А судьи кто?

Морозы настигли их в самое неподходящее время. С занятых ими границ приходило все больше донесений об агентах Инквизиции и жертвах, которых они оставляют за собой. Метели и мороз они использовали лучше, чем войны Корифея. Все чаще Самсон засыпал и просыпался под чужой кашель. Он отозвал с наблюдательных постов и границ столько еще не измененных солдат, сколько мог, и заменил их лириумными — на одного обычного приходилось трое красных. Они были устойчивее к холоду, но невнимательнее к окружению. Они все переживали трудное время, но никто не жаловался. Самсон делал все, что мог — отправлял письма, с просьбами и приказами усилить поставки, чаще менял людей на постах, чтобы те побольше отдыхали, но трезвым разумом понимал, что только ожидание сможет им помочь. Пока не будет больше солдат или пока не спадут морозы, они не смогут полноценно занять Эмприз-дю-Лион и выдавить оттуда Инквизицию. Главное растить лириум. К счастью, ему было плевать на все, что творилось вокруг. Лишь бы побольше плодородного мяса. Настроение в лагере все больше ухудшалось, даже сам Самсон чувствовал какую-то тяжесть в затылке и груди, все чаще головная боль мешала ему спать, а от белого снега, который был везде, абсолютно везде, болели глаза. Но самое худшее было то, что лириум начал подтачивать его изнутри. Иногда Самсон с ужасом думал о том, что пришло его время превратиться в бездумное чудище, а он так и не смог свершить свое предназначение. Все чаще он сидел допоздна, зарывшись в бумаги — тренировки больше не приносили облегчение, лишь боль в груди, отдающаяся тяжелым кашлем. Самсона кидало то в жар, то в холод. — Ты хорошо себя чувствуешь? — Голос Маддокса звучал как обычно ровно, но Самсон утешил себя мыслью, что тот за него волнуется. В попытке ответить, Самсон зашелся громким кашлем, согнувшись напополам. — Жить буду, — коротко ответил он, поежившись от легкого ветерка, проскользнувшего в наполненную теплом кузню. Маддокс отложил инструменты и подошел к нему, прижав ко лбу руку. Не ожидая такого, Самсон даже не сразу среагировал, недовольно отдернув голову. — У тебя температура, — коротко сказал Маддокс, — ты болен, Самсон. Тебе нужно больше спать, лучше в теплом помещении. Я сделаю тебе здесь спальное место. — Эй-эй, Маддокс, постой, — Самсон подорвался со стула и едва не упал от головокружения, схватил за локоть Маддокса, который уже занялся делом, и снова зашелся кашлем. — Даже если так, у меня нет времени на отдых. К тому же, не я один болен. Половина лагеря дрожит от озноба. Я не могу валяться под теплым одеялом, пока они мерзнут под метелью. — Твоя жизнь важнее их, — Маддокс дождался, пока Самсон отпустит его, и направился к выходу. — Я позову лекаря. У него должен был остаться запас лекарств. — Нет-нет-нет, Маддокс, подожди, — Самсон перегородил ему дорогу, чувствуя, что едва стоит на ватных ногах, а Маддокс перед ним почему-то в двух экземплярах. — Не надо никого звать. Ты прав, я болен, но, давай сделаем по-другому. Следующие несколько дней Самсон продолжал заниматься бумажной работой, но теперь в кузне Маддокса. От тепла, которое витало там почти круглые сутки, ему и правда становилось лучше — он стал спать чаще и крепче, перестала болеть голова. Мэддокс носил ему настои и травы, которые передавал лекарь — никто в лагере не знал, что их генерал валяется в горячем бреду. Он заботился о Самсоне с присущей Усмиренным отстраненностью, но его старания помогали. А большего Самсону и не надо было.