Мой Мир

С утра Мир проснулся в очень приподнятом настроении. Минут десять он валялся в кровати, щурясь то на свет, проникающий сквозь неплотные шторы, то в белый потолок, пока наконец к нему не пришло понимание, почему ему так хорошо. Точно. Вчера. Клуб. Ваня. Мир перевернулся на живот и легонько рассмеялся в подушку. Как правило, парни, подцепленные вот так вот, возле барной стойки, оказывались потом не самыми приятными типами. Получив желаемое, они сбегали, в лучшем случае оставив Миру свой номер, по которому, ответив один раз, больше становились недоступны. Андрей, лучший друг Мира и по совместительству его проктолог, сказал однажды: — Это, Мирка, потому, что мужики эти — вчерашние натуралы, которым и хочется, и колется, и жена не велит. Они пришли, пар спустили, и побежали дальше играть в примерных мужей. Оно тебе надо? — Они такие несчастные, — улыбаясь, ответил на это Мир. — Должен же кто-то… Ваня, однако, показался Миру совершенно не таким. Во-первых, он явно не был женат — Мир не чуял за ним никакой обремененности. Совсем молоденький, вряд ли больше восемнадцати. Дождался совершеннолетия и побежал в гей-клуб, потому что давно засматривается на друзей, но к ним обращаться стыдно — в тусовке засмеют. Все это объясняет и ранний уход — наверняка с родителями живет, а те его блюдут. Мир, конечно, не особенно любил связываться с парнями сильно младше себя, а по Ване он сразу понял, еще не заговорив с ним, что тот очень юн, но парень сидел там такой напряженный, что как-то хотелось ему помочь. И что самое интересное, он не разочаровал. Так уж вышло, что уже давно никто не просил у Мира номер телефона. Он улыбнулся своему отражению в зеркале. Сейчас, при дневном свете и без тональника, была видна собравшаяся сетка вокруг глаз. Да и день скоро предстоял… тот день, приход которого грозил пошатнуть даже сверхпрочное душевное здоровье Мира. День рождения, юбилей, тридцатник. Друзья, уже перешагнувшие роковой рубеж, хором утверждали, что ничего страшного не произошло, и вообще, есть в этом известная прелесть — самое страшное уже позади. Друзья, которые все еще были по эту сторону роковой черты, смотрели сочувственно. Мир предпочитал слушать первых — а еще лучше, не слушать никого. Его уже давно не пускали в клубы бесплатно, а телефоны просили все чаще у тех знакомцев и полузнакомцев, которые еще не добрались до двадцати пяти — ну так и что с того? Миру и самому было несложно и к понравившемуся парню подойти, и номер попросить, да и денег на проход в клуб хватало. Подумаешь, геи после тридцатника не живут. Мир не любил ярлыки. Слово «гей» он, кстати, тоже не любил. Как будто он какой-то другой породы. Двадцать минут спустя, после серии утренних омовений, он уже сидел на кухне с кофе, круассаном и айпадом и читал фрэндленту. Из кухонного окна открывался почти парижский вид на крыши. Аренда этой квартиры обходилась в безумные деньги, но вид того стоил. Дочитав, он полез в свое расписание. Время близилось к двум; между тем сегодня у него был рабочий день, вернее, ночь. В одиннадцать вечера ему надо было быть в клубе — проверить звук и вообще подготовиться, в двенадцать начинается вечеринка. А до этого надо заехать в студию, взять кое-какую аппаратуру. Более никаких дел на сегодня не намечалось, и Мир решил, что поедет в спортклуб, а потом можно, наверное, будет где-нибудь посидеть с тем же Андреем, рассказать ему про Ваню. У него как раз рабочий день закончится. Выйдя из дома со спортивной сумкой наперевес, он набрал Андрея. — Что? — прозвучало в трубке. — У тебя пациент? — кокетливо спросил Мир. Он давно уже не спал с Андреем, но все никак не мог перестать с ним кокетничать. — Если б у меня был пациент, я б тебе не ответил, — сказал Андрей. — У меня пациенты деликатные, они почему-то ужасно не любят, когда их врач одной рукой ковыряется у них в попе, а другой отвечает на звонки. Тебе чего? Мир фыркнул. — Во сколько заканчиваешь и что делаешь вечером? — В шесть, ничего, — ответил Андрей. — Тебе есть что мне рассказать? — Мне всегда есть что тебе рассказать. Посидим где-нибудь? — Ты склеил очередного натурала? — Андрюша, — мягко проговорил Мир. — Ведь я же тебе уже говорил… — …что натуралов не существует, да, я помню. — Что я не клею. Я знакомлюсь. Да, я познакомился с мальчиком… Вообще-то Мир не собирался рассказывать по телефону, а хотел оставить историю на вечер, но, с другой стороны, поговорить о Ване ему хотелось, а Андрей, он знал, охотно выслушает историю дважды. Но именно в этот момент телефон пискнул — кто-то звонил Миру по другой линии. — Андрюш, — перебил Мир сам себя, — мне тут звонят. Я тебе позвоню еще, договоримся, где. — Ок, — коротко ответил Андрей и разъединился, а Мир, не глядя, кто звонит, нажал «прием». — Алло? — Это Мир? — спросил в трубке робкий, срывающийся мальчишеский голос. — Мирослав? — Да, — удивился Мир. — А… Ответ поступил раньше, чем он успел задать вопрос: — Это Ваня. Иван. Мы вчера познакомились… — Ваня… — ошарашенно повторил Мир. Теперь он узнал голос, но по телефону тот казался возмутительно детским, словно его обладателю было не больше двенадцати лет. Очевидно, Ване померещился в Мировом голосе вопрос, потому что он добавил несколько упавшим тоном: — Ты… вы меня помните? Мир еле удержался, чтобы не начать смеяться. — Ваня, — сказал он еще раз, — конечно, я тебя помню. Мне кажется, «вы» немножко неуместно. Счастливый выдох в трубке был очевиден. — Ну, просто… — Ваня запнулся, потом проговорил: — Ну, просто я не знал… — Я понимаю, — мягко ответил Мир. Его детка сильно волновалась. Любой бы на его месте волновался. Что же до самого Мира, то он был ужасно рад — он совершенно не рассчитывал на то, что мальчик позвонит сам, тем более — на следующий день. Храбрый мальчик. После Мировой реплики в разговоре образовалась короткая пауза, но Ваня ее быстро прервал, спросив: — Как твои дела? — Как мои дела? — повторил Мир, потому что этот вопрос был таким же неожиданным, как и звонок. — Хорошо. А твои? — Здорово! — с энтузиазмом отозвался Ваня. — Я щас на уроках… на лекции, в смысле… то есть, сейчас перерыв. Перемена. А ты что делаешь? — Иду в спортклуб, — ответил Мир. — А чем ты занимаешься? Мир улыбнулся в трубку. — Чем придется. Чаще йогой, или плаванием, или тренажерами. Хочешь как-нибудь сходить со мной? Вопрос соскользнул с языка прежде, чем Мир успел над ним подумать — и он тут же сообразил, что Ваня может принять это за приглашение на свидание. Впрочем, что уж… Примет — так примет. — Было бы здорово, — после секундной тишины ответил Ваня. — А я как раз… — он замолчал, и Мир тоже молчал, предоставляя Ване закончить самому. — Я как раз звоню… спросить… ты бы хотел еще увидеться? Последнюю фразу он выпалил как из пулемета. Мир снова разулыбался. Нравился ему этот Ваня. — Конечно, — проговорил он. — Когда? — А ты когда можешь? — жадно спросил Ваня. — Когда угодно, — ответил Мир. — Практически. Хочешь, сегодня вечером? — Сегодня я не могу, — в голосе Вани прозвучало огорчение. — Сегодня у нас репетиция… концерт даем скоро. — И он быстро добавил: — Я бы тебя позвал на репетицию, но там ребята, они… — Не поймут, — закончил за него Мир. — Не парься. — Поймут, куда они денутся, — в голосе Вани звучала мрачная решительность. — Только не сразу. Мир внезапно понял, что скучает — это было довольно странно, в конце концов, они и знакомы-то были день. Тогда он спросил: — А завтра? — Завтра могу, — теперь в голосе Вани была такая радость, что Мир мог воочию видеть, как он улыбается от уха до уха. — Во сколько? Мир прикинул. Завтра он тоже работал, кроме того, на ночь с Ваней рассчитывать явно не приходилось. Значит, до работы. — Во сколько ты заканчиваешь занятия? — В шесть! — радостно ответил Ваня. — И долго ли тебе ехать, скажем, до Пушкинской? — Да полчаса! — Ну вот, тогда увидимся в полседьмого на Пушкинской площади, пойдет? — Да! — теперь Ваня почти кричал. — Здорово! До завтра тогда? — До завтра, — отозвался Мир, улыбаясь. Когда разговор закончился, он еще некоторое время стоял, глядя на дисплей и чувствуя себя так, словно только что выпил бокал дорогого шампанского. Потом вскинул взгляд — оказалось, что он уже на пороге спортклуба. И когда успел дойти? *** Остаток дня и весь следующий день Ваня был почти невменяем. Так что, в общем, репетиции с тем же успехом могло и не быть — все равно он ничего не видел и не слышал, до такой степени, что даже огреб оплеуху от Степки, их барабанщика, который отличался взрывным нравом и тяжелой рукой. Оплеуха, впрочем, никак не повлияла на чувства Вани ни к Степе, ни ко всему человечеству. Он любил всех. А как он боялся звонить! Так боялся, что едва не позвонил прямо с утра — была у Вани такая особенность, он если чего-то боялся, предпочитал пережить это сразу. Как экзамен, к которому не готов. Потом, правда, вспомнил, что Мир просил слишком рано не звонить, и решил подождать. Страшно было так, что Ваня едва смог заговорить. Нет, его по-прежнему не стремало, что он оказался гомиком… геем, то есть. Какой уж есть. Мама всегда говорила, что надо принимать себя таким, какой ты есть. Скрывать от нее и от друзей свою ориентацию Ваня тоже не собирался, но и вот прям так сразу говорить, по его мнению, тоже не следовало. Все-таки не такой разговор, чтобы прям с бухты-барахты. Боялся Ваня того, что может услышать в ответ на свой звонок. Что-нибудь типа «Какой Ваня? Ах, этот…», и что потом Мир начнет искать отмазы от встреч и тому подобное. Конечно, Мир взял его номер телефона, но мало ли, может, это он так просто. Ване, во-первых, очень хотелось увидеть его еще раз. Тронуть, обнять, поцеловать, почувствовать запах. Во-вторых, очень не хотелось, чтобы этот классный парень оказался жеманным динамщиком. Но Мир его не разочаровал. В общении он был точно таким же отвечающим, как и в поцелуях. Повесив трубку, Ваня подпрыгнул, зацепив пальцами потолок школьного коридора, и издал индейский клич. На него обернулись, кто-то заржал, кто-то присвистнул, а старенькая учительница математики Клавдия Артемьевна, проходившая мимо, шарахнулась и пробормотала: — Иван, вы меня в гроб вгоните… Следующий день тянулся, как резина, но было в этой тягучести и что-то клевое. С одной стороны, Ваня умирал от желания поскорее увидеть Мира, он хотел, чтобы поскорее наступили шесть часов, с другой же стороны, что-то подсказывало ему — ждать даже лучше, чем получить, потому что когда ты ждешь, праздник вот-вот начнется, а когда он начался — скоро закончится. Уроки прошли в счастливой пелене. Правда, на истории Ваню вызвали отвечать, чего он никак не мог сделать, о чем честно и заявил, глядя историчке в глаза и улыбаясь как припадочный. — А что же вы тогда такой счастливый? — скептически осведомилась она. Ваня пожал плечами. Друг Стасик, фронтмен их группы и Ванин сосед по парте, сообщил на весь класс: — А он уже два дня такой, Наталья Евгеньевна. Обдолбался, наверное. Ваня протянул руку и легонько съездил ему по башке. Наталья Евгеньевна нахмурилась: — Соколов, вы уже совсем обнаглели, в классе руки распускаете. — Не ругайте его, Наталья Евгеньевна! — прощебетал кто-то из девочек. — Он влюбииииился, это же виииидно… Ваня хмыкнул, чувствуя, как лицо заливает краска. Но отрицать не стал. Наталья Евгеньевна — она была совсем молоденькая, только из вуза — снова посмотрела на него, потом закатила глаза: — Сядьте, Соколов. Чтоб вы так учились, как личной жизнью занимаетесь. Класс захихикал. Ваня не возражал — пусть смеются. Он любил всех. С последнего урока он выскочил, едва прозвенел звонок. Стремительно переобулся, сгреб свою куртку в раздевалке и, одеваясь на ходу, рванул к метро. Ему везло. На Беляево он поймал электричку практически за хвост, вломившись в уже закрывающиеся двери, и то же самое повторилось на Новокузнецкой. В шесть двадцать восемь он выскочил из поезда на Тверской и помчался к выходу: бегом по платформе, лавируя между людей, бегом вверх по эскалатору, бегом по переходу. Он знал, что опоздает, потому что, по хорошему, добираться ему было больше, чем полчаса, он знал, что опоздает не сильно, поэтому Мир, наверное, не станет сердиться — он не боялся опоздать, но он бежал, потому что каждая минута была ценна. И даже если Мира там нет, даже если ему, Ване, придется ждать, все равно это будут ценные минуты. Он подлетел к памятнику Пушкину в шесть тридцать одну. И сразу увидел Мира — тот сидел на скамейке: короткая кожаная куртка, светлые, очень тесные джинсы, волосы в хвост, на коленях крошечный ноутбук, в ушах наушники. Ваня подскочил к нему и замер, не зная, как привлечь внимание. Мир поднял голову, увидел его, широко улыбнулся и плавно стянул наушники. — Ваня, — проговорил он. — Я опоздал, — покаянно сообщил Ваня. — Разве? — удивился Мир. — Я так рад тебя видеть, — сказал Ваня — и Мировы глаза снова ласково заискрились, как тогда, в клубе. — И я тоже, — ответил он. — Чего ты хочешь? Хочешь погулять? Или в кафе? — Я не знаю, — признался Ваня. — Я в первый раз. И едва язык себе не откусил. Предполагается, что он же совершеннолетний, наверняка у него должны были быть свидания! Но Мир никак на заявление не отреагировал — может, решил, что Ваня про свидание с парнем говорит, сообразил он. — Тогда давай пройдемся, — предложил Мир. — Можно вон, кстати, в кино сходить. — Точно нет, — мотнул головой Ваня. — Я… — он запнулся, но потом все же договорил: — Я бы лучше на тебя смотрел. Мир посмотрел ему в глаза. Его и так темные глаза сейчас показались Ване чернее ночи. — Хочешь в гости? В горле моментально пересохло. — К тебе? — Да, — легко улыбнулся Мир. Ваня хотел ответить — хочу, но высохшее горло не слушалось, потому он просто кивнул. Мировы глаза блеснули — потом он снова улыбнулся, развернулся и пошел к переходу, и Ваня последовал за ним. Они поравнялись и пошли рядом, молча — Ваня не знал пока, о чем с Миром говорить, да и обстановка не располагала — очень уж тут было шумно. Ему очень хотелось взять Мира за руку, но он понимал, что косых взглядов тогда будет не избежать, если только взглядами вообще отделаются. Навстречу, как назло, одна за одной шли парочки — девицы или висли на своих парнях, или держали за руки, переплетя пальцы. Некоторые парни тащили крохотные сумки своих девиц — охренеть рыцари. Ваня с мрачной мстительностью подумал, что выглядят они как идиоты. Потом он сообразил, что у Мира в сумке ноутбук — тяжело, наверное. — Давай я сумку понесу, — предложил он. Мир глянул снизу вверх — всякий раз, когда он смотрел, у Вани появлялось ощущение, будто его током прошивают. Особенно вот так вот, снизу. Все-таки позавчера в клубе он не оценил, насколько выше ростом. Мир не спросил, зачем — просто по привычке своей улыбнулся и протянул Ване сумку. Она не была тяжелой и… как бы это сказать… не вполне вписывалась в Ванин стиль. А честно если говорить, была откровенно пидорской. Но все равно лучше, чем эти бабские косметички. Потом навстречу попалась парочка, и девица тащила в руках букет. Ваню стукнуло во второй раз. — Цветы! — сказал он вслух и даже остановился посреди перехода. Мир удивленно глянул в ответ. — Я забыл принести тебе цветы! — пояснил Ваня, начиная медленно помирать от стыда. — А должен был? — в глазах Мира снова замерцали искорки. Кажется, он опять прикалывался. — Да, — твердо ответил Ваня. — Ты какие любишь? Неподалеку как раз торчал ларек. Мир наклонил голову набок. Потом улыбнулся — но не знакомой уже Ване ласковой улыбкой, а хитрой и дразнящей. — А ты угадай. Ване вдруг резко стало тепло и хорошо, словно он глотнул коньяка — он пробовал один раз, мама налила на последний Новый Год, причем хорошего какого-то, не ту бодягу, которую они после концерта глушили. Страшно захотелось шагнуть ближе, взять лицо Мира в ладони, наклониться и поцеловать. Он даже поднял руку и коснулся Мировой щеки, но потом сообразил, что выглядеть это будет… Нет, он не боялся — но он не хотел, чтобы слово или еще что похуже задело Мира. — Щас! — сказал он и почти бегом припустил к ларьку, оставив Мира на противоположной стороне перехода. В ларьке были традиционные розы — но некрасивые, высоченные, без запаха, привычные осенние хризантемы, какие-то на толстых стеблях, типа ромашек, только больше, каллы — Ваня знал их, потому что их очень любила мама. Ничего из этого Миру не подходило, пока Ванин взгляд не наткнулся на пушистые красные шары, смахивающие немного на хризантемы, но не совсем. — Это что? — спросил он продавщицу, ткнув в приглянувшиеся шары. — Это георгины, — оскорбленно отозвалась та. Название показалось Ване слишком уж вычурным, но цветы были такие яркие и теплые, прямо как сам Мир. Так что он решил не заморачиваться. Его даже не смутило, что один цветок стоил сто рублей; Ваня купил пять. Мама поймет. Только подойдя к Миру с букетом в руках, Ваня сообразил, что надо было, наверное, как-то цветы упаковать, но Мир принял букет с таким удовольствием, что все сомнения Ваню тут же оставили. — Георгины, — проговорил Мир. — Красивые… — Ты их любишь? — спросил Ваня, сияя. На него глянули с хитринкой. — Я все люблю. Разве что кроме гладиолусов. — Терпеть их не могу, — мотнул головой Ваня. — Все их тащат на первое сентября. Букет больше первоклашки. Мир рассмеялся. Дальше они шли совсем рядом, касаясь плечами. Поднялись из перехода на Тверскую, пошли вниз, в сторону Кремля… Ваня не очень отдавал себе отчет в том, куда они идут. Мир сказал — к нему домой. Собирались ли они проделать весь путь до Мирова дома пешком — Ваня был готов, где бы Мир ни жил. Вел ли тот его к другой станции метро, или к какой-нибудь остановке трамвая-троллейбуса-автобуса — Ване и это было безразлично. Да что там, даже если Мир ведет его продавать на органы… Важно было то, что они шли рядом, и плечо Мира касается его руки — Ване казалось, что он чувствует тепло тела даже сквозь кожаную куртку. С Тверской они свернули в переулок, потом куда-то во дворы, и наконец Мир вывел его в маленький дворик, замкнутый между старых домов — Ваня даже не представлял, что в Москве есть такие дворы, а тем более — что в них кто-то живет. Дверь подъезда не запиралась — они молча вошли внутрь, Мир прошел мимо лифта — старого, с решеткой, и пошел вверх по лестнице, и Ваня — следом. Это был восхитительный подъем — задница Мира, обтянутая джинсами, покачивалась едва ли не перед носом у Вани, и несколько раз он ловил себя на желании протянуть руку и погладить. Мир вдруг остановился между пролетами и повернулся. — Следующий этаж, — сказал он. — Хочешь покурить? У меня в квартире нельзя, — и он улыбнулся. «Я не курю», — едва не сказал Ваня, но вместо этого кивнул. Мир отдал ему букет, вытряхнул из пачки тонкую сигарету, прикурил и отдал ее Ване. Потом достал вторую. Ваня, конечно, курил пару раз в своей жизни, но он так и не научился затягиваться, а потому удовольствия не понял. Он и сейчас не затянулся — просто набрал в рот дым, подержал и выпустил. Сигареты у Мира были с вишневым вкусом. Ваня очень боялся, что Мир скажет что-нибудь по поводу его способа курить. Но Мир молчал — и смотрел. И чуть улыбался. Наверное, Ваня все-таки вдохнул немного дыма, потому что у него вдруг закружилась голова. Он бросил свою сигарету, протянул руку и вынул сигарету изо рта Мира. А потом наклонился и поцеловал его. Мир немедленно подался навстречу, словно только этого и ждал. Он вжался всем телом в Ваню, закинул руки ему на шею, и от этой податливости Ваню так снесло, что он подхватил Мира под задницу, отрывая его от пола, и прижал к себе еще сильнее. Жалобно хрустнул букет, но Ваня на это никак не среагировал. Где-то наверху хлопнула дверь, и они выпустили друг друга одновременно. Потом, по-прежнему молча, Мир взял Ваню за руку и повел по лестнице наверх. Он достал ключи из сумки и открыл дверь довольно быстро, и все же их увидели — тетка, та, по-видимому, что громыхнула дверью, спускаясь, окинула взглядом сначала Ваню, потом Мира, и поджала губы. Ваня ответил максимально наглым взглядом, а Мир, кажется, вообще ничего не заметил. А Ваня забыл про вредную тетку, едва только они переступили порог — Мир захлопнул дверь, забрал у Вани сумку и букет и бросил и то, и другое на обувную тумбочку. Ваня даже не успел окинуть квартиру взглядом, только заценил, что прихожая очень маленькая, — Мир снова обхватил его руками за шею и поцеловал, но не как тогда, в клубе, а сильно и страстно. Ваня ответил. Мир дернул куртку с его плеч, скинул свою, потом, оторвавшись от Вани, прошептал: — Разувайся. Наклонившись, чтобы расшнуровать свои ботинки, Ваня едва не упал. Мир, рассмеявшись коротко и низко, сел рядом и принялся разувать его. Ваня привалился к стене. Мир у его ног, поглядывающий снизу вверх своими огромными черными глазищами — это был перебор. Когда он поднялся, Ваня не выдержал — сгреб его в охапку и прижал к стене, целуя быстро и жадно, словно воду пил. Мировы горячие руки шарили по его телу, залезая под майку, в штаны, и Ваня в конце концов сгреб Мира под задницу, сажая его себе на пояс, как девчонку; он не знал, что делать и как делать, но он знал, чего хочет и был намерен это получить. Он вжал Мира в себя, стискивая его ягодицы, и в награду получил глухой протяжный стон в ухо, а потом Мир прошептал быстро и жарко: — Не здесь, Ванечка… От «Ванечки» Ваню едва не смело начисто, настолько, что он готов был повалить Мира на пол, содрать с него штаны и выебать его прямо тут, без всего. Но часть рассудка все же сохранилась, и она поняла и остальное, сказанное Миром. — Куда? — выдохнул Ваня. — В спальню, — прошептал Мир. — Прямо… Ваня пошел прямо — он не видел, куда идет, потому что перед глазами у него было лицо Мира, и он снова впился ртом в мягкие губы, которые Мир, наверное, чем-то мазал, бальзамом каким-нибудь, потому что не могли иначе быть у парня — да у кого угодно! — такие мягкие, такие сладкие на вкус губы. Дверь в спальню, наверное, была открыта, потому что несколько мгновений спустя Ваня осознал, что они находятся в маленькой комнате с окном едва ли не во всю стену, и дневной свет заливает помещение. И здесь была кровать — не раскладной диван, а настоящая большая кровать, она занимала чуть не всю комнату, а было ли что-то в комнате кроме нее, Ваня не увидел — ему было не до того. Он повалил Мира на неубранную постель — часть сознания умиленно отметила, что Мир, при всей аккуратности своего внешнего вида, видимо, тот еще неряха, — и сдернул с него штаны. Мир не носил трусов, и Ваня ни капли тому не удивился. Еще Мир брился — ну, или что они там делают — внизу у него волос не было вообще. Это смотрелось странно, но красиво, а главное — в этот момент Ваня осознал, с ужасом и восторгом одновременно, что он, наверное, действительно гей. Ну, или ему страшно нравится Мир. Он не успел ничего ни сказать, ни сделать по этому поводу — Мир, стремительный и гибкий, как выныривающая из травы кобра, сел на кровати и стянул с себя майку. И, совершенно обнаженный, перевернулся на живот. И оглянулся на обалдевшего, застывшего, как столб, Ваню. Резинка, что стягивала Мировы волосы, давно потерялась, и сейчас они, черные как ночь — или, во всяком случае, так Ване казалось — рассыпались по смуглым Мировым плечам. Это зрелище было настолько штырящим, что Ване окончательно сорвало крышу. Он резко сдернул с себя джинсы вместе с трусами, шагнул вперед, едва не запутался в них и не упал, не заметил этого, как не заметил и того, как оказался на кровати. Прохладные, гладкие ягодицы Мира сами легли ему под руки; Ваня сгреб их жадным, собственническим жестом, и Мир застонал, протяжно, сладко, прикрывая глаза, откидывая голову, открывая шею, в которую Ваня немедленно впился губами и зубами. — Ванька!.. — ахнул Мир. Ваня зарычал, куснул его за плечо и принялся целовать — шею, плечи, руки, спину, задницу, татушку над копчиком — кажется, это была бабочка, впрочем, толком Ваня не разглядел, — прошелся языком между ягодиц. Мир стонал и извивался под ним, терся об него задом, как кошка, и наконец Ваня прижался бедрами к его ягодицам, чувствуя, как упирается во вход… он понятия не имел, что делать дальше, только догадывался той частью сознания, что еще не сошла с ума вместе со всеми остальными, что если он начнет загонять прямо вот так, Миру будет больно… — Мир… — прошептал он. — Мир…, а дальше?.. Его опрокинули на спину, мягко, по-кошачьи, и Мир навалился сверху — теперь он целовал, гладил, что-то такое творил своим языком с Ваниными сосками, отчего у Вани в голове словно бомбочки взрывались. Он смутно сообразил, что у Мира в разы больше опыта, может, вообще было бы логичнее, если бы Мир его трахнул? Подумал — и понял, что ему все равно, кто тут кого, он просто хочет Мира, его тело, его губы, его задницу, его член, а где, как — пофиг. В этот момент Мир жестом фокусника извлек откуда-то пакетик с презервативом, зубами содрал с него упаковку и вдруг, совершенно неожиданно для Вани, сунул резинку в рот. — Эээ… — начал Ваня — и не договорил. Быстрый Мир склонился над его бедрами и вобрал Ванин член в рот — и здесь рассудок оставил Ваню раз и навсегда. *** Ваня был обалденный. Отзывчивый, страстный, неожиданно сильный и столь же неожиданно смелый, невзирая на всю свою неопытность. Мир был убежден на сто процентов, что мальчик невинен — но таких отважных девственников Мир в своей жизни еще не встречал. Мир спал с девственниками, как спал и с недевственниками, но бывшими натуралами, да что там, и свои, опытные, порой зажимались просто невыносимо. Ваня был открыт, страстен и готов на все. Когда он прижался членом к Мировой заднице, тот чуть было не дал вот так, просто, без резинки, без смазки, и плевать на все. Если б Ваня не заговорил, воззвав к рассудку — так бы и было. Мир всегда легко заводился, но почти никогда его не сносило настолько, чтобы перестать думать. Похоже, этот секс грозил стать исключением. Когда он взял у Вани в рот, одновременно натягивая на парня резинку, Ваня застонал громко и долго, и выгнулся, и это, и его широко распахнутые, не отрывающиеся от Мира глаза, его приоткрытые губы, он весь — юный, с тонкими, еще мальчишескими мышцами, свежий и яркий, как те георгины, что он купил сегодня для Мира — все это снесло Миру крышу. Не думая больше ни мгновения, он выпустил Ванин член изо рта, оседлал его и сел сверху. Ваня вскрикнул и толкнулся бедрами вверх, сильно и неожиданно для Мира входя до конца. Миру показалось, будто внутрь сунули горящую головню; он закричал от боли и удовольствия одновременно, судорожно толкнулся навстречу, впуская глубже, вжимаясь в Ванин пах… Его жгло изнутри, пекло, растягивало. Он ощущал мелкие, судорожные толчки Вани, он начал двигаться сам, потому что этого было мало… Каждый толчок посылал искру вверх по позвоночнику, но слабую, ему хотелось сильнее… Он стонал, насаживаясь, стонал от злости и нетерпения, ему так хотелось, что он наконец не выдержал, он проговорил, слыша, как срывается голос: — Ваня, сильнее… Ответом ему был низкий короткий рык, а потом все вокруг резко перевернулось, и Мир осознал, что лежит на спине, а Ваня — между его ног, и взгляд у него безумный. Мгновением спустя Ваня сгреб его за бедра и начал двигаться. Он толкался внутри быстро, резко, ритмично, словно слышал музыку, и каждый толчок давался свободнее, и Мир понял, что его растянули, растолкали, может даже, разорвали. Искры по позвоночнику слились в один электрический поток, который крутил Мирово тело, выгибал его в дугу, словно сам Мир больше не владел им. Он начал кричать, он кричал в такт Ваниным движениям, и вдруг он услышал свое имя. Ваня выдыхал его с каждым толчком, словно выбивал в своей памяти — или в памяти Мира, кто его знает… А потом Ваня наклонился к нему, практически вжимая Мировы колени в грудь, и впился губами в его рот, уже не толкаясь внутри, но насаживая Мира на себя, двигая его, словно куклу. Ощущение абсолютной беспомощности окатило Мира, словно поток горячей воды. Он выгнулся, пытаясь поймать ртом воздух, но ловя только Ванины поцелуи. Он застонал, ощущая, как с нестерпимой силой, больно вжимает Ваня его тело в свое. Он услышал протяжный Ванин стон и понял, что тот кончает. Мгновением спустя Мира накрыло, и он зажмурился, ощущая как никогда ярко — тело на себе, огонь внутри себя, серию бешеных маленьких взрывов в голове. Прошло несколько минут — они лежали, Ваня — почти на Мире, но тяжело тому не было. Потом Ваня поднял голову и посмотрел Миру в глаза. Удивительное выражение было у него на лице. Удовлетворенное — и вместе с тем ищущее, тревожное, обеспокоенное. Как будто Ваня хотел что-то спросить, но не знал, как сформулировать вопрос. Ну, или не знал, о чем, собственно, хочет спрашивать. У него были довольно длинные волосы, при этом — смешные выбритые полосы по бокам. Наверное, поставленные ирокезом, эффектно смотрятся, лениво думал Мир. И у Вани были голубые глаза — удивительные, не невнятные светло-голубые, как это обычно бывает, а чистого, ясного, теплого цвета. И очень длинные русые ресницы. Мир поднял руку и провел по ним пальцем — Ваня не отстранился. — И что… — наконец заговорил он. — И что… мы теперь будем?.. Мир улыбнулся. — Теперь, — проговорил он с удовольствием, — мы закажем пиццу. А пока ее нам несут, немного поспим. Меня всегда после секса в сон клонит. Тут Ваня покраснел, и Мир с удивлением и долей умиления понял, что тот краснеет от произнесенного вслух слова. Они заказали пиццу, после чего Ваня быстро засопел, уткнувшись носом в Мирово плечо. Сам Мир, однако, не спал — ему больше не спать хотелось, а подумать наедине с собой. Вообще, если бы кто-то задал Миру прямой вопрос, он бы ответил, что вряд ли ждет человека, с которым проведет всю жизнь, вряд ли ждет большой любви или еще какой-то подобной романтической ерунды. Он не был циником, но ему было двадцать девять — многовато для подобных фантазий. К тому же окружающая обстановка отнюдь не располагала к тому, чтобы представители его сексуальной ориентации жили долго и счастливо. Не в это время, не в этой стране. Мир не любил политику, не говорил и даже не думал о ней; Мир вообще не любил ничего, что могло бы разрушить его душевное спокойствие. Он не видел вокруг себя счастливых и долговременных мужских пар. Женские — были, но женщины — существа совсем другие, не похожие на мужчин. Так что, по-хорошему, он был готов к тому, что любви на всю жизнь у него не будет. Вообще, значение любви и совместной жизни было, по его мнению, слишком преувеличено. В конце концов, у него есть друзья. Разумеется, у Мира были долговременные отношения, были люди, с которыми он жил или, во всяком случае, пытался жить. Но это всегда заканчивалось — мирно, полюбовно, потому что таков уж он был. Давление имени, наверное. Но Ванин вопрос требовал ответа, а что мог ему ответить Мир? Мы будем встречаться какое-то время — неделю, две, месяц, может, полгода, потом кому-то из нас — тебе, скорее всего, потому что я никогда не заканчиваю отношений — это надоест, и мы расстанемся. И я снова буду, как говорит Андрей, клеить натуралов. Внезапно Миру стало невыносимо грустно. Ведь правда, он никогда не заканчивал отношений сам — это от него всегда уходили. Что, он чем-то плох? Чем же? Мир глубоко вздохнул, потому что почувствовал комок, подкатывающий к горлу, и попытался переключить мысли на что-то другое — но, наверное, в нем разладился какой-то механизм, потому что мысли не переключались. Тогда он решил, что надо сходить в интернет, чтобы развеяться, и полез из кровати. — Что? — вскинулся Ваня, когда Мир пошевелился. — Пиццу принесли? — Нет еще, — тихо ответил Мир, пытаясь уложить Ваню обратно. — Спи… — Не уходи, — проговорил Ваня, протянул руку и сгреб Мира за талию, подтягивая к себе. — Не уходи… Захваченный врасплох, Мир растерялся, а потому не сумел высвободиться. Ваня подтащил его к себе вплотную, нос к носу, крепко держа за талию, — веки его были сомкнуты, и Мир ждал, что парень сейчас засопит снова, но вместо этого Ваня открыл глаза. Сонные, они были все такими же невыносимо яркими. — Ты очень красивый, — прошептал Ваня. Высвободил одну руку и погладил Мира по щеке. — Как хорошо, что я тебя встретил. И он притянул Мира ближе и поцеловал его в губы, и Мир ответил. Ваня привстал на локте и навалился сверху, подминая его под себя, его рот стал требовательным, и Мир отвечал ему — грустно ему больше не было. Ванины руки жадно и неумело шарили по Мирову телу, то сжимая, сминая, то, словно испугавшись собственной грубости, нежно гладя. Мир вскинул ноги, оплетая его талию, Ванины руки сжались у него на ягодицах, член уперся между ними. Мир приподнял бедра и закинул правую ногу Ване на плечо, отводя левую в сторону, разводя ноги как можно шире — и чтобы Ване было удобно, и чтобы покрасоваться растяжкой. Ваня ахнул, Мир ощутил головку его члена у своего входа, а потом Ваня въехал внутрь. Это было горячо. Мир застонал, медленно и сладко; о, это было невыразимое ощущение, ни с чем несравнимое, это большое, горячее внутрь, эта голая плоть, на которую его насаживали, как… Голая?! — Блядь! — ругнулся Мир, что делал крайне редко. — Ваня!.. Но Ваня, со всей очевидностью, не заметил своей ошибки. Впрочем, он вряд ли заметил бы хоть что-нибудь сейчас — он наращивал темп, хлеща по лицу Мира своими длинными светлыми прядями, и Мир, на мгновение выбитый из колеи страшным открытием, слетел с катушек по новой. От него уже мало что зависело. Его просто трахали. Из ленивого секс стал бешеным; Ваня сорванно дышал, почти хрипел, держал его за бедра, надевал на себя и сам двигался, словно вознамерился проткнуть Мира своим членом насквозь — это было больно, это было классно, это было… Мир запрокинул голову, выгибаясь дугой. Ваня сгреб его за волосы на затылке и притянул к себе, впиваясь в рот поцелуем. Несколько толчков… и Мир ощутил то, что не ощущал уже давно — что в него кончают. И в этот момент зазвонил звонок. Ваня упал на него, мокрый и задыхающийся. Впрочем, тут же приподнялся и принялся обцеловывать Мира — глаза, щеки, губы, нос, брови — с такой ошеломляющей нежностью, что Мир растерялся во второй раз за день. Он лежал на спине с разведенными ногами, он чувствовал, как из него вытекает горячее и липкое, а звонок надрывался как бешеный. — Ваня… — проговорил Мир наконец. — Ваня, звонят… — Да, да, да, я слышу, — пробормотал Ваня между поцелуями. — Я сейчас, сейчас открою… — Я сам, — проговорил Мир. — Я сам, Вань. Ваня наконец слез с него, и Мир, чуть шатаясь, поднялся. По ноге тут же потекло, и он услышал, как за спиной охнул Ваня. — Я сейчас, — зачем-то сказал он и пошел к двери. На вопрос «Кто там?» он услышал ожидаемый ответ «Доставка пиццы». Накинув халат и прикрыв дверь в спальню, Мир открыл дверь, забрал коробку, отдал деньги. У него не было кухни как таковой — только кухонный уголок во второй, побольше, комнате этой крохотной квартиры; Мир приткнул коробку на разделочный стол и вернулся в спальню. И застыл на пороге, неприятно пораженный. Ваня, уже в футболке, натягивал джинсы. — Ваня? — проговорил Мир. — Ты уходишь? Мальчик обернулся, и Мир сообразил, что он чуть не плачет — в глазах Вани было такое отчаяние, словно кто-то умер. — Я забыл про резинку! — воскликнул он. — Прости, я… я так… как будто я… даже тебя не спросил!.. — О господи, — Мир прислонился к косяку, чувствуя, как тянет губы улыбка. — Ванечка! Прекрати сейчас же. Я же тоже забыл! Ваня подошел к нему очень близко. На таком расстоянии они могли смотреть друг другу в глаза только если он наклонял голову, а Мир — поднимал. — Я ничем не болею, — сказал Ваня. — У меня никого не было. — Прям уж никого? — улыбаясь во весь рот, спросил Мир. — Никого, — твердо проговорил Ваня. — Даже девчонок. Не от факта, и даже не от признания — больше от тона, каким оно было сделано — тона безграничного доверия, знания, что Мир не будет смеяться — у него перехватило дыхание. Словно поняв это, Ваня наклонился ниже и снова поцеловал его. — Ваня… — проговорил Мир — он снова растерялся, что ж такое-то, почему этот парень заставляет его теряться? — Ваня, я тоже… вроде здоров…