А судьи кто?

1. ОТП с вашим персонажем Самсон не спешит вставать с постели, разглядывая обнаженную спину Инквизитора, которая тоже не торопится возвращаться к делам и одевается так неторопливо, будто специально, глядя искоса, мол, нравится? Знаю, что нравится. Самсон встает с кровати, обходя ее, сжимает волосы на затылке и накручивает на кулак, заставляя Инквизитора выгнуть шею и притворно возмутиться. Завтра она снова отправит его на какое-то важное задание, которым не может запачкать руки сама и позволить запачкаться ее маленькой Инквизиции, а поэтому он может позволить себе украсть ее еще на пару часов. 2. Насчёт рода занятий, специализации, талантов. Самсон гордится тем путем, который он выбрал. Даже спустя столько времени, даже совершив много ошибок, даже зная, к чему все привело — Самсон ни не жалеет о том выборе, который совершил. В детстве ему нравилось думать, что он рожден храмовником, а со временем он начал думать, что храмовником и умрет. И сейчас, сидя в подземелье Скайхолда, он понимает, что отчасти это правда. Хоть у него и отняли Орден — дважды, хоть щит, подаренный прошлым рыцарем-командором, пылится теперь где-то в горах, Самсон все еще чувствует себя храмовником. Потому что храмовником его делали вовсе не они. 3. Привычки персонажа. Самсон смотрит на мерцающую красным склянку и думает, что пора бы уже завязать — он ведь больше не храмовник, теперь он, по сути, просто солдат, а солдатам не нужен лириум. Он чувствует, как пересыхает горло от одной лишь мысли о том, что лириума он больше не увидит — ему кажется, что он снова начинает слышать голоса в голове, как тогда, в темнице Скайхолда, как начинают ныть кости. Самсон убеждает себя, что не боится боли и что ему хватит силы воли выдержать тяжелую ломку. Ведь Каллен смог — так чем он хуже? Лавеллан хмурится все чаще, и пусть, по ее словам, они лишь помогают друг другу удовлетворить некоторые потребности, Самсон видит ее раздражение, но боится поднять эту тему. Ведь, в конце концов, без лириума он всего лишь немощный старик. Самсон отбрасывает мысль о том, что боится снова стать бесполезным и ненужным — особенно когда только-только получил новую цель в жизни. Самсон залпом опрокидывает пузырек с лириумом и опустошает его. Ведь, в конце концов, для нее он в первую очередь оружие. 4. Увечья? У Самсона много шрамов. Жизнь храмовника отнюдь не из легких, и каждый шрам напоминает ему о каком-то периоде в жизни. Первые неудачные Истязание, где он получил ожог на все плечо, который спустя столько лет уже почти не заметен. Множество мелких рубцов и порезов после тренировок. Но самый большой шрам — белесый и толстый — тянется почти от пупка и до солнечного сплетения. Он для Самсона особенный — постоянное напоминание о том, во что превратился Орден в Киркволле. Напоминание, как были вывернуты и опорочены те идеалы, в которые он верил. И от того было только смешнее, когда он смотрит в глаза Каллену, — тому, кто наградил его этим шрамом — такому правильному генералу армии их хреновой Инквизиции. 5. Семья: отношения, дополнительные члены семьи и т.д. У Самсона, можно сказать, было много семей. Он не помнит отца от слова совсем, а лицо матери за многие годы стерлось из памяти и стало далеким и размытым. Самсон потерял их, когда твердо решил стать храмовником. Орден храмовников, который стал ему семьей второй, показал ему, что такое сплоченность и настоящая дружба. Их Самсон потерял, когда всего лишь следовал тем идеалам, что годами вбивали ему в голову. Красные храмовники стали третьей семьей, которых он собрал сам, за каждого из которых гордился, как за родного сына, каждого из которых уважал, как родного отца, за общие идеалы которых был готов умереть, как за родного брата. Их он потерял по той же причине, что и приобрел. Самсон смотрит в пугающе-равнодушные глаза маленького мальчика, зовущего его отцом, и на спину женщины, рисковавшей из-за него всем. Счастливой эту семью он никогда бы не получил, потому что он тот — кто он есть. 6. Какой-то пункт от себя. Самсон смотрит на скромную могилу, усыпанную снегом. Было в этом всем что-то странное — он так долго мучился чувством вины, каждый раз, стоило взглянуть в глаза, холодные и спокойные, вспомнить, как они блестели счастьем. Сейчас же он не чувствовал ничего — когда на суде ему сообщили, Самсон, к своему стыду, почувствовал горечь вперемешку с облегчением. Нет, не так — смирение. К нему пришло смирение, осознание того, что он и так сделал все, что мог — возможно, даже слишком. — Спасибо, Маддокс. Прости, что втянул тебя в это все. Он больше никогда не придет к этой могиле, но, вместе со смертью паренька, неожиданно ставшего ему другом, с его души упал тяжелый груз. Маддокс теперь хотя бы не мучается.