возбуждения. Хочется одного — оказаться там, где минуту назад были пальцы. Закидываю его ноги на плечи и придвигаюсь ближе. Раскатываю презик и щедро смазываю. Провожу головкой между половинок и понимаю, что как в кино нифига не будет. — Просто не зажимайся, расслабься. Кивает и снова зажмуривается. Боже, дай мне сил… Я взял член в руку и приставил, а потом тихонечко надавил. Я осторожен. Чертовски осторожен, но… он кусает себе руку, когда я оказываюсь внутри. И без того немаленькие глаза распахиваются во всю ширь. И стекленеют. — Что? — Мне так тесно в нем, что страшно шевелиться. Ощущение, что застрял, как Винни-Пух в кроличьей норе. Смех, грех и трахаться хочется до тряски. — Тебя много, — бормочет Никита. На закушенной руке четкие следы зубов. — XXL. — Обычно это относится к плюсам… Вынимал тоже медленно и плавно, аккуратно придерживая его бедра. Он застонал, протяжно на одной ноте, пришлось притормозить, давая парню втянуться. Долго бороться с собственными эмоциями не получилось, и я начал потихоньку раскачиваться, понемногу набирая темп. Ему хорошо… Закушенные губы раскрываются, Никита часто дышит открытым ртом, вперемешку со стонами. Ему хорошо, — понимаю это и тоже расслабляюсь. Отдаюсь ощущениям, сильнее и сильнее погружаясь в водоворот полнейшего безумия. Он что-то шепчет, не могу разобрать слова — сердце долбится где-то в голове колокольным набатом, и я ничего не слышу. Не слышу, но по движению губ различаю путанное «Да… да…». От ощущений в жар бросает, сносит, как во время шторма, втягивает, как сёрфера в волну. Хочется толкаться в тесные объятия его мышц. Сильно. Часто. До упора. Чувствовать, как он отзывается на каждое движение, трется членом о мой живот, оставляя влажные полосы. Видеть, как нетерпеливо подается навстречу и как мечутся по телу беспокойные руки. Как он ласкает себя, подстраиваясь под ритм. Быстрые дерганые движения, и вот уже васильки затуманились в преддверии оргазма. Это было выше моих сил. Я и сам уже близок, буквально в полувздохе от финиша. В какой-то момент его тело забилось подо мной. Запрокинув голову и громко застонав, Никита кончил, царапая пальцами ткань простыни. Этого хватило — я догнал его практически сразу. С первым его выстрелом спермы, с первым спазмом мышц, плотным кольцом обхвативших мою плоть. С первым громким вскриком. Прекрасно. Я ни одной минуты не эстет и не задрот от искусства, но это действительно было прекрасно. Видеть, как он кипит страстью… офигительно кайфово. Подождав, когда сладкие судороги перестанут сотрясать тело, я сполз и лег рядом, оглохший от собственного сердцебиения, охреневший до предела. Я весь превратился в сердце, громкое, аритмичное, безумное сердце. Солнечный удар, просто рвануло. — Как тебе было? — спросил я, немного погодя. — Хочешь узнать, насколько ты хорош как любовник? — Нет. Просто хочу знать, как было тебе. — Хорошо. Мне с тобой хорошо. Дай мне счастья. Дай мне покоя. Дай мне любви. *****