Паучья жизнь.

Если вы ещё не читали « Великого Гэтсби», пропустите эту вставку. СПОЙЛЕРЫ!       «Когда я прочитал о том, как сильно Гэтсби был влюблен в Дэйзи, когда я узнал о том, что они, несмотря на все усилия Гэтсби, никак не могут быть вместе, я почувствовал, будто разрываю книгу на части, звоню Фицджеральду и говорю ему, что его книга неправильна. Хотя я знаю, что Фицджеральд мертв. Мне особенно больно из-за того, что Гэтсби был застрелен в бассейне в первый день лета, в который он решил искупаться. А Дэйзи даже не пришла на его похороны, Ник и Джордан разошлись.       Дэйзи в конечном итоге осталась с расистом Томом, чьим единственным желанием был секс и по существу убийство невинной женщины. Вы можете сказать, что Фицджеральд никогда не тратил время на то, чтобы смотреть на облака во время заката, потому что нет никакого луча надежды в его книгах. Позвольте мне рассказать вам об этом». Мэттью Квик.       Где Шу?       Вопрос стучал в висках, и к горлу подкатила тошнота. — Шу?       Тишина. — Шу!!!       Бросаюсь на поиски. На кухне нестерпимо воняет горелым, но я уже врываюсь в его комнату, оглядываясь в поисках арахнида. — Шу!       Нет ответа. Где же он?       Спотыкаясь, вылетаю в сад. Несусь, петляя, как заяц, между кустов и деревьев, выискивая взглядом знакомую лохматую макушку.       Что-то темнеет у искусственного прудика, и я бегу туда, падаю, споткнувшись о что-то, и бегу дальше.       Сердце стучит как бешеное, мысли в голове путаются лакричными змейками, мозг превращается в патоку.       Устремляюсь к искусственному прудику и падаю на колени перед Шу. Бледным, с тёмными кругами под прежде ясными, глубокими глазами, тяжко и прерывисто дышащим. — Шу!       Касаюсь его воскового лица, холодной кожи.       Он умирает?       Но почему? Я не вижу ран, но…он умирает.       Его тонкие бледные пальцы накрывают мои, слабо, почти из последних сил, сжимают. — Что с тобой? Что?       Суечусь, откидывая со лба его мягкие волосы, касаясь щеки, шеи.       Мои пальцы дрожат, и я, сам того не замечая, смахиваю несколько горячих злых слезинок. — Все в порядке, — его голос тих и надтреснут, как и наши сердца. — Я просто хотел быть с тобой.       Его ресницы дрожат, но он не открывает глаза и затихает, последний раз сжимая мои пальцы, так и не взглянув на меня.       Я просто хотел быть с тобой.       Шу, всегда смеющийся, улыбающийся ребёнок, желающий любви и нежности, и ничего больше…       Что же ты наделал?       Что я наделал.       Я ведь мог быть с ним.       Подарить ему то, что так желало его сердце.       Почему, почему, почему!       Этого не может быть.       Почему Шу?       Ему было так больно, что смерть стала избавлением?       Почему я остался здесь?       Сжимаю Шу, и щеки обжигает слезами.       Рыдаю в голос, и рыдания сотрясают мои плечи, меня трясет.       Почему, почему, почему?!       Ничего больше нет.       Ничего не будет.       Никогда.       Только с ним у меня был шанс.       Неужели Шу чувствовал себя так же?       Так же разваливался на кусочки и гнил изнутри?       Его сердце тоже билось так, словно хотело изломать эти ребра, вырваться и не чувствовать?       Образы так же мерцали у него перед глазами, сменяясь друг другом?!       Смеющийся Шу, целующий Шу, тепло его губ. Шу, барабанивший в дверь, заплаканный Шу, его тепло и звонкие нотки смеха в голосе, сияние его глаз, запах, нежный тёплый взгляд…       Идеальный, любимый Шу.       Разве он заслужил это?       Нуждающийся в любви ранимый ребёнок, разве заслужил он умереть от разбитого сердца?       А за что я вынужден на коленях оплакивать возлюбленного, в надежде, что он оживет, снова улыбнется для меня?       Эта боль разрывает на части.        Трава больно колет колени, тело Шу кажется нестерпимо тяжёлым, а его рубашка промокает от моих слез.       Я просто хотел быть с тобой.