Прогноз погоды

*** Дети проспали всю дорогу и не проснулись даже когда их выносили из машины. Дон ушел в дом и вернулся с двумя большими плотными одеялами. — Матраса никакого нет, — словно извиняясь, проговорил он. Синди затряс головой. — Одеял хватит, честно! Он бы, по правде сказать, и без одеял обошелся — в гараже было так тепло, что можно было спать на полу. Но Дон почему-то продолжал выглядеть недовольным, и Синди спросил раз в пятый за вечер: — Мы точно вам не помешаем? Дон закатил глаза. — Точно! Это же гараж. Свет вон там, — он показал на выключатель. — Спокойной ночи. — Спокойной ночи, — проговорил Синди. Дон кивнул и вышел через дверь, ведущую внутрь дома. Синди проводил его взглядом. Дон был красивым альфой. Высоким, широкоплечим, хорошо одетым. Он выглядел как персонаж из кино. Как мечта любого омеги, особенно того, кто живет на улице, без денег, без крыши над головой, без возможности укрыться от холода. Но мечта — она на то и мечта… Вздохнув, Синди выключил свет и устроился рядом с детьми. Почти сразу ему стало так тепло и уютно, что он постарался не заснуть тут же — хотелось насладиться этим ощущением. Но усталость и нервы взяли свое — он вырубился мгновенно. Проснулся он со странным чувством, будто что-то не так. Еще в полусне провел рукой рядом с собой — и резко сел, моргая. Детей не было. Синди не сразу сообразил, где находится — в гараже было полутемно, свет никто не включил, но через крошечное окошко под потолком проникали солнечные лучи — значит, на улице уже рассвело. Потом Синди увидел, что дверь, ведущая в дом, приоткрыта… Он подскочил, как ужаленный, подлетел к двери, открыл ее пошире и заглянул внутрь. Это оказалась кухня, пустая и чистая. Детей видно не было. Стараясь не шуметь, Синди вошел внутрь. Если Дон обнаружит, что они проникли в его дом, то в лучшем случае вышвырнет их сразу. Или вызовет полицию. Но даже если этого не произойдет, Лиам, Синди знал, наверняка или что-нибудь утащит, или что-нибудь сломает. Плохая благодарность тому, кто так им помог. Однако как бы ни был Синди напряжен и даже напуган, он не мог удержаться от того, чтобы поглазеть по сторонам. В подобных домах ему еще бывать не доводилось. Его приемная семья тоже жила в доме, но он был изрядно меньше, грязнее и в разы беднее. Здешняя кухня просто сверкала, словно на ней никогда не готовили, холл, в который Синди вышел из кухни, оказался таким огромным, что там можно было с комфортом разместить всех знакомых Синди, и везде были картины, и мягкие диваны и кресла, и ковры, и несметная куча других красивых вещей. Однако детей в холле тоже не оказалось, и, чуть поколебавшись, Синди осторожно пошел наверх по лестнице. По дороге он не удержался и коснулся ладонью гладких перил. Это было дерево — приятное и теплое наощупь. Поднявшись до самого верха лестницы, он услышал голос Дона — тот, кажется, разговаривал с кем-то по телефону. Синди пошел на звук — голос, как оказалось, доносился из-за приоткрытой двери. Синди заглянул в щель. Дон, одетый в длинный полосатый халат, расхаживал по комнате, которая, по всей видимости, была кабинетом — Синди видел угол большого деревянного стола и ноутбук на нем, а еще стену, сплошь завешанную книжными полками. Это зрелище настолько восхитило его, что он даже забыл на мгновение, зачем поднялся сюда. — Бред какой-то, — раздраженно говорил тем временем в трубку Дон. — Я же на машине! Нет… подожди… ты серьезно? Хорошо, а почему они не подготовились, если прогноз?! Ну, понятно. Окей. Я понял, — он тяжело вздохнул. — Мда, ситуация. Да нет… просто у меня тут… И в этот момент раздался грохот. Дон замолчал, а Синди, похолодев от ужаса, рванул в сторону звука — грохот раздался с другой стороны коридора, из-за двери, которая могла вести только в ванную, и Синди едва не выругался вслух — ну как он сразу не сообразил, что чертята проснулись и захотели в туалет?! Он распахнул дверь ванной — и, разумеется, оказался прав. Картина полного разорения предстала его глазам. Лиль, его старший омега, сидел на унитазе со спущенными штанами и сосредоточенно наматывал на кулак туалетную бумагу. Лори выжимал в раковину зубную пасту из тюбика, явно пытаясь создать узор. А Лиам задумчиво стоял посреди ванной комнаты и смотрел себе под ноги, где лежала, распространяя одуряющий аромат парфюма, горка стекла. Все трое подняли глаза на ворвавшегося Синди. — Вы с ума сошли?! — зашипел он. — Немедленно собирайтесь, мы уходим! Зачем вы вообще сюда пошли?! — Лиль хотел какать, — сообщил Лиам. — Лиам тоже, — тут же сдал брата Лиль. — Что тут происходит? Дон вошел в ванную следом за Синди. Лиль немедленно сложил ручки на коленях, якобы прикрываясь, и кокетливо посмотрел на него. Синди, окинув детей еще одним разгневанным взглядом, глубоко вздохнул и повернулся к Дону. — Мы сейчас уйдем… Но Дон не стал его слушать — он обошел его и подошел к Лиаму. Тот посмотрел снизу вверх без следа страха в глазах. — Противно воняет, — сообщил он, небрежно кивнув на разбитые духи. — И ты решил их грохнуть? — спросил Дон. — Они девчачьи, — бескомпромиссно заявил Лиам. — Ты ими не пользуешься. — Лиам! — ахнул Синди, в основном возмущенный Лиамовским «ты». Однако ни один из альф на него даже не обернулся. — Это были духи моей жены, — строго проговорил Дон. Лиам скорчил рожу. — Противные! И ты не знал, как она сама пахнет! — С женщинами это неважно, — наставительно проговорил Дон. Лиам посмотрел на него недоверчиво. — И кстати, теперь духами будет вонять весь дом. Лиам на это только плечами пожал. Синди вздохнул. — Простите его, пожалуйста, — проговорил он. — Они вообще не должны были заходить в дом. Сейчас мы уйдем… Он замолк под тяжелым взглядом Дона. — Что… что-то случилось? Тим?! — Нет, нет! — просто проговорил Дон, вытянув руки. — С Тимом все в порядке, его перевели из реанимации, я звонил утром. Синди выдохнул, прижимая руки к груди. — Но что-то же случилось? Дон вздохнул и кивнул в сторону окна. — Там минус двадцать, — сообщил он. — Ночью похолодало, и температура продолжает падать — стремительнее, чем предсказывают. Синди, я… я не могу выпустить вас из дома… это было бы слишком жестоко. — Вы не обязаны, — проговорил Синди, глядя ему в глаза. У него было ощущение, что сердце перестало биться, словно этот страшный мороз, о котором говорил Дон, добрался до его внутренностей. Дон прав. Если они сейчас выйдут на улицу и вернутся в свою хижину из коробок, они не дотянут, наверное, даже до вечера. Нечего и думать о том, чтобы попасть в ночлежку — наверняка сейчас все переполнены, как и церкви, и подвалы, и заброшенные дома — везде, где можно сберечь хоть сколько-то тепла, ютятся люди. Почему он не подумал об этом раньше? Почему он не спрятался в каком-нибудь убежище или хотя бы не спрятал детей — тогда он мог бы остаться в больнице с Тимом? В этот момент что-то стронулось в его памяти, и он воскликнул: — Если Тим больше не в реанимации, надо его забрать! Мне сказали, он сможет остаться в больнице без меня только если он в реанимации или если я откажусь! — Успокойся, — проговорил Дон — он теперь стоял очень близко и даже взял Синди за руку. — Да, по хорошему, надо было бы либо забрать его, либо отвезти тебя туда, но сегодня… вообще-то сегодня городские власти практически запретили выходить на улицу, только если по крайней необходимости. Так что в больнице поймут. Не переживай. Синди смотрел на него, не зная, что еще сказать. Кажется, этот волшебный человек, это чудо, которому и существовать-то на свете не полагалось, действительно не собирался выгонять их из своего дома. Более того, потерев руки — Синди сильно подозревал, что он пытается оттереть их после того, как взял его за руку, — Дон проговорил: — Вы, наверное, голодные? Дети завопили в один голос и рванули из ванной, практически утянув за собой Дона, и что-то обсуждать еще стало невозможно. Дон навряд ли умел готовить, но, похоже, у него была домработница или что-то в этом роде, потому что в холодильнике обнаружились не только продукты, но и готовая еда, которую надо было только разогреть. Правда, Дон, заглянув в пару судков, подергал носом и сказал: — Похоже, это испортилось, — и сделал такое движение, словно собирался выкинуть еду в мусорное ведро. Синди практически вырвал судок у него из рук. — Все с ней в порядке, — проговорил он, и голос против воли прозвучал возмущенно. — Мы съедим. — Тут полно еды! — проговорил Дон с нотками изумления в голосе. — Синди, серьезно! У вас у всех будет несварение! — Ничего не будет, — возразил Синди, изучая микроволновку. — И еду надо беречь, если мы теперь в осаде. Дон фыркнул. — Ты что думаешь, морозы будут длиться неделю? — Им не надо недели, чтобы все тут съесть, — буркнул Синди, кивая на детей. Еда погрелась. Когда Синди достал судок, Дон, посмеиваясь, поставил свой — с чем-то, что еще не начало портиться. Потом достал из шкафа тарелки, а из ящика — вилки и ложки. — Вы же не собирались есть из одного судка руками, я надеюсь? Синди несмело принял у него тарелки. Они были белые, из тонкого фарфора, чуть волнистые по краю. Ему немедленно стало страшно, что он или кто-то из детей грохнет эту красоту. Он ел в последний раз из таких тарелок — да и не таких даже, гораздо проще, керамических — когда жил в своей приемной семье. В детском доме тарелки были пластиковыми. В кухнях для бедных кормили из бумажной одноразовой посуды. А его дети и вовсе не видели ничего подобного — они уставились на тарелки так, как смотрели раньше разве что на наряженные к Рождеству елки, и даже Лиам смирно принялся за еду, когда Синди поставил тарелку перед ним, стараясь быть как можно осторожнее. Правда, есть ложками они умели плохо — дать им вилки Синди и вовсе не рискнул, — и часть еды все же оказалась на полу и на столе. Со стола, правда, они быстро все подобрали, и подобрали бы и с пола, но Дон не разрешил. Еда, невзирая на легкий душок, была изумительно вкусная и непохожая ни на что, испробованное Синди раньше. Он спросил Дона, что это. — Рагу из баклажанов с мясом, — ответил тот. — Что такое баклажаны? — немедленно спросил Лиам. — Это овощ, — ответил Синди. — Он продолговатый, гладкий и фиолетовый… — Похож на член, — неожиданно сказал Дон. Синди подавился едой, закашлялся, а потом разразился хохотом. Он смеялся и смеялся, и никак не мог остановиться. У него было волшебное чувство, словно внутри у него что-то взрывается, и с каждым мгновением ему становилось все легче и легче — он даже не понимал, что был в таком напряжении все эти дни, не понимал ровно до этой минуты, когда напряжение наконец оставило его. Наконец смех прекратился и, легонько всхлипывая, он открыл глаза и увидел, что все смотрят на него: дети — круглыми и изумленными глазами, Дон — чуть прищурившись и улыбаясь. — Я еще не слышал, чтобы ты смеялся, — проговорил он. Синди широко улыбнулся. — Повода не было. Вскоре после этого ему пришлось погреть еще одну порцию еды — на этот раз это была курица с картошкой, — потому что оказалось, что дети не наелись, а Дон сказал, что пока еда есть, надо ее есть, и нечего. Потом вскипел чайник, и Дон, заявив, что не умеет правильно заваривать чай, разложил в кружки чайные пакетики и залил их кипятком. Чай пах изумительно, но не это лишило Синди и детей дара речи, а тот факт, что, разлив чай, Дон достал из холодильника коробку с пирожными. Лиль и Лори завизжали от восторга. — Что? — улыбаясь, спросил Дон. — Это заварные, понятия не имею, зачем она их покупает. Домработница, я имею в виду. Наверное, сама ест. Я не люблю пирожные. Сказал это — и тут же взял одно из коробки и откусил половину. Пирожных было десять — по два на каждого. Лиль и Лори ели их с такими мордочками, словно были уверены, что попали в рай. Лиам спорол оба своих в мгновение ока и уставился на Синдины. — Даже не думай, — сказал Синди в ответ на этот взгляд. — У тебя живот заболит. Лиам насупился. Что-то пушистое и теплое коснулось щиколотки Синди, где между носком и задравшейся штаниной оголился участок кожи. Он заглянул под стол. На него смотрела усталыми глазами красивая собачья морда. Песик был невысокий, но длинный, трехцветный, с большими острыми ушами. Он обнюхал Синдины ноги, потом встал лапами ему на колени, преданно заглядывая в глаза. Вместо хвоста у него был куцый обрубок. — Ну, началось, — сказал Дон. — Попрошайка. Ничего ему не давайте! Он уже старый, это не очень хорошо на нем скажется. Зверь, оставь людей в покое! Тяжело вздохнув, пес снова опустился на четыре лапы и начал печально подбирать с пола уроненную детьми еду. — Как его зовут? — спросил Синди. — Зверь, — ответил Дон. — Вообще-то у него есть полное имя — он же породистый, с родословной, — но оно дурацкое. Я его даже не помню. Жена хотела забрать его при разводе, но он выскочил из машины, забежал обратно в дом и спрятался под диван. Правда, документы с ней уехали, но кому они нужны, правда, Зверь? В голосе Дона прозвучала нежность. — А что случилось с его хвостом? — спросил Синди. — Ничего, он таким родился, — ответил Дон. — Зверюшка! Ты все там убрал? Никакой пылесос с тобой не нужен. Пес вылез из-под стола, медленной рысью подошел к Дону и улегся у его ног. — Вот так и живем, — меланхолично проговорил Дон. За столом наступила тишина. Синди посмотрел на детей — они выглядели сонными и довольными. — Кажется, кому-то надо прилечь, — заметил Дон. — Да, пожалуй, — Синди поднялся из-за стола. — Я уложу их и посижу с ними, чтобы больше не ушмыгнули в дом… Дон чуть нахмурился. — И где ты собрался их уложить? — В гараже, — удивился Синди. Дон нахмурился сильнее. — Там диван в гостиной, — проговорил он, мотнув головой. — Телевизор, кстати, можно включить. — Это лишнее, — мягко возразил Синди, улыбаясь. — Мы прекрасно… — Так, все, — решительно сказал Дон. — Перестань со мной спорить. Ты все время споришь! Там есть плед, очень теплый. Только Зверь наверняка залезет к вам, он любит этот диван, — и добавил после паузы: — И лучше бы, наверное, вам помыться. Это будет удобнее, чем потом стирать плед. Помыться. Слово подействовало на Синди не хуже глотка яблочного сидра, который они на улице обычно пили под Новый год вместо шампанского. Господи, когда он мылся в последний раз? Он не мог вспомнить. Тем более он не мог вспомнить, когда это было с комфортом. Глядя на Дона почти немигающим взглядом, чувствуя, как что-то тонкой стрункой дрожит внутри, он проговорил: — А могу я… принять ванну? — Конечно, — слегка удивленно отозвался Дон. — Только это… — он чуть замялся. — Ты все-таки душ сначала прими… а то толку не будет. Эти слова слегка задели Синди, но он все же улыбнулся. В конце концов, Дон был прав. В первый раз за время общения с ним Синди задумался, что этот респектабельный приличный альфа должен чувствовать, находясь рядом с таким, как он. Наверное, его запах вызывает у Дона желание нацепить прищепку на нос. Сам Синди давно перестал ощущать запахи менее интенсивные, чем вонь горящего пластика, например. Дон ушел к себе в кабинет, предварительно показав Синди гостевую ванную — она была поменьше и попроще, чем на втором этаже, но в ней тоже были и душевая кабинка, и ванна. И здесь, по счастью, почти нечего было разбивать — бутылочки и баночки все были из пластика. Сначала ему пришлось долго отмывать детей. Те наотрез отказались от душа — видимо, это напомнило им санобработку, на которую их периодически загоняли летом, зато с удовольствием залезли в ванну. Воду в ней пришлось менять несколько раз, Синди вымок насквозь, как и пол вокруг, включая махровый коврик, который Синди в конце концов повесил на полотенцесушитель от греха подальше. Но наконец тяжелая работа была закончена, все трое были вымыты, и Синди отнес их как есть голышом — надевать грязную одежду на чистые розовые тушки показалось ему преступлением — на диван в гостиной. Включил телевизор и, убедившись, что они достаточно расслаблены, сонны и зомбированы цветными картинками, чтобы не начать разрушать дом, вернулся в ванную. Наконец-то он смог стянуть с себя грязную промокшую одежду и выпутать резинку из грязных волос. Слегка вздрагивая от прохлады и предвкушения, он залез в душевую кабинку и включил воду. Сначала она была прохладной, потом быстро нагрелась и стала слишком горячей, и Синди пришлось повозиться, чтобы сделать ее такой, как надо. После чего он несколько минут просто стоял, наслаждаясь ощущениями. Ему было так хорошо, что, наверное, он смог бы обойтись и без ванны… но нет. Когда еще представится такая возможность. Он вымыл голову душистым шампунем и даже намазал волосы кондиционером, как делали женщины в рекламных роликах. Он долго и самозабвенно терся мочалкой — ему пришлось трижды споласкивать ее и наносить новую порцию геля для душа, чтобы оттереть с себя всю грязь. Наконец он выключил воду и вылез из душевой кабинки. Ванная была полна пара. Синди протер зеркало и посмотрел на себя. Удивительно, как каждый раз, помывшись, он словно видел себя впервые. Не менее удивительно, что на свете существовали люди, которые не смогли бы понять этого чувства. Его кожа горела, на ней цвели красные пятна, словно после ожогов — следы особенно яростных мочалочных действий. Единственное, пожалуй, что было плохо — проявилось несколько экземных пятен, некрасивых, с шелушащейся кожей, в том числе и на лице. Но Синди решил не обращать пока на них внимания. Может, он найдет тут какой-нибудь крем и намажет на них. Он знал, как будет дальше. Как через несколько дней начнет чесаться кожа и зудеть голова. Это будет продолжаться примерно неделю. Потом… потом он привыкнет. Синди слегка улыбнулся своему отражению. Что он определенно не будет делать, так это жалеть себя. Не сейчас, когда ему предстоит еще одно волшебное наслаждение. Он пустил в ванную воду и взбил под струей колпачок пены. Потом, когда горы пены поднялись выше бортов, осторожно залез в ванну и устроился, откинувшись головой на бортик. О, это было невероятное чувство! Почти такое же прекрасное, как секс. Хотя скорее нет, это должно было быть похоже на ощущение после секса, когда лежишь с кем-то, кто хорошо пахнет, в мягкой постели, головой на его груди. Синди никогда не испытывал этого чувства, но он читал книги. Мысль о сексе вызывала легкое возбуждение, и Синди лениво провел ладонью у себя между ног. Хорошо, как же хорошо… Он погладил еще немного, но понял, что не хочет дрочить. И так было приятно. Может быть, потом… Он поудобнее устроил голову и закрыл глаза. Ему было невероятно тепло. Вода нежно ласкала тело. Ароматный воздух щекотал ноздри. Чудесные мгновения… он получит от них все возможное… — Синди? Синди вздрогнул, открыл глаза и сразу понял, что замерз, и на одно жуткое, разочаровывающее мгновение ему показалось, что все — Дон, его дом, ванная — ему приснилось. Потом он сообразил, что вода в ванне остыла, да и воздух тоже. Он что, заснул? Дон стоял на пороге и смотрел на него встревоженно. — Ты в порядке? — Да, — голос прозвучал хрипло. — Я, кажется, задремал… — Вообще не стоит это делать в ванной, — заметил Дон, снимая с крючка полотенце. — Так и потонуть недолго. Синди чуть улыбнулся и поднялся на ноги. — Как можно утонуть в ванне? Дон не ответил — он смотрел на Синди, не отводя глаз, и под этим взглядом Синди, отвыкший стесняться и своей, и чьей бы то ни было еще наготы, неожиданно смутился. Опустив взгляд, он потянулся за полотенцем, и Дон, опомнившись, подал его. Синди отвернулся, быстро заворачиваясь в теплую махровую ткань. Полотенце было огромным — Синди мог завернуться в него от плеч и практически до пяток. — Ты красивый, — изумленно проговорил Дон. — Ты… красивый! — Спасибо, — улыбнулся Синди. Холодная вода неприятно стекала с волос на шею, и Дон, увидев это, подал ему второе полотенце, маленькое. — Ты светленький! А почему ресницы черные? — Я не знаю… — смутился Синди. — Ну… я же не совсем блондин… рыжеватый скорее. — Клубничный блонд, — неожиданно выдал Дон, и Синди посмотрел на него в изумлении. — Что, прости? — Клубничный блонд, — повторил Дон с раздражением и даже легким отвращением. — У меня секретарша была с таким цветом волос… и не смотри на меня так, это жена заявила, что он так называется, я бы сроду не знал! Она решила почему-то, что мне это нравится… и приревновала меня к секретарше… после чего мы развелись, — закончил он скомкано. — Хотя, если подумать, это, скорее всего, был просто предлог. — А секретарша была женщина или омега? — полюбопытствовал Синди. Дон задумался. — Не знаю, — признался он наконец. — Как-то не интересовался. — Как можно спутать? — упрекнул Синди. Однако Дон его явно не слушал — его ноздри вдруг задрожали, и он шумно, глубоко втянул воздух. Атмосфера странным образом переменилась — в ванной вдруг стало жарче и тяжелее дышать, словно ее вновь заполнили клубы пара. Синди показалось, что полотенце начинает душить его, и испытал дикое желание скинуть его. Что-то грохнулось в гостиной. — Дети! — ахнул Синди, моментально выходя из ступора, и метнулся мимо Дона вон из ванной, придерживая полотенце. Как оказалось, никакой катастрофы не произошло. Лиам, потянувшись во сне, уронил стопку журналов, лежавших на столике возле дивана. Но, естественно, шум разбудил всех троих. — А почему вы голые? — удивился Дон, который пришел следом за Синди с банным халатом в руках. — Папа не дал одежды, — тут же сообщил Лиам. — Отец-ехидна, — обвинил Дон Синди. — Или вам всем просто нравится рассекать голышом? На, надень халат, я сейчас что-нибудь найду для них. Естественно, детской одежды в доме Дона не было, зато нашлась женская, так что Синди неожиданно стал обладателем футболки, которая была почти впору, только слегка натягивалась на груди, и домашних штанов, которые, наоборот, висели на бедрах. Детям достались футболки — достаточно длинные, чтобы прикрыть их до коленок, но периодически сползающие с одного плеча. — Все, что есть, — извинился Дон. — И пока мы не можем больше ничего достать, увы. Сразу после этого они поели еще раз. — А что мы будем делать, когда готовая еда подойдет к концу? — в голосе Дона звучала такая неподдельная тревога, что Синди воззрился на него с искренним изумлением. — Там полно продуктов. — Они для домработницы. Я не умею делать ничего сложнее бутербродов и яичницы. — Я могу попробовать, — пожал плечами Синди. — Приемная мама учила меня готовить немного. Надо только найти рецепты. В крайнем случае, — он улыбнулся, — обойдемся бутербродами и яичницей. Зверь снова пришел попрошайничать, но бессердечный хозяин лишь насыпал ему в миску сухого корма. Пес вздохнул и сел рядом со стулом Дона, глядя на него с укором во взоре. — Не понимаю, чем он недоволен, — проговорил Синди. — По-моему, сухой корм очень вкусный. — Да, я знаю, — кивнул Дон. — Я им как-то пиво закусывал. Они переглянулись, улыбаясь друг другу. Дон ощущался удивительно уютным. Таким… своим… После еды дети затеяли возню со Зверем на ковре перед телевизором. Пес не возражал и даже принимал в игре посильное участие. Дон и Синди сидели бок о бок на диване, глядя в экран, и периодически Синди ощущал на себе взгляд альфы — странный, будто ищущий. И все же, невзирая на это уютное, почти семейное сидение, Синди казалось, что он чувствует, как утекает время. И он знал — чем больше времени они проведут здесь, тем больше начнут тяготить хозяина дома, который — это Синди понимал — слишком добр или слишком совестлив, чтобы выкинуть их на улицу. Причем не только сейчас, когда на улице трещат морозы, но и после — он не сможет, думал Синди. Значит, в какой-то момент придется просто уйти. Самим. Нет. Он даже головой качнул, и Дон посмотрел на него удивленно. Он не будет думать об этом сейчас. Улица приучила его жить только сегодняшним днем. Завтра будет завтра. За ленивым ничегонеделанием прошел день. Ближе к вечеру Дон зажег огонь в камине, и они перебрались на пушистый ковер. Дон сел в кресло. Он предлагал кресло и Синди, но тот счел, что на пушистом ковре куда как приятнее. Правда, теперь ему периодически хотелось положить голову Дону на бедро, но он сдерживался. Поужинали они тоже перед камином. После еды дети начали привычно клевать носом, и Синди вознамерился было отнести их на диван, но Дон заявил, что намерен еще посмотреть телевизор, а спать перед работающим телеком неполезно. И вместе с Синди они отнесли детей в гостевую спальню, куда Дон принес минут после десяти отчаянных поисков постельное белье. — Не представляю, как мы выживем, — заявил он мрачно после того, как дети улеглись — и практически сразу засопели, надо заметить, — и они вдвоем вернулись в гостиную. — Я понятия не имею, где в этом доме что находится. — Нечеловеческие условия, — поддакнул Синди, прежде чем успел остановить себя. Но Дон не рассердился — он тихо рассмеялся, потом проговорил: — Язва ты, кто бы мог подумать. — Я нечаянно, — ответил Синди на это, поневоле улыбаясь. Дон повернулся к нему. В комнате было темно, светился только экран телевизора — шел фильм, и в этом серебристо-голубоватом свете Синди увидел, что ноздри Дона снова подрагивают, как в ванной. Внезапно он резко подался вперед, почти уткнувшись носом в шею Синди, и прерывисто и глубоко вдохнул. Ледяная волна мурашек прокатилась по спине Синди в пятки и вверх, в голову, моментально помутив его разум, словно глоток крепкого алкоголя. Он дернулся навстречу Дону, почти прижимаясь к нему телом. Между ног начало пульсировать. Господи, да он возбуждается! Нос Дона почти касался его кожи, и слегка щекотное ощущение гнало волну за волной по коже Синди. Легкий стон сорвался с его губ. Дон моментально отпрянул. Их глаза встретились. — Ще-щекотно… — выдал наконец Синди, чувствуя, как горячий румянец заливает лицо. Ему снова захотелось стать грязным — так хоть не видно краски. — П-прости, — Дон тоже заикнулся и, кстати, у него на щеках тоже горели красные пятна. — Ты… пахнешь хорошо. Прости, я… я так обычно не делаю… это… помутнение какое-то… — Я же омега, — сказал Синди — он наконец восстановил дыхание настолько, чтобы нормально разговаривать, хотя лицо все еще горело. — А ты альфа. Нормальная реакция. Ты, наверное, нечасто встречал омег? Некоторое мгновение Дон молчал, потом проговорил словно нехотя: — В моем кругу не принято… ну, общаться с омегами… слишком плотно общаться, я имею в виду… жениться и все такое… — он задумался на мгновение, потом добавил со смешком: — Раньше, во всяком случае, было не принято. Сейчас омеги у нас вроде модной темы… — Тебе это не нравится? — спросил Синди осторожно. — Мне вообще все это не нравится, — теперь в голосе Дона звучал сдерживаемый гнев. — Какое-то издевательство над природой. Непонятно, что, других способов поднять рождаемость не было? Никогда не понимал этих ученых — почему нельзя вернуть женщинам фертильность, но при этом можно сделать мужиков с матками? — О… — проговорил Синди. Не то чтобы он был оскорблен. С чего бы? В конце концов, определенный смысл в словах Дона был. И невзирая на эти слова, он был добр к Синди и его детям, а между тем многих мужиков настолько бесили омеги, что они драться лезли. Еще одна вещь, которой Синди не понимал. Практически все омеги были слабее физически, чем альфы, и Синди не мог понять, что за эмоции должен был испытывать тот, кто бьет кого-то слабее себя. — Прости, — неожиданно проговорил Дон, и в голосе его Синди действительно услышал раскаяние. — Не хотел тебя обижать. Знаешь, я думаю… чем дальше, тем меньше детей рождается у женщин… наверное, со временем не останется мужчин, чьими матерями были бы женщины… и тогда вас перестанут считать вторым сортом. — И может быть, мы сможем получать высшее образование, и самой лучшей работой для омеги перестанет быть работа секретаря, — хмыкнул Синди. Дон хмыкнул в ответ. — Иногда мне кажется, это в природе людей — нам обязательно нужен второй класс. Уж не знаю, зачем. Чернокожие, женщины, гомосексуалы… кто-то, кого можно объявить ниже себя. С другой стороны, кто я, чтобы такое говорить? Я ведь не лучше. Синди улыбнулся ему. — Ты же пригрел меня в своем доме. — Жалость — это другая сторона высокомерия, Синди. Жалость. Синди ни на мгновение не сомневался, что Дон руководствовался именно этим чувством, и все же слово ударило его больнее, чем он сам рассчитывал. Он вызывает жалость. Нищий омега с четырьмя детьми, один из которых болен. С неожиданным уколом вины он понял, что за весь день ни разу — не считая утра — не удосужился проверить, как там Тим. — Давай позвоним в больницу? — попросил он, не поднимая головы. — Хочу узнать, как там малыш… — Если бы что-то случилось, они бы… — но Дон оборвал себя, не договорив, и поднялся на ноги. — Да, ты прав. Пойдем ко мне в кабинет. *** После звонка в клинику Синди сразу ушел в комнату к детям, оставив Дона в кабинете один на один с чувством одиночества и ощущением, что он что-то сделал не так. У него часто было такое чувство после разговоров — разборок, вернее сказать, — с женой, но Дон понимал, что Синди не нарочно. Он, наверное, и не мог нарочно. Интересно, были ли способны омеги на все эти женские уловки? Он сердито вздохнул, подошел к бару и налил себе коньяку. Синди явно задело его отношение к омегам. А как к ним относиться? Как понять, о чем думает человек, который не является ни мужчиной, ни женщиной? Будто инопланетянин. Вообще считалось, что омеги — это мужчины. Против них не было даже никаких официальных актов, что бы там Синди ни говорил. Любой омега мог и в университет пойти учиться, и претендовать на любую работу, для которой у него была подходящая квалификация. Де-юре. Де-факто же… Синди был прав. Высшие школы просто не принимали омег. А без образования, действительно, кем они могли работать? Секретарями, в лучшем случае. В конце концов, даже «синим воротничкам» нужно какое-никакое, а обучение. А никто не жаждал чему-то учить омегу и уж тем более брать его на работу. Ты его принимаешь, а у него начинается течка, и вот уже у тебя сносит крышу, ты впадаешь в гон и трахаешь эту омежку, а он беременеет, и ты в положении мудака, а у тебя между тем, например, жена из хорошей семьи. И женщина хорошая, и с семьей ссориться не хочется. Нет, с Доном никогда не происходило ничего подобного. Но он слышал истории. Он слышал разные разговоры. Например, о том, что всех омег надо загнать в резервации и извлекать оттуда, так сказать, по мере необходимости. Или что омеги противны Богу и их надо уничтожить… ну, или хотя бы стерилизовать и ждать, пока они вымрут сами. А что до человечества, которое до появления омег стояло на грани вымирания… ну что ж, значит, такова высшая воля. Омеги разрушают институт семьи и брака, говорили они, омеги превращают мужчин в диких сексуально озабоченных животных, омеги угрожают существованию женского пола — потому что случаи, чтобы омеги рожали девочек, были казуистически редки. И над всем этим рефреном звучала фраза: «Омеги не люди». Дону это было известно слишком хорошо — он слышал практически всю эту антиомежью риторику из первых уст, от собственного отца. Не то чтобы кампании против омег были отцовским делом жизни, но он принадлежал к числу тех политиков, которые считали, что власть допустила ошибку, позволив появление и развитие «третьего пола» и что омеги опасны. Он принадлежал к сторонникам «резервационного» способа, и это было, по мнению Дона, особенно отвратительно. Бесплатные публичные дома — вот во что превратятся эти резервации. Надо было, подумал он, раскрутить все-таки Синди на полную историю своей жизни. Но что бы там ни было, он теперь просто обязан помочь парню. Может, устроить детей в детский сад… чтобы Синди мог выйти хоть на какую-то работу… В конце концов, он же грамотен, ну хоть каким-то секретарем на ресепшн, наверное, сможет? Интересно, что с ресепшионистами у них в офисе? Может, сделать пару передвижек, промоушн какой-нибудь кому-нибудь замутить? Дон вздохнул, поставил пустой бокал на стол и опустился в кресло. А может, парень просто тунеядец, предпочитающий быстрый и легкий заработок и не думающий о завтрашнем дне. И пошлет он Дона с его предложением куда подальше… Дверь тихонько скрипнула. Дон встрепенулся и повернулся в ту сторону, ожидая увидеть Зверя, прокрадывающегося в кабинет…, но это был Синди. Он чуть виновато улыбнулся. — Я тебе мешаю? — Нет, — качнул головой Дон. — Проходи. Ты что-то хотел? Синди осторожно вошел, сделал несколько шагов и остановился в добром метре от Дона. Но как бы осторожен он ни был, Дон снова почувствовал это — сильный будоражащий запах, который он почуял в первый раз, когда вошел в ванную, где Синди купался. В тот момент он подумал, что это просто масло для ванны или пена, или еще что-то в этом роде. Но, кажется, от Синди просто так пахло. Когда не пахло немытым телом, конечно. Это просто был его запах — что-то из детства, что-то, похожее на запах сдобного теста, пропитанного ромом. Сладкий, пряный, пьяный аромат. Дон не удержался — глубоко втянул в себя воздух — и увидел, снова, как замер и насторожился Синди. — Я… — начал он, запнулся и начал снова: — Я хотел узнать, нельзя ли мне… воспользоваться компьютером? Дон в очередной раз изумился, до чего сложно и причудливо выражается этот парень, которому по всем законам жизни полагалось разговаривать на смеси жаргона и мата. — Да, конечно, — ответил он. — У меня ноутбук тут… вон он, на столе. Синди кивнул, чуть улыбнувшись, и прошел к столу. Дон следил за ним взглядом. Синди был… Дон не мог подобрать другого слова — аппетитным. Несмотря на худобу, он был хорошо сложен и сейчас, в женской домашней одежде, похож на юную девушку — в том возрасте, когда тощие юные девушки похожи на юношей, и эта соблазнительная андрогинность заводит больше, чем вопиющая женственность. Его кожа все еще хранила юношескую нежность, несмотря на условия его жизни, и Дон мог бы поклясться, что видит на Синдином лице редкие веснушки. В его чуть вьющиеся, легкие волосы хотелось зарыться лицом. И у него были нежные серые глаза, пухлые губы, сейчас, когда он, хмурясь, смотрел в монитор, чуть приоткрытые. К нему хотелось подойти сзади, запустить руку в волосы, наклонить голову и прильнуть губами к нежной коже на шее. Дон мысленно дал себе оплеуху, когда сообразил, о чем именно думает. Во-первых, ему нравятся женщины, а не омеги. Во-вторых, и это главное, если он сделает что-то подобное, Синди ему не откажет — потому что будет чувствовать себя обязанным. А это хреново. Синди неожиданно вскинул на него взгляд, и Дону внезапно и некстати вспомнилось, что секс у него в последний раз был аккурат в ночь после развода — он снял женщину в баре. Секс вышел быстрым и неловким, а еще более неловко ему стало, когда он попытался ей заплатить, и оказалось, что она не проститутка… С тех пор у него секса не было. Наверное, он слишком много работает. Или устал от женщин. Или этот случай сделал его фригидным. — Как вы думаете, — неожиданно прозвучал в тишине голос Синди, — я должен отказаться от них? Дон вздрогнул. — От кого? — спросил он, хотя прекрасно понял, о ком речь. Синди не ответил — он со своей стороны прекрасно понял, что Дон понял. — Послушай, это… это не то, в чем я могу дать совет… у меня и детей-то нет… я и чувств-то таких не знаю. — Если бы Зверь был болен, — Синди смотрел в поверхность стола, — и у вас не было бы денег на лечение и на корм, даже на крышу над головой для него… что бы вы сделали? Дон вздохнул. — С животными проще, Синди. Я бы усыпил его. Возможно, потом бы я покончил с собой…, но ты не можешь так поступить, даже если бы это было… легально. — Я знал девушку, — голос Синди теперь звучал почти как шепот, — на улице. Она избавилась от ребенка… — Она убила своего ребенка?! — вышло громче, чем Дон планировал, и он тут же замолчал, прислушиваясь к звукам в доме. Но было тихо. Дети не проснулись. Синди кивнул, все так же глядя в стол. — Она пошла к врачу, и там ее… в общем, избавили. Мне тоже такое предлагали… — А… — Дон выдохнул, испытывая некоторое облегчение. — Она сделала аборт. Синди вскинул на него взгляд, серьезный и пристальный. — А в чем разница? — спросил он. Дон вздохнул. — Синди, я понимаю, ты любишь своих детей…, но неужели ты никогда не думал, что было бы лучше, если бы они не рождались? — Нет, — ответил Синди, не задумываясь. — Хорошо, — проговорил Дон немного сердито, — а ты думал о том, что с ними будет дальше? Они у тебя хотя бы зарегистрированы? Без регистрации они не смогут даже элементарно в школу пойти, пусть даже в самую простую, муниципальную. А без школы у них не будет работы — вообще никакой. Про высшее образование я даже не говорю. Значит, они так и продолжат жить на улице, ты этого хочешь? И он смолк, пораженный выражением мучительной боли на лице Синди, словно его пытали. После нескольких томительных секунд в тишине, в которые Дон успел несколько раз сгореть со стыда и тут же решить, что он абсолютно прав, Синди проговорил: — Я думал об этом… я думаю об этом все чаще… Лиам взрослеет… и он умный и хочет учиться. Я бы зарегистрировал их, но их тут же у меня заберут. Я могу найти работу… наверное, какую-то… и отдать их в детские сады…, но Тим… остается Тим. — Он судорожно потер руками лицо. — Уход за ним будет стоить дорого, мне не заработать столько…, а сидеть с ним и одновременно работать я не могу. Еще несколько секунд прошли в молчании. Наконец Дон не выдержал — он должен был это сказать, как бы жестоко оно не прозвучало. — Синди, в тех условиях, что вы живете, он все равно умрет. На мгновение он испугался, что Синди сейчас заплачет. Но нет. Синди смотрел на него в упор, и глаза его были сухими. — Дон, — проговорил он, кажется, впервые за все время их знакомства назвав Дона по имени, — я бы отдал его, клянусь тебе. Но он останется в системе, потому что никто не заберет больного ребенка. Детей много, здоровых не всех берут. Я был здоров, но для меня не нашлось родителей, меня отдали в семью профессиональных опекунов… — он замолчал так резко, словно кто-то закрыл ему рот. Потом, после паузы, продолжил: — В системе он не умрет, его вылечат, я уверен, но… это будет не жизнь. Я там был. Я знаю, о чем говорю. Он будет слабым альфой. Я видел таких, Дон… поверь мне, смерть — лучше. — Иначе говоря, ты выберешь для него смерть, но не систему? — спросил Дон. Синди, белый как мел, медленно кивнул. Дону пришлось встать и пройтись по кабинету, чтобы унять свой гнев. Помогло, но не очень — ровно настолько, чтобы не начать кричать на Синди. — Зачем ты вообще их рожал? — спросил он сквозь зубы. — Почему ты был так неосторожен, что залетел? Почему ты не сделал аборт? К черту твои моральные принципы, Синди, это дети, они чем заслужили такую жизнь? Ты прошел через ад и решил еще четырем людям этот ад подарить? О чем ты думал?! Синди закрыл лицо руками, и Дон услышал его приглушенный голос: — Это не принципы… я просто не мог. После того, как узнавал, что беременный… я просто не мог. Я не знаю, как это объяснить. Как сердце вырезать… Может, и надо было… не знаю, умереть. Но у меня уже был Лиам. С Лиамом мне не предлагали… ну, убрать. И я еще думал, что все наладится… что я справлюсь. Но их стало слишком много… слишком быстро… и все, что я мог — это успеть найти им еду и кров. Это как… как будто я бегу в колесе, и никуда не вырваться, и не бежать нельзя, потому что тогда колесо остановится… и все будет кончено…, а я не имею права. Я не могу отдать их, Дон, — он поднял голову, и Дон увидел, что глаза Синди блестят, словно он в лихорадке. — Я просто не могу. Да, это не жизнь, но там… там еще хуже. Дело не в еде или чем-то еще… там нормально с едой, с одеждой, с крышей над головой…, но нельзя жить, когда у тебя нет своего взрослого, понимаешь? Мама, отец… родной, приемный… неважно, это просто должен быть свой взрослый, это любовь, это защита… без этого ты пуст, ты ничто, ты… — он потряс головой. — Я прошел через это, Дон. Тяжело вздохнув, Дон подошел к нему и сел на корточки рядом с компьютерным креслом. — Расскажи мне про свою жизнь, Синди. Несколько мгновений тот молчал, внимательно разглядывая Дона, словно решая, стоит ли ему доверять. Потом проговорил: — Это будет очень… обычная история. Ничего захватывающего. — Все же расскажи, — настойчиво повторил Дон. Теперь пришел черед Синди вздыхать. Наконец он сказал: — Ладно. Слушай. Синди родила на свет женщина; она отказалась от него в роддоме. Синди так никогда и не узнал, почему. Никто ему не рассказал. Он пытался расспрашивать сотрудников детдома, где вырос, но они то ли не знали, то ли не хотели говорить. Однажды он пришел в клинику, где появился на свет, но и там ему ничего не рассказали, хотя они-то наверняка знали. Но хранили врачебную тайну. Он даже примерно не представлял, кто была его мать — может, тоже бродяжка с улицы, а может, девочка из приличной семьи, залетевшая случайно и желавшая отделаться от незапланированного ребенка, а может, женщина, которой претила сама мысль, что она произвела на свет омегу. Большую часть своей жизни Синди провел в приюте. Никто не интересовался им для усыновления — приемные родители предпочитали брать альф или такую редкость, как девочки — вот уж кто в приютах не задерживался, если даже и попадали. Несколько раз Синди забирали профессиональные опекуны, но почти всегда довольно быстро отдавали обратно — потому что уже с десяти лет он был достаточно привлекателен, чтобы вызывать определенные желания у альф, хотя у него еще даже и течек не было. Зато когда они начались… Они начались, когда Синди было двенадцать, и невинности он лишился в первую же течку — это было в приюте, и сделал это один из воспитателей. — Такое часто случается, — объяснил Синди. — Тут даже обвинение в изнасиловании не предъявишь. Считается, что течную омегу нельзя изнасиловать. — А что насчет того, что ты был несовершеннолетним? — спросил Дон, полыхая от гнева. Синди чуть улыбнулся его возмущению. — Примерно то же самое. Раз начались течки, значит, ты уже взрослый. Вскоре после этого Синди отдали очередным опекунам, у которых он провел чуть больше года. — Она была хорошая, — произнес Синди, явно имея в виду приемную мать. — Не то чтобы она нас сильно любила… нас было слишком много для этого…, но она научила меня готовить и вообще… говорила со мной. Женщины редко говорят со мной. — А что ее муж? — спросил Дон подозрительно. Синди вздохнул. Опекун начал домогаться Синди практически с первых дней его пребывания в их доме. Неделю спустя он залез к Синди в постель. У Синди в тот момент не было течки, но для мужика, кажется, это не имело большого значения. — Я не мог ей рассказать, — мягко, словно оправдываясь перед Доном, проговорил Синди. — Она бы расстроилась. Мне не хотелось ее огорчать. Однако через полгода Синди понял, что надо либо признаваться во всем, либо бежать — он узнал, что носит ребенка. — Я не знаю, может быть, она бы и не выгнала меня, — проговорил он со вздохом. — Но я был уверен, что она огорчится. Я не хотел ее огорчать. Наверное, это было глупо… — И еще как, — со злостью проговорил Дон. Синди попробовал несколько мест, прежде чем нашел город, одновременно достаточно теплый, чтобы не нуждаться в серьезном жилье, большой, чтобы бездомным в нем жилось достаточно вольготно, и богатый, что означало как минимум, что в нем будут щедрые благотворительные организации. — Лиам родился здесь, — проговорил он, — и остальные тоже. Дон не стал расспрашивать, кто были отцы остальных троих. В конце концов, Синди и сам мог этого не знать. Парень был прав — его история действительно была очень проста. Одиночество, отверженность, душевный холод соцработников и воспитателей в детских домах, черствость опекунов, которых, как догадывался Дон, в основном интересовали пособия, выдаваемые вместе с подопечными. Неудивительно, что Синди так тщательно лелеял единственное хоть сколько-то теплое отношение, которое получил от своей последней опекунши, и был готов подвергаться насилию, лгать и в конце концов сбежать и обречь себя на бомжевание, лишь бы не лишиться этого чувства. И неудивительно, что Синди не мог, даже если бы захотел, отказаться от своих детей, и дело было не только в том, что он не мог поместить своих детей в ту же безразличную машину, через которую прошел сам — он не мог также отказаться от любви, которую получал от них, от их абсолютной детской любви. И ужаснуться бы Синдиному эгоизму, но Дон уже не мог ужасаться. Похоже, он жил в слишком счастливом мире до встречи с Синди. Они сидели в тишине минут десять, не меньше. Потом Дон поднялся на ноги, прошел к камину и начал разжигать там огонь. Когда пламя наконец разгорелось достаточно, он поставил экран и оглянулся на Синди. Тот уже не сидел за компом, но стоял очень близко к камину, как будто не мог устоять от искушения погреться у огня, даже когда ему уже не было холодно. — А зачем тебе комп в ночи понадобился? — спросил Дон. — Я хотел поискать работу, — в голосе Синди прозвучало легкое смущение. — А я тебе помешал, — Дон улыбнулся. — Синди… я думаю, я смогу найти тебе место секретаря на ресепшн в моей компании. Синди так резко повернулся к нему, что Дон иррационально испугался, что парень себе что-нибудь сломает. — Что?! — Я генеральный директор, — Дон сам не понял, почему его голос прозвучал так, будто он извиняется за это. — Я найду тебе работу в компании, которой управляю. Главное, уверен ли ты, что справишься? А то неловко получится, — он слегка улыбнулся. Синди молчал, явно не зная, что сказать. Потом проговорил — и Дон услышал, что голос его дрожит: — Вы меня не знаете… и столько уже для меня сделали… я никогда не смогу вас отблагодарить… я… — Я никогда не занимался благотворительностью, — проговорил Дон, стараясь, чтобы голос его звучал весело. — Пусть это будет мой кармический долг. Синди в ответ посмотрел на него серьезным внимательным взглядом. Потом слегка шевельнулся, подвигаясь ближе. Дон нахмурился — он не очень понимал, чего Синди хочет, — но не отодвинулся. Еще одно короткое движение. И еще одно. Теперь Синди был вплотную к нему, глядя на Дона все тем же убийственно серьезным взглядом. А потом он двинулся вперед и коснулся губами губ Дона. На Дона снова пахнуло этим сногсшибательным ароматом — сдоба, ваниль, ром, он дернулся навстречу — схватить, обнять, прижать, подмять под себя, не отпускать. Словно прочитав его мысли, Синди прижался сам, горячее его тело остро ощущалось сквозь одежду, и губы его внезапно стали жадными, требовательными. Мгновением спустя до Дона дошло, что он делает. — Нет, — он дернулся назад, разрывая поцелуй, и для верности заложил руки за спину. Секунду Синди смотрел на него так, словно не понимал, что Дон делает, даже дернулся к нему снова, но Дон выставил руки вперед, и, поняв движение, Синди замер, не коснувшись их. — Почему? — проговорил он хрипло, и Дон вдруг понял изумительную вещь — парень его тоже хочет. И тут же он подумал — а почему меня это так удивляет, это же омега, они всегда хотят, разве нет? — Мне… мне же больше нечего тебе дать. Лучше б он и дальше молчал. Дону показалось, будто его ударили. — Не надо меня благодарить, — проговорил он, будто выплюнув. — Как-нибудь обойдусь… без платного секса. Синди дернулся, и в одну крошечную долю секунды Дон был уверен, что видит на этом нежном лице гнев. Но потом Синди опустил голову и проговорил почти неслышно. - Простите. Я… ошибся, — и добавил после паузы: — Спасибо. Дон понятия не имел, за что Синди его благодарит, но сейчас, в своей злости на омегу, решил — не иначе, напоминает о Доновом обещании устроить на работу. Что-то рвалось в груди, и от этого Дону хотелось рычать и крушить предметы. Господи, как же он ненавидел омег! Само их существование обрекало его на то, чтобы быть вот таким — диким, необузданным, бешеным животным. Омеги — не люди, но и альфы — тоже. — Иди спи, — проговорил он отрывисто и зло. — Завтра поговорим. И отвернулся к камину. Несколько мгновений за спиной было тихо. Потом он ощутил движение, а мгновением спустя услышал скрип дверных петель. И стало понятно, что Синди в комнате больше нет. Дон, тяжело вздохнув, опустился на коврик у камина. Интересно, не решит ли он сделать какую-нибудь глупость, например, сбежать в ночи, прихватив детей? Или еще круче — сбежать, оставив детей? — Отдам в самый гнусный в городе приют, — вслух пообещал Дон, прекрасно осознавая, что ничего подобного не сделает. Несколько секунд он всерьез размышлял, а не поступить ли так на самом деле — выгнать Синди взашей и взять опекунство над его детьми? А мелкий пусть сам гребется. Хотя, зная его, он через пару лет будет еще с троицей ходить. Дон уткнулся лицом в колени. Вот что, он, в конце концов, взъелся-то на парня? Синди пытается выжить, как может, как знает. Он не дурак, он не ленивый, он бы, может, с удовольствием жил по-другому, учился, работал, не пытался расплатиться сексом за доброту. Мир довел его до такой жизни, мир, в котором балом правят альфы. Люди вроде Дона. И можно сколько угодно говорить, что ты лично тут не при чем, но разве ты не часть этой системы? В конце концов, если бы не Лиам, ты бы знать не знал никакого Синди, не знал бы, как живется омегам, не имел бы представления, что доводит людей до жизни на улице и так бы и ходил мимо нищих, уверенный, что они просто лентяи. Дон глубоко вздохнул и вытянулся на полу лицом к камину. Он все еще был возбужден. И что вот теперь ему делать, дрочить в душе? Дверь за спиной скрипнула вновь, и Дону страшно захотелось, чтобы это был Синди, чтобы он подошел и сказал, что хочет Дона, и вовсе тут благодарность ни при чем. Но это был Зверь — он обошел хозяина и улегся на пол, вытянувшись вдоль Дона и глядя в огонь. Дон обхватил его руками, притянул поближе и уткнулся лицом в жестковатую шерсть на загривке. *** Синди тихо приоткрыл дверь в гостевую комнату. Шторы на окне были незадернуты, и из-за лунного света, отраженного от снега, в комнате было светло как днем. Синди подошел к кровати. Они спали не как обычно, сбившись в тесный клубок, а раскидавшись по кровати, Лиам даже вылез наполовину из-под одеяла, и хотя в комнате было очень тепло, почти жарко, Синди чисто инстинктивно прикрыл его. Потом задернул шторы и залез в кровать между Лиамом и Лори. Они тут же сбились вокруг него, закинув на него руки и ноги — Лилю для этого пришлось сползти вниз, в район Синдиных коленок. Потом раздался шепот в ухо со стороны Лиама: — Ты с ним трахался? Синди повернул голову. В полутьме ему видны были очертания лица Лиама, но не выражение его глаз. — Нет. — Почему? — Он не захотел. Повисла пауза. Потом Лиам неуверенно проговорил: — Может… ну… ты еще попробуешь? Синди развернулся к нему полностью, случайно сбросив с себя руки и ноги Лори и Лиля, но в своем изумлении не заметив этого. — Что?! Что ты говоришь, Лиам? — Ну… — протянул Лиам. — Может, ему понравится… и мы сможем остаться тут? — Лиам… — проговорил Синди, не зная, что на это ответить. Сердце болезненно заныло. — Не хочу назад на улицу, — проговорил Лиам с неожиданной злостью. — Там холодно! А тут тепло… и постель мягкая… и еда! Хочу остаться тут! Хочу в школу! Голос его звучал все громче и громче, и Лори и Лиль завозились. Синди быстро сгреб Лиама и прижал его к груди. — Маленький… ты пойдешь в школу, я тебе обещаю… и у нас будет дом и еда… обещаю! Лиам затих, прижимаясь к его груди. Потом — прошло, наверное, не меньше минуты, — Синди снова услышал его голос: — Если мы вернемся туда, мы все умрем. — Никто не умрет, — проговорил Синди с уверенностью и твердостью, которую на самом деле не ощущал. Отличные обещания. Если бы от тебя еще что-то зависело. Сегодня вечером ты едва не разрушил свой единственный шанс, и все потому, что у тебя начинается течка, тупая ты шлюха, течная омега! Он с ужасом сообразил, что еще как максимум сутки — и он уже не сможет себя контролировать. И, что еще важнее, не сможет себя контролировать Дон. И что будет дальше? Дон почувствует себя либо оскорбленным, либо виноватым. А если эта случка еще и принесет плоды… а она принесет, Синди знал себя слишком хорошо… тогда Дон еще и ответственным себя почувствует. Скорее всего. Или — менее вероятный вариант, но все же возможный — откажется иметь с Синди дело, и тогда Синди покинет этот дом уже с пятью детьми. Хуже расклада не придумаешь. Он должен куда-то деться.