Дела добрые, дела дурные

      Проснулся Тайвин, мучимый головной болью и жаждой.       Он приоткрыл один глаз и тут же снова его закрыл.       «Кажется, уже утро…»       Не с первой попытки, но всё же ему удалось вызвать в памяти события вчерашнего вечера.       Сначала он много выпил за ужином. Непозволительно много. Потом приставал к случайно встреченной в гостинице дочери Эддарда Старка, и в конце концов овладел ею в её собственной комнате, а она… – о, боги! – она оказалась девственницей. Сегодня эта история показалась ему совершенно нереальной. Может, Арья только грезилась ему в хмельном бреду, и ночь он на самом деле провёл с местной шлюхой?.. «Дурную болезнь только ещё не хватало подцепить на старости лет».       Помимо головной боли и сухости во рту Тайвин ощущал какое-то непрекращающееся неудобство и никак не мог понять, от чего оно происходит. Сосредоточившись на своём теле, он осознал, что у него сильно затекла и онемела левая рука. Желание выяснить причину этого странного явления вынудило его открыть глаза. Взгляд упёрся в нависающий над кроватью низкий потолок – привыкший спать на боку, сейчас Тайвин почему-то лежал на спине. Повернув голову влево, он едва не упёрся подбородком в лоб девочки, спавшей у него на плече. Длинные тёмные волосы её рассыпались по его груди. Сердце на мгновение замерло, а потом забилось быстро, неровно, губы растянулись в глупой радостной улыбке: значит, всё это не приснилось ему. И она всё ещё здесь. И неважно, что руки он уже почти не чувствует.       Серый рассвет вползал в комнату через открытое окно вместе с запахом сырой земли и пока ещё робкими голосами просыпающихся птиц.       Тайвин приподнял голову от подушки и обвёл взглядом комнату. У двери на деревянном табурете стоял таз для умывания, а в нём – кувшин («Семеро, пусть в нём окажется вода!») В изголовье кровати, прислонённые к стене, мирно стояли их с Арьей мечи. На столе перемешанной кучей валялась их одежда. Их тела ниже пояса накрыты были одним сбившимся в кучу шерстяным, траченным молью одеялом. Нижняя рубашка девочки задралась, и он заметил на её трогательно-беззащитном животе два заживших шрама, выглядевшие как следы ранения ножом или кинжалом. Кто-то пытался её убить.       Это заставило Тайвина вспомнить о своём собственном уродливом – от паха до пупка – шраме, и он натянул одеяло повыше.       Несмотря на свинцовую тяжестью в голове, Тайвин чувствовал невероятный душевный подъём, а судя по ощущениям внизу живота – и не только душевный. Он был не прочь повторить всё сначала (но только после того, как глотнёт воды!) – не так поспешно, как это произошло накануне. Вчера он действовал чересчур решительно, если не сказать – грубо. Да что там обманывать себя, – он накинулся на девочку, как вернувшийся из длительного похода солдат накидывается в борделе на шлюху.       Сегодня ему хотелось быть нежным. Хотелось доставить девочке такое же необыкновенное, всепоглощающее удовольствие, какое вчера получил он сам. И он хотел при этом смотреть в её обманчиво-правдивые глаза - они не смогут лгать в тот момент, когда она изогнётся в его руках от наслаждения. Но достаточно ли будет только члена и рук, чтобы удовлетворить неопытную девушку?..       Эйерис, напившись, нередко изводил десницу вопросом, ласкает ли тот свою жену языком. «Ну, мне-то ты можешь рассказать! – жарко шептал он ему на ухо, обхватив за плечи. – Тебе нравится её вкус?» Тайвин считал, что подобные вещи ни с кем обсуждать не следует – тем более, когда речь шла о его жене, а не о девке из заведения Мизинца. Он резко высвобождался из объятий Эйериса, злился и краснел, и его смущение очень забавляло короля. Эйерис хохотал, довольный, что смог вогнать десницу в краску. Этим дело, как правило, и ограничивалось, ибо он хорошо знал, что в общении с Тайвином присутствует грань, переходить которую не стоит даже королю.       По правде говоря, Тайвин никогда не пытался делать с женщинами того, о чём говорил Эйерис. Джоанна не просила его о таких ласках, ей как будто довольно было обычного сношения, а со шлюхами он не стал бы заниматься этим даже под страхом смерти.       Может, пришло время познать эту сторону жизни? Говорят, мужчинам это тоже доставляет удовольствие.       Но как ни хотелось Тайвину приступить к плотским утехам, он малодушно побоялся будить Арью. Кто знает, как девочка отнесется к присутствию пожилого лорда в своей постели?..       Вчера она отдалась ему с той же отчаянной смелостью, с которой когда-то пыталась убить. Но это было вчера. Утром всё видится совсем иным. Возможно, она тоже была не совсем трезвой, когда подчинилась его напору. Тайвину не хотелось сейчас увидеть на её лице досаду и сожаление об утраченной невинности, поэтому он предпочёл просто лежать и наслаждаться воспоминаниями, позволив себе только легко поцеловать её в волосы и осторожно накрыть покоившуюся у него на груди руку своей широкой ладонью. Удивительно, как ей удавалось удерживать меч такими маленькими и слабыми на вид руками. Впрочем, его задницу она ими мяла вчера весьма чувствительно. Слабость и хрупкость её были обманчивыми. Сжимая девочку в объятиях, он убедился в том, что на самом деле тело её сильное и гибкое – тело хищницы, а не изнеженной леди.       После смерти Джоанны это был первый раз, когда он проснулся утром с женщиной – шлюхи всегда выпроваживались Тайвином из постели тотчас же после того, как он удовлетворял свои потребности. При этом он никогда не встречался два раза с одной и той же. И никогда не вступал в связь со служанками из опасения, что с ним случится то же, что с его отцом.       «А вдруг девочка забеременеет?!» Вчера, жадно утоляя своё желание, Тайвин даже ни на секунду не задумался о такой возможности, а ведь это вполне могло случиться, поскольку в конце он дал себе волю и не был осторожен.       Сперва он почувствовал себя неуютно, а потом вдруг его посетила странная мысль: что, если у них родится сын – сильный и гордый, как лев, умный и отважный, как волк?..       Увезти девочку в Утёс, дождаться рождения бастарда, узаконить его – уж в этом-то Серсея не откажет своему отцу, хотя это и придётся ей не по нраву. Теперь свободного времени у него более чем достаточно, чтобы, не повторяя ошибок, которые он допустил со своими первыми детьми, вырастить сына, как настоящего Ланнистера, будущего лорда Утёса… «Размечтался. – тут же устыдившись своих мечтаний, подумал он. – Из ума я уже начинаю выживать, что ли?..»       Кем он мог стать девочке?.. Отцом?.. Отец нужен был ей тогда, восемь лет назад, когда она лишилась его. Мужем?.. Тайвин не хотел больше жениться, а Арья, похоже, и так уже замужем – за своим мечом. К тому же дочь казнённого королём-бастардом (Джоффри теперь иначе и не называли) лорда Эддарда вряд ли захочет связать свою жизнь с домом Ланнистеров. Не стоит забывать и о том, что Матерь Драконов вот-вот двинется на Ланниспорт. Город, возможно, не будет разрушен, но не желающий склониться перед Дейенерис Утёс наверняка постигнет судьба Харренхолла – так что поздно думать о наследнике.       Да и разве бывает потомство у льва и волка?.. Можно повязать осла и лошадь, но никто не слышал о том, чтобы у волчицы родились дети от льва.       Она бы грела ему постель…       Глупости. Это молодые жёны лорда Уолдера старательно согревали его высохшие кости в надежде, что старый хорёк получше обеспечит их детей. Арья Старк – другая. Она совсем не похожа на тех женщин, которые всю жизнь окружали Тайвина. И на Джоанну, которая значительно отличалась от них – тоже непохожа. Всех женщин, напоминавших чем-то жену, Тайвин сравнивал с ней – и они всегда безнадёжно проигрывали. Арья же ничего общего не имела с Джоанной, ему даже в голову не пришло сравнивать их между собой, и, видимо, только по этой причине ей удалось заставить золотое сердце Тайвина биться часто и неровно – как самое обычное человеческое.       До этого момента Тайвин старательно избегал задавать себе вопрос, ответ на который грозил разрушить то призрачное ощущение наполненности жизни смыслом, которое в нём на время поселилось. Почему она на самом деле отдалась ему? У всего ведь есть причина. Листья – и те без причины с дерева не падают. Наивно думать, что девчонка внезапно воспылала страстью к врагу своей семьи. Тогда что же ей нужно?..       Он порывался разбудить девочку и, пока она ещё не совсем проснулась, вытрясти из неё ответ, пусть даже и неприятный для него, – но быстро остыл.       «В пекло!» Пусть всё остаётся так, как есть. У него будет время поразмыслить об этом по дороге в Риверран. Ведь он по-прежнему едет в Риверран, не так ли?.. Ничего не изменилось. Ничего и не могло измениться – колея его жизни слишком глубока, чтобы можно было свернуть.       Их жизни просто на краткий миг снова пересеклись, но это…       Его размышления были грубо прерваны громким стуком в дверь. Тут же кто-то бесцеремонно распахнул её и вошёл.       Бриенна в полном рыцарском облачении – вот кто нарушил покой Тайвина. Потрясённая представившейся ей картиной, Тартская Дева в немом изумлении воззрилась на Тайвина. И без того некрасивое веснушчатое лицо ее при этом так вытянулось, что он едва не расхохотался.       – Бриенна, – обратился он к ней вполне миролюбивым тоном – ведь у него в кои веки было с утра хорошее настроение, – вам в детстве не объясняли, что врываться в чужие комнаты неприлично?       – Это комната миледи, а не ваша, лорд Тайвин, – хмуро буркнула Бриенна. Она была смущена, но извиняться за вторжение явно не собиралась.       Арья, разбуженная их разговором, приподняла голову. Сонно щурясь, она посмотрела сначала на Тайвина, потом на Бриенну.       – Нам пора, леди Арья… лошади уже осёдланы, – Бриенна прикрыла дверь и теперь стояла, прислонившись к ней спиной и скрестив на груди руки в кольчужных перчатках, - пожалуй, размером не так уж сильно уступающие ручищам сира Григора. «Покойного сира Григора». – мысленно поправил он себя. Слишком часто в последнее время ему приходилось употреблять это слово, вспоминая своих знакомых. Похоже, большая часть их уже покинула этот мир.       Арья со страдальческим стоном села в постели и, зевая, по-детски тёрла кулаками глаза. В этот момент она очень напоминала ту маленькую девочку, которую Тайвин знал в Харренхолле.       Бриенна смотрела на Тайвина с неудовольствием отца, обнаружившего свою дочь в постели с соблазнителем. Она даже демонстративно положила руку на рукоять меча. «Не может быть». – подумал Тайвин, приглядевшись к форме эфеса и уже достаточно ободранным ножнам. Этот меч Тайвин узнал бы из тысячи – то был второй меч, выкованный из Льда Эддарда Старка, и он был собственноручно вручен Тайвином Джейме.       Трудно представить, чтобы честная и благородная до тошноты леди Бриенна могла получить этот меч каким-то неправедным путем. Оставалось предположить, что Джейме сам отдал ей его за какие-то заслуги.       Когда потерявший руку Джейме и Бриенна появились в Королевской гавани, Серсея начала отпускать по поводу Тартской Девы шутки столь злобные, что у Тайвина закралось подозрение, что дочь ревнует. Не зная ещё о связи своих детей, он был очень удивлён её поведением. Ревновать к Тартской деве – эдакой медведице?? Даже не медведице – медведю.

Она и брыкалась, она и визжала, Но все ж от медведя не убежала.

– вспомнил он слова песни, которую вчера за ужином орали постояльцы. Он представил Джейме в медвежьих объятиях Бриенны, и уголки его губ непроизвольно поползли вверх. «Да Джейме просто спятил, если обменял меч на невинность такого страшилища!» Впрочем, Тайвин был сегодня в столь хорошем настроении, что готов был прощать другим людям их промахи и ошибки.       Поистине удивительно, что оба меча встретились в этой паршивой гостинице. Почти встретились – он всё же надеялся, что Вдовий плач находится там, где он его вчера оставил.       Бриенна заметила взгляд Тайвина, прикованный к её мечу, и лицо её приняло напряжённое выражение, – видимо, она боялась, что он заявит права на него, и готовилась обороняться от его поползновений.       Тайвин очень надеялся, что Арья выставит Бриенну за дверь, но она почему-то не сделала этого. Может быть, как и он сам, девушка чувствовала какую-то неловкость после произошедшего накануне и боялась остаться с ним наедине.       Затёкшая рука начала отходить. Ощущение было такое, будто в неё разом вонзились тысячи иголок. Он начал сжимать и разжимать левый кулак, пытаясь восстановить кровоснабжение, а правую руку закинул за голову. Бриенна, смущённая видом голого мужского торса, старательно отводила глаза.       Арья кое-как расчесала гребнем волосы, накинула дублет, натянула бриджи, сапоги и теперь металась по комнате, запихивая свои немногочисленные вещи в седельную сумку. При этом она ещё успевала обмениваться с Бриенной отрывочными фразами. На Тайвина девочка упорно избегала смотреть, он же непрерывно следил за ней глазами. В незашнурованном вырезе её нижней рубашки бесстыдно расцветали следы его вчерашних слишком крепких поцелуев, и сердце его наполнилось печалью от осознания того, что время быстротечно и всё хорошее проходит раньше, чем успеваешь его прочувствовать.       Собрав сумку и опоясавшись мечом, Арья остановилась посреди комнаты и огляделась вокруг на предмет забытых вещей. Тайвин молчал. Гордость не позволяла ему заговорить первым. Поблуждав по комнате, взгляд девочки в конце концов остановился на нём.       В песнях бродячих певцов, когда мужчина и женщина прощаются, у них непременно бывает долгий – не меньше, чем на пару куплетов – прощальный поцелуй. Но этот ревнивый взгляд выпуклых голубых глаз Бриенны, Иные бы её побрали… разве можно было под ним целоваться по-настоящему – так, как они это делали вчера?..       Прижимая к груди седельную сумку, от которой шёл острый запах лошадиного пота, Арья встала коленом на постель и потянулась к Тайвину. На мгновение они встретились глазами, а потом она чмокнула его в щёку – в самое густо покрытое щетиной место, так что он даже не ощутил тепла её губ, и… и всё. Она ничего не сказала, а он подавил в себе глупое желание спросить, увидятся ли они когда-нибудь ещё.       «Обещай, что останешься только моей».       Разумеется, он лишь подумал так.       Разумеется, она не услышала его мыслей.       Она уже шагнула к двери. Момент, когда можно было схватить её за руку, задержать, объяснить, вырваться из колеи, был безнадёжно упущен. Бриенна пропустила Арью вперёд, и, бросив на Тайвина полный осуждения взгляд, повернулась к нему одетой сталью широкой спиной. Хлопнула дверь. Лицо Тайвина болезненно искривилось. Со стороны можно было бы подумать, что у него неожиданно заболели зубы. Казалось, в воздухе всё ещё ощущается запах этой чёртовой сумки. Запах, который потом всегда чудился ему, когда он вспоминал момент прощания. «Надо было вчера взять шлюху. - подумал он, прислушиваясь к удаляющимся по коридору шагам: едва слышным – девочкиным, и тяжёлым, словно кто-то гвозди в пол вколачивал – её спутницы. - И всё было бы намного проще».       Но тогда сегодня он не чувствовал бы себя таким живым.       Вскоре под окном послышались приглушённые голоса, лошадиное фырканье и чавкающий звук копыт, погружающихся в раскисшую от ночного дождя землю.       Тайвин с хрустом потянулся, откинул одеяло и вдруг замер, увидев небольшое бурое пятно на простыне. Значит, ему вчера спьяну не почудилось – девочка на самом деле была девственницей.       Это маленькое засохшее пятнышко напомнило ему кое о чём.       Что бы там ни утверждал Пицель в своей хронике (попробовал бы он утверждать иное) – Джоанна не была девушкой, когда выходила за Тайвина замуж. Она призналась в этом будущему мужу до свадьбы и дала ему возможность выбрать. «Тебе необязательно жениться на мне. Но если ты всё-таки решишься, то дашь слово, что никогда не упрекнёшь меня» – так она сказала после того, как огорошила признанием. У Тайвина было чувство, будто его ударили поддых.       Он размышлял долго. Взвешивал. Не спал ночами. На заседаниях малого совета смотрел сквозь людей и отвечал невпопад. После долгих раздумий всё же решился и впоследствии о своём решении ни разу не пожалел – вторая такая женщина ему за всю жизнь не встретилась. Слово своё он сдержал и никогда не упрекал жену.       Но запретить ему думать об этом Джоанна не могла. Было ли ей приятно с Эйерисом?.. Ласкал ли он её языком?.. Так же ли страстно она обхватывала ногами его поясницу?.. Эти мысли обычно прятались в дальнем, запертом на ключ уголке сознания, где он хранил всё самое плохое, что с ним случилось в жизни. Там жили его демоны, питавшиеся ненавистью, обидами и разочарованиями. Ключ был надёжно спрятан и доставался только в те моменты, когда Тайвин впадал в мрачное настроение из-за какой-нибудь серьёзной неудачи. Тогда он выпускал своих демонов, и они терзали его душу. Ему начинало казаться, что он не удовлетворяет жену. Он подозревал её в неверности. Приходил ночью в комнату близнецов и мучительно вглядывался в лица детей, ища в них свои черты. Иногда находил. Иногда – нет, и тогда ему чудился смех Эйериса за спиной. Пытаясь заглушить душевную боль, он в кровь разбивал кулаки о стену. То, что человек, имевший его жену, всё ещё жив, отравляло Тайвину существование, не давало дышать. Если бы Эйериса не убил Джейме, Тайвин, вероятно, однажды убил бы его сам.       Но такие приступы случались с ним редко – обычно демоны дремали, а к старости они и вовсе ослабели и почти не показывались.       Преодолевая лёгкое головокружение, Тайвин поднялся с постели и стремительно прошлёпал босиком к табурету. Боги сегодня определённо были благосклонны к нему. В кувшине оказалась вода, и, хотя предназначалась она для умывания, Тайвин схватил кувшин и жадно, не отрываясь и расплёскивая воду себе на грудь, выпил сразу не меньше половины.       Отдышавшись и сполоснув оставшейся водой лицо, он подошёл к окну, встал за колышущейся от лёгкого ветерка занавеской и осторожно выглянул на улицу.       Арья и её спутники выехали на Королевский тракт, начинавшийся за воротами гостиницы, и теперь медленно удалялись по дороге в сторону Зелёного зубца. Они ехали шагом, по двое: впереди мужчины, за ними Бриенна и Арья. Девушки о чём-то переговаривались, и он подумал, что, наверно, Арья делится с Бриенной впечатлениями о прошедшей ночи – ведь девушки всегда всё друг другу рассказывают… Впрочем, вряд ли – скорее уж Бриенна распекает её за недопустимое для леди поведение. Вспомнив недовольное выражение, которое приобрело лицо Бриенны, когда она ворвалась в комнату и увидела Арью в его постели, он улыбнулся.       Арья пару раз оглядывалась, и тогда Тайвин поспешно отступал от окна. Он смотрел вслед всадникам, пока они не превратились в неразличимые глазом точки на дороге, серой лентой уползающей за горизонт. Из щелей между половицами нещадно дуло, босые ноги его заледенели, но он не замечал этого.       На востоке заря бледным розовым цветом окрашивала острые, покрытые снегом верхушки Лунных гор.       «Всё правильно. – со щемящей грустью подумал он. – Её место - на севере, а моё – на западе».