Теплые вечера

      Набегалась — это не то слово. Сегодня я наносилась по дому и наползалась по полу в прихожей, собирая за кем-то особенно ловким рассыпанные канцелярские кнопки. Из-под входной двери дуло, сверху, из башни, из проявочной, тоже сильно тянуло ветром. Два этих потока сталкивались у подножия лестницы и вглубь прихожей не слишком распространялись. Но все равно, к тому времени, как я набрала добрых полсотни кнопочек, успела изрядно промерзнуть и испачкать колени пылью. Но сейчас я довольно скакала по лестнице из своей комнаты, вооружившись всем необходимым.       Я заглянула в гостиную.       — Джим?       Джим, задремавший в странной позе в кресле, не отозвался. На простывшего доктора жалко было смотреть: тот еще ворон, лохматый, худой, бледный, с покрасневшим носом. Камин постепенно угасал, так что просторная гостиная теряла теплую атмосферу. Видимо, испытаний здесь давно никто не проходил. Я свалила свою охапку на диван и взялась помешивать догорающие дрова, чтобы подбросить новых. От шума Джим вздрогнул и проснулся, растерянно озираясь по сторонам.       — Привет. Уже вечер? — спросил он слегка осипшим голосом, то ли от простуды, то ли ото сна.       — Привет. Глубокий вечер.       Доктор потянулся, но закашлялся, и стало понятно: утреннее легкое недомогание явно перетекало в болезнь. Я разожгла камин теплее, подошла к нему и потрогала бледный лоб.       — По-моему, ты горячий. Есть у тебя градусник, или мне еще побегать поискать?       Джим усмехнулся, пытаясь понять, шучу ли я насчет поисков термометра.       — Есть, там, в аптечке. Да ну, ерунда, — отмахнулся он, когда я вернулась с аптечкой в руках, — в конце концов, я сам здесь врач.       — Только не сам себе, — строго сказала я, — если хочешь, натравлю на тебя Дженни.       — Не стоит беспокоить ее по пустякам, — быстро ответил Джим, принимая градусник, — я не хочу под ее контролем, как Джек, сидеть под тремя одеялами с ногами в тазике из-за легкой простуды.       Мне стало смешно, стоило припомнить ту картину. Джека в тот раз действительно сильно знобило.       — Между прочим, ты тогда против таких действий не возражал.       — Вполне уместное лечение.       Градусник показал 37,5. Джим мягко улыбнулся.       — Ничего страшного, наверное, поймал сквозняк.       В гостиной, по мере разгорания пламени, становилось теплее, но всегда теплые руки Джима, когда он вернул мне термометр, оказались холодными. Я цокнула языком. Пока весь дом старается укутаться потеплее, доктор беспечно надеется на защиту тонкой вязаной жилетки.       — Где у тебя зажигалка? — я беглым взглядом обшарила стол, где громоздились подставки и склянки.       — В кармане, — доктор сунул руку в карман брюк и с удивлением протянул мне серебристую зажигалку, которую использовал для розжига спиртовки. Конечно, так делать было неправильно, и он часто обжигал пальцы, но спички из гостиной постоянно кто-то утаскивал, — Зачем тебе?       Маленькое пламя лизнуло мои пальцы, но я быстро отдернула руку.       — Замерз?       Джим потер ладони друг о друга, поднял голову и признался:        — Да.       Красный клетчатый плед, моя гордость, отрытый моими стараниями в заброшенной комнате, заботливо лег на плечи доктора. Я любила зимой укутаться в него и только потом лезть под одеяло — так спать было тепло и уютно. И я готова была пожертвовать его Джиму, а себе отыскать что-то еще, может быть, в спальне.       — Двигайся к огню. Будем греться.       Джим странно на меня посмотрел, но все же встал, перетащил к огню свое кресло и развернул к камину второе. Я уже залила личный запас кофе водой в большой медной джезве и поставила на спиртовку. Джим откашлялся и хотел что-то сказать, но я шутливо его перебила:        — Горчичников у нас нет, даже не надейся. Но запросто можем натереть тебе грудь горчицей. Можно даже горчичной пастой!       За моей спиной резко оборвался скрип движимых кресел. Я обернулась и с трудом подавила желание расхохотаться: Джим смотрел на меня невероятно серьезно.       — Пообещай мне, что никогда не станешь так делать, потому что ожог можно получить нешуточный.       Я постаралась сделать такое же серьезное лицо и пообещала. Кофе медленно грелся, постепенно чернея. Доктор дернул плечами и плотнее закутался в мой плед.       — Кофе?       — Чаем Дженни тебя напоить еще успеет. А я хочу прогреть тебя изнутри. Где твоя кружка?       Свою белую металлическую кружку с надколотой эмалью я захватила с кухни, когда лазила по ящикам в поисках нужных приправ. Джим махнул рукой куда-то в сторону шкафа. Я увидела на полке аккуратно перевернутую вверх дном красную кружку — чтобы не пылилась изнутри.       Камин тихо потрескивал, мягко освещая теплым светом половину комнаты. Через дверь иногда доносились шаги в коридоре, но в гостиную никто не заглядывал. Джим, сидя в кресле спиной ко мне, повернулся и внимательно наблюдал за тем, как я суечусь в темноте.       — Что это ты там химичишь? — с подозрением спросил он, когда я бросила в закипающий кофе две палочки гвоздики.       — Согревающий кофе. Любую хворь прогонит.       Я с огромной осторожностью бросила на дно его чашки несколько крупиц красного жгучего перца. Мелодично постукивая ложечкой о медные бока турки, я сняла гущу и переложила в свою кружку. Сломавшаяся пробка кофе тут же заполнилась пенкой и распространила по комнате тонкий аромат гвоздики. Осталось снять, подождать немного, вскипятить снова — и можно разливать. Я зашуршала специями.       Джим уже немного пригрелся у камина, когда я протянула ему горячую красную чашку кофе. Проигнорировав заботливо развернутое к огню второе кресло, я стащила покрывало с дивана и устроилась прямо на полу, едва не расплескав на себя напиток.       — Спасибо, — поблагодарил доктор, с неодобрением глядя на мою возню у себя под ногами, — а теперь расскажи, что там? Пахнет интересно.       — Гвоздика, ваниль и красный перец.       Джим поднял темную бровь, заправляя за ухо волосы и осторожно вдыхая аромат кофе.       — Красный перец?       — Да. По-хорошему, туда еще добавляется ложечка виски, но чего нет, того нет, — я извиняясь развела руками, снова едва не облившись горячим. Доктор опасливо проводил взглядом мою чашку, и я поставила ее на пол возле себя. От греха подальше; на правом бедре до сих пор красуется почти незаметный след от ожога — несколько лет назад, еще дома, я уже опрокинула на себя кипящий кофе.       Джим обхватил кружку ладонями через плед, чтобы не обжечься. Дрова в камине рассыпались, и я, потянувшись за кочергой, поворошила их.       — Надо пить, когда остынет совсем-совсем чуть-чуть, пока горячий, тогда перец не чувствуется почти.       — Странное сочетание, — заметил доктор, — ваниль с перцем.       Я улыбнулась.       — Оно теплое, — я отпила кофе и вдруг сообразила, — я книгу принесла! Давай почитаем?       — А если кто-нибудь придет пройти испытание ночью? — Джим с сомнением покосился на дверь, — Мы можем помешать.       — Я собственноручно запущу статуэткой птицы в первого же, кому мы помешаем, — пообещала я.       Джим усмехнулся и покачал головой, но возражать не стал.       — Что ты принесла?       Я показала ему книгу в красивой обложке. Довольно объемное издание, совсем не зачитанное, даже едва ли много раз открывавшееся, несмотря на год издания — 1971. Я листала его накануне: полное собрание. Джим отставил чашку на подлокотник и потянулся за книгой.       — Муми-тролль? — уголки его губ насмешливо поползли вверх, — Ты серьезно? Где ты ее взяла?       — Да, серьезно. В детской нашла. Но она, кажется, вообще еще нечитана, — я забрала книгу обратно, — Муми-тролли всегда согревали меня в детстве. Давай почитаем «Волшебную зиму»? Хочешь, я вслух почитаю.       — Не надо про зиму, — доктор вдруг поморщился и отпил кофе, осторожно его пробуя, — не люблю эту сказку.       — Почему?       Он замялся.       — С детства не люблю. Она такая…       — Жутковатая? — я понимающе хихикнула.       Джим не ответил. Я пролистала гладкие страницы с картинками.       — А для меня самая страшная — про комету. Нагнетание, приближение неизбежного, страх не успеть… — меня передернуло, и я положила книгу на колени, обнимая ладонями остывающую кружку, — Давай тогда «В конце ноября», она очень осенняя. И добрая. И…про большой пустой дом, где собрались много разных персонажей.       — Такую я не читал, — задумчиво нахмурился Джим.       Я сделала большой глоток кофе, в котором уже начинал чувствоваться перец, и начала:        — «Ранним утром, проснувшись в своей палатке, Снусмумрик почувствовал, что в Долину муми-троллей пришла осень.       Новое время года приходит внезапно, одним скачком! Вмиг все вокруг меняется, и тому, кому пора уезжать, нельзя терять ни минуты. Снусмумрик быстро вытащил из земли колышки палатки, погасил угли в костре, на ходу взгромоздил рюкзак себе на спину и, не дожидаясь пока проснутся другие и начнут расспрашивать, зашагал по дороге. На него снизошло удивительное спокойствие, как будто он стал деревом в тихую погоду, на котором не шевелится ни один листочек. На том месте, где стояла палатка, остался квадрат пожухлой травы. Его друзья проснутся поздним утром и скажут: „Он ушел; стало быть, наступила осень“.       Снусмумрик шел легкой пружинистой походкой по густому лесу, и вдруг закапал дождь. Несколько дождинок упало на его зеленую шляпу и зеленый дождевик, к шепоту листвы присоединилось шлепанье капель. Но добрый лес, окружавший Снусмумрика сплошной стеной, не только хранил его прекрасное одиночество, но и защищал от дождя.       Вдоль моря, торжественно извиваясь, тянулись длинные горные хребты, вдаваясь в воду мысами и отступая перед заливами, глубоко врезающимися в сушу. У самого берега раскинулось множество долин, в одной из которых жила одинокая филифьонка. Снусмумрику доводилось встречать многих филифьонок, и он знал, что они — странный народец и что у них на все свои удивительные и необычные порядки. Но мимо дома этой филифьонки он проходил особенно тихо и осторожно.       Калитка была заперта. В саду, за острыми и прямыми колышками ограды, было совсем пусто…»        — А как думаешь, — вдруг прервал меня Джим загипнотизированно глядя в огонь, — кем бы я был в мире Муми-троллей?       Я чуть не поперхнулась в попытке промочить после чтения горло. Доктор опустил на меня синие глаза. Он, казалось, спрашивал совершенно серьезно, как бы советуясь со мной. Я призадумалась.       — Даже не знаю. По-моему, ты был бы Снусмумриком.       — Ну нет, — возразил Джим, — Снусмумрик — это вылитый Райан.       Я засмеялась.       — Ну точно! Тогда ты точь-в-точь сам Муми-тролль. А Тэн — точно Туу-тикки! — я вдохновенно начала подбирать всем Муми-амплуа, — А Джек был бы Сниффом.       Джим притворно обиделся.       — Мой брат совсем не такой!       — Да шучу я, — я еле сдержала смех, — из него выйдет отличный Снорк!       — А Дженни, как по-твоему? — спросил Джим и тут же, хором со мной, сам себе ответил: — Муми-мама!       Мы весело засмеялись. Док, кажется, уже совсем согревшись, спросил, едва отсмеявшись:        — Ну а ты? Кем была бы ты?       Я крепко задумалась на несколько секунд, а потом, напустив на себя суровый вид, решила:        — Моррой.       — А вот и нет, — хитро прищурился Джим, — ты — Малышка Мю! Самая маленькая и целеустремленная мюмла на свете.       Он ласково задел мой пучок, и я уже не сдерживаясь расхохоталась, перепугав, наверное, всех, кто собрался поспать этой ночью. Джим смеялся, совершенно по-детски искренне, помолодев лет на десять. Я смотрела, как каштановые волосы в беспорядке рассыпаются по плечам, и только диву давалась: неужели это тот самый серьезный и собранный доктор Файрвуд? Неужели нужно всего ничего — только плед, немного заботы и детская сказка, чтобы отыскать в мужчине ребенка? Джим перестал смеяться, зевнул и, шмыгнув носом, одним глотком допил кофе. Синие глаза сонно смотрели в огонь.       — Ты не думай, что я оставлю тебя спать на диване. Ты тут себе не доктор, — заявила я, поднимаясь, — пошли.       — Куда? — удивился Джим.       — Ко мне, — развела я руками, — должен же там кто-то спать: зря я что ли окна затыкала?       Не слушая возражений, я дотолкала доктора до своей комнаты. В конце концов он закатил глаза и сдался, устало свалившись на мою кровать, утыкаясь лицом в прохладную подушку.       Присев на край кровати, я снова открыла книгу.       — Где я остановилась? А. «…В саду, за острыми и прямыми колышками ограды, было совсем пусто — веревки для белья сняты. Никаких следов обычного симпатичного беспорядка, окружавшего дачу: ни грабель или ведра, ни забытой шляпы или кошачьего блюдечка, ни других обыденных вещей, которые говорят о том, что дом обитаем.       Филифьонка знала, что наступила осень, и заперлась в своем доме — он казался заколоченным и пустым. Она забралась в самую его глубь, укрылась за высокими, непроницаемыми стенами, за частоколом елей, прятавших окна ее дома от чужих глаз…»