Дела добрые, дела дурные

                    

Добрые дела не смывают дурных, а дурные - добрых. Станнис.

             Расслабленно-задумчивое состояние, в котором Тайвин пребывал после употребления двух полных чаш дорнийского красного, было нарушено робким стуком в дверь. Спохватившись, он быстро скомкал лежавшее на столе письмо Фрея и затолкал его в карман камзола. Вообще-то с тех пор, как выяснилось, что девочка умеет читать, он всегда прятал донесения в запиравшийся ящик стола или сжигал сразу после прочтения, но в последнее время стал нередко пренебрегать своей привычкой, поскольку новая служанка была, как и положено простолюдинке, неграмотна.       Девочка вошла в комнату и поклонилась.       — Добрый вечер, милорд, — на худеньком бледном личике читалось настороженное удивление тем, что Тайвин вдруг потребовал её к себе.       — Запри дверь и подойди сюда.       Она повиновалась. Со скрежетом задвинула тяжёлый засов на двери, после чего подошла и остановилась рядом с Тайвином, сбоку от его кресла. Выжидающе глядела исподлобья, сквозь спутанные пряди волос — так и не подстриглась, упрямая. Судя по усталому виду девочки, день у неё выдался тяжёлый. Он обратил внимание на её красные, как у прачки, руки — похоже, дочь лорда Эддарда опять мыла полы. Виз часто поручал ей тяжёлую и грязную работу.       Привстав с кресла, Тайвин развернул его так, чтобы находиться с девочкой лицом к лицу.       Он хотел скорее покончить с неприятным делом, и потому решил быть кратким.       — Послушай… — голос его почему-то звучал хрипло, и он откашлялся, прочищая горло. — Послушай, Арья…       Глаза девочки широко открылись, и она слегка попятилась. Казалось, она готова сорваться с места и убежать.       Тайвин поспешно поднял руки в успокаивающем жесте.       — Не бойся. Я давно знаю, кто ты. — «Хотя и не так давно, как должен был».       Видя, что он не делает попыток схватить её или позвать стражу, девочка немного расслабилась. Испуг уступил место растерянности. «Маленькая обманщица пытается понять, чем может обернуться для неё разоблачение», — мысленно усмехнулся Тайвин.       — Успокойся, - сказал он. — Тебе ничто не угрожает. Я позвал тебя не для того, чтобы наказать за то, что ты лгала мне относительно своего происхождения. Я должен рассказать тебе… — он осёкся, не решившись вслух произнести «о смерти матери и брата», — …рассказать кое о чём.       Девочка смотрела на Тайвина очень внимательно, как будто надеясь прочитать его мысли. В ее серых глазах плескалось тревожное ожидание. Она чувствовала, что услышит плохие новости — вот только не догадывалась, насколько плохие.       — Ты знаешь о том, что твой брат Робб заключил союз с Уолдером Фреем? — начал Тайвин издалека, в душе ругая себя за внезапно проявившееся малодушие.       Девочка отрицательно покачала головой.       — Милорд, я мало что слышала о Роббе с тех пор, как уехала с Йореном из Королевской Гавани.       Тайвин кивнул головой и продолжил.       — В обмен на военную помощь Фрея Робб обещал после войны жениться на одной из его дочерей.Однако он нарушил слово, женившись… гм, на правнучке торговца пряностями. По любви,— интонация, с которой Тайвин произнёс это, красноречиво говорила о том, что он категорически не одобряет поступок Робба. — Лорд Уолдер, разумеется, был глубоко оскорблён. Тем не менее, когда твоему брату понадобилось воспользоваться переправой, Фрей согласился. За это твой дядя, Эдмар Талли, должен был жениться на его дочери Рослин. Свадьбу решили сыграть в Близнецах. Туда на днях и прибыл Робб со своей армией, его молодая жена и Эдмар. Твоя мать тоже была с ними. Говорят, Фреи не поскупились на свадьбу… — все эти подробности были совершенно неважны, просто Тайвин никак не решался перейти к основной теме разговора.       — Кстати, существовала и ещё одна договорённость, которую Фрей счёл невыполненной. Робб не только сам должен был жениться, помимо этого он пообещал после войны выдать тебя замуж за сына Фрея Элмара. Но ты исчезла, все считали тебя мёртвой, и Элмар остался без знатной невесты.       При словах «выдать замуж» глаза девочки округлились, и она возмущённо фыркнула.       — Не осуждай за это брата, девочка. Ради победы в войне приходится жертвовать многим… — он вздохнул и откинулся в кресле, сплетя пальцы рук на животе. — Не беспокойся, тебе не придётся выходить за Элмара. М-да… Так вот, Уолдер Фрей… всем известно, что старый хорёк осторожен до трусливости. Но обиды он не забывает никогда. — «В этом мы схожи». — А это была очень, очень большая обида. Не знаю, почему Робб не понял этого, — Тайвин действительно не понимал. С самого начала он не особенно верил в успех своей затеи и постоянно ждал подвоха. В какой-то момент ему даже стало казаться, что северяне собираются под видом приезда на свадьбу проникнуть в Близнецы и захватить замок. Однако Король Севера послушно проследовал в расставленную ловушку и не предпринял никакой попытки защитить себя от Фреев чем-то более существенным, чем законы гостеприимства. Конечно, мальчишка, в силу юного возраста, мог и не знать, что из себя представляет лорд Уолдер, но леди Кейтилин-то наверняка знала и должна была вразумить сына. Впрочем, возможно, Робб осознавал степень опасности, но решил рискнуть, поскольку ему крайне необходимо было переправиться через Зелёный зубец. Иногда риск бывает оправдан. Тайвин тоже рисковал, заключая тайный союз с лордом Переправы — всё это время, пока шли переговоры, он не был до конца уверен, что тот не ведёт двойную игру. Да и Болтон, решивший вдруг предать сюзерена, тоже не внушал доверия.       Девочка поначалу слушала рассказ Тайвина с жадным вниманием, но чем больше он говорил, тем отрешённее становилось её лицо. Она как будто в глубине души уже знала, что он собирается ей сообщить.       — Они все мертвы, — вдруг быстро проговорил Тайвин, желая покончить с этим. — Твой брат… и твоя мать... Большинство их людей, видимо, тоже. Фреи убили их прямо во время свадебного пира… — «Должно быть, там была кровавая бойня». — Вот что я должен был тебе сказать, девочка.       Она некоторое время молча смотрела на Тайвина остановившимся взглядом, как будто не понимая произнесённых им страшных слов или не желая верить им. Потом глаза её наполнились ужасом и болью, губы задрожали. «Сейчас расплачется», — с упавшим сердцем подумал Тайвин. Бедная девочка оказалась совершенно беззащитной перед этим известием. Не успела она примириться со смертью отца, как мир её снова перевернулся. Тайвин жалел её, но, будучи в определённой степени причастным к вероломному убийству Старков, не считал возможным выражать ей соболезнования. Это было бы слишком лицемерно — даже для Тайвина. Да и вряд ли девочка ожидала сочувствия от человека, которого совсем недавно пыталась убить.       И чего ради он взял на себя бремя самолично сообщить ей дурные вести…? Виз, конечно, не был бы столь деликатен, рассказывая о смерти её родных — но почему, собственно, Тайвин должен заботиться о чувствах младшей Старк? А теперь вот девочка стоит перед ним и вот-вот расплачется, а он сегодня так устал и замёрз, осматривая этот чёртов лагерь, что не имеет ни сил, ни желания утешать её.       Утешать… Кого он там утешал в последний раз? Джейме, когда тот получил первую шишку, обучаясь драться тренировочным мечом, или Серсею, когда… впрочем, Серсея, кажется, в детстве редко плакала. Может, Тириона?.. Нет, вот уж Тириона он точно никогда не утешал. Он его и на руки-то взял один-единственный раз, когда хотел отнести и оставить на берегу моря… А кто такая Арья Старк? Дочь изменника, заложница в войне с Королем Севера. Теперь, когда с Роббом покончено, — уже и не заложница даже, а просто его пленница, маленькая осиротевшая девочка, которую сейчас некому пожалеть…       Ну и что с того?.. Мир вообще полон людей, нуждающихся в помощи и сочувствии. Но какое это имеет отношение к Тайвину Ланнистеру?       Он поймал себя на том, что нервно крутит перстень на среднем пальце правой руки. Такое происходило лишь в минуты сильного душевного волнения. Бросив короткий взгляд на девочку, отчаянно борющуюся с подступающими рыданиями, Тайвин отвернулся и стал смотреть в очаг. Причудливый танец желтых языков пламени ничем не напоминал неистовое бушевание дикого огня, однако же ему почему-то вспомнились бледно-зелёные отблески на черепах драконов и безумном лице Эйериса, завороженно созерцающего муки пожираемой адским пламенем жертвы… и запах. Отвратительный запах горелой человеческой плоти, надолго въедавшийся в стены после очередной забавы короля. До сих пор Тайвин, входя в тронный зал, непроизвольно начинал принюхиваться.       Девочка, конечно, не хочет, чтобы он видел ее слезы — ведь гордые северяне не должны плакать перед Ланнистерами. И это правильно. Врагов слезами не испугаешь, друзей не порадуешь. «Львы не плачут», — говорил он, ещё будучи ребёнком, когда ревели от детских горестей его младшие братья. Так он на свой лад пытался их подбодрить — и не понимал, почему они обижаются на него и бегут за утешением к матери. Или к сестре — Дженна умела жалеть и успокаивать. И она единственная знала о том, что в детстве Тайвина был такой момент, когда он, спрятавшись от всех, безутешно рыдал от несправедливости и обиды. Лет ему тогда было столько же, сколько сейчас девочке. Это произошло после пира, на котором Уолдер Фрей имел наглость попросить руку его сестры Дженны для своего сына Эммона. Лорд Титос согласился. Возмущению Тайвина не было предела, также как и возмущению отцовских знаменосцев — только знаменосцы благоразумно промолчали, а Тайвин осмелился во всеуслышание высказать своё мнение об этом браке, приведя гостей в молчаливое изумление и смутив отца. Ему даже удалось нагнать страху на лорда Уолдера, но чувство триумфа мгновенно улетучилось, когда он осознал, что его выходка ничего не изменила, но при этом больно ударила по самолюбию отца, которому собственные вассалы и так только что в лицо не смеялись из-за его слабости и неспособности настоять на своём. Фрей оправился от испуга и, едко улыбаясь, сказал: «Не знал, лорд Титос, что руки Дженны следует просить у вашего сына». Все засмеялись, а отец покраснел. Одна только сестра смотрела на Тайвина с восхищением. Когда гости разъехались, отец позвал его в кабинет. Тайвин не испугался, потому что прежде отец никогда не поднимал на него руку. Думал — они просто поговорят, как это обычно случалось, когда отец был недоволен его поведением. Чувствуя вину за случившееся на пиру, Тайвин даже собирался попросить прощения. Но когда он увидел бледное, как снятое молоко, и какое-то перевёрнутое лицо отца, то от страха забыл обо всём. Такого лица прежде никогда не бывало у лорда Титоса. А ещё от него сильно пахло вином. «Ты опозорил меня перед всем Западом, — произнёс отец ровным бесцветным голосом. Руки его при этом неторопливо расстегивали ремень, украшенный тяжелыми серебряными накладками с изображением герба Ланнистеров. — Спусти штаны и ложись». «Ты сам себя опозорил, отец, согласившись на этот брак», - дрожащим голосом сказал Тайвин, до спазмов в животе напуганный холодной отстранённостью отца, но упрямо не желающий отказываться от своего мнения. «Ты и сейчас смеешь возражать мне, щенок? — у лорда Титоса дёрнулся глаз, мясистая шея пошла красными пятнами. Странно было видеть его обычно добродушное лицо, искажённое сейчас судорогой ослепляющей разум ярости. —Я научу тебя уважать старших». Он схватил сына за плечо и швырнул на диван. Тайвин отчаянно сопротивлялся, считая порку унизительным наказанием, но отец, конечно, был сильнее. Прокушенная в пылу борьбы рука привела лорда Титоса в бешенство, и он, содрав с сына одежду, страшно, до чёрных кровоподтёков избил его ремнём. Во время порки Тайвин не плакал и не просил пощады, хотя боль, причиняемая впечатывавшимися в голое тело серебряными бляхами, была ужасной, от неё перехватывало горло и мутилось в голове. Вцепившись зубами в обивку дивана, он даже почти не кричал, и его упрямство распаляло отца ещё сильнее. Отпущенный, наконец, утомившимся лупить его отцом, он убежал на сеновал. Там, зарывшись в сено, будущий лорд Утёса горько рыдал от унижения и обиды, стальным обручем сжимавшей грудь. В его детском сознании не укладывалась эта чудовищная несправедливость — почему вместо того, чтобы обратить свой гнев на зарвавшихся знаменосцев или поставить на место Фрея, возомнившего, что он может породниться с Ланнистерами, отец предпочёл жестоко и унизительно наказать его, собственного сына. Когда Дженна нашла Тайвина, он уже не плакал, только судорожно всхлипывал. Она гладила его по плечу, осторожно выбирала из волос сухие травинки и называла ласковыми словами, от которых ему становилось себя ещё жальче. Успокоившись, Тайвин потребовал у сестры слово никогда никому не рассказывать о том, что она видела его плачущим. Киван потом говорил, что отец очень тяжело переживал эту историю, — может быть, даже тяжелее, чем Тайвин, — но с сыном никогда не затрагивали в разговоре эту тему, и их отношения никогда не стали прежними.       После того случая Тайвин не плакал два десятка лет — пока не случилось самое большое горе в его жизни. Но и тогда никто не видел его слез. Никто, кроме Джоанны. Когда она умирала, он держал ее за руку и плакал.       Тайвин крайне редко позволял себе думать о покойной жене. Мысли о ней делали его слабым. Заставляли вспоминать, что он не только самый влиятельный человек в Семи Королевствах, но и одинокий стареющий лев с печалью в сердце. «Если у тебя и есть сердце, Тайвин Ланнистер, то сделано оно из того же, из чего и твои деньги», — сердито сказала однажды Дженна, когда они в очередной раз ссорились из-за того, что, по её мнению, он недостаточно внимания уделял младшему сыну. Иногда Тайвин думал, что лучше бы его сердце и в самом деле было из золота.              Тайвин резко поднялся с кресла и широкими шагами пересёк комнату. Остановился у окна в полной растерянности, не понимая, как ему теперь следует поступить.       «Надо было выпроводить её сразу, как сказал главное, — подумал он с досадой. — Так было бы лучше для нас обоих». А теперь — поздно. Он покосился через плечо на девочку. Она стояла, спрятав лицо в ладони, и плечи её вздрагивали в такт тихим жалобным всхлипам.       Что бы там о нём ни болтали злые языки, но он не может вышвырнуть за дверь плачущего ребёнка.       Он ожесточённо тёр щетину на подбородке, пытаясь придумать выход из положения. А что, если отвести девочку в спальню? Ей нужно сейчас побыть одной, выплакать свою боль. Он же пока сходит в баню. За всей этой канителью Тайвин совсем позабыл, как мечтал смыть с себя пыль и погреться в горячей воде. Ванна уж, верно, скоро будет готова.       Собираясь поступить именно таким образом, он подошёл к девочке и положил руку на её вздрагивающее плечо.       — Пойдём, я отведу тебя... — он не успел договорить — девочка вдруг обхватила его руками и уткнулась лицом ему в грудь. «Проклятье!» Тайвин замер. Даже после всего, что она успела натворить, он всё же не ожидал от неё такой... непосредственности. Вряд ли она искала утешения именно у лорда Тайвина, — ей, наверное, просто было страшно, одиноко и хотелось к чему-то прислониться. Она бы и дерево обняла, окажись оно сейчас перед ней (так он думал). Но, увы, перед ней оказался лорд Утёса. Тайвин напрягся, но не оттолкнул девочку, полагая, что она сама поймёт, что подобная фамильярность недопустима. Куда там! Погруженная в своё горе, она заливала слезами грубую кожу камзола, совершенно не принимая во внимание чувства его владельца.       Он попробовал отстраниться, но девочка крепко вцепилась руками в его ремень и не отпускала.       — Ну… ну… что ты… — нерешительно проговорил он. Рыдания только усилились. Тайвин умел быть красноречивым, но сейчас не находил нужных слов. Впрочем, никакие, даже самые правильные и добрые слова не вернут ей мать и брата.       Он несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, но на грудь будто камень положили.       «Лучший вариант — просто подождать», — подумал он, чувствуя, что внутренне уже начинает смиряться с ситуацией. Не будет же она плакать вечно. Устанет, успокоится. «Надо всё же сказать ей что-нибудь ободряющее».       — Каждый человек когда-нибудь становится сиротой…* — произнёс он, неловко погладив её вздрагивающую спину.       Лучше бы он промолчал.       — Когда-нибудь! — горько воскликнула девочка. Отстранившись, она попыталась снизу-вверх заглянуть ему в глаза. — Почему со мной это должно было случиться сейчас?!       Тайвин не знал, что ответить на это, и отвёл взгляд, не желая видеть её заплаканное, обвиняющее лицо.       — Вы ведь хотели, чтобы они умерли?! Да, милорд?! — почти крикнула она и начала молотить сжатыми кулачками по его груди.       — Тише, — поморщился он с досадой. — Перестань же!       Она, конечно, не осознаёт сейчас, что делает — однако никому не позволено бить лорда Утёса. Он поймал рукой оба её тонких запястья и сжал. Видимо, слишком сильно сжал, потому что девочка болезненно вскрикнула.       Он отпустил её руки. Она закрыла ими лицо.       — Робб Старк был моим врагом, — проговорил он, обращаясь к её взъерошенной макушке. «Не голова, а настоящее воронье гнездо». — И ты права: я хотел, чтобы он умер. Но твоя мать... — «не должна была умереть» — едва не сорвалось с языка, но он вовремя опомнился. — Твоей матери я не желал смерти. Но лорд Уолдер счёл возможным нарушить законы гостеприимства и убил их обоих. Кровь их — на его руках. Не на моих.       Он почти не соврал.       — Это война. Ты ведь тоже пыталась меня убить, не забывай об этом, девочка. Просто мне повезло больше, чем твоему брату.       Тайвин приготовился услышать возражения, но девочка только всхлипывала, вытирая нос рукавом. Всплеск злости и отчаяния, видимо, отнял у неё последние силы. Он знал, что сейчас она чувствует уже не боль, а опустошение. Боль вышла вместе со слезами. Но завтра она вернётся с новой силой.       За окном сгущались сумерки. Шумная жизнь во дворе замерла до рассвета. Вечернюю тишину, окутавшую замок, нарушала лишь перекличка часовых на стене.       Тайвин хотел зажечь свечи, но передумал. Догорающий огонь в очаге пока ещё в достаточной мере освещал комнату трепещущим красноватым светом.       — Милорд… — девочка подняла голову и посмотрела на Тайвина странно блестящими глазами. — Я… могу теперь идти?       Он помедлил с ответом.       — Нет.       Всё это время он мечтал избавиться от её присутствия, а когда она спросила, понял вдруг, что не хочет отпускать её в ночь одну.       «Почему у неё так блестят глаза?»       Отведя рукой волосы с лица девочки, он коснулся её лба. У неё был жар. Должно быть, от сильных переживаний началась лихорадка.       Тем более нельзя её отпускать. Пожалуй, ничего страшного не случится, если она переночует здесь.       Он взял девочку за плечо и подвёл к креслу. Сам сел, её поставил между колен. До краёв налил вина в чашу.       — Выпей.       Не глядя на Тайвина, она приняла чашу из его рук и, судорожно вздохнув, сделала большой глоток. Скривилась.       — До конца. Вино не всегда пьют ради вкуса, девочка.       Она покорно допила оставшееся. Тайвин забрал у неё пустую чашу и снова налил вина — теперь уже себе.       Он пил вино медленно, маленькими глотками, и внимательно наблюдал при этом за состоянием девочки, ожидая, когда на неё подействует крепкий напиток.       Долго ждать не пришлось.       Она тёрла кулаками глаза — и вдруг покачнулась, вцепилась руками в столешницу, чтобы удержать равновесие.       Отставив чашу, Тайвин взял её за подбородок, заглянул в лицо. Затуманенный взгляд её блуждал, ни на чём не останавливаясь.       Когда он посадил девочку к себе на колени, она, вопреки его опасениям, не удивилась и не воспротивилась. Тело ее было вялым и податливым, как у тряпичной куклы. Кажется, она вообще плохо понимала, что происходит.       Да и он сам понятия не имел, почему сделал это.       Из всех внуков лорда Тайвина на коленях у него случалось сидеть только Мирцелле. Робкий Томмен побаивался сурового деда, а Джоффри избегал его общества, потому что не любил наставлений по поводу своего будущего царствования, которыми дед щедро одаривал его, начиная с самого раннего детства.       Мирцелла немного напоминала Тайвину покойную жену — отчасти внешностью, отчасти умом и какой-то недетской мудростью. Ему нравилось, что внучка, даже когда была еще совсем маленькой, нисколько не боялась его. Она всегда радостно бежала деду навстречу, а когда он брал её на руки, обнимала за шею и прижималась щекой к его бороде. Сердце Тайвина при этом таяло, как воск, а душа наполнялась тёплым чувством. Серсея почему-то препятствовала их общению — увидев Мирцеллу с дедом, она обычно стаскивала девочку с его колен со словами: «Пойдём, милая, дедушке некогда с тобой играть», хотя он в тот момент вовсе не был ничем занят и охотно проводил время с внучкой. Тайвину казалось, что Серсея ревнует — он только никак не мог разобраться, ревнует ли она дочь к нему, или, наоборот, его к дочери (женщин вообще сложно понять). В конце концов Серсея своего добилась — она почти всегда добивалась желаемого. Подросшая Мирцелла стала держаться с дедом скованно, и у них уже не получалось того непринуждённого общения, которое прежде так радовало его.              — Ну что, поедешь в Утёс? — спросил Тайвин девочку, когда её лохматая голова устало склонилась на его плечо. Она поедет туда в любом случае, но он предпочел бы, чтобы она сделала этот выбор добровольно.       — В Утёс?.. — сонно повторила она, удобнее пристраивая голову. – Не хочу в Утёс…       Ничего, завтра она осознает своё нынешнее положение и поймёт, что это для неё теперь лучший вариант.       Опасаясь, что, задремав, девочка свалится на пол, он осторожно обнял её за плечи. Странно, но её близость не причиняла ему неудобства.       В дверь решительно постучали. Тайвин вздрогнул, но тут же с облегчением вспомнил, что дверь заперта. Видимо, служанка пришла сказать, что ванна готова. Не хватало ещё, чтобы его застали с девчонкой на коленях… хотя уединение лорда со своей бывшей чашницей в любом случае выглядело достаточно двусмысленно.       «Чёрт с ней, с ванной».       Он чувствовал тёплое дыхание девочки у себя на шее. Когда оно стало ровным и глубоким, он поднял её на руки, отметив при этом, как мало она весит — никак не больше четырех стоунов. Понес в спальню, по дороге открыв ногой дверь, там положил на правую сторону широкой кровати и накрыл краем одеяла. Шёпотом ругаясь, он стащил с себя сапоги и лёг с другой стороны, укрывшись камзолом.       Заснул он сразу, едва только голова его коснулась подушки.               Наутро Тайвин проснулся поздно, солнце давно взошло. Девочка еще спала, свернувшись калачиком на правом боку, к нему спиной.       Он полежал немного, прислушиваясь к звукам обычной суеты во дворе. Солнечные лучи, падавшие в комнату через окно, приятно гладили лицо.       Зажмурив глаза, он попытался вспомнить приснившийся ночью сон. Будто бы покойная жена, он сам и маленькие Серсея с Джейме находятся в большой и очень светлой комнате, напоминающей их с Джоанной супружескую спальню в Утёсе… да, определённо, это была их спальня. Ветерок с моря теребит полупрозрачные занавески на высоких окнах и полы белого платья Джоанны.Она крепко прижимает к груди запелёнутого младенца. «Ты ведь умерла», — произносит Тайвин одними губами. Она молча кивает и протягивает ему свою драгоценную ношу. В ворохе одеял не видно лица ребёнка, но Тайвин знает, что это Тирион и не хочет брать сына на руки. Он даже прячет руки за спину. На лице Джоанны мольба, Серсея торжествующе улыбается, Джейме вздыхает.       На этом сон обрывался, или он просто уже забыл, что было дальше.       Прежде такой сон Тайвину не снился, хотя он, случалось, думал о том, какими были бы его отношения с младшим сыном, если бы жена не умерла, рожая его. Матери любят всех своих детей, и Джоанна, очевидно, любила бы карлика так же, как и близнецов. Значит, и ему самому пришлось бы полюбить его… и у них была бы большая счастливая семья. И, может быть, были бы ещё дети.       Но Джоанна умерла, и ничего уже не изменить. Тайвин пообещал ей позаботиться о ребёнке — и он сдержал слово, Тирион никогда ни в чём не нуждался. Но вот любить его — этого он не обещал.              Стараясь не шуметь, он поднялся с постели и переоделся в чистую одежду. Застёгивая камзол, обратил внимание, что в том месте, к которому девочка прижималась вчера заплаканным лицом, образовалось пятно с белёсой каймой, и кожа задубела. Слёзы волчицы… Он посмотрел на свою правую руку — рана почти зажила, но следы были ещё заметны — и, похоже, они останутся навсегда. Волчица пометила его сначала зубами, теперь — слезами. Он недовольно хмыкнул и прошёл в кабинет.       Девочку Тайвин решил не будить — он ещё не настроился на общение с ней. Вчера он был добрым лордом Тайвином, который в последнее время что-то слишком часто стал проявляться (о, как он боялся стать похожим на своего мягкотелого отца!), но сегодня его отношения с девочкой должны были вернуться в прежнее русло.       Тайвин уже завтракал, когда девочка, взъерошенная, с темными кругами под глазами и немного опухшим от сна (или вина) лицом, появилась в дверях спальни. Вид у нее был совершенно несчастный.       Тайвин встретил ее своим обычным холодно-внимательным взглядом.       — Доброе утро, милорд…       Вряд ли для неё оно было добрым.       — Можешь сказать Визу, что на сегодня я освобождаю тебя от работы, — сказал Тайвин, отправляя в рот кусок поджаренного бекона. Рекомендацией лекаря насчёт овсянки на завтрак он по-прежнему пренебрегал. — Но лучше займи себя каким-нибудь делом, иначе горе съест тебя.       — Да, милорд.       — Ступай. И забери посуду.       Девочка взяла со стола пустой кувшин, чашу и двинулась к выходу. Тайвин проводил ее глазами.       Она уже взялась за ручку двери, когда он спросил:       — Бейлиш узнал тебя?       Девочка медленно обернулась. Неуверенно пожала плечами.       — Не знаю, милорд… но мне кажется — да.       Тайвин постоянно задавался вопросом, какую выгоду Мизинец захочет извлечь из своего знания, и как это может задеть интересы Ланнистеров. Пересмешник был не фигурой, как того хотелось бы лорду Тайвину, но игроком — и достаточно опасным игроком. Он метил высоко, должность мастера над монетой вовсе не была пределом его мечтаний, как казалось недалёким людям вроде Роберта. И только боги знают, в какую игру Мизинец играет теперь, когда на троне оказался безумный мальчишка.       Чёртов флюгер. Вчера он помогал Баратеонам, сегодня — Ланнистерам. Как бы с его помощью не остаться без головы, подобно предыдущему деснице короля. Тайвин не мог не признавать, что Бейлиш хитёр. Льстив, хитёр и коварен. Ему пристало бы иметь в гербе изображение лисицы, а не пересмешника.       Сила льва не подходит лисице, хитрость лисицы не подходит льву**. Тайвин презирал Бейлиша за лживую улыбку, за вкрадчивый голос, за содержание борделей… за постоянное жевание мяты, наконец.       Мысли о нём даже испортили лорду аппетит.       Девочка стояла, держась за ручку двери, и вопросительно смотрела на Тайвина.       — Кроме меня в Харренхолле никто не знает, кто ты, — сказал он, понизив голос. Вряд ли в камине могли прятаться птички Вариса, но и никакие другие уши не должны были его услышать. — И никто не должен об этом знать. Ради твоей же, — он ткнул вилкой в её сторону, — собственной безопасности. Ты поняла меня?       Она кивнула.       — Да, милорд.       — Хорошо. Иди.       Она вышла и затворила за собой дверь.       «Если кто-то в Харренхолле до сих пор сомневался в моих пристрастиях, то сегодня все сомнения окончательно отпадут», — кисло подумал Тайвин, представив, как стражники глазеют на выходящую из его покоев девочку. Он с досадой бросил вилку в тарелку с недоеденной яичницей и вытер рот салфеткой. К полудню весь замок будет знать, где она провела ночь. К тому же у неё сегодня такой измученный вид — подумают, что он всю ночь не слезал с бедняжки. Виз наверняка станет изводить её похабными шутками… ладно, пусть думает, что она у Тайвина на особом положении — будет лучше следить за ней.       Послезавтра Тайвин выступит на Королевскую Гавань, а девочка чуть позже отправится в Утёс. Скорее всего, они теперь долго не увидятся. Возможно даже — до её совершеннолетия. И это хорошо. По правде говоря — он от неё устал.