Паучья жизнь.

      «О ужас! Только посмотреть в ту сторону и становится плохо! Чистая гадость! Я никогда не видела ничего более отвратительного. Может быть, однажды, но тогда оно уже было мертвым восемь недель, и что-то уже росло из головы. Тебе подходит только три слова: „ну и гадость!“! Страх! Словно тебя били страшной палкой, наверно побольше чем эта! Может еще с гвоздями. Или тебя полили борной кислотой. Похоже, что эволюция шла вперед, а ты стоял на месте. Гнилая капуста, и та красивее тебя. Однажды я наступила на какашку, потом вытерла ногу о траву, и там остался след, вроде, твоего лица».       Ленор, маленькая мертвая девочка.       Я грызу ногти. Отвратительная привычка, не спорю. Будучи немного помладше, я обгрызал их просто до мяса. Нервничал, должно быть. Мои родители с ног сбились, чего только не делали, знаете ли. Мои пальцы мазали всякой дрянью, мне сурово запрещали, на меня кричали, меня наказывали. Но я все равно грыз ногти.       Отвык я от этого как-то сам, но вот снова начал.       Тишина.       Он замолчал так резко, что я вздрогнул и быстро спрятал пальцы в карманы.       Тишина кажется абсолютной и давит на уши, хотя за окном солнечный день, полный ярких звуков.  — Шу?       Неловко молчу, перекатываясь с пятки на носок, и снова ловлю себя на том, что тяну пальцы в рот. — Ты тут? Эй, ну… Хочешь поговорить об этом?       Глупее фразы не придумаешь, чёрт возьми.       Мой отец вечно так говорил.       Подрался в школе, — «хочешь поговорить об этом?».       Проиграл матч, — «хочешь поговорить об этом?».       Умер, — «хочешь поговорить об этом?».       Только вот я никогда не говорил: «Да, папочка, конечно хочу!».       Потому что когда ты крупно облажался, вот как я сейчас, говорить об этом нет никакого желания.       Шу молчит. Или ушел?       Кто его знает, на самом деле. Странный он. И вообще, влюблен он, а проблемы что, должны быть у меня?       Жестоко так говорить, но у меня и самого проблем полон рот.       Я вот, домой хочу. До чего дошёл — по сестре соскучился.       Уже намереваюсь высказать это ему, плевать, слышит или не слышит, когда чувствую прикосновение ладони к плечу.       Я замер, как змея перед кроликом. Или наоборот. Но почему-то это была первая мысль, которая пришла мне в голову. «Замер как змея перед кроликом».       Прекрасно. Не думать, не думать, не думать, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, о том, что Шу, с его паучьими… паучьими … — Я просто не могу понять, в чем дело,— его руки ложатся на мои плечи, чуть их сжимая.       Довольно легко, как ни странно, представить, что Шу просто парень, а не арахнид, и я немного успокаиваюсь. — Я… — сказать? Не сказать? — Что ты? — его голос над самым моим ухом, и у меня уже мурашки по коже. Какой же он… — У меня арахнофобия, — выпаливаю на одном дыхании, одновременно зажмурившись.       Этот парень абсолютно непредсказуем, и как он отреагирует…кто знает?       А он молчит. Задумчиво чуть сжимает мои плечи и расслабляет пальцы. Потом опять сжимает. И снова расслабляет. Затем и вовсе принимается делать массаж. — Что ты… Что ты делаешь? — помимо воли немного краснею, чувствуя, как все горячее становятся щеки. — Думаю. — Ты всегда делаешь массаж парням, когда думаешь? — Только тебе. Я тебя люблю. — Ну откуда ты можешь это знать? — раздраженно вздыхаю. — Может это и не… — Просто знаю, — паук легкомысленно пожимает плечами, запуская пальцы под мою футболку. — Ты что это творишь, извращенец?! — Да ничего такого, — просто ангел, приделай крылышки, и полетит. — Да ты. — Я придумал! — Шу едва не подпрыгнул от радости. — Мы избавим тебя от твоей фобии!       Час от часу нелегче. — Даже не… — Пойдём! — и он уже волочет меня куда-то. Господи, за что мне все это?!