Сломанная игрушка

      Антон сидит за партой, бездумно глядя перед собой, даже не обращая внимания на распинающегося у доски учителя. С последней встречи с Арсением прошло чуть больше недели, но катастрофически острое чувство одиночества он ощутил именно этим утром. Парень лениво водит рукой с зажатым в ней карандашом по деревянной парте, вырисовывая простые узоры, как вдруг кисть дрогнула, а грифель с треском переломился у основания. Взгляд метнулся сначала вперед, а потом резко вниз, и парень напрягся всем телом, вытянувшись как струна. Даже сидящая позади одноклассница тихо спросила, в порядке ли он.       Шастун резко тянется к телефону, лежащему на краю парты, под обложкой учебника, и смотрит на число широко распахнутыми глазами. «Нет. Не-не-не. Не-е-ет», — панически проносится в голове, когда он пару раз моргает и снова упирается взглядом в ненавистную циферку. По срокам все вполне совпадает. «С появлением в жизни альфы течка у омег происходит чаще, но заканчивается быстрее…» — вспоминаются заметки с форума. Антон сводит ноги вместе, но из-за природной худобы между ними остается большой просвет. Он жалобно смотрит куда-то вниз, словно с помощью мысли может прекратить это, и с ужасом осознает, что да, это снова она. Он едва сдерживается, чтоб просидеть до конца урока, и отпроситься у классного руководителя, мол, голова раскалывается. Парень почти бежит домой, то и дело оглядываясь по сторонам, ловя на себе взгляды редких прохожих: заинтересованные и понимающие. Чертовы альфы с чертовым чутьем.       Телефон в кармане оповещает о сообщении стандартной вибрацией. Арсений П. Вечером хочу показать тебе кое-что, заеду в семь, отказы не принимаются ;)       Антон чуть не рычит, желая послать Арсения нахуй и одновременно прижаться к нему и не отпускать. С остервенением потянув на себя замок рюкзака, он вынимает карточку, и все с той же нервозностью снимает две тысячи наличными, думая о том, как еще не сдох, выживая месяцами за копейки. Он покупает две пачки подавителей, не самых качественных, но уже проверенных, и надеется, что сможет не спалиться со своей «проблемой» перед старшим, стоит только принять побольше. Ведь да?.. Антон надеется, что сработает.

***

      Антон нервно почесывает шею, глядя на пластинку с таблетками-подавителями, в которой уже не хватало четырех, и понимает, что уже превысил норму, но все равно упрямо достает еще одну, чтоб наверняка.       Арсений стоит на его пороге, такой красивый и… желанный. Настолько, что зубы сводит. Он всегда вспоминал себя во время прошлых течек, как прыгал на каждого альфу, желая получить от него любви и секса, и каждый раз после этого корил себя и надеялся, что это было в последний раз, но снова наступает на те же грабли. У него зудит все тело, когда он протягивает руку для рукопожатия, а Арсений с улыбкой притягивает его ближе, утаскивая в свои теплые объятия. Мужчина замирает лишь на миг, за которой сердце Антона, кажется, ни сделало ни единого удара, а после, видимо посчитав, что ему показалось, отстраняется, глядя на мальчика с улыбкой. — Ты сегодня такой… красивый, — вдруг произнес вслух старший, и тут же смутился своих слов. — Прости… то есть, не то, чтобы ты обычно не… просто сегодня какой-то особенный… — Антон едва сдерживает смех, почесывая ладонь. Почему все так чешется?! — Проходи, — указав в сторону кухни, приглашает мальчик. Арсений выдыхает, словно от одного этого предложения ему стало гораздо легче. — Я взял нам пиццу… но я думал, мы поедим ее, когда поедем… — Антон закусывает губу и старается незаметно почесать бедро, где кожа буквально горела. — Может, посидим дома? — перебил Антон, ловя на себе удивленный взгляд. — Там так холодно… — Плюс двенадцать, — Шастун пожимает плечами на эту фразу. — А я мерзну, — все еще пытается откосить мальчик. Попов сощурил глаза, глядя на него, и медленно вытянул вперед руку, прикладывая ее ко лбу младшего. Антон закатывает глаза, скидывая ее с себя под шепот «вроде не горячий». — Ну… ладно, — без особого энтузиазма соглашается альфа, протягивая большую коробку Антону, принимаясь стягивать с плеч куртку и стягивая кроссовки. — С ананасами? — вздернул бровь мальчик, нетерпеливо открыв коробку и принюхиваясь к сладкому аромату пиццы. — С ананасами, — подтверждает Арсений очевидное, проходя мимо и выхватывая коробку у зазевавшегося пацаненка, тут же отрывая себе от нее треугольный кусочек, надкусывая на ходу. — Я не ем с ананасами! — чуть ли не топает ногой Шастун, проходя следом, будто не он тут хозяин квартиры. Ну, формально и не он, но все-таки. — Значит, мне больше достанется! — отмахивается от него старший, обернувшись на ходу и подарив одну из своих мимолетных, но таких впечатляюще красивых улыбок… Шастун, это пиздец, — признает внутренний голос, и юноша кивает головой, словно поддакивая ему.       Антон зашторивает окна и по максимуму гасит все источники света, оставляя лишь небольших размеров телевизор включенным. На каком-то второсортном канале шла передача о безопасном сексе, и он поспешил поставить диск с нейтральным фильмом — Аватар, который он пересматривал уже несколько раз, только бы не доводить дело до греха и не продолжать залипать на передачу. Он и так слишком… напряжен, если вы понимаете. Чертовы дешевые подавители и их побочные эффекты.       Уже через полчаса на лбу проступила испарина от напряжения, на губе появились вмятинки от зубов, а ноги были с силой сведены, но это не особо помогало, знаете ли. Ему жарко, у него чешется половина тела и он хочет… да просто хочет. Поворачивает голову, смотрит на Арсения, заинтересованного столь красочным фильмом, и хочет.       Хочет прикоснуться, погладить, получить в свой адрес пару теплых слов, хочет хоть какого-то взаимодействия со своей парой, который сегодня кажется ему особенно красивым. Просто чудесно. — Может, все-таки попробуешь? — улыбнулся ему Попов, лежащий рядом с запрокинутой за голову рукой, и протягивающий кусочек пиццы. Не зная, куда себя деть, Антон резко подался вперед, надкусывая кусочек прямо с руки старшего, который на это удивленно вскинул брови. Шастун думает, что да, именно чего-то такого ему и хотелось. Не пиццы. Контакта. — Это… не так плохо, — пережевав, выдавливает из себя хоть что-то мальчик, смущенный тем, что мужчина все еще пристально смотрит на него. — Я знаю, — усмехается альфа, вынимая из просто бездонной коробки еще один едва теплый кусочек. — Вот, держи, — мальчик кивает, перенимая порцию еды, и их пальцы, как бы не банально, соприкоснулись, отчего по кончикам указательного и среднего пробежали крошечные электрические заряды, из-за которых от неожиданности младший уронил пиццу прямо на смятую и лежащую рядом кофту, которую стянул, когда ему стало слишком жарко. — Да блять, — шипит он, как думает, тихо, глядя, как вся начинка растекается по черной ткани. — Я на минуту, — тихонько произносит он, даже тише, чем мат, выползая на белый свет (серьезно, он полчаса сидел в темном помещении и выйти в светлый коридор — это как заново родиться… или умереть, на крайняк). Парень оттирает остатки маленькой катастрофы около десяти минут, а когда заканчивает и решает выйти из ванной, то натыкается на стоящего в дверном проеме Арсения, и шарахается так, что роняет выстиранную кофту на пол, хватаясь костлявой рукой за область между шеей и грудной клеткой. — Арс! — кричит он, приходя в себя от короткого испуга. Мужчина усмехнулся, подняв руки в капитулирующем жесте. — Не хотел пугать, — Антон, поднимая и отряхивая одежду, бурчит под нос «ну да, слабо верится». — Без тебя там скучно, — склоняет голову набок Попов, и мальчик чувствует, как от этой лести что-то тягуче-приятное растекается внизу живота. Все же провести течку рядом со своим альфой — совсем иное ощущение. — А если честно? — сощурил глаза младший. — А если честно, то без тебя там скучно, — отвечает старший, выдержав легкую паузу. — Ну и еще у нас закончилась вода, а я хочу пить, — Антон коротко улыбнулся, бросая кофту на батарею, и протиснулся в узкий проход, задевая Арсения, и его так сильно бесит, что от этого простого прикосновения внутри словно сотни маленьких щеночков начинают тереться о его органы… черт, это самое неудачное сравнение, которое только могло прийти на ум. Да, ощущения приятные, но это все вызвано течкой и сам этот факт ему уже не нравится. Даже, можно сказать, он несколько отвратителен Антону. Парень понимает, что его обостренные чувства вызваны одним из «омежьих факторов», и про себя называет их искусственными: в нормальном состоянии он бы не думал о том, как невыносимо находиться с человеком, которого хочется поцеловать так сильно прямо сейчас. Разум говорит, что это ужасная идея, сердце заходится в бешеном ритме, а омежка внутри него подталкивает его подойти к Арсению ближе, как бы невзначай коснуться снова, лишний раз поглубже втянуть воздух с оттенками зеленого чая и мяты…       Он медленно сходит с ума, но на самом деле готов признать, что эта течка протекает гораздо легче, нежели до этого: желания перебить ее болью точно нет. Есть желание другое, уже много раз озвученное.       Они снова лежат на раскладном диване, потрепанном временем, но застеленном чистой простыней, и Антон почти расслабился, пока… … Пока Арсений, блять, не сменился в лице, резко оборачиваясь к Антону, немного хмурясь в задумчивости, и, прикрыв глаза, медленно вдохнул. Шастун — он мальчик не совсем глупенький, быстро проглотил фишку — что к чему. Закашляв и сделав вид, что ему срочно надо выпить воды, он наклонился к противоположному от Попова краю дивана, хватая из приоткрытого рюкзака коробку подавителей. — Я попью, — хрипло отвечает младший, пряча упаковку в карман джинс, надеясь, что не заметно. — Но… — мелкий стремительно вылетает за дверь. — Здесь есть вода, — в пустоту заканчивает мужчина. Догадки, весь вечер закрадывающиеся тонкими нотками сквозь чутье альфы, буквально вынуждают его пойти следом стремительно сбежавшим омегой. Он ступает тихо, не быстро и не медленно, скорее — размеренно. Сворачивает в проход, и открывает дверь, ведущую на кухню. Антон тяжело дышит, привалившись к подоконнику, и залпом выпивает бокал воды, который немного дрожит и едва слышно бьется о его зубы. — Все окей! — выпаливает Антон, чуть не подавившись. Его взгляд всего на долю секунды метнулся на кухонную тумбу, и Арсений, проследовав за ним, замечает какую-то бело-синюю упаковку, из которой торчал краешек серой пластинки для капсул.       Шастун срывается с места, но мужчина успевает перехватить его руку, протянутую, чтоб забрать свое, и, не найдя ничего лучше, прижимает ее к своей груди, тем самым усмиряя. Он медленно вытягивает пластинку, глядя, как рассыпчатый порошок перекатывается в голубых капсулах, и указательным пальцем подтягивает картонку поближе, переворачивая ее и читая надпись препарата. Хотя тут и по фразе «Для омег» можно было понять, в чем суть его назначения. — Отдай, — как-то пискляво произносит Антон, водя свободной рукой по воздуху, словно это чем-то поможет. — И зачем? — только и спрашивает его Попов, переводя взгляд на мальчика, который в свою очередь свои глаза прятал за ресницами, пристыженно глядя в сторону. — Мне надо, — фыркает младший, дергая на себя руку, но Арсений прижимает ее к груди лишь сильнее, заставляя остаться на месте. — Ты гробишь этим свой организм, — спокойным тоном произносит мужчина, бесцеремонно бросая его подавители на пол. — Я потратил на них последние деньги! — почти рычит на него мальчик, наклоняясь, чтоб поднять, но мужчина рывком тянет его на себя, разворачивая спиной к кухонной тумбе и заставляя опереться на нее. — И последнее здоровье хочешь убить? — напускным бесцветным тоном вопрошает Арсений, ставя обе руки по бокам от него. — Антон, сколько раз тебе повторять: не надо идти против своей природы, — мальчик хмыкнул, закусывая губу. — Легко говорить, когда ты альфа, — буркнул в ответ парень. Он мысленно кричит на себя и клянет, потому что нет, он совсем не хочет грубить и ссориться! Он не хочет! Почему он не может это остановить? Он хочет, чтоб Арсений ласково прижал его к себе и пушистые щеночки снова целой стаей атаковали его внутренние органы, как бы по-детски и глупо это ни звучало!.. — Нет, Антон, дело не в том, альфа ты или омега, — негромко произносит Попов, отстраняясь немного назад, убирая руки с тумбы. — Зачем так яро бороться за то, что предрешено задолго до тебя? Первые несколько лет, когда я узнал, что буду альфой, я себя ненавидел, — мальчик резко вздернул подбородок, уставившись на него недоверчивым взглядом. Да такой мужчина создан быть альфой! Как вообще можно не хотеть им быть?! Таким открыты все пути, такие занимают самые престижные должности и купаются во внимании. Быть альфой — это дар, и Антон этого мнения придерживается многие годы. — Я не хотел ухаживать ни за девочками, ни за мальчиками, они всегда прогибались, всегда были бесхарактерными, не умеющими за себя постоять… во всяком случае, я в этом был твердо убежден, — усмехнувшись, добавляет он. — И у меня долго не было отношений. А потом появляется весь такой из себя Антон, которого еще сам попробуй уговорить защищать, — он легонько щелкает его по кончику носа, глядя, как тот жмурится, до этого слишком завороженно глядя в его глаза. Наверное, это именно то, чего так хотелось услышать именно сейчас. — И я, наконец-то, понимаю, для чего был создан альфой, — он осторожно касается его подбородка, вздергивая выше. — Чтоб быть вместе с тобой.       Антон бы скривил гримасу и сделал свое любимое «бве-е-е», подкалывая Попова тем, как же ванильно это звучало, но он почему-то верит. Стоит, хлопает ресницами, и так сильно верит, что даже не пытается отстраниться, когда Арсений осторожно приближается к его лицу, опаляя жарким дыханием приоткрытые юношеские губы. Он ничего не предпринимает, ждет разрешения, и тогда Антон легонько подается вперед, тем самым делая шаг навстречу, и их губы соприкасаются так нежно и мягко, что это портит все его стереотипы о любви. И об альфах тоже.       Мальчик совсем не умеет целоваться, никогда раньше не пробовал, но Арсений словно все делает за него, и ему остается лишь стараться скопировать эти движения: немного наклонить голову вбок, приоткрыть рот, разрешить легонько прикусить и оттянуть свою нижнюю губу. Широкая ладонь Попова лежит на его затылке, перебирая пальцами короткие пряди зернистых волос, от чего по всему телу бегали мурашки, а вторая лежала на его бедре. Разорвав поцелуй лишь на миг, он на мгновение приседает, чтоб подхватить Антона за ногу, и рывком подняться, утягивая его за собой, сажая на кухонную тумбу, и становясь между нешироко разведенных ног. Он целует уже ощутимее, надавливая, привнося в жизнь Антона столько новых ощущений, что внизу живота пробивает сильный импульс, разливающийся внутри. — Стой… стой, — запыхавшись, просит младший, кладя одну руку ему на грудь. Попов тут же убирает от него руки, которые уже стали оглаживать поясницу, и вытягивает их вперед, показывая, что вот он — готовый подчиняться малейшему слову, не желающий причинить вреда своему омеге. Антон задумывается, а правильно ли поступает, и ему становится страшно от мысли, что он целовал взрослого мужчину. У него опухли и немного болят губы, он хочет продолжить, но страх буквально парализует. Хотелось бы спихнуть все на Арсения, что это он воспользовался его положением, чтоб совратить, но Антон и сам понимает, какой это бред. — Прости, я, прости… — он мямлит, не знает, как сказать, что нужно прекратить это немедленно, и у него начинают дрожать руки, и он просто… он просто поддается минутной панике. — Я заварю нам чай, хорошо? — понимающе отзывается Попов, больше не прикасаясь и пальцем. Он отходит назад, подхватывает пачку подавителей, чтоб на ходу выкинуть ее в мусорку, и берет с плиты чайник. — Прости, — ежится младший, обхватывая себя руками. — Все хорошо, малыш, все хорошо, — ободряюще улыбается ему Попов. — Ты в порядке? — Шастун заторможенно кивает, сползая с тумбы, и быстро уходит, чтоб скрыться в ванной.       Он стоит, глядя в зеркало, рассматривает свои опухшие и еще влажные от слюны Попова губы, и думает, что, наверное, сегодня он впервые почувствовал себя взрослым. Не самостоятельным, что и без того было в его жизни, хоть отбавляй, а именно взрослым.       Взрослым парнем, принявшим такое ответственное решение. Значит ли это, что теперь они… вместе?