Колдунья

      - Вот если бы Ами со своей мамой в тот день не устроили себе прогулку по океану в лодке, не причалили бы из-за штормового предупреждения и не нашли тебя, вот объясни мне, что бы было?! – как заведенная, опять отчитывала её Усаги, в то время как они поедали свои обеды, устроившись на скамейке. Макото, наготовив сверх меры, со всеми делилась, как это и было обычно.       Не всё изменилось – это уж точно. И после дня сумасшествия, как окрестила его Хотару, всё пришло в норму. Ну... больше никто никого не убивал, вороны не летали и не каркали, а дедушка Рей не запретил внучке общаться с «ведьмой». Пожалуй, всё.       - Сейчас? – Хотару задумалась. – На моих первых поминках вы бы слушали сутры, думаю, папа пригласил бы вас, и...       - Немедленно прекрати! – взорвалась Усаги. – Не смей таких вещей говорить никогда-никогда!       - Хорошо, - Хотару пожала плечами, одновременно с этим поднимая руки вверх, чтобы изобразить полную капитуляцию под гневным взглядом Усаги. – Больше не буду. Обещаю.       - С тобой что-то случилось и ты не говоришь? – в спину спросила Макото, в то время как Хотару всё ещё смотрела на Усаги. – Ты перестала...       Подруга не закончила предложение. Сама Хотару и так поняла, о чем идет речь, как и остальные.       - Моя... не знаю. Просто всё вдруг исчезло, - без запинки соврала Хотару, опустошая свою коробочку для еды и отказываясь от дополнительной порции из коробочки Макото, чему была только рада Усаги: ей больше будет. – Так, наверное, всегда бывает, если ты не очень отвечаешь за какое-то свое умение. Было – и вдруг нет.       Хотару не стала смотреть на свою ладонь в попытке докопаться до скрытого смысла, который несли в себе многочисленные линии судьбы. Этим бы она только себя подставила, да и выглядело бы всё, как паршивая игра: нет, всё в порядке, но вот рука... беспокоит. Хотару не являлась поклонницей такой лжи. Если уж что-то делать, то так, чтобы это вызывало только непреложное доверие и не оставляло сомнений. В противном случае все телодвижения стремительно теряют свою ценность.       Она перестала применять свою силу исцеления из-за банального страха. Хотару помнила, что сказала ей тетя об ответственности за собственную энергию – и решила не рисковать. Это раньше всё происходило непроизвольно, а теперь ей надо было как-то контролировать этот процесс и знать, что именно делать. Кто знает, на что она способна? Предсказания погоды – одна сторона, а если у неё в роду есть ведьма с жаждой мести... лучше не лезть в эти дебри. Благо, сила пока не рвалась наружу.       Её почти оставили кошмары и голос в голове. Женский... Хотару подозревала, что это была та самая Мистресс, упомянутая тетей, но доказать ничего не могла. Без спроса проникая в сознание, голос и дальше вещал о страшной боли, о мучениях и огромной природе, которая ни помогала, ни причиняла вреда – просто была, о том, как далек и тяжел был путь, а, возвращаясь в свою голову, Хотару, как правило, обнаруживала себя распластанной на полу или свернувшейся в калачик. Единственной радостью было то, что голос не нападал на неё в толпе посреди школы. До настоящего момента – точно.       - Говорят, у Сатти есть татуировка между лопаток в виде креста, - прощебетали девочки, проходящие мимо скамейки, на которой они сидели. – Я хотела бы её увидеть... жаль, что Сатти не оголит спину просто так, и у меня никак не получается наладить с ней отношения.       - Ага, и решилась же. Говорят ещё, что татуировка очень сложная, там много каких-то деталей. Настоящий черный крест! Я в восторге от таких смелых личностей.       На языках у всех была очередная сплетня про Сатти Накано – новую ученицу. Она появилась в школе четыре дня назад и уже завоевала всеобщую любовь. На удивление некоторых своим именем Сатти кокетливо улыбалась и отвечала, что её отец – американец, а фамилию ей дала мама-японка. Они с семьей переехали сюда из Токио, потому что им захотелось какого-то спокойствия – и всё в таком духе. Хотару не обращала на эту звездочку особенного внимания.       Хотя интересным было то, что Сатти, несмотря на свою зашкаливающую популярность, не была такой уж стервой и не спешила пообщаться с каждым в школе. Все сами шли к ней, как притягиваемые магнитом, – и Хотару не желала обращать никакого внимания ни на этот факт, ни на рвущееся куда-то чувство в собственной груди. Сатти же порой могла быть крайне задумчивой, и в такие моменты лучше было к ней не подходить, а ещё у неё была татуировка на руке, отходившая тонкой извилистой линией от среднего пальца, проходящей по тыльной стороне ладони более широкой частью и обвивающей запястье замысловатыми узорами. Наподобие живого сложного браслета. Это тоже вызывало всеобщее восхищение. И никто из преподавателей не напоминал ей, что татуировки как бы не являются частью дресс-кода.       Пока точно не происходило никакой мировой катастрофы, однако Хотару всё чаще начинала задумываться о том, что же ей со всем этим делать. Она не собиралась жертвовать собой (хотя, кажется, этого и не требовали) и бороться за весь огромный мир, но голос, приступы какой-то пустоты в сознании – это явно было только началом. От того, что она отторгнет свою силу, разве ведьма, будучи одержима местью, оставит её в покое? И всё будет радужно, как в плохой сказке? В это мало верилось, а ненависть к жизни Хотару как-то никогда не испытывала. Даже наоборот.       Наверное, надо что-то с этим решать.       Во время оставшихся уроков не произошло ничего особенного. Решив не ждать, пока решимость вновь куда-то денется, Хотару, отменив себя в совместном походе по магазинам за платьем для Усаги (ведь у подруги тридцатого июня (всего каких-то трое суток осталось) был день рождения), отправилась на остановку и села на первый автобус, который вывозил за город, в сторону дома тети Берилл. Ближайший оставлял чуть большее расстояние, которое требовалось пройти пешком, но Хотару решила, что прогулка лучше, чем сидеть на остановке и ждать транспорта, который бы доставил прямо к цели, – так и плюнуть недолго.       Удивительным оказалось только то, что на дороге минут через пятнадцать пешего передвижения пинала свою машину (кажется, заглохшую, иначе с какой ещё целью?) сама Сатти Накано. На лице у неё было изображено крайнее негодование, которое попеременно сменялось грустью, даже жалостью, а потом снова возвращалось к сдержанному гневу.       - Хотару! – крикнула ей Сатти, махая рукой, как только увидела. – Хотару, как же я рада встретить тебя здесь! Ты – как дар небес.       - Неужели?       - Ты не могла бы посмотреть мою машину? – спросила Сатти, для достоверности опять пнув колесо ногой. – Я уже что только ни делала, а она...       - С чего бы я должна разбираться в машинах? – нахмурив брови, поинтересовалась Хотару, но всё же остановилась.       Сатти ответила без единой запинки:       - Ну, как же, у тебя же отец работает с машинами... я же не ошибаюсь?       - Мой папа – ученый, - пояснила Хотару. – Так что в машинах я сама не разбираюсь.       - Жаль, - Сатти вздохнула, обходя автомобиль и усаживаясь на капот. – Я так надеялась на то, что ты – тот самый ангел-хранитель, который бы спас меня.       В один миг Хотару стало страшно под палящим солнцем от взгляда темных глаз Сатти, не скрытых солнцезащитными очками. Они казались какими-то... не бездонными, не завораживающими, но их будто и не было. Сатти напомнила Хотару какого-то инопланетянина или ещё что-то страшное – и ощущение было очень неприятным.       Хотару показалось, что на неё смотрит её собственная копия, только через каких-то лет десять, когда ей самой будет уже под тридцать. У Сатти были такие же черные с фиолетовым отливом волосы, такое же хрупкое телосложение – и это невольно наталкивало на проведение каких-то параллелей. Несмотря на очарование, которым Сатти успешно пользовалось, черты её лица казались чем-то отягощенными, как у человека, которому гораздо больше, чем семнадцать лет – и всё это только добавляло в копилку странностей плюсов.       ... если бы ты только знала, какую боль я испытывала. Мои раны впитывали в себя травяные мази, которые я делала сама, унизительно спрятавшись в маленьком шалаше. Я питалась морской водой, которая помогала мне восстанавливать силы после пережитого ада, – и это было единственным спасением. Как же мне хотелось убить их всех! Они превратили всю мою жизнь в горсть пепла, который унес ветер, – и я жаждала выкинуть им такую же монету. Кожа сжималась, как узкая одежда, исцеление было болезненным. Мои силы были так слабы... Я собиралась жить только ради мести и ради ...       «Сопротивляйся!» – приказал другой голос. В темноте Хотару показалось, что приказ прозвучал её собственным... сумасшествие. Сознание кто-то грубо дернул, как тряпку, снятую с веревки, и ей мгновенно стало лучше, по крайней мере, пустота куда-то отступила, а Сатти продолжала сидеть на капоте и очаровательно улыбаться, повествуя что-то о том, как же ей хочется домой, но она не дойдет, потому что очень далеко, и знать бы, где тут остановка.       - В пятнадцати минутах ходьбы отсюда, - пытаясь уйти от теперь уж точно нежеланной компании, сказала Хотару, отойдя на шаг и указав на дорогу позади себя. – Ничего сложного, просто иди прямо. Твою машину здесь красть некому.       - А она на сигнализации.       - Тем лучше. Потом пришлешь за ней кого-нибудь. У тебя ведь богатые родители? – спросила Хотару.       Сатти энергично кивнула:       - Да.       После пережитого приступа у неё как прибавилось энергии, и Хотару побежала в сторону дома тети Берилл, прикидывая расстояние: минут десять, шагом – двадцать. Она бежала, не ощущая особой усталости, и думала, что всё же хочет жить. Подумаешь, колдунья. Её и не испугали все эти силы, только какое-то внутреннее отрицание, необходимость свыкнуться со всем заставили уйти, а теперь... так просто умереть – это уж абсолютнейшая глупость.       Тетя Берилл открыла, стоило ей только позвонить в дверь. Луна и Артемис опять кинулись ластиться к её ногам. Хотару показалось, что кошки, возможно, тоже какие-то волшебные: чувствуют ведовскую энергию – и их как магнитом притягивает.       - Заходи. Я как раз закончила одно зелье.