Прогноз погоды

*** Дон открыл глаза — и едва не заорал от неожиданности. Над ним склонился Синди, глядя на него встревоженно. — Вам нехорошо? — Нет, — прохрипел Дон и попытался сесть. Оказалось, что он лежит на полу, на коврике перед камином, потухшим, кстати, что он замерз и все тело у него затекло. Сесть в конце концов получилось, и Дон со стоном принялся растирать ноющую шею. Синди отодвинулся от него и теперь сидел на таком расстоянии, что Дон не смог бы до него дотянуться. Это почему-то задело. — Там, говорят, становится теплее, — проговорил он и кивнул на окно. Дон машинально посмотрел туда же. За окном валил снег. — Я хотел спросить — может, у вас есть старые теплые вещи? Куртки… или одеяла. Что-то такое. — На чердаке надо посмотреть, — хрипло проговорил Дон. Синди тут же поднялся и почти бегом рванул к выходу из комнаты. Это было попросту… обидно! — Синди! Омега замер в дверях, не оглядываясь. — А где дети? — спросил Дон, потому что больше не придумал, что спросить. Синди ответил, все так же глядя на дверь. — Они внизу, телевизор смотрят. — Вы позавтракали? — Да. Спасибо. Вам тоже осталось. И он вышел, и Дон услышал, как он почти бежит прочь по коридору. И что это значит? Это он после вчерашнего? Завтрак действительно дожидался — каша и тосты. Дон почти умилился — уже бог знает сколько времени никто не варил ему кашу на завтрак. Поев, он присоединился к детям за просмотром телевизора. Следовало проверить рабочую почту, сделать пару звонков…, но делать ничего не хотелось. Ну все к черту, лениво думал Дон, наблюдая, как крокодил выпрыгивает из заводи, чтобы сожрать ничего не подозревающую антилопу, слишком близко подошедшую к воде. Наверное, это было не самое подходящее зрелище для детей младше четырех лет, но они смотрели с удовольствием и ни на какие мультики переключаться не хотели. Потом пришел Зверь, запрыгнул на диван, хотя места почти не было, улегся поперек Доновых коленей мордой к детям, и они тут же принялись его тискать и гладить в шесть рук. Не хватало только Синди. Но Дон решил не звать его. Мало ли, может, парню нужно побыть одному. Всякое бывает. Кажется, он придремал — во всяком случае, когда он открыл глаза, дикая природа исчезла, на экране ведущий рассказывал про панд в зоопарке Уэно, которые все никак не могли размножиться. Им нужны панды-омеги, подумал Дон лениво, и тут его словно под бок толкнули. Синди не было. Дети были тут, спали, но Синди рядом не было и почему-то у Дона появилось ощущение, что его нет и в доме. Он осторожно, чтобы не потревожить детей и Зверя, поднялся с дивана и пошел к лестнице. Обошел весь второй этаж, заглянув в ванную и свой кабинет. Потом поднялся на чердак. Синди явно был здесь не так давно — Дону казалось, что он чувствует его запах. И мешков со старой одеждой стало меньше. Дон едва не пнул себя — почему он не спросил, зачем Синди вообще понадобилась одежда? Он ощутил внезапный холод, словно вместо довольно-таки теплого чердака оказался на улице. Неужели смотался? Ведь если Синди захочет, Дон не найдет его никогда в жизни. Чувство непоправимой потери охватило его — он не мог припомнить, чтобы когда-то в жизни испытывал подобное. Даже когда жена объявила, что хочет развода. Потом Дон вспомнил о детях, и это не устранило, но немного приглушило ощущение потери. Неужели Синди так поступил — сбежал и оставил на него детей? Что ж, горько подумал Дон, тогда он умный парень, хотя с Доновым представлением о нем это вообще не вязалось. Нечего было и думать о том, чтобы затевать какие бы то ни было поиски. Полиция не отправится искать бездомного бродягу меньше чем через сутки после исчезновения. Сам Дон пойти не мог — куда бы он дел детей? Он подумал было позвонить домработнице, но за окном снег уже превратился в метель, наверняка сейчас перебои с общественным транспортом и даже с такси, да и она не нянька, а домработница, может и не согласиться. Позвонить секретарю, распорядиться, чтобы нашли няню? Во-первых, светиться на работе, во-вторых, дело это небыстрое, наконец, в-третьих, кто, опять же, потащится куда-то в такую погоду? Дон спустился на второй этаж, прошел в свой кабинет, там разбудил ноут и посмотрел прогноз погоды. Ночью обещали суровое — сильный ветер, снег. А что, если Синди не вернется до ночи? Что ж, тогда придется измышлять способ пристроить куда-то детей и ехать на поиски. Не оставит же он парня в ночи на улице. Но найдет ли он Синди? Когда он вернулся в гостиную, дети уже проснулись. — А где папа? — тут же спросил Лиам. Дон открыл было рот, чтобы соврать…, но взгляд Лиама, прямой и серьезный, был настолько взрослым, в этот момент, что у Дона просто не повернулся язык. — Он ушел, — и тут же добавил: — Ненадолго. И мысленно прибавил — я надеюсь. Лиам словно стал чуть выше ростом — выпрямился и расправил плечи, явно принимая на себя ответственность. Лиль что-то зашептал ему на ухо, не глядя на Дона, словно зверек, который опасается встречаться взглядом с более крупной особью из страха, что этот взгляд примут за вызов. Это удивительно болезненно задело Дона — то, что в отсутствие Синди дети моментально перестали ему доверять. Вроде бы он ничего не сделал, чтобы подорвать их доверие, подумал он, и тут же сообразил, что вся их жизнь была построена на этом — не доверяй никому, если хочешь выжить. Он вздохнул. — Что такое, Лиам? — Они кушать хотят, — небрежно ответил Лиам, явно всем своим видом демонстрируя, что уж он-то этой напасти точно не подвержен. Дон не выдержал — улыбнулся. — Ладно. Пойдем посмотрим, что у нас там есть. Было много чего, но все это нуждалось в готовке. Дон совсем было решил пожарить яичницу, но в этот момент Лиам, шарящий по шкафчикам, спросил с трепетом в голосе: — А у тебя сыр есть? Или кетчуп? — и после паузы добавил: — Или майонез? — И сыр, и кетчуп, и майонез, — ответил Дон. Лиам выпрямился, сияя, с пакетом макарон в руках — выражение лица у него было такое, как будто сейчас произойдет одно из самых прекрасных событий в его жизни. Дон не мог припомнить, чтобы ему приходилось самостоятельно варить макароны, но, на счастье, на пакете имелась инструкция. Возник напряженный момент, когда Дон понял, что не знает, где на его кухне найти дуршлаг, но Лиам ему помог. Отваренные макароны были политы кетчупом, посыпаны перцем и сыром, и Лиам сказал, что майонез не нужен. — А зачем ты про него спрашивал? — удивился Дон. — Ну, если кетчупа и сыра нет, то можно с майонезом, — с ноткой снисходительности в голосе по отношению к человеку, который не знает таких простых вещей, ответил Лиам. И на некоторое время все стихло, кроме чавканья. Макароны с кетчупом и сыром оказались на удивление вкусной едой. Дон налил себе вина, а детям — соку, потом, когда они доели, заварил чай — пакетики, понятное дело, — и достал из холодильника шоколадку. Зверь в это время тихо шуршал сухим кормом и время от времени грустно вздыхал. После еды дети выжидательно уставились на Дона. Наконец Лиль застенчиво произнес: — Расскажи нам сказку. — Сказку? — переспросил Дон. Он не знал ни единой сказки. — Папа рассказывает нам сказки, — сказал Лиль. — Так, — Дон поднялся на ноги. — А пойдемте ко мне в кабинет, ребята. Что-нибудь для вас я там найду. Сказок у него среди книжек, понятное дело, не было. С минуту Дон разглядывал полки, пытаясь найти что-то хотя бы немного подходящее для детей, но все, что у него было — многочисленные книги по менеджменту, экономике, статистике и анализу рынка. Художественную литературу он не читал с тех пор, как пошел в университет, и в доме его ничего подобного не было. Однако, забравшись на стул в отчаянной надежде найти хоть что-то на самых верхних полках, Дон увидел несколько ярких бумажных обложек. Это оказались любовные романы — остались от жены. Не то чтобы она любила их — на женщине, которая всерьез любит любовные романы, Дон бы не женился, — но она говорила, что они помогают ей разгрузить мозг. Ладно, решил Дон, лучше чем ничего. Любовные сцены пропущу. Они устроились на диване. Диван был двухместным, так что уселись битком, но это оказалось неожиданно уютно. Через спинку дивана был перекинут плед — Дон натянул его на детей и себя, и стало еще уютнее. Книжка предсказуемо оказалась скучной, и, судя по всему, Лиам мнение Дона разделял. Зато Лиль и Лори смотрели на Дона во все глаза и впитывали, кажется, каждое слово. И вздыхали, как будто что-то понимают. Дон даже развеселился. Читать до конца он, разумеется, не собирался — примерно минут сорок спустя, когда горло уже начало ощутимо саднить, закрыл книжку со словами: — Продолжение будет завтра. Лори и Лиль снова вздохнули, но, видимо, Синди с ними этот номер уже проделывал, потому что настаивать не стали. Лиам смотрел на Дона, прищурившись. — А они там трахаться будут? Дон едва не уронил книжку. — Что?! — Трахаться, — спокойно повторил Лиам. Потом добавил с интонациями человека, разговаривающего с иностранцем: — Заниматься сексом, в смысле. — Кхм, четыре года — это не рано, чтобы знать про секс? — сердито спросил Дон, и практически тут же сообразил, что вряд ли кто-то из детей Синди может не знать про секс, учитывая их образ жизни. Лиам же насупился. — Мне шесть! — сердито сообщил он. — А мне четыре! — вскинул руку Лиль. — А мне три, — застенчиво сказал Лори. Дон окинул детей новым взглядом. У Лиля кожа была темно-шоколадного цвета — альфа, который его зачал, должен был быть чернокожим или мулатом, по крайней мере, — а Лори был светлокожим, как Синди, и Дон, который привык думать о них как о близнецах, сообразил, что ступил. Конечно же, они были погодками. Что ж до Лиама… его невысокий рост и тощая тушка ввели Дона в заблуждение. То-то ему казалось, что пацан слишком умен для своих лет. А пацану надо бы уже в школе учиться, подумал Дон. Вот же… — Чем хотите заняться? — спросил он натужно-жизнерадостно. Как оказалось, дети хотели заняться много чем. Для начала Дону пришлось участвовать в игре в прятки — понятное дело, в качестве водящего. Потом они построили в гостиной пароход из диванных подушек и отправились в плавание. Лиам самоназначился капитаном. Дон заявил, что он, в таком случае, будет директором пароходства. Дети явно не знали, чем занимается директор пароходства, так что Дон просто валялся на подушках, пока они прыгали вокруг него. Потом оказалось, что уже вечер и пора ужинать. В холодильнике нашелся последний судок с готовой едой, и они разделили его на четверых. Синди все не возвращался. Однако детей это, судя по всему, особенно не тревожило — после еды, слишком сытые для активных действий, они потребовали продолжения «сказки», и Дон сходил на второй этаж за книжкой, они расположились на диване в холле, и Дон продолжил чтение. К ним снова пришел Зверь — он залез на колени Лиаму, и тот немедленно запустил в шерсть руки. В книжке меж тем началась сексуальная сцена; Дон ее пропустил, и Лиам поднял на него хитрые глаза. — Там должно быть что-то еще. — Много будешь знать — скоро состаришься, — ответил ему на это Дон. Лиам подсел к нему ближе и заглянул через плечо. — Ты умеешь читать? — Нет, — погрустнел Лиам. — Просто нравится смотреть. — Хочешь научиться? Лиам что-то буркнул, что могло быть только согласием. Дон осторожно потрепал его по плечу. — Не переживай. Еще научишься. — Школа уже год, — пробурчал Лиам. Лиль и Лори сползли на пол и там устроили возню со Зверем — похоже, что книжка им наскучила. — Нагонишь, — уверенно сказал Дон. Неожиданно Лиам прижался головой к его плечу, и Дону показалось, будто от того места, где его касается лохматая Лиамова макушка, по всему телу побежало тепло. Он чуть сильнее сжал плечо мальчика, почти притягивая его к себе. — У папы не получится отдать меня в школу, — пробормотал Лиам — его голос звучал серьезно, понимающе и обреченно. — Он обещает, но… у него не получится. Для этого надо, чтобы дом был и вообще… документы. И все такое… У Дона вертелся на языке вопрос, не думает ли Лиам, что ему с братьями было бы лучше в приюте, но он его не задал. Это было бы чересчур. Слишком жестоко. — Не переживай, — повторил он. — Ты же не знаешь, как жизнь повернется. Лиам только вздохнул. Дон бы тоже вздохнул, но что тут вздыхать? Ему не хотелось давать обещаний. С другой стороны, а был ли у него выбор теперь, когда он уже приютил этих людей? Не мог же он, после того как морозы закончатся, просто выставить Синди и детей на улицу и забыть о них? Вот чего он точно не сможет — так это забыть… — Где же папу вашего носит? — пробормотал он, не вполне отдавая себе отчет, что говорит вслух. Лиам чуть дернул плечами: — Не волнуйся. Он вернется. Он нас никогда не оставит. Вечер завершился традиционным уже просмотром телевизора. Когда Лиль и Лори задремали, Дон поднял их на руки и понес на второй этаж — сонный Лиам плелся сзади. Дон уложил детей в кровать и еще несколько минут сидел рядом, разглядывая их. Когда он женился, он был уверен, что через год-два у него появятся дети. В конце концов, за этим же люди и женятся! Он не был уверен, что станет хорошим отцом — как-то не случилось в его жизни подходящего примера для подражания. И все же ему хотелось, чтобы в доме были дети. Что бы там ни было с этим связано — шум, грязь… Однако с тех пор прошло больше десяти лет. Дон успел решить, что у него никогда не будет детей, а потом убедить себя, что ему хорошо и так. В конце концов, у него есть Зверь, чем не ребенок? Брать на себя ответственность за четырех малышей, один из которых был серьезно болен… это страшно, думал Дон. Он боялся. И в то же время… Внизу хлопнула дверь. Мгновенно забыв все свои размышления, Дон выскочил из спальни и понесся вниз по лестнице. Это был Синди. Он раскопал, видимо, на чердаке Донов подростковый лыжный костюм. В руках у него была большая сумка — пустая. — Где ты был? — вопрос сорвался с губ Дона прежде, чем он успел подумать, а вправе ли он задавать другому человеку, никакими узами с ним не связанному, подобные вопросы вообще. Синди ответил не сразу. Он странно двигался — очень осторожно, как двигаются люди, перенесшие болезнь или операцию, опасающиеся сделать себе больно лишним движением. Это мгновенно остудило зарождающийся Донов гнев — он подошел ближе, так близко, как только мог, не касаясь Синди. — Что с тобой? — Мне надо было… — почти выдохнул Синди — он силился развязать шнурки на ботинках, но у него не получалось. — Мне нужно было… лекарство. — Лекарство? — изумился Дон. — Что за лекарство? Он не мог больше видеть мучения Синди — присел рядом и начал помогать. Синди даже не сопротивлялся — Дон слышал, как он дышит, часто и неглубоко. Закончив со шнурком, Дон осторожно взял Синди за щиколотку, голую, потому что носок сполз, чтобы стянуть ботинок — и боль Синди, его недомогание словно прошли через него, и Дон ощутил гнев, даже ярость, что-то, подобное чему он не испытывал в жизни своей. Синди было больно, и он должен был найти того, кто причинил эту боль, и вырвать ему глотку! Дон зарычал. Синди тут же присел рядом, глядя на него круглыми испуганными глазами. — Ты чего? — Тебе больно, — сквозь зубы прорычал Дон. Он пытался бороться с внезапным безумием, но получалось с трудом. — Кто это сделал? — Это… — Синди резко, болезненно выдохнул. — Это никто не сделал, Дон. Я… у меня течка началась… и я принял лекарство. — Течка… — тупо повторил Дон, по-прежнему держа Синди за ногу. — Лекарство? — Дон… — Синди был так бледен, что Дону были видны синие вены у него на лице. — Мне бы лечь… — Черт… прости… — Дон быстро разделался с Синдиной обувью, подхватил его на руки и потащил к дивану. Синди устроился на спине, покусывая губы. — Тебя раздеть надо, — проговорил Дон беспомощно. — Синди… может, тебе что-нибудь обезболивающее? Синди коротко мотнул головой. — Нет… — выдохнул он. — Не поможет… Со свистом выдохнув сквозь зубы, Дон принялся осторожно стягивать с него сначала куртку, а потом — штаны. Синди ему не помогал, но покорно поставлял нужные части тела. — Я сделаю тебе ванну, — сказал Дон. Синди выдохнул что-то похожее на «спасибо». Почти бегом поднявшись на второй этаж, Дон пустил воду в ванну и перерыл шкафчик на предмет подходящей соли или масла, словом, чего-то, что бы облегчило страдания Синди. Все эти штуки остались в ванной после жены, Дон в таком не разбирался, но на одной бутылочке было написано «успокаивающее», и Дон решил, что сойдет. Спустившись вниз, он обнаружил, что Синди лежит на боку, подтянув колени к груди. Глаза его были полузакрыты. Дон осторожно взял его на руки и понес наверх. В ванной он окончательно раздел Синди, слишком испуганный сейчас, чтобы что-то испытывать по поводу Синдиной наготы, и опустил его в воду. Синди издал длинный вздох и вытянул ноги. — Лучше? — спросил Дон. — Немного, — ответил Синди, по-прежнему не открывая глаз. — Дон, а тут нет… ночничка какого-нибудь? Дон выключил верхний свет и зажег лампу над раковиной. Синди дышал теперь глубже и реже — что бы там с ним ни было, кажется, оно его немного отпустило. — Как дети? — спросил он наконец — голос его звучал почти нормально. — Спят, — ответил Дон нетерпеливо. — Что с тобой случилось? Тебя… тебя кто-то… — Я понял, что у меня начинается течка, — Синди выговаривал слова подозрительно четко, словно был пьян или под кайфом и пытался это скрыть. — Я пошел… там такое место, это клиника, настоящая… у них есть препарат, он… устраняет течку. — Хорошо, я понял, — Дон очень старался сдерживаться, хотя, говоря по чести, он ничего не понимал. Течка, и что? Потом до него дошло — если бы Синди перенес течку в его доме, это бы означало только одно… — А плохо тебе почему? — Это побочка, — голос Синди неожиданно сорвался, Дон услышал, как он судорожно вздохнул и заскрипел зубами. Он присел рядом с ванной, заглядывая Синди в лицо. В полумраке толком видно не было, но, кажется, парень опять был бел как мел. — Лекарство новое, его тестируют. Побочка… Сейчас еще ничего. Раньше хуже было, говорят… — Это ничего?! — Дон все же не удержался, и нотка истерики прозвучала в его голосе. — Да ты тут чуть ли не умираешь! Ты раньше их принимал? — Нет, — выдохнул Синди. Несколько мгновений прошло в тишине. Потом Дон проговорил: — То есть, ты предпочел это, лишь бы не секс со мной. Интересно. Никогда бы не подумал, что ты такой разборчивый. Он не имел намерения оскорблять Синди, но ничего не мог поделать с жестокой, болезненной обидой, заполнившей его, когда он понял, что именно тот сделал. Впрочем, это была даже не обида — что-то другое, глубокое, глубже прочих его чувств, инстинктивное, почти животное — его омега предпочел пойти на неестественное, на муки и боль, лишь бы не связать себя с ним! Что же он за альфа такой?! От этого чувства хотелось заползти куда-нибудь и там сдохнуть. Так, стоп, проговорила человеческая его часть, а почему это Синди — «твой омега»? Синди, впрочем, не дал ему уйти в самобичевание слишком глубоко — он вскинулся из ванны, вцепившись Дону в руку, и заговорил, глядя на него круглыми от изумления глазами: — Что ты?! Как ты мог такое подумать?! Ты… ты самый замечательный, ты красивый, ты умный и добрый… да я бы только счастлив был…, но только не так! — Не так? — повторил Дон изумленно. — А что не так? — Я бы не оставил тебе выбора, — проговорил Синди просто. — Течка… ты альфа, ты бы не сдержался… и не спорь! Мне лучше знать. Я бы тоже не сдержался. А я… у меня не бывает течки, чтобы кто-нибудь не родился. А после Тима… следующий, наверное, вообще не выживет… — Почему? — спросил Дон ошарашенно. Синди слабо улыбнулся и вновь закрыл глаза. — Ты смеяться будешь… Это не такая, не научная информация… так омеги на улице говорят… и медсестры еще и санитары в больницах. Если омега рожает детей не от своего альфы, то они получаются болезненные, и чем дальше, тем хуже. — Что значит — не от своего альфы? — спросил Дон напряженно. Словосочетание странно перекликалось с недавним ощущением — мой омега. Синди снова улыбнулся. — Это такая омежья романтическая мечта. Где-то есть альфа для каждой омеги и только с ним одним омега будет счастлив. — Его улыбка стала кривой. — Опознается по запаху. Дон глубоко вздохнул. Он был полностью согласен с Синди — сказанное не имело никакого реального смысла. Нет у людей никаких «половинок». Сопливая романтика для юных девушек и омежек. — Если бы мы с тобой случились, и я забеременел, — проговорил Синди, не открывая глаз, — я знаю, ты бы меня не бросил. Я не мог повесить это на тебя. Это нечестно. — Как будто я так тебя брошу, — сердито проговорил Дон, поднимаясь на ноги. — Вообще головой не думаешь! А если ты умрешь? Детей своих, значит, ты можешь на меня повесить? — Я не умру, — проговорил Синди. — От этого не умирают. Дня через три… или пять… буду в норме… Дон судорожно потер руками лицо. Синди снова начал белеть и стискивать зубы. Видимо, ванна помогать перестала. — Средство от этого какое-нибудь есть? — спросил он безнадежно. — Только заснуть, — сквозь зубы ответил Синди. — Если получится. Дон опустил руку в воду. Она уже успела остыть. — Я отнесу тебя в кровать, — сказал он, снимая с крючка полотенце. — Встать сможешь? Встать Синди смог, пошатываясь и придерживаясь за край ванны. Дон укутал его в полотенце, поднял на руки и понес в сторону спальни. Своей, само собой — вряд ли Синди сможет спокойно заснуть рядом со своими мальчишками, мало ли, вдруг они пнут его или еще что. Синди мало что замечал — у него выступила испарина на лбу, и он даже постанывать начал сквозь стиснутые зубы. Одной рукой сдернув с кровати покрывало, Дон уложил Синди, убрал полотенце и накрыл омегу одеялом. Тот немедленно свернулся клубком. — Я сейчас вернусь, — сказал Дон. Он спустился на первый этаж и включил чайник. Когда тот вскипел, заварил пакетик, подождал немного и добавил в чай две ложки коньяка. Лучшее снотворное… Когда он вернулся в спальню, там было так тихо, словно Синди перестал дышать. Дону стало… некомфортно. — Синди? — тихонько позвал он. В ответ раздалось тихое: — Да? Облегченно вздохнув, Дон подошел к кровати. — Я принес тебе чай. Выпей. Поможет заснуть. Он помог Синди подняться, и тот устроился полулежа, головой на груди Дона. Его щеки ввалились, вокруг глаз залегли тени. Интересно, а как он будет выглядеть завтра, если уже все так плохо? Синди пил чай длинными, протяжными глотками, почти не открывая глаз, словно так ему было менее больно. Дону хотелось выть от отчаяния, когда он смотрел на это. Ему хотелось вытрясти каким-то образом из Синди этот препарат мерзкий, а потом забраться к нему в кровать и… Что самое жуткое, думал Дон, Синди даже не нужно было все это делать. У них с женой не было детей. Но он знал, что, выйдя замуж во второй раз, она забеременела практически сразу. Наводит на определенные мысли, не так ли? Он не стал говорить этого Синди. Во-первых, признаваться в подобном было стыдно. Во-вторых, Синди поступил так, считая, что защищает Дона. Не говорить же ему, что это было ни к чему. Но когда он узнает, кто занимается этими разработками… о, этим людям не поздоровится! Допив чай, Синди слепо протянул чашку в сторону Дона, а потом медленно сполз на кровать. Дон укутал его одеялом. — Мне побыть с тобой? После паузы Синди ответил: — А тебе самому как? Дон не знал, что на это сказать. По правде говоря, ему было не очень. У него было ощущение, что в груди пылает огонь, и он всерьез опасался, что еще несколько минут рядом с Синди — и он пойдет убивать. Синди, однако, понял его без слов. — Иди, — пробормотал он. — Я, кажется, засыпаю все-таки. И Дон ушел. Спать он не собирался — ни малейшего желания не было. Он выключил в доме ненужный свет, потом заглянул к детям — они мирно спали. В кабинете шуршал ноутбук. Дон сел за стол, подвигал мышкой, открыл браузер. Примерно через минут двадцать он знал все, что ему нужно было знать. Еще через десять минут было готово письмо к адвокату. *** Первую половину ночи — спасибо коньяку — Синди проспал крепко и беспробудно. Но потом благословенное действие алкоголя закончилось, и начался ад. Он просыпался с ощущением, что низ живота взрезают ножами. Страшное ощущение, острое, но не кратковременное, медленно ползало по животу вверх-вниз, потом, словно осмелевшее чудище, расползалось, запускало лапы в грудную клетку, чтобы методично рвать внутренности, в позвоночник, чтобы драть когтями вдоль спины, в ноги, чтобы скручивать их, будто выжимая половую тряпку. После нескольких минут дикой боли следовали периоды затишья — нет, боль не проходила, просто становилась меньше, словно чудовищу было нужно время на передохнуть, и в эти мгновения Синди ухитрялся задремывать — но проходило пять, много десять минут, и все начиналось сначала. Он не ревел и даже не стонал, но не потому что был особо героической личностью — просто это требовало сил, а все они уходили на то, чтобы вытерпеть. Если бы хотя бы боль была такой, чтобы лишиться сознания! Поговаривали, что от первых образцов люди падали в обморок — именно от боли, а сейчас, типа, болевой эффект уменьшен. Лучше б не уменьшали. Еще исследователи с гордостью говорили, что вот зато у их таблеток нет психогенного эффекта. Никаких депрессий, никаких суицидальных настроений. Это потому, думал Синди, что боль такая, что никакая депрессия сквозь нее не пробьется, а для того чтобы совершить суицид, надо как минимум подняться на ноги. Тоже подвиг. Когда за окном уже почти рассвело, а Синди мучил очередной приступ, дверь тихонько скрипнула. Синди не повернул головы — каждое лишнее движение вызывало новый всплеск боли. Раздался вздох, потом неожиданно под чьим-то еще весом дрогнула кровать. Мгновением спустя холодный мокрый нос ткнулся в щеку Синди. Боль будто бы стала потише. Разумеется, это было совпадение, но у Синди даже слезы на глаза навернулись. Он осторожно повернулся на бок — пес немедленно вытянулся вдоль его тела, плотно прижавшись к животу — и перекинул руку через собачью спину. На него покосились грустными карими глазами и снова вздохнули. — Ничего, — пробормотал Синди. — Я буду в порядке. Он подумал о трех или пяти днях впереди. Что ж… может, и будет. В этот раз, заснув, он проспал довольно долго — часа два, видимо, тепло собачьего тела хорошо подействовало. Но когда он проснулся, пес уже ушел, и чудовище, почуяв волю, снова взялось за свое. Синди вжимался в матрас, тяжело дыша, когда дверь открылась, и на пороге появился Дон. — Синди! Он моментально оказался рядом, на краю кровати, перевернул Синди на спину, приобнял за плечи, положил ладонь на живот. В его присутствии стало легче. А может, опять тепло. — Я тебе попить принес. Есть ты, подозреваю, не хочешь. Синди мотнул головой, потом кивнул. Дон помог ему напиться, потом проговорил осторожно: — Ты как тут? — Ничего, — отозвался Синди. — Спал. Потом проснулся. Потом Зверь пришел. — Там тебя дети потеряли, — после легкой заминки проговорил Дон. — Можно, я приведу их сюда? Или они тебе помешают? Синди совершенно не хотелось показываться детям в таком виде. Но не мог же он их оставить на все то время, пока будет тут валяться? — Ладно, — сказал он. Дон повернулся к двери. — Заходите, — позвал он. Они вошли, осторожные и слегка напуганные. У Лори глаза были на мокром месте. Как обычно. Лиам первый подскочил к кровати, но забираться или даже садиться на нее не стал. — Ты заболел? — спросил он серьезно. — Да, малыш, — ответил Синди. Вообще-то Лиам не любил это обращение, но сейчас даже не среагировал. — Тебя обидел… кто-нибудь? Он старательно не смотрел при этом на Дона, и Синди понял, чего боится его сын — что это именно Дон что-то с ним сделал, Дон, которому Лиам, похоже, уже начал доверять. А то даже и привязался. — Нет, малыш. Просто я заболел. Такое бывает. Лиам будто выдохнул. Лиль и Лори забрались на кровать и устроились вокруг Синди, но не очень близко, словно боясь потревожить. Лиам тоже присел на край. — А Дон научит меня читать! — внезапно сообщил он с блеском в глазах. — Не Дон, — наставительно начал Синди, — а мистер… Тут он осекся, сообразив, что не знает фамилию Дона. Тот смотрел на него, посмеиваясь. Синди решил сменить тему. — А вы хотите научиться читать? — спросил он у младших. Лори что-то невнятно пробормотал, Лиль же ответил с ноткой надменности — и где только подхватил? — в голосе: — Омеге не нужно уметь читать. Омега должен поражать своей красотой. Дон рассмеялся. — Далеко пойдет, — проговорил он, кивнув на Лиля. В этот момент проснулось чудовище. Оно потянулось, разводя лапы, и запустило когти во внутренности Синди — первый, сонный, слабый рывок, но Синди хватило, чтобы беззвучно охнуть и привалиться головой к плечу Дона. Тот сразу все понял. — Так, ребята, — сказал он с деланой бодростью в голосе, — идите-ка вниз и придумайте, что хотите на завтрак. Я сейчас к вам спущусь. Они моментально ушли, только Лиам кинул от двери не по-детски встревоженный взгляд на Синди. — Хорошо они у тебя выдрессированы, — проговорил Дон. Его рука лежала у Синди на плече и легонько поглаживала. — Улица… — выговорил Синди и стиснул зубы. Эдак они у него крошиться начнут, мелькнула мысль. Мгновением спустя он ощутил, что его осторожно укладывают на бок, а потом он почувствовал, как Дон ложится у него за спиной. Потом руки Дона обвились вокруг Синдиной талии, ладонь легла четко на живот. Синди вдруг осознал в полной мере, что абсолютно обнажен. Дон зарылся носом ему в шею и глубоко дышал. В его присутствии было хорошо — боль отступала, чудовище затихало где-то глубоко внутри, боясь высунуть нос. Но Синди чувствовал, что самому Дону некомфортно. Знать бы еще, почему… Внезапно Дон прихватил зубами кожу на его шее. Синди вздрогнул от неожиданности и попытался повернуться, но его лишь прижали крепче. — Голову бы тебе оторвать, — почти прорычал Дон ему в шею, и Синди сильно вздрогнул — не оттого, что ощущения были неприятными, скорее наоборот. — За то, что ты с собой сделал. Дурак малолетний! Никакие принципы не стоят твоего здоровья! Что, если эта штука тебе навредит? Синди не ответил. Он был уверен, что прав. Что бы там Дон ни думал, он, Синди, не имел права привязывать его к себе течкой. Он… не хотел привязывать Дона течкой. Если… если вдруг что-то возможно, если случится чудо, и он не покинет этот дом больше никогда, это будет не из-за течки. Синди не стал говорить, что он сделал это не ради Дона. — Тебе некомфортно со мной, — пробормотал он. — Ты иди, я нормально… — Я подожду, пока ты уснешь, — ответил Дон, и тон его не допускал возражений. Синди вздохнул. Он и не хотел возражать. Несколько минут прошло в молчании. Теплое марево постепенно окутывало Синди. Боль по-прежнему была с ним, но тихая, еле заметная. — Мне звонили из больницы, — неожиданно проговорил Дон. Ужас прошил Синди, он дернулся из Доновых рук, и жуткая боль кинулась на него, словно только и ждала этого мгновения. Он вспомнил, что беспокоило его, что ныло в душе со вчерашнего дня и о чем он, поглощенный болью, практически начисто забыл. — Тим! — Успокойся, — его схватили за плечи и аккуратно уложили обратно, ладонь легла на живот и начала осторожно поглаживать. — Он был в реанимации… — Да, я знаю! Я был вчера в клинике, хотел забрать его, а мне сказали… — Успокойся! — повторил Дон резче. — Его уже перевели обратно в интенсивную терапию. Все нормально. Синди выдохнул и откинулся на подушку. Его снова терзала боль, но теперь к ней прибавилась еще и душевная. — Я отвратительный отец, — проговорил он. — Я забыл, я… — Прекрати, — перебил его Дон. Снова перевернул на бок, как ребенка, и устроился рядом, облекая своим теплом. Синди вдруг ощутил, как — нетипично для него — слезы наворачиваются на глаза. — Все будет в порядке. Все уже было бы в порядке, если бы кое-кто не выкинул фортель, понимаешь, на кого я намекаю? Тим не умрет, я не позволю. И ты больше никогда не будешь принимать эту дрянь. Это я тебе обещаю. Синди кивнул. Он на мгновение поверил этим словам, хотя и понимал, что это всего лишь утешение. Но это было лучше, чем ничего. *** Когда Синди заснул, Дон спустился на первый этаж, мимоходом размышляя, как много дети уже успели разнести и удивляясь тому, насколько это ему безразлично. Настроение было ниже плинтуса. Нет, во внешнем мире все шло просто отлично — адвокат ему ответил, процесс был запущен — да благословят небеса информационные технологии, которым никакие морозы не страшны! — и скоро кто-то на собственной шкуре ощутит, что бывает за эксперименты над живыми людьми. Но вот только Синди от этого легче не станет. В лучшем случае он проживет три дня в аду, а одно только это утро уже, на взгляд Дона, длилось вечность. И кому молиться, чтобы чертовы таблетки и в самом деле не имели отдаленных последствий? На кухне меж тем царил относительный мир. Дети нашли в шкафу кукурузные хлопья, грамотно залили их молоком и поедали за обе щеки. Правда, они рассыпали одну коробку и насвинячили вокруг, но Дон решил отнестись к этому философски. Когда-нибудь же морозы закончатся, и домработница вернется к нему. После завтрака оказалось, что детей надо чем-то занять, и Дон предложил экспедицию на чердак в надежде на то, что там найдется что-то интересное. Лори и Лиль тут же устроили беготню и прятки, а Лиам закопался в картонный ящик. Дон же занялся поисками твистера — тот должен был быть где-то тут. Коробка, доставшаяся на растерзание Лиаму, была складом тех немногих вещей, которые Дон привез сюда из родительского дома. Почему-то тут они не прижились. Может быть, дело было в жене, которая не одобряла «ребячества», а может, в самом Доне, который слишком вырос. Дон слышал, как Лиам шебуршит содержимым и поглядывал краем глаза — ему было интересно, он и сам толком не помнил, что там есть. Вот Лиам достал бейсбольную перчатку, повертел в руке, небрежно отложил. Бейсбольная история Дона была бесславной — в школе все играли, была команда, отец, конечно же, хотел, чтобы и Дон играл, так что Дон играл какое-то время…, но игра казалась ему абсолютно скучной и бессмысленной, как, впрочем, практически все спортивные игры. Кроме тенниса. Но теннис — это не игра, это спорт, это стратегия, тактика и логика! Теннисом он занялся в значительно более позднем возрасте. Похоже, Лиам разделял его мнение о бейсболе. Интересно, подумалось Дону, каков бы он был в теннисе? Между тем Лиам извлек из коробки Донов приз за межшкольные соревнования по математике. Это ему явно понравилось больше — он повертел статуэтку в руках, с любопытством ее разглядывая, потом повернулся к Дону. — А это что? Дон объяснил ему. Лиам посмотрел на него с чем-то весьма близким к восхищению. — А это круто, да? — Ну… можно и так сказать. Вообще-то он получил первое место. И должен был отправиться на межгородские соревнования — но не поехал. Он не увидел в этом смысла — никто не восхищался его успехами, никто не пришел поболеть за него, никто не уговаривал его. А какой смысл завоевывать награды, если не ради кого-то? Он не стал рассказывать этого Лиаму, потому что это были уж совсем какие-то проблемы белого человека. Людям вон на улице жрать нечего, а у него драма — родители меня не любили. В этот момент Лиам закопался в коробку с головой, а когда вылез, в руках у него был шахматный набор. И смотрел на него Лиам так, что Дон сразу понял — мальчик знает, что это такое. — Ты что, в шахматы умеешь играть? — Нет, — выдохнул Лиам, медленно открывая набор. — А ты? Он поднял на Дона глаза, полные ослепительной надежды, и тот, невольно улыбнувшись, кивнул. — А где ты вообще шахматы видел? — В парке дедушки играют, — ответил Лиам — он уже вертел в руках белого ферзя, разглядывая его со всех сторон. Потом снова взглянул на Дона. — Ты же меня научишь? — Конечно, — кивнул Дон. Лиам немедленно сунул ферзя обратно и закрыл набор. — Тогда пошли! Дон не выдержал — протянул руку и потрепал его по макушке. Лиам не стал ни уклоняться, ни как-то иначе проявлять настороженность, и сердце Дона окончательно растаяло. — Пошли, — кивнул он. Однако на время обучения нужно было чем-то занять Лиля и Лори. Недолго думая, Дон выдал им маркеры и цветные ручки, а также стопку бумаги для принтера, и омеги прилежно зашуршали на полу в кабинете. А Дон и Лиам устроились на диване по обе стороны от доски. — Один играет белыми, другой черными, — говорил Дон. — Белые всегда ходят первыми. Вот эти маленькие называются пешки… Названия фигур и правила хождения Лиам запомнил с первого раза. Когда они сыграли первую — учебную — партию, он, задумчиво глядя на доску, сказал: — Тут должны быть какие-то специальные приемы… — Очень много, — сказал Дон, улыбаясь. — Я могу дать тебе почитать… Тут он вспомнил, что Лиам читать не умеет. Однако мальчик, кажется, его оговорки даже не заметил. — Расскажи мне! — жадно потребовал он. Пришлось Дону воскрешать в памяти шахматные задачки, а потом лезть в интернет за теми, которые он не помнил. Они проговорили до самого обеда — к тому времени оказалось, что Лори и Лиль покончили с бумагой и Лори рисует на обоях, а Лиль сделал себе при помощи маркеров обалденный, хотя и несколько ярковатый макияж. — А они не смываются, между прочим, — сообщил Дон. — Это перманентный макияж, — гордо сказал Лиль. — Смотри, что я нарисовал, — застенчиво позвал Лори. Картина на стене изображала шесть человечков — одного большого, еще одного поменьше, и четырех совсем маленьких. — Это ты, — охотно принялся объяснять Лори, — папа, Лиам, Лиль, я и Тим. Он довольно посмотрел на Дона, пока тот пытался сообразить, как ему реагировать. Обои эти ему привезли черт знает откуда, и стоили они соответственно. Хотя, надо признаться, они всегда казались Дону несколько тусклыми. Пожалуй, решил он, рисунок им идет. — Тим вроде еще не умеет ходить, — заметил он, показывая на самую маленькую фигурку. Лори, не смущаясь, ответил: — А это будущее! Дон смутился — сам от себя не ожидал. Ничего не ответив, он просто легонько погладил Лори по голове и делано бодрым голосом позвал: — Ну что, есть кто-нибудь хочет? Ближе к вечеру Дон понял, что трое детей разом — это тяжело. Синдины малыши, конечно, воспитаны были жестко, но все же они были дети, подвижные и веселые. Поспав после обеда и проснувшись бодрыми, как троица буйных молодых щенков, они затеяли игру в догонялки, в ходе которой была сбита напольная лампа, а с лестницы стащен на пол ковер. Потом они в шесть рук тискали Зверя, что в конце концов надоело даже флегматичному псу, и он сбежал от них к Синди. Дон понимал, что, наверное, детям хорошо было бы побеситься на свежем воздухе, но мороз с сильным ветром означал, что они замерзнут там моментально, а теплой детской одежды у Дона не было. Вечером, уложив их спать, Дон снова пришел к Синди. Он приходил и днем, пока у них был тихий час, но тогда Синди крепко спал, к счастью. Сейчас он лежал на спине, согнув ноги в коленях, прижимая ладонь к животу и прерывисто дыша. — Я принес тебе попить, — проговорил Дон. — И ты, наверное, в туалет хочешь? — Наверное, — отозвался Синди. — Сложно понять. — Отнести тебя? — спросил Дон. Несколько секунд Синди молчал, потом проговорил медленно: — Отнеси. Дон наклонился и бережно поднял его на руки. Синди кусал себя за губу, но не издал не звука. — Слушай, — не выдержал Дон, — ну что за геройство, что ты молчишь, как партизан? Кричи, если по-другому не можешь! Синди слабо улыбнулся. — Это же не роды, — проговорил он почти невнятно. — Там покричишь — и легче. А тут… не поможет. Дон отнес Синди в ванную и усадил на унитаз. Лицо омеги было абсолютно белым, боль его, видимо, мучила нешуточная, но он, тем не менее, пробормотал: — Ты не мог бы выйти…, а то как-то… Дон вздохнул и вышел. Его нагота Синди не только не смущала, но даже не задевала. Словно в нем что-то отрезали. Странное дело… он же помнил возбуждение, когда они целовались у камина. А тут… никаких чувств. То есть, не никаких, конечно — чувства были, и много их было, хотелось не спускать с рук, хотелось забрать себе его боль и по-прежнему хотелось порвать глотки тем, кто изобрел этот чудовищный препарат. Что с ним вообще творится такое? Тут Дон вспомнил, с каким предлогом он вообще в спальню зашел, сходил туда и вернулся со свертком в руках. — Ты все? — позвал он. — Я тебе пижаму принес. — Да, — отозвался Синди из ванной. Дон вошел. Синди стоял у раковины, придерживаясь за ее край, спиной к двери, и Дон наконец получил возможность рассмотреть его полностью. Он даже притормозил в дверях, осознав, что не хочет прятать это под одеждой. Или под одеялом. Или вообще прятать. Странное у Синди было тело, не мужское и не женское, какое-то промежуточное. Он был очень худ, и при этом с круглой, весьма аппетитной задницей. У Дона даже ноздри задрожали. Кожа его была нежно-белой там, где ее не покрывали подозрительные пятна, и Дон решил, что это, скорее всего, какая-то кожная болезнь — логично для бродяжки. А шею и плечи его украшала ослепительная россыпь веснушек, которые очень хотелось приласкать языком. Синди обернулся и посмотрел на него с некоторым недоумением. Кажется, ему было легче. — Зря ты сам ходишь, — проговорил Дон; голос прозвучал хрипло. — Меня бы позвал. Он протянул Синди пижаму. Тот улыбнулся, взял и начал одеваться. — Это тоже от моей жены осталось, — пояснил Дон, хотя необходимости такой не было. И так же понятно, что это не его пижама. Если бы не эти чертовы таблетки, это тело сейчас было бы в его руках. Дон едва зубами не заскрипел от злости. Сам лопух, прошляпил! Неужели непонятно было после поцелуя, что что-то не так? Синди, уже одевшись, вдруг обернулся к нему. — Чем тут пахнет? — спросил он с некоторым удивлением. — Здесь? — переспросил Дон. — Не знаю… ванилью? Это был основной запах, который он чувствовал. Сдобный, ванильно-ромовый. Но Синди покачал головой. — Нет, это… табак, что ли? Или кожа… — он задумчиво подергал носом. — Или алкоголь. — Я не пил и не курил, — сообщил Дон. — Кажется тебе. Синди подошел к нему, улыбаясь светло и нежно. — Мне не кажется. Классное чувство, я уже забыл, как это — запахи чувствовать. — Как так? — Ну, когда от самого воняет, нос вообще перестает что-либо чувствовать. Так что даже если мне мой альфа и попадался, то я его не узнал, — Синди криво улыбнулся, как бы признавая шутку. Потом что-то дрогнуло в его лице, словно рябь прошла, он чуть согнулся, невольно ухватившись рукой за Дона, и короткий стон вырвался у него. — Так, — проговорил Дон, снова осторожно подхватывая Синди на руки. — Давай-ка ты ляжешь. На кровати Синди снова свернулся калачиком, глядя в окно широко открытыми глазами и, кажется, почти не дыша. Дон сел рядом, гладя его по плечу. Потом, повинуясь непонятно какому наитию, наклонился и поцеловал в щеку. Синди повернулся на спину, глядя ему в лицо серьезными глазами. — С тобой рядом мне действительно лучше, — проговорил он, как будто удивляясь. — Это странно? — Да, очень. Считается, — и снова эта кривая улыбка, — что омега лучше всего себя чувствует в присутствии своего альфы. Ну там, ничего не болит, не подхватываешь простуду, все такое… Дон снова не знал, что сказать. Он уже начинал ненавидеть это Синдино выражение лица — беспомощное, словно говорящее — я бы верил в это, но только вся моя жизнь кричит об обратном, нет никакого моего альфы. Что это за гребаный мир, в котором они живут? Ни слова не говоря, он залез к Синди под одеяло. Тот на мгновение напрягся, но потом снова расслабился. Дон притянул его к себе, и голова Синди осторожно легла ему на плечо, а сам он вытянулся вдоль Донова тела, наполовину на нем. Их тела совпадали просто идеально. Синди еле слышно дышал ему в плечо — может, ему и было легче, но определенно не идеально. Дону хотелось выть от досады. Зачем он прекратил этот поцелуй, надо было продолжить, надо было трахнуть парня, потом бы как-нибудь разобрались. Все равно никаких детей бы не получилось, скорее всего, а если бы и получились… Дон вдруг понял, что он был бы не против. Совсем не против. У Синди уже было четверо очень славных детей… ну хорошо, трое славных, четвертого он пока не знал. Тем не менее. Наверное, у них получились бы очень даже неплохие детки. И что там Синди переживает по поводу их потенциальной болезненности? Чушь все это, просто его детишки живут не в идеальных условиях. Кстати, он что, хотел сказать, что трое старших тоже нездоровы? Дон хотел спросить, но когда он скосил взгляд на Синди, он понял, что омега спит. Примерно так же прошли следующие два дня. Синди вставал с кровати только чтобы сходить в туалет, не ел, только пил воду. Дон старался почаще быть рядом с ним — его присутствие приносило Синди видимое облегчение, однако часто не получалось — надо было присматривать за детьми. Не то чтобы Дон не доверял им. Вернее, он им, конечно, не доверял и четко знал, что, предоставленные самим себе, они разнесут дом, просто его это не особенно волновало — ну разнесут и разнесут, этот дом, думал он, давно пора разнести. Скорее его беспокоило, как бы детишки не навредили себе — потому что один раз, стоило ему выйти из ванной на пять минут, и Лиль попытался утопить Лори — не со зла, игра у них такая была, а в другой раз все трое устроили прятки-догонялки на чердаке, и Лиам едва не свалился с лестницы. Никогда еще на его памяти в его доме не было такого бардака. Коврик в ванной не высыхал — дети требовали ванну каждый день, не столько из страсти к мытью, сколько потому, что это было весело; пол на кухне был постоянно засыпан крошками — с ними уже даже Зверь не справлялся; то тут, то там можно было наступить на маркер, кусок мыла, блюдце или что угодно вообще, что эта банда решила сделать своими игрушками, поскольку настоящих игрушек в доме Дона, понятное дело, не было. Вечерами они смотрели телевизор: каналы про живую природу, мультики, прогноз погоды, новости. Новости, правда, все в основном тоже были про погоду. Добровольцы, укутанные по самые макушки чуть ли не в одеяла, спасали пальмы, обматывая их теплыми тряпками, отлавливали и доставляли в приюты бездомных животных и держали себя при этом так, словно каждый раз предотвращали конец света. Про спасение бездомных людей нигде не было ни слова, только сухие цифры сводок — за эту ночь замерзло пятнадцать человек… Лиль и Лори явно не понимали, что к чему — они на новостях вообще не сосредоточивались, зато Лиам всякий раз поворачивал голову и смотрел на Дона с таким выражением, что тот немедленно ощущал себя Господом Богом и Санта-Клаусом в одном лице. Лиам нравился Дону все больше и больше. Он оказался удивительно сообразительным пацаном, стратегом от природы, кроме того, ему были совершенно чужда зависимость мышления и преклонение перед авторитетами — он спорил практически по любому поводу, даже если знал о предмете совсем мало, и у него на все была своя точка зрения. Показательный разговор у них состоялся, когда на третий день Синдиной болезни они, как обычно, смотрели вечером телевизор, и после новостей, где среди замерзших ночью бездомных упомянули пятерых детей, началось ток-шоу, где главной темой разговора были заявлены бездомные омеги. Дон хотел немедленно выключить, но Лиам сказал: — Не надо, — и, покосившись на братьев, добавил: — Они все равно спят. Дону пришлось согласиться. Оказалось, что муссируется идея новой государственной инициативы — поголовная — и принудительная, как правило, — стерилизация бездомных омег. Чтобы не плодили больных бесперспективных детей. В студии творился настоящий ад: одни кричали, что подобные вмешательства противны Господу, другие — что само существование омег противно Господу, третьи — что Господь тут вообще ни при чем, треть населения страны атеисты, а вот омежьи детишки ложатся тяжелым бременем на плечи налогоплательщиков. И лишь несколько голосов прозвучало в защиту простой идеи — почему бы не сделать так, чтобы вообще не было бездомных омег, ужесточив контроль над приютами, приемными семьями, биологическими семьями, где есть омеги, и школами, сняв «стеклянный потолок», который не дает омегам подняться выше уровня средней школы, наконец, отменить неписанный закон, что текущая омега равно совершеннолетняя омега, и с ней можно делать все что угодно, даже не спрашивая формального согласия. Именно эта идея привлекла менее всего сторонников, и Дон понимал, почему — она требовала больше всего усилий. Действительно, кто захочет признать, что проблема — в обществе, а не в омегах? — Что значит стерилизовать? — спросил Лиам, тыкаясь головой ему в бедро. Дон вздохнул. — Это значит сделать так, чтобы у омеги не могло быть больше детей. Лиам несколько секунд молчал, потом осторожно проговорил: — А мне папа говорил, что омег и придумали затем, чтобы дети были… — Да, — кивнул Дон. — Но не придумали, что с ними делать дальше. После еще одной небольшой паузы Лиам спросил: — А почему не стерилизовать альф? Альфы же делают детей. Не насовсем стерилизовать, — добавил он почти тут же. — На время, чтобы… ну, ничего не было. — Потому что эти законы придумывают альфы, и они не хотят ни в чем себя ущемлять, — с горечью проговорил Дон. Лиам же сказал: — Но ведь ты же не стал бы придумывать такие законы? — Нет. — И я бы не стал. И, наверное, еще такие альфы есть. Почему все хорошие альфы не могут собраться и придумать хорошие законы? Дон посмотрел на него — у Лиама уже слипались глаза, он лежал головой на бедре Дона, как на подушке. Лиль и Лори сопели на другом конце дивана. — Могут, наверное, — согласился он. Лиам улыбнулся сквозь сон. Когда он засопел, Дон наклонился и зарылся носом в его макушку. От Лиама классно пахло — ольховыми почками. Он очень походил на Синди внешне, не считая фигуры, но там, где Синди был сплошная мягкость, в Лиаме уже проступали жесткие черты альфы. За три дня он начал неплохо понимать в шахматах, и Дону приходили разные мысли — о школьных и межшкольных конкурсах, о том, как он будет возить на них своего сына, болеть за него, гордиться им… Помимо шахмат Лиам, конечно, займется каким-нибудь спортом, хотя, наверное, не будет в этом так успешен, как в шахматах. И будет хорошо учиться. Не идеально, потому что Дон не намерен сводить своего сына с ума, заставляя его быть отличником во всем, в каких-то предметах он наверняка будет ни в зуб ногой, но зато в других — блестящим! Стоп. Он действительно только что думал о Лиаме как о своем сыне? Чуть улыбаясь, Дон осторожно снял голову Лиама со своей ноги и уложил его на диван. Потом поднял на руки обеих омежек одновременно и отнес их наверх, в спальню. Спустился за Лиамом, отнес и его. Пока они шли, Лиам спросил сонно: — А ты придешь к нам спать? — К вам? — переспросил Дон, удивленный. — Ммм… — отозвался Лиам. — Ты же в кабинете спишь. А ты приходи к нам. У нас много места. — Приду, — согласился Дон и крепко прижал Лиама к груди. *** Синди открыл глаза в теплой темноте. Сначала он не понял, что его разбудило, потом сообразил — это скрипнула дверь. Зверь, что ли, подумал он, но тут на край кровати сели, и рука скользнула по Синдиному лицу. Не вполне отдавая себе отчет в своих действиях, Синди прикоснулся к ней губами. Раздался вздох. — Не спишь… — проговорил Дон. Синди хотелось зарыться в его руку, прижаться к ладони щекой и так замереть, вдыхая потрясающий аромат — смесь табака, дорогого хорошего алкоголя и кожи. Но прав у него таких не было. — Сколько времени? — Десять вечера. Охламоны только что угомонились. — Надоели они тебе, да? — спросил Синди, чувствуя себя безмерно виноватым — он тут валяется, а Дон гребется с его детьми, которые, Синди знал, могли быть той еще занозой. — Они замечательные, — сурово проговорил Дон, как будто Синди не имел права ни одного плохого слова о детях сказать. — Лиам вообще чудо. Его нужно отдать в школу. Синди только вздохнул. Это он и сам знал. — Все равно это только со следующего года, — проговорил он. — Не обязательно, — возразил Дон. — Можно договориться, чтобы его взяли в ближайшее время, а пропущенную программу он нагонит с репетитором. Синди пристально посмотрел на него. — Репетитор — это дорого… — Не разорюсь, — отрезал Дон. Он был странный, подумал Синди — взбудораженный, полный энергии, словно придумал что-то классное и рвался делать это. Синди открыл было рот, чтобы спросить, что происходит, но Дон перебил его: — Ты как себя чувствуешь? — Хорошо, — проговорил Синди — это было правдой. От жуткой боли, что терзала его три дня, осталось ноющее чувство в животе и слабость, но по сравнению с тем, что было, он ощущал себя поистине живым. — Наверное, уже сможешь встать завтра? — спросил Дон. Синди кивнул. — Отлично! — Дон расплылся в улыбке. — Я завтра с утра позвоню домработнице, а то у нас даже чистой посуды не осталось, и еда закончилась. И надо будет съездить за продуктами. Нет, — проговорил он, когда Синди открыл было рот, — ты никуда не поедешь. Я думаю, тебе нужна еще пара дней, чтобы оклематься. И я хочу завтра забрать Тима. Ты, наверное, соскучился уже по нему? Синди молча улыбнулся, чувствуя, что если откроет сейчас рот, чтобы что-то сказать, немедленно разревется. — А его тебе отдадут? — спросил он, когда понял, что может справиться с собой. — Посмотрим, — пожал плечами Дон. — Если что, вернусь за тобой. — Он снова улыбнулся. — Но в машину и из машины буду носить на руках. — Ты не сможешь нести на руках одновременно меня и Тима. — Спорим? Синди тихонько рассмеялся. К счастью, это не вызвало новый приступ боли. Похоже, ему действительно стало лучше. — Но там ведь до сих пор холодно? — Холодно, — кивнул Дон. — Но на машине можно. Снежные заносы устранили, к счастью. Ну, если ночью не разбушуется метель, конечно. После паузы Синди наконец признался: — Я тогда, когда уходил, взял кое-какие вещи с чердака и отнес их знакомым… Он не спрашивал на это разрешения и всерьез опасался, как может отреагировать Дон. Он и им-то поначалу неохотно помогал. Видимо, он был из тех, кто считает, что человек может со всем справиться сам, и нечего баловать людей чрезмерной помощью. В общем-то Синди был с ним согласен. Но все же… Теплые руки обняли его, широкие ладони легли на спину и прижали к твердому мускулистому телу, и Синди только поразился, как он, с оборванной течкой и покореженным из-за этого организмом, все еще отмечает такие вещи. — Ты молодец, — серьезно проговорил Дон. — Ты, может, жизнь кому-то спас. Очень много народу погибает сейчас на улице, Синди. Синди кивнул и сморгнул слезы. Сколько-то друзей он не досчитается, когда вернется? — Так, ладно, — Дон отстранил его и сел рядом. — В общем, завтра ждем тебя за завтраком. И, Синди… у меня к тебе разговор будет. Серьезный. Сердце Синди ухнуло в пятки. Серьезный разговор? О чем? Дон так хорошо отзывается о Лиаме… может, он хочет забрать его? Что-то внутри заныло. Как он расстанется со своим любимым мальчиком? И как он может поступить по-другому? — Синди! — воскликнул Дон, явно заметив выражение его лица. — Ну что ты, в самом деле? Все будет хорошо, правда, обещаю. Все, ничего плохого больше не произойдет. — Он снова обнял его. — Спи давай. Завтра все обсудим. Синди кивнул и, повинуясь рукам Дона, послушно улегся на кровать. Дон устроился рядом с ним. — Я полежу с тобой, пока ты не заснешь, хорошо? — Спасибо, — прошептал Синди. — А потом я обещал Лиаму, что приду к ним, — в голосе Дона звучала улыбка. — Ты же не против? Синди качнул головой — он знал, что в темноте Дон не увидит его движения, но почувствует. Он абсолютно не был против. Он знал глубоким внутренним чутьем, что Дон не причинит его детям ни малейшего вреда. Это было даже не доверие — это было ошеломительное ощущение правильности. Он был в правильном месте, в правильных руках, с правильным человеком. Уже засыпая, Синди подумал, что такое чувство, наверное, испытывают дети на руках у своих взрослых. Он спал долго и крепко, но когда он проснулся — теплым клубком под одеялом, с чувством такого комфорта и покоя, что даже думать не хотелось — еще было темно. Откуда-то доносилась навязчивая мелодия. Синди нырнул под одеяло и попытался натянуть на уши подушку. В полусне ему показалось, что кто-то прошел по коридору, потом он услышал голос — без сомнения, Донов. Этот голос звучал не хуже колыбельной, и Синди почувствовал, что снова уплывает… Пока его осторожно не потрясли за плечо, позвав по имени. Синди открыл глаза. Над ним склонился Дон. — Синди, — проговорил он напряженно, — нам надо ехать в больницу. Синди резко сел и поморщился — все-таки для таких движений боль еще не совсем прошла. — Что случилось?! — Тим в реанимации опять… и там нужно наше присутствие. Поехали. Синди даже не переоделся из пижамы, да и Дон не настаивал — видимо, искать одежду было слишком долго. Он полагал, что им придется взять детей с собой, но Дон скрылся в гостевой спальне и вышел оттуда через минуту со словами: — С ними все будет в порядке. Он сам обул Синди в те ботинки, которые Синди нашел на чердаке, и почти засунул его в куртку. Потом, не говоря ни слова, подхватил на руки и понес в гараж. Тут было прохладнее, чем в доме, но все же не холодно. Дон посадил Синди в машину, завел ее. Через минуту они уже неслись по пустынной улице, которую заметала поземка. В приемном отделении было непривычно пусто. В одном из зеркал на стене Синди поймал свое отражение — тощий, бледный, с синими кругами под глазами, ни дать ни взять жертва наркотиков. Медсестра на регистрации — не Хлоя, совсем юная девушка, — явно подумала то же самое — она окинула Синди недобрым взглядом, но пропустила их. У двери в реанимацию им пришлось провести не меньше двадцати минут. Наконец из дверей показался врач — слишком, на взгляд Синди, молодой для того, чтобы быть хорошим, но, видимо, в ночи тут просто других не было. — Вы родители? — спросил он. — Да, — за Синди ответил Дон. — Что случилось? — Мальчик на аппарате искусственного дыхания, — проговорил врач. — Легкие отказали полностью. Ему нужна операция по пересадке. Он стоит в очереди? Синди покачал головой. Он кусал губы, чтобы не начать кричать. Искусственное дыхание? Он даже думать не хотел, сколько это стоит. Операция? Вообще нереально. — Есть у него страховка? — теперь голос врача звучал так, словно ему было неудобно. — Вам должны были позвонить… — он посмотрел на Дона, явно ощущая в нем главного. Ладонь Дона успокаивающе легла на плечо Синди. — У него нет страховки, но это не проблема, — проговорил он. — Аппарат мы оплатим. И операцию тоже. Доктор, что нам нужно, чтобы поставить его в очередь? — Можно его увидеть? — спросил Синди, перебивая Дона. Ладонь нежно прошлась по его плечу, словно Дон извинялся — за что, господи боже, за что он мог извиняться?! Это Синди должен будет извиняться перед ним до конца своих дней! — Сейчас вас отведут, — проговорил доктор, который после слов Дона об оплате словно расслабился. Вышла медсестра, и доктор перепоручил Синди ей. Она отвела его в палату — Тим лежал в маленькой кроватке, весь, как показалось Синди, опутанный проводами, с толстыми шнурами, вылезающими из крошечного носа, с трубкой, торчащей изо рта. Это выглядело так ужасно, что хотелось повыдирать все это к чертям, схватить своего малыша на руки и утащить его как можно дальше — если бы Синди не понимал, что так попросту убьет своего ребенка. Он осторожно погладил лысую головку — здесь, в клинике, Тима обрили. — Все будет хорошо, — раздался за спиной ласковый голос Дона. Синди не ответил — его душили слезы, он почти не видел Тима за мутной пеленой. — Это я виноват. Я должен был… не знаю… что-то придумать… подкинуть его на крыльцо кому-нибудь… не совсем же люди жестоки… — Ну что ты, Синди? — Дон обнял его и притянул к себе. — Ты делал что мог. Если бы ты его подкинул на крыльцо, его бы отдали в приют, и он был бы уже мертв. Все будет хорошо, — он отстранил Синди от себя и осторожно вытер ему слезы. — Доктор этот просто герой. Он подключил Тима к аппарату еще до звонка мне. Скорее всего, спас ему жизнь. Слезы хлынули из глаз Синди и вовсе неудержимым потоком. Дон вздохнул с легким раздражением. — Синди, ну перестань! Все будет хорошо, честное слово. Мы поставим его в очередь, продвинем поближе. Все будет прекрасно, он будет жив и здоров. Ну, может, никогда не станет бегуном на длинные дистанции или трубачом… Синди рассмеялся сквозь слезы, и Дон тоже улыбнулся. — Ты побудь тут еще, — сказал он. — Мне нужно выписать чек. Я вернусь скоро. Он ушел, а Синди присел рядом с кроваткой и взял крошечную руку Тима в свою. Его малыш всегда был меньше, чем полагалось по возрасту — вот и сейчас он выглядел не годовалым ребенком, которому бы уже начинать ходить полагалось, а словно несколько месяцев назад родился. Когда же он родился… Синди до сих пор не мог перестать благодарить небеса, что все же решил рожать в больнице, невзирая на страх, что малыша тут же заберут. Тим не дышал, и Синди не мог думать ни о чем, пока его сына попросту вынуждали жить. Никто его, конечно, не забрал — кому был нужен больной омежий детеныш? Много раз за прошедший год Синди посещала невольная мысль, что, может, лучше бы он дал Тиму умереть сразу после рождения. Но он не мог. При всей рациональности мысли, что дальнейшая жизнь принесет Тиму только еще больше страданий, Синди не мог думать всерьез — вернее, ощущать всерьез, — что лучше бы он дал сыну умереть. Кто же знал, что все так обернется? Синди до сих пор никак не мог поверить, что все происходящее не снится ему. Да он готов испытывать ту боль, что переживал эти три дня, до конца жизни, если это будет значить, что с его детьми все будет хорошо. — Не переживайте, все будет замечательно, — проговорил кто-то за спиной, и Синди, обернувшись, увидел того самого молодого доктора. Тот смотрел на него ласково, почти нежно. Синди провел рукой по глазам — ему не нравилось, что кто-то видит его слезы. Дон был исключением. — У нас хорошая база доноров, — продолжал тем временем доктор. — И хирурги очень хорошие. Ваш малыш выкарабкается. — Спасибо, — улыбнулся Синди. — Дон сказал, вы спасли ему жизнь. Спасибо. — Моя работа, — врач улыбнулся, потом осторожно взял ладонь Синди в свои. — Правда, не волнуйтесь. И аппарат этот очень хороший, он будет в порядке. Как зовут вашего малыша, кстати? — Тим. — Кхм, — прозвучало от двери. Там стоял Дон, и при виде его врач немедленно выпустил руку Синди. — Синди, надо идти. Тим тут под присмотром, а у нас там банда, если помнишь. Слова его были вроде бы шутливы, но говорил он их странным сухим, почти злым тоном. Синди напрягся. — Да, — кивнул он, — да, конечно. Он повернулся к Тиму, снова сжал его ручку и поцеловал сына в лоб. Потом пошел следом за Доном. Перед выходом на улицу Дон снова поднял его на руки, хотя Синди чувствовал себя вполне сносно, во всяком случае, ходить сам мог. Однако никто его мнения особо не спрашивал. Его усадили в машину, пристегнули, и только после этого Дон сел сам. Он завел машину, заблокировал двери, но трогаться не спешил. — Синди, — заговорил он наконец, — есть небольшая проблема. Сердце ухнуло в пятки, Синди уставился на Дона во все глаза. — Что случилось? — У Тима нет документов, — проговорил Дон. — И у тебя нет документального подтверждения, что ты на самом деле его отец. Сегодня это прокатило, мы имели дело с врачом, а они не сильны в административных делах и, как правило, верят тем, кто называет себя родителями. Но дальше будут проблемы. Нам нужно ставить его в очередь, для этого понадобится куча документов, в том числе разнообразные справки о доходах и так далее. Никто не станет лечить его, если не будет уверен, что лечение будет оплачено. — И что делать? — спросил Синди, бледнея. — Я же их не регистрировал! — Вот именно, — сказал Дон. — На самом деле, я могу поднять кое-какие связи, чтобы тебе в кратчайшие сроки сделали все документы. Я так и так собирался это делать, иначе Лиама не получится отдать в школу, просто не думал, что вопрос встанет так срочно. Но проблема не только в этом. Как я уже говорил, понадобятся разнообразные справки о доходах, да и вообще, лечить ребенка одинокого омеги вряд ли будут. — Но… — проговорил Синди, не уверенный, что понимает, что хочет сказать Дон. — Ты говорил, я смогу пойти на работу… — Я хочу на тебе жениться. Синди услышал слова, но не понял их смысла. Это было последнее, что он ожидал услышать вообще когда-то в своей жизни. Зачем? Он едва не спросил это вслух. Если Дон хотел его трахнуть, ему не надо было для этого жениться. — Если мы поженимся, — продолжал Дон, явно слегка напрягшийся из-за молчания Синди, — ты больше не будешь одинокой омегой. А у меня достаточно средств, чтобы вылечить Тима. Синди смотрел ему в лицо не отрываясь. Он не понимал. Он просто не понимал. — Что ты молчишь? — Дон явно силился улыбнуться. — Синди, что?.. — Зачем? — проговорил наконец Синди — он даже моргать не мог, в таком он был шоке, нет, это все не может быть правдой, он действительно спит, и проснется в своих коробках, и Тим будет кашлять и каждый день приближаться к смерти. — Ты… я же… ты же можешь… кого угодно… Дон вздохнул. — Синди, ну, а что ты мне прикажешь делать? Я уже встрял в вас всех по самые уши, что мне, сделать вид, что Тим не имеет ко мне отношения, что Лиам не имеет ко мне отношения, что ты не имеешь? Ты сожрал какую-то дрянь, чтобы меня защитить, Синди. А я даже не жертвую ничем. Скорее наоборот. Синди заплакал. Нет, он заревел, как маленький ребенок, размазывая слезы по щекам, он плакал одновременно от остаточной боли, все еще терзающей его тело, от ужаса за Тима, от облегчения, что он не будет больше биться один, но главное, от чувства чудовищной, непомерной вины перед этим чудесным человеком. Его сгребли в объятия, притянули к себе, уткнули в плечо, он дышал запахом Дона и не мог надышаться. — Спасибо… — выдавил он из себя наконец, когда смог хоть что-то произнести. — Спасибо… я все сделаю для тебя… что захочешь… можешь просить что захочешь… — Синди! — его оторвали от груди и тряхнули за плечи. — Перестань пытаться со мной расплатиться! Мне хорошо с вами, как ты не понимаешь, глупая твоя голова? Я не делаю тебе никакого одолжения… вообще, может, это ты мне одолжение делаешь. Синди затряс головой, но ничего больше не сказал, только снова уткнулся Дону в плечо. Дон, понятное дело, просто утешал его. Сначала дал денег, потом отвез Тима в больницу, потом забрал к себе домой, сидел с ним, как нянька, возился с его детьми — и он говорит, никакого одолжения? Синди должен будет алтарь ему соорудить. Молиться, во всяком случае, он уже начал.