Прогноз погоды

*** Следующие несколько дней были такими хлопотными, что Дон даже как-то подзабыл про морозы. Морозы — не морозы, а мотаться приходилось. В мэрию — регистрировать детей вместе с Синди, который на вопрос, не против ли он, что Дон будет значиться как отец и у детей будет его фамилия, снова сделал эту свою любимую штуку — уставился широко распахнутыми глазами, совершенно не моргая, как на чудо. Когда он так смотрел, его хотелось сгрести в охапку и начать целовать, пока приоткрытые губы не раскраснеются. Потом мотались в больницу к Тиму, который так и лежал, подключенный к аппарату. Ухаживали за ним, конечно, превосходно — Дон лично об этом позаботился, а во время визита проверил, нет ли где пролежней. Ему пришлось собрать тонну документов и обзвонить пару десятков людей, прежде чем он смог продвинуть Тима максимально близко к началу очереди. Начало очереди также означало, что Тиму могут достаться не просто подходящие легкие, а максимально подходящие, что, конечно, тоже было хорошо. Из больниц они вообще не вылезали. Отвезли Лиама — сделали кучу всевозможных анализов, пока не определили все аллергены, закупились лекарствами и мазями. Отвезли Лиля — записали на курсы физиотерапии, плавание — и опять, конечно, куча таблеток. Отвезли Лори — ему назначили плановую операцию, но не в ближайшее время, потому что, сказали, ребенок еще недостаточного питания, ему нужно набрать вес, чтобы нормально перенести наркоз. — Как это — ребенок недостаточного питания? — ворчал Синди на обратном пути, прижимая к себе изрядно напуганного сына. — Кто так выражается вообще? — Врачи, — улыбнулся Дон. — Это еще цветочки. Лори, детка, все будет хорошо. Ты заснешь, а когда проснешься, у тебя уже ничего не будет болеть. — Честное альфийское? — уныло спросил Лори. — Честное альфийское! — с серьезным лицом ответил Дон. Наконец, они отвезли в клинику самого Синди — к дерматологу. Тот сказал, что ничего страшного, и назначил таблетки и мази. И мыться, конечно. Кроме больницы, была еще школа. Найти школу, куда взяли бы ученика в середине учебного года, и к тому же не умеющего читать и писать, не получилось, но Дон решил, что это и к лучшему. — До осени позанимаешься с репетитором, — сказал он расстроенному Лиаму, — а в сентябре пойдешь в первый класс. Да, ты будешь старше всех, но ты будешь много заниматься, и зимой тебя, может быть, удастся перевести во второй, а в следующем году — уже сразу в третий. А может, если ты будешь все хорошо делать, ты за эти полгода программу первого класса пройдешь, и мы тебя в следующем году сразу во второй отдадим. Что скажешь? Лиам с суровым лицом кивнул. Кажется, он собирался сворачивать горы. Дон собирался нанять для него несколько репетиторов — по разным предметам, но сначала следовало пройти с Лиамом дошкольную программу, так что первое время они учились втроем — Лиам, Лиль и Лори. Быстро, однако, стало понятно, что Лиам сообразительнее братьев и что учить алфавит по кубикам ему скучно, и Дон нанял ему отдельного преподавателя. Но сколько бы он ни делал для детей, еще больше ему хотелось сделать для Синди. Тот странно себя вел — ходил по дому так, словно он тут по-прежнему в гостях, словно ему тут нет места. Даже когда он спал рядом с Доном, казалось, он не был уверен, что имеет право тут находиться. Всякий раз, возвращаясь домой, Дон старался что-нибудь ему привезти — пирожное, заколку для волос, книжку, которая, как ему казалось, должна понравиться Синди, цветы… От каждого подарка лицо Синди на мгновение словно озарялось светом — и тут же снова грустнело, и Дону хотелось начать трясти его, чтобы вытрясти из Синди эту печаль, или вину, или что он там испытывал. Перед свадьбой он купил для них самые простые золотые кольца — не было времени выбирать что-то действительно красивое. Синди носил кольцо исправно, но почему-то только дома — перед выходом на улицу он кольцо снимал. Это задевало Дона, и в конце концов он спросил Синди, почему тот так делает. — А вдруг потеряется? — с искренним удивлениям спросил Синди. — Ну, и… — он смутился. — Чтобы ты не думал… что вдруг я сбегу… с кольцом. — С ума, что ли, сошел? — сердито спросил Дон. — Это твое кольцо! Если вздумаешь сбегать, сбегай уж лучше с ним! И в конце концов он купил другое кольцо — потрясающей красоты, с изящной оправой и множеством маленьких бриллиантов. Он подал Синди лазурную коробочку, когда они были одни в спальне, и Синди, открыв ее, даже не ахнул — просто распахнул рот и, видимо, перестал дышать. — Нравится? — не выдержал наконец Дон. — Я… — выдохнул Синди. — Я… не могу. Дон едва не плюнул с досады. — Чего ты не можешь, Синди? — Я не могу его носить! — Синди поднял на него круглые глаза. — Я положу его к своим вещам, можно? Я не могу его носить…, а если я его потеряю? — Я куплю тебе новое! Но Синди уперся рогом — бережно завернув коробочку в один из шарфиков, что купил для него Дон, он спрятал кольцо в ящик с бельем. Это было одновременно и трогательно, и крайне раздражало — особенно Дон не мог различить эти два чувства, когда заставал Синди с коробочкой в руках, любующимся на свое сокровище. — Ты тот самый маленький дракон из твоей сказки, — сказал он ему однажды. Синди улыбнулся. — Это и есть я, — признался он. Дон выгнул бровь. — Да? Как так? — Ну, я придумывал в детстве, что на самом деле у меня были родители и много братьев и сестер, и что они были очень богатыми и известными людьми, но на них однажды напали в ночи убийцы и всех убили, только я один спрятался. Жуть, конечно, — он снова улыбнулся, — но лучше, чем знать, что твоя мать от тебя отказалась в роддоме. — Слушай, — сказал Дон, — мне нравятся твои сказки. А ты записывать их не пробовал? — Зачем? — спросил Синди. — Ну, можно было бы книжку сказок издать. У тебя их, я так понимаю, много. Может даже, на несколько книжек наберется. Синди заулыбался. — Да я же не умею… как это вообще — записывать? Я же не писатель. — А какая разница между рассказыванием и писанием? — спросил Дон. — Ты же грамотный, книжки читал. И я слышал, как ты рассказываешь. Если это записать, ничего не меняя, получится отличная книжка сказок, — он улыбнулся пришедшей в голову идее. — Напиши такую затравку — что мама-дракониха рассказывает сказки своим драконятам. Синди рассмеялся. А Дон на следующий день привез ему ноутбук. И вот тут Синди не смог сменить выражение восторга на печаль — он гладил серую крышку, открывал ее, водил пальцами по клавишам… Дон показал ему, как пользоваться текстовым редактором, и первый же вечер Синди провел за своей новой игрушкой, шурша клавишами. Дону очень хотелось почитать, что Синди там насочинял, но он решил подождать разрешения. *** Это случилось спустя полтора месяца после свадьбы. Им позвонили рано утром — вернее, Дону позвонили, Синди проснулся от пения его мобильника и сразу понял, что что-то случилось. Дон некоторое время слушал с очень серьезным лицом, потом сказал: — Да. Мы сейчас приедем, — и повесил трубку. — Синди, — проговорил он, — надо ехать в больницу. Кажется, они нашли подходящие легкие для Тима. Мы должны там быть, чтобы подписать разрешение на операцию. Синди почувствовал, что кровь отливает от лица. Он кивнул и начал подниматься с кровати — очень медленно, словно зомби. Дон поймал его в объятия и притянул к себе. — Синди, — проговорил он уверенно и серьезно, — все будет хорошо. Я же уже обещал тебе. Верь мне. Все будет хорошо. Синди кивнул. Ему было так страшно, что даже плакать не получалось. Хотя, если подумать, никогда он от страха не плакал. Пока он одевался, Дон звонил мисс Лопес, чтобы она побыла с детьми, пока их не будет. Впрочем, уехали они, ее не дождавшись — Лиам остался за старшего. В больнице было уже не так пусто и тихо, как когда они приезжали сюда в ту ночь. Но это и понятно — морозы наконец закончились, и весна, хоть и опоздавшая в этом году, все же начала потихоньку вступать в свои права. Они даже уже ходили гулять впятером — в парк, просто по городу, по тем улицам, где ни Синди, ни его дети ни разу в жизни не бывали. Все это сейчас, в преддверии операции, которая еще непонятно чем кончится, словно подернулось серым пеплом. Синди не очень представлял, как будет жить дальше, если Тим умрет. Моя вина, билось в голове, моя вина. Хотя в чем была его вина — он не мог бы сказать. В больнице их встретил врач — не тот, молодой, другой. Он что-то рассказывал про донора, потом про риски. Синди пытался слушать, но в ушах у него стоял странный звон, и если бы он не держался за руку Дона, наверное, давно бы упал. Потом они что-то подписывали. Потом доктор ушел. — Сказали ждать, — Дон ласково гладил Синди по спине. — Сядь, детка. На тебе лица нет. Синди сел, и Дон опустился рядом с ним. Это были неудобные жестковатые больничные стулья для посетителей, но Синди знал, что не смог бы сейчас устроиться комфортно даже в самом удобном кресле. — Ну что ты? — мягко проговорил Дон, приобнимая его за плечи. — Все будет хорошо. Тим молодец. Он у тебя борец. До сих пор боролся и дальше будет. Не волнуйся. Синди не ответил. Странным образом в его голове операция Тима превратилась в некий рубеж. Если он выкарабкается — все будет хорошо. И у них с Доном тоже все будет хорошо. И в дальнейшей жизни. А если нет — значит, нет. Если Тим умрет, значит… значит, Синди всего этого попросту не заслужил. Если Тим умрет — ему самому незачем жить. Это он притащил Тима в этот мир, хотя и знал, что чем дальше, тем более больными будут его дети. Дон позаботится о Лиаме, Лиле и Лори. Теперь Синди был в этом уверен. Внезапно Дон вытащил его из кресла, как куклу, усадил к себе на колени и тряхнул почти что со злостью. — О чем думаешь? — спросил он сердито. — О чем бы ни думал — прекрати! Мне не нравится твое лицо, Синди! В ответ Синди просто ткнулся головой ему в плечо. Он даже говорить не мог. Полтора месяца он спал в постели Дона, будучи его законным мужем, и ни разу Дон не попытался к нему не то что полезть — даже поцеловать. Он даже на свадебной церемонии просто легонько чмокнул его в губы — и все. И Синди не знал, что об этом думать. Он знал, что нравится Дону. И знал, что Дон нравится ему. Но он больше не пытался предложить себя — и не только из соображений, что Дон опять может принять это за благодарность, но и из страха. Дон не был его альфой. Не мог быть. Даже если действительно есть свой альфа для каждого омеги, разве может быть такое совпадение — что вот он, омежка с улицы, встретил истинного своего альфу? Сказки. Он точно знает, что такое сказки — он сам их сочиняет. И когда они трахнутся, это станет окончательно ясно. Все говорят: секс со своим альфой — это настоящий крышеснос. Что, если тут не будет этого крышесноса? Что, если это будет сплошным разочарованием? Синди не хотел такого ни себе, ни Дону. Глупо, конечно. Не могли же они быть супругами без секса вечно. Однажды Дону это надоест. Или еще хуже — у Синди начнется течка, и он не сможет себя контролировать. И тогда вообще все полетит ко всем чертям. Не об этом, не об этом он должен сейчас думать! Там его малыш на операции, его крошечный, худенький, болезненный мальчик…, а он тут переживает, что потеряет свою новую сытую жизнь! Неправда, едва не закричал сам на себя Синди. Я никогда не мечтал об этом, не было у меня фантазий о прекрасном богатом альфе, который решит все мои проблемы. Я хотел жить и работать, растить детей, не биться за каждый час их жизни на земле, за каждый вздох Тима. Все это — спасение с замерзающей улицы, дом, лечение Синди, учителя для Лиама — это было прекрасно, фантастично — и абсолютно, удушающе унизительно. Он не справился. Он ничего не доказал ни себе, ни той женщине, что однажды отказалась от него. Он подвел себя и своих детей. Он даже Дона не сам нашел — это сделал за него Лиам. Синди вцепился в ворот Донова свитера, скорчившись от ощущения вины, собственной никчемности и терзающей его тревоги за Тима. — Ну успокойся, — Дон гладил его по спине, явно уверенный, что это Синди так переживает. — Все будет хорошо. Хочешь, я тебе что-нибудь принесу? Чаю хочешь? И чего-нибудь сладенького? — Да, — проговорил Синди, отрываясь от его плеча. — Да, чаю хочу. Спасибо. Ничего он не хотел, конечно. Просто ему нужно было, чтобы Дон ненадолго ушел. Нужно было подумать. Собраться с мыслями. Когда Дон ушел, Синди сел на его место, оперся локтями в колени, уткнулся лбом в сложенные руки. Под ним были ромбовидные плитки больничного пола, чисто вымытого, но в древних, несмываемых пятнах. Синди подумал отстраненно, что это могла быть кровь. Что же ему делать? Самым напрашивающимся действием был разговор с Доном, но Синди прекрасно понимал, что это будет уловка с его стороны — выслушать Доновы заверения, что все прекрасно, что он счастлив, и на этом успокоиться. Да и разговаривал с ним Дон периодически так, словно все давно решил и даже слегка недоумевал, с чего это Синди счел, что у него есть право голоса. Но если разговор отпадал, то у Синди было два варианта действия: оставить все как есть — и оставить Дона. Первый вариант отпадал просто потому, что Синди не смог бы с собой жить. Второй вариант… у второго варианта были подварианты. Он мог уйти один. Он мог уйти с детьми. И первое, и второе было плохо; и первое, и второе было бы абсолютно эгоистичным актом с его стороны. Но если смотреть с точки зрения детей, то, конечно, лучше будет, если Синди уйдет один. Если смотреть с точки зрения детей, сказал ему внутренний голос, подозрительно похожий на голоса всех знакомых Синди альф одновременно, ты должен проглотить свою неожиданно откуда вылезшую гордость и остаться с Доном. А еще лечь под него и сделать так, чтобы ему было хорошо. И тогда ты проявишь себя как нормальный омега. Тогда ты сделаешь то, что ты должен делать. Да, ядовито сказал голосу Синди, лягу и раздвину ноги. Ты ничем другим и не занимался никогда, ответил внутренний голос. — Успокоился? — спросил над головой Дон. Синди вскинул глаза. Дон стоял над ним с пластиковым стаканчиком и пластиковой же тарелкой. — Вот, поешь. Не плакал? — он провел большим пальцем у Синди под правым глазом. — Молодец какой. — Что ты со мной так разговариваешь, как будто я Лиам? — спросил Синди, невольно улыбаясь ему, хотя от этой нежности и заботы хотелось разрыдаться. — Потому что ты тоже ребенок, — сказал Дон, присаживаясь рядом и отщипывая кусочек от его пирожного. Синди принялся медленно есть. — Я мог бы быть твоим отцом, если так подумать. — Я ни разу не спросил, сколько тебе лет. — Тридцать пять. — Ты был бы очень юным отцом, — задумчиво проговорил Синди. — Ну, не юнее, чем ты, — Дон притянул к себе его голову и чмокнул в макушку. — Вид у тебя… что тебя терзает, Синди? Синди мотнул головой и едва не расплескал чай. — Это из-за Тима, — соврал он. — Все в порядке. Дон все еще продолжал смотреть на него с тревогой, и Синди сделал вид, что очень занят пирожным. В томительном ожидании они провели несколько часов. Дон несколько раз пытался заводить разговор, но хотя Синди и пытался помочь ему и поддержать беседу, она очень быстро сходила на нет. Периодически у Дона звонил телефон, он выходил поговорить, и Синди ему завидовал. Он тоже хотел бы на что-то отвлечься. Через какое-то время он даже волноваться уже не мог. Просто сидел в тупом ожидании хоть чего-нибудь уже. Наконец, спустя сколько-то часов — Синди не был уверен, сколько — появился доктор. Он выглядел помятым и уставшим, но, подходя к Синди и Дону, улыбнулся. — Операция прошла хорошо, — заговорил он прежде, чем они успели задать хотя бы один вопрос. — Ваш малыш должен скоро проснуться. Вы можете пройти к нему, только сначала надо пройти обработку. Синди — они оба поднялись навстречу доктору — пошатнулся и вцепился в Дона. Врач улыбнулся вновь. — Все нормально, — сказал он менее официальным тоном. — Посмотрим еще, конечно, как будет приживаться, но легкие нашли максимально подходящие, так что, скорее всего, все пройдет нормально. Он сейчас в чистой палате. Следуйте за мной. Как они проходили обработку и вообще входили в палату, Синди запомнил плохо. Он пришел более-менее в себя, уже сидя над кроваткой Тима, который тяжело моргал, явно силясь открыть глаза. Когда же он наконец это сделал, взгляд его был обращен к Синди. — Привет, малыш, — проговорил Синди, чувствуя, как наворачиваются на глаза и текут по щекам слезы. Тим, конечно, тоже заплакал, и Синди принялся его утешать, и Тим тыкался лбом ему в грудь, требуя своей любимой еды, но Синди, конечно, покормить его грудью не мог и даже взять на руки не мог. Наконец он начал петь ему песенки, осторожно баюкая малыша прямо в кровати Синди ужасно хотел остаться, пока Тима нельзя будет забрать, но ему объяснили, что это невозможно. Тиму предстояло пережить приживание нового органа, и чем меньше будет рядом с ним источников потенциальной инфекции, тем лучше. Синди может, сказали ему, приходить хоть каждый день, но ненадолго. Тогда Синди хотел просто остаться в больнице, чтобы быть рядом, но тут уж воспротивился Дон. — В этом нет никакого смысла, — заявил он сердито. — Я буду возить тебя хоть три раза в день, если понадобится. А если сам не смогу, отправлю водителя. Или такси тебе вызову. — Не переживайте, — поддержал Дона врач, тоже, понятное дело, альфа — и тоже поглядывающий на Синди с определенным, только альфам присущим выражением в глазах. — С высокой вероятностью процесс пройдет успешно, и ничего плохого не случится. Но если даже и случится — это будет не внезапно. Мы успеем помочь Тиму, а вы успеете приехать. В машине они долго сидели молча. Дон грел мотор и не спешил трогаться. Синди смотрел в окно и смаргивал слезы — как потекли они в палате у Тима, так и не думали останавливаться. — Ты всегда плачешь, когда все хорошо? — спросил Дон. Синди повернулся к нему и увидел, что Дон смотрит на него с удивительной, нежной улыбкой. — Наверное, — Синди улыбнулся и пожал плечами. — Когда все плохо… как-то не до слез. — Разумный подход, — Дон потянулся к нему, обнял за плечи и притянул Синди к себе. — Ну раз так, то плачь. Хотя я бы предпочел, чтобы ты улыбался. — Это следующий этап. — Тогда, видимо, моя задача на ближайшую жизнь — сделать так, чтобы тебе не приходилось переживать ничего такого, из-за чего ты бы потом плакал. Я имею в виду, чтобы не было так — плохо, плохо, а потом резко хорошо. Хочу, чтобы тебе всегда было хорошо. Синди оторвался от его груди и посмотрел Дону в глаза. — Задача на ближайшую жизнь? — повторил он. — Ну, ты мой муж, — легко отозвался Дон. — Это логично. — Дон… В ответ Дон положил пальцы ему на губы. — Нет, Синди. Только не надо разговоров на серьезные темы. Ладно? — Ладно, — покорно согласился Синди. И тогда Дон отнял пальцы от его губы, притянул Синди еще ближе и поцеловал его. Наверное, изначально это задумывалось просто как ободряющий поцелуй. Ничего особенного. Целомудренное прикосновение губ. А потом они оба дернулись друг к другу, Синдины руки оказались у Дона на шее, Доновы — одна в Синдиных волосах, другая на талии, рывок — и Синди очутился у Дона на коленях, руки Дона — у него под курткой, под свитером, под нижней майкой, вот они огладили поясницу, живот, поднялись наверх, проехались по соскам, и Синди, откинувшись на руль и разорвав поцелуй, протяжно застонал. Этот звук отрезвил их обоих. Дон немедленно вытащил руки из-под Синдиной одежды, а Синди отодвинулся как можно дальше, уперевшись спиной в руль. — Извини, — сказали они одновременно. После еще одной короткой паузы Синди заговорил первым: — Ты… вправе… ну… я же твой муж… Дон глубоко вдохнул и резко выдохнул. — А ты вправе хотеть меня или не хотеть. Не то чтобы ты согласился стать моим мужем от большой любви, верно? Синди не знал, верно ли это. Если бы Дон задал ему вопрос, любит ли Синди его, он бы ответил — да, и это было бы правдой…, но насколько верным, насколько правильным было это чувство? Синди не знал. Раньше ему было некого любить, кроме своих детей. Ему не с чем было сравнивать. — Ты мне столько даешь всего, а я тебе… — предпринял Синди еще одну попытку, но Дон тут же перебил: — Еще одно слово об этой твоей мифической благодарности — и я тебя выпорю, Синди, честное слово! Все, поехали домой. Там твои дети, небось, извелись. Они, знаешь ли, тоже беспокоятся о Тиме. Дома их ждали: Лиам, который действительно весь извелся, Лиль и Лори, которые, кажется, не вполне понимали, что происходит, но вели себя тихо, понимая, что творится что-то важное, и мисс Лопес, которая уже была в курсе Тимовых проблем со здоровьем и тоже весьма переживала. — Хвала Господу! — проговорила она, выслушав новости, и истово перекрестилась. — Я приготовила ростбиф. Как чуяла, что у вас будет повод для праздника. Мне кажется, по такому поводу не грех и бутылочку распить, не так ли, мастер Дон? — Абсолютно! — истово согласился Дон. — И вы остаетесь, мисс Лопес. Из духовки достали ростбиф, из бара — вино. Лиаму не налили, хотя он явно жаждал. Дома было тепло, еда была горячей и изумительно вкусной: нежное мясо, молодая картошка, салат, яблочный пирог… Вино же вообще показалось Синди потрясающим, и он с энтузиазмом поддержал Дона, когда тот предложил открыть вторую бутылку. Вино кружило голову, вымывало из нее все тревожные мысли, и жизнь наконец-то показалась Синди прекрасной, легкой и счастливой — сейчас и навсегда впредь. Правда, когда он встал из-за стола, оказалось, что ноги у него заплетаются, и смеющийся Дон вскинул его на руки и потащил наверх. — Неееет, сначала в ванную, — засопротивлялся Синди, когда Дон попытался отнести его в спальню. — Чистюля! — хмыкнул Дон, но подчинился. В ванной он поставил Синди на пол, но того снова повело, и Дону пришлось его поддерживать. — Может, тебе и раздеться помочь? — Может быть, — облизнулся Синди. Дон выглядел просто шикарно. Такой растрепанный, раскрасневшийся от вина, в расстегнутой рубашке. И пах он обалденно. Роскошный, красивый, сильный альфа. Мой альфа — эта мысль ударила в голову не хуже вина. Правда же мой, подумал Синди изумленно. Мы же женаты. У меня есть на него все права. Все сомнения казались сейчас абсолютно ненужными, смешными и нелепыми. Конечно, он хочет Дона, он любит Дона, как может быть по-другому? Конечно, он должен трахнуться с Доном, это самая естественная вещь на свете! Дон потянул Синдину майку через голову, и когда она оказалась на запястьях, Синди закинул руки Дону на шею. — Поймал! — сказал он весело. — И давно! — улыбнулся Дон. Синди потянулся к нему, прикрывая глаза и приоткрывая губы… И на рот ему легла ладонь. — Нет уж, — Дон по-прежнему улыбался, хотя зрачки у него были такие огромные, что почти перекрывали радужку. И Синди стоял достаточно близко для того, чтобы ощущать солидную выпуклость в штанах. — Сначала ты протрезвеешь. Еще не хватало мне пьяного секса. Он сгреб Синди в охапку и прямо в штанах засунул его в ванну. Синди забрыкался, но было уже поздно. — Ай! Ну вот, штаны испорчены. — Новые куплю, — Дон смотрел на него нежно и весело одновременно. — Купайся и иди спать. Я попозже приду. Естественно, его хватило только на то, чтобы стянуть с себя мокрые штаны — после этого Синди вырубился прямо в ванной. *** Он проснулся среди ночи с таким превосходным, прекрасным ощущением собственного тела, что едва не замурлыкал. Он лежал на мягкой постели, под теплым одеялом, в окружении восхитительнейшего запаха в мире, и рядом с ним тихо дышал во сне большой сильный альфа. Каждая клеточка его тела пела восторженную песню. Синди вытянулся на кровати, с удовольствием разминая свое тело, потом перевернулся и подполз ближе к своему альфе. Вблизи запах был еще лучше, такой горячий и сильный, что Синди не удержался и тихонько застонал. Хотелось провести языком по теплой коже, хотелось прикусить ее, хотелось руки на себе… В животе разгорался огонь, ноги слабели, и он ощутил знакомую влагу между ягодиц. Это отрезвило Синди не хуже ледяной воды в лицо. Течка! У него течка! Он должен немедленно убраться отсюда. В идеале — добраться до той экспериментальной клиники, и пусть выдадут ему еще таблеток, и плевать, три дня ничто по сравнению с остатком дней в стыде. В неидеальном варианте он просто найдет кого-то, кто трахнет его. А потом — если снова залетит — соберет в кулак то, что у нормальных людей зовется волей, и сделает аборт. Стараясь двигаться как можно тише, Синди вылез из кровати и принялся одеваться. Это было сложно. Собственное тело предавало его, оно рвалось назад, в тепло, в уют, к вожделенному альфе, оно кричало от том, как хочет отдаться. Но Синди был непоколебим. Он не позволит этому произойти. Он не надругается над Доном подобным образом. В холле он спешно влез в ботинки и куртку, потом осторожно, чтобы не звякнуть дверным колокольчиком, вышел за дверь. И замер, и едва не повернул обратно. На улице сплошной стеной лил дождь. Что ж, так ему и надо. За свою слабость, за дурость. Нечего было целоваться с Доном в машине — или надо было уже в тот момент все сообразить и вместо того чтобы напиваться, сбежать еще вечером. Слабохарактерный идиот, вот он кто. Стиснув зубы, Синди накинул на голову капюшон и шагнул под дождь. Куртка намокла почти моментально — она была заточена под холод, а не под ливни. Синди побежал, но толку от этого не было никакого — ни автобусов, ни такси в глухой ночи в тихом пригороде не водились, а редкие машины даже и не думали останавливаться. Правильно, какой нормальный человек будет шляться в ночи в дождь в этих местах? Наркоман или маньяк, никак иначе. Впереди показались поблескивающие в редком свете уличных фонарей древесные стволы. Через дорогу от Синди за невысокой оградой лежал парк. Синди устремился туда в надежде набрести на какую-нибудь беседку, чтобы укрыться от дождя, или на худой конец спрятаться под деревом. Ему повезло — так он решил, когда увидел вперед небольшой светлый силуэт. Он рванул туда — это действительно была беседка, с целой даже крышей, но едва только ступив внутрь, Синди сразу понял, что нисколько ему не повезло. Скорее даже наоборот. Он не один пытался найти укрытие от дождя. — Заходи, что стоишь, — проговорил голос, вполне дружелюбный, без тени угрозы, и говорящий поднялся со скамьи — высокий, рослый альфа. — Гэри, у нас… И он осекся, и даже в полутьме Синди увидел, что ноздри у него дрогнули. Тут же поднялся второй — и тоже с шумом втянул воздух. — Смотри-ка… — проговорил он тихо и вкрадчиво. — Иди-ка сюда, крошка. Синди попробовал было рвануться прочь, но ноги словно к полу приросли. Тот, что заговорил первым, оказался вдруг очень близко и потянул куртку с Синдиных плеч. — Да ты мокрый совсем, — почти прорычал он в Синдино ухо. — И замерз. Давай-ка мы тебя согреем… — И посушим, — подхватил тот, что звался Гэри, подходя вплотную к Синди спереди. — А ты везде мокрый, а, крошка? Он сунул руки под Синдин пижамный верх и сжал пальцами грудь. Руки второго уже вовсю шарили в Синдиных штанах, пальцы лезли в задницу. — Черт, Гэри, он такой мокрый! — проговорил возбужденный голос над самым ухом. — Я щас просто взорвусь… Тело предало Синди. Оно горело в чужих руках — в неправильных руках, он ощущал это каждой клеткой, это было совсем не то, что он испытывал, просто лежа рядом с Доном, не было песни, не было захватывающего душу восторга…, но все же это было лучше, чем ничего. Он просто сдастся тут, и все. Пусть делают что хотят. Бывало и хуже. На нем уже не было одежды — сняли ее или порвали, Синди не понял. Он уже сидел на полу на коленях, безымянный пыхтел у него за спиной, шаря пальцами в заднице Синди, Гэри тискал грудь, облизывал ее и шею, потом вдруг прихватил зубами кожу. — Блядь, Джонни, ты как хочешь, а я первый! — Совсем охуел? Я его первый увидел! — Я хочу цапнуть эту сучку! Вынь пальцы из его жопы и отвали. Вон, в горло ему сунь, если неймется. Его толкнули в спину и поставили на четвереньки, потом дернула за бедра сзади, чтобы задрать задницу повыше. — Сладкая сучка… — бормотал Гэри за спиной. — Джонни, гондоны есть? — Да забей, все равно порвется, — Джонни оказался у Синдиного лица и дернул его за подбородок. — Рот открой! Синди открыл рот и закрыл глаза. Не в первый раз. Не в первый. Ему даже не делали больно. Ему и не будет больно, он мокрый и давно уже разъебанный, впору полотенцем оборачиваться. И это он думал предложить Дону? Смешно… Наивный, смешной идиот. В этот момент он понял, что умеет плакать не только от радости. Потом он ощутил, как что-то большое упирается в его вход. И понял, что уже даже не возбужден больше. Он не хотел этого! Не хотел других рук, других членов, он хотел Дона! Неужели Дон действительно его истинный альфа? Надо было оказаться в чужих руках, чтобы понять это… Он не мог — он дернулся прочь и тут же получил два хлестких удара — по заднице и по лицу. — Охуел, сука?! Я почти вставил! — Да блядь, Гэри, давай уже, у меня щас шары лопнут! И тут раздался рык — жуткий, низкий звук, словно огромный хищник, оскорбленный нашествием на его территорию, собирался атаковать их. Никто не успел ничего сделать — первым ударом смело Гэри, Синди услышал хруст и нечеловеческий вопль боли. Следующий удар пришелся по лицу Джонни — у того закатились глаза, и он рухнул ничком. Синди вздернули в воздух и бросили на твердое, широкое, теплое плечо. Он почуял запах — алкоголь, табак, кожа, — а в следующее мгновение Дон шагнул к распростертому на полу беседки Джонни, занося ногу. — Нет, нет, Дон, пожалуйста! — Синди извернулся в его руках, соскользнул с плеча, едва не свалившись, но Дон удержал его, прижимая к груди. Синди положил руки ему на щеки. — Не надо никого убивать, пожалуйста, Дон! Несколько мгновений Дон выглядел так, как будто не слышит Синди. Потом что-то прояснилось в его глазах… И в следующее мгновение Синди оказался на животе на скамейке, и Дон навалился на него сверху. И мир вокруг Синди взлетел на воздух. *** Дон проснулся от запаха. Мгновение он просто лежал, соображая, как такое вообще возможно. Потом что-то сдвинулось в его сознании. Он знал этот запах — это был хороший запах, его родной, нужный ему, без которого он дальше жить не сможет, а раньше жил наполовину. Это был запах Синди. А самого Синди рядом не было. Дон вскочил на ноги. Синди ушел, но совсем недавно — запах его все еще был силен. Его нужно было найти, это было жизненно необходимо. Дон вылетел из комнаты, сбежал вниз по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, и выскочил на улицу. Дождь лил стеной, но он едва это отметил. Запах был здесь, след его, и Дон рванул по этому следу, как заправская гончая. Он летел без дороги, через кусты и изгороди, не замечая дождя, того, что бос и одет только в пижаму. Он и человеком-то себя не ощущал — словно волк-оборотень, в полнолуние принявший звериную форму. Только перед парком он замер на мгновение. Запах Синди был тут, но не только он — Дон чувствовал другие, посторонние, чужие, они посягали на то, что принадлежало ему! Низко зарычав, он кинулся туда, откуда запах шел сильнее всего. Он убил бы их, голыми руками бы рвал им глотки и ломал кости в их телах, если бы не руки на лице и нежный, уговаривающий голос. Синди был его — он отвоевал свое, забрал у врагов, и все остальное теперь не имело значения. Покрыть. Пометить. Чтобы никто никогда не смел даже глаз поднять. *** Не было ни нежности, ни поцелуев, ни прелюдий, ничего этого, и ничего не было нужно. Синди выгибался, как кошка, царапая скамейку, пока в него входили — медленно, тщательно, но не потому что жалели — потому что он должен был почувствовать каждый сантиметр, ощутить, кому он принадлежит. И он выл, и прогибался, подставляя задницу, и когда наконец в него вставили до конца, он ощутил, как его альфа прижимается грудью к его спине и сорванно дышит в ухо. — Мой… — раздался хриплый голос. — Да… — выдохнул Синди. Дон рыкнул, сгреб его бедра и начал двигаться — сначала плавно, медленно, но постепенно темп нарастал, и жжение становилось все сильнее, и Синди чувствовал это — как его раздвигают, распирают изнутри, как его заполняют, до конца, без остатка, как тесно его альфе в нем, так тесно, словно до этого дня Синди был невинен, — и какая это правильная теснота. Синди начал кричать. Его жгло изнутри, огонь шел от того места, куда неустанно бился член Дона, плавил каждую кость, поднимался к горлу, заполнял рот, глаза, голову, и от этого не было иного спасения, кроме Дона. Как Синди хотел его! Дон трахал его, а он хотел, словно это была всего лишь прелюдия, и они просто целовались. Ему были нужны руки по всему телу, член в заднице, член во рту — и только Дона, больше никого, никогда больше, не нужно! И когда Синди уже казалось, что больше он не выдержит, что он сгорит прямо здесь, в руках Дона, на его члене — он почувствовал, как растет ощущение заполненности, как разворачивается узел, и как Дон вторгается в него теперь действительно до самого конца, стирая всякую грань между ними. Он не мог больше кричать. Он не мог больше держаться на руках и ногах, но тут Дон подхватил его под бедра поудобнее и словно натянул на себя — и больше не отпускал. И двигался, двигался — так глубоко в Синди, как, казалось, и невозможно войти, и вплотную — грудь к спине, тяжелое дыхание в шею… А потом на шее Синди сомкнулись зубы, пропарывая кожу. И Синди забился, крича, в накатывающих волнах боли и оргазма — одна за другой они накрывали его, омывая, вымывая страх, стыд, вину, гордость, все, кроме чистого животного существа омеги, которое не хотело ничего иного, кроме как никогда не покидать рук своего альфы. Прошло несколько минут. Может быть, десять. А может, тридцать. Синди не был уверен. Он вообще теперь был уверен только в одной вещи. По крыше беседки стучал дождь. Они были одни. — Синди… — Нет. — Что — нет? — Не извиняйся. — Не собирался. Ты — мой, Синди. — Да. Я твой. Ты мой. Очень хотелось лежать так вечно. Но Синди понимал, что скоро они начнут замерзать. Не говоря уж о том, что тут их может замести полиция. — Кажется, я могу выйти, — проговорил Дон и отстранился. Синди не сдержал разочарованного вздоха, когда самый лучший член в его жизни покинул его, и Дон фыркнул. — Это ненадолго, обещаю тебе. Синди перевернулся и посмотрел Дону в лицо. У него было ощущение, что он видит этого человека впервые. Как он мог быть таким идиотом? Как он мог не понять то, что было очевидно? — Ты мой альфа, — проговорил Синди и сам услышал изумление в своем голосе. — Я думал… я думал, это сказки. — Я тоже, — проговорил Дон — он, оказывается, смотрел на Синди не с меньшим изумлением. — Потрясающе… Так они лежали еще сколько-то времени, разглядывая друг друга, безотчетно очерчивая пальцами контуры лиц, лаская губы, веки, надбровные дуги… Дон опомнился первым. — Синди, надо возвращаться. Тут зверски холодно. Только тут Синди заметил, что на Доне нет ничего, кроме пижамы, которую он, кстати сказать, даже не снял. Одежда Синди в совершенно непотребном виде кучей валялась на полу беседки, и он ахнул от огорчения. — Моя пижама! — Боже, Синди, я куплю тебе новую! — в голосе Дона звучал смех. — Только вот как ты сейчас…, а где эти, кстати? В голосе его снова зазвучал рык, и Синди поспешно положил ладонь ему на локоть. — Уползли зализывать раны. Они тебе не соперники. Он определенно сказал правильную вещь, потому что Дон словно на мгновение стал еще выше ростом. Потом он поднял Синдину мокрую куртку. — Придется пока нацепить на тебя это, — сказал он. — Не потащу же я тебя голым. А Синди подумал, что он бы совершенно не возражал. Но и Дона он понимал — тот явно не хотел, чтобы какие-то случайные прохожие могли увидеть его омегу.