Дела добрые, дела дурные

      Никогда не забывай, кто ты такой,       ведь мир, конечно, этого не забудет.       Тирион Ланнистер

      В Дредфорте мир Тайвина сузился до размеров каменного мешка и того, что постоянно ощущало его тело.       Голод, холод, боль, страх.       Как согреться, чем набить живот, скоро ли снова придут за ним, чтобы опять мучить — только это его и волновало.       Когда Рамси стал реже уделять ему внимание, Тайвин продолжал жить в напряжённом, сводящем с ума ожидании минуты, когда бастард примется за него снова. Рамси же не торопился, — звериное чутьё подсказывало ему, что ожидание пытки может быть хуже самой пытки.       Теперь у Тайвина почти ничего не болит, у него есть тёплая постель и сытная еда. А ещё — много времени, чтобы думать. Пытаться понять, кто он такой есть, и найдётся ли для него, такого, место в этом мире.       В детстве Тайвин, как все сыновья лордов, хотел стать рыцарем, героем, о подвигах которого слагали бы песни.       Песню, тешащую самолюбие, о нём сложили, но к тому времени он уже был отравлен жизнью в Королевской гавани, и это лишь ненадолго удовлетворило его амбиции.       Роль героя, как он быстро понял, вращаясь в обществе при дворе, — для смелых, честных, сильных… и недалёких. Тайвин же всерьёз собирался стать одним из тех, кто оставляет след в истории.       Менялись времена и короли, но он успешно двигался к цели, хотя его собственные дети, каждый в меру своих интересов и возможностей, всячески осложняли этот путь.       Мерзость, произошедшая с Тайвином на исходе жизни, перечеркнула то, чего он успел добиться.       Какой теперь прок от того, что его всё ещё зовут «Тайвин Ланнистер»? Полтора квадратных фута содранной кожи, пара штофов крови и слёз, бесконечные часы боли, стонов и крика — стоило ли платить такую цену, цепляясь за эти два слова? Как бы его ни звали, болтоновские слуги и солдаты смотрят на него с нескрываемым пренебрежением, и лорды всех Семи королевств будут смотреть так же. Так было с Грейджоем, так будет и с ним. Слухи разносятся быстро. После визита в Дредфорт Барбри Дастин и Карстарков вороны полетели из Барроутона и Кархолда, извещая страну о том, что львов можно больше не опасаться. Вероятно, во многих замках Вестероса подняли кубки за эту новость.       Мнение овец однажды приобретает значение. Люди запоминают последнее. Неважно, что Тайвин вернул своему дому былое могущество. Неважно, что он обеспечил Вестеросу двадцать лет мирной жизни, — помнить его будут, как дрессированного льва болтонского бастарда.       Тайвин почти смирился с этим.       Он только хотел всё забыть. Может, тогда чудовище перестанет приходить по ночам.       Но против воли картины жизни в Дредфорте, одни — чёткие, яркие, другие — размытые «асшайским сном», то рассыпались, то вновь складывались перед его внутренним взором, словно узоры в калейдоскопе. Эти воспоминания принадлежали рабу Болтона, из оболочки которого Тайвин тщетно пытался вырваться. Ему казалось, что именно эти воспоминания, пропитанные болью и страхом, привлекают чудовище.       По давней своей привычке он сперва попытался изгнать их, или хотя бы запрятать в тот дальний уголок памяти, где хранились все неприятности и неудачи. Пусть редко, но они всё же случались в жизни Тайвина, несмотря на то, что каждое его действие обычно бывало тщательно продумано и подготовлено.       Слова Дженны о том, что настоящий его сын — Тирион, поступление Джейме в Королевскую гвардию, оставившее Тайвина без наследника, унизительный отказ Эйериса женить Рейегара на Серсее, хохот Роберта и гостей на пиру, когда наглый чёрный кот вырвал из рук Тайвина перепёлку… да много чего ещё было заперто в том дальнем уголке, даже детские его обиды. Не имеет значения, смог ли он отомстить обидчику, всё это оседало в памяти навсегда. Но при этом Тайвину большую часть времени удавалось игнорировать существование в его прошлом эпизодов, ранивших самолюбие.       В этот раз всё оказалось иначе.       Сумей даже он каким-то образом убедить себя, что этого года не было, шрамы, густой сетью избороздившие тело, живо напомнят ему о каждом свидании с Болтоном. Мужчина может гордиться шрамами, полученными в бою, но Тайвин свои получил лишь по прихоти бастарда, и это — позорное клеймо до конца его жизни.       Да, теперь Тайвин вместо вонючего рубища носит нормальную одежду, скрывающую знак принадлежности Болтону, и смотреть на своё тело он вынужден, лишь когда моется, — но куда деть изуродованную руку, которая всегда перед глазами?.. Если золотой рукой Джейме можно хотя бы отразить меч в поединке, то трёхпалая птичья лапка Тайвина не только совершенно бесполезна даже в быту, но и оскорбляет взгляд всякого здорового человека. И его молодой жены, очевидно, тоже, хотя ей удаётся это хорошо скрывать. Женщины это умеют.       Вряд ли она в восторге и от того, что руки Тайвина дрожат, как у жалкого пьяницы, когда он держит столовый прибор или кубок. Так же дрожали руки у его отца, начавшего после смерти леди Джейн топить тоску в вине. Раньше Тайвин стыдился любого сходства с отцом, а сейчас, пожалуй, лорд Титос, будь он жив, имел бы все основания стыдиться своего старшего сына.       Сколько бы ни прошло времени, воспоминания останутся с ним. От себя не убежишь. И от тех слов, которые произнёс Рамси, приступая к завершению своего герба на груди Тайвина — тоже.       «Когда мы с тобой расстанемся… — подождав, пока Тайвин сможет дышать и соображать после очередного срезанного лоскутка кожи, доверительно произнёс Рамси, — я всегда буду у тебя здесь, лорд» — и он прикоснулся окровавленным указательным пальцем к виску Тайвина.       Рамси ещё много чего говорил в тот раз. Тайвин, захлёбываясь в океане боли и слёз, не понимал смысла того, что ему монотонно нашёптывал голос бастарда, но уши его были открыты. Скользкими ядовитыми змеями слова вползли в его голову и опутали сознание. «Асшайский сон» довершил дело. Тайвин больше никогда не пытался бежать, и уже не способен был сопротивляться и защищать себя. Люди Болтона перестали опасаться его, когда он не был связан.       Имя он сохранил, но потерял гораздо большее.       Всякое можно пережить, — даже, наверное, чужой герб на груди, но если человек не может себя защитить, он никуда не годен. Он — не воин. Не мужчина.       «Дрессированный лев, надо же», — сухо усмехнулась Барбри Дастин, когда Рамси продемонстрировал ей свой любимый фокус. Тайвин прислуживал им за столом, а в конце ужина, когда был подан десерт и фрукты, Рамси с безмятежной улыбкой вложил в его руки нож — острый, как бритва — и велел почистить яблоко. Леди Дастин смотрела напряжённо и недоверчиво. В чертоге не было никого, кроме них троих, и никто не смог бы помешать Тайвину перерезать бастарду глотку. Хотя бы попытаться. Но, взяв нож трясущимися руками, он просто… почистил яблоко.       Когда Рамси свежевал Джейни, Тайвин покорно стоял рядом и подавал ему нужные инструменты. Он внутренне содрогался от её криков и вида обнажающегося мяса, но ничего не сделал. Ему было страшно. И потом, когда Рамси ушёл, оставив Джейни умирать, Тайвин тоже ничего не сделал, хотя она умоляла его убить её. Он ушёл, нет, сбежал, трусливо зажимая уши, чтобы не слышать несущихся ему вдогонку стонов.       От этих воспоминаний Тайвину стало горько. Мутная пелена заволокла взгляд. Потом он увидел — расплывчато, как через залитое дождём стекло, — склоняющееся к нему лицо девочки… его жены.       «Что случилось, милорд?»       Моргнув несколько раз, Тайвин понял, почему её лицо расплывается — это слёзы застилали ему глаза. Оказывается, он стал ещё и слезлив, как отец.       «У вас что-то болит?»       Тайвин не смог произнести ни слова в ответ. Отчаяние душило его. Он вытер ладонью слёзы и помотал головой. Девочка, со вздохом коснувшись его плеча, отошла. Тайвин был благодарен ей за то, что она сочувствовала ему не слишком навязчиво. Всё равно она ничем не могла помочь.       За отчаянием наступило оцепенение. Тайвин не мог ни на чём сосредоточиться, не мог додумать до конца ни одной мысли. Разум сделался вязким и неповоротливым, как у дредфортского дурачка.       День. Два. Три. Он не помнил, сколько это продолжалось.       В один из бесцветных, неотличимых друг от друга дней, когда Тайвин, как обычно, сидел в кресле, рассеянно созерцая через открытое окно серую стену башни напротив, в поле его зрения неожиданно появился маленький, с ячменное зёрнышко, паучок. Споро перебирая тонкими лапками, он на невидимой нити спускался с верхнего края рамы.       Тайвин бездумно следил взглядом за его передвижением.       Паучок уже почти достиг подоконника, когда налетевший внезапно порыв ветра с грохотом тряхнул ставни. Молниеносно взлетев по своей паутинке вверх, паучок спрятался в щель между рамой и оконным проёмом. Рядом с его убежищем поблёскивала на солнце геометрически правильным рисунком незаконченная ловчая сеть.       Наблюдая этот незатейливый сюжет, Тайвин ощутил какой-то толчок в мозгу. Вялые, обрывочные мысли его как будто начали приобретать связность.       «А вдруг, — подумалось ему, — и у меня получится?..»       На мгновение Тайвин растерялся — показалось, что мысль ускользнула в небытие, испарилась, и он не может вспомнить, что именно у него должно получиться.       Но он сосредоточился изо всех сил и всё-таки проник в суть того, что предложило ему измученное борьбой с самим собой сознание.       Если вместо того, чтобы малодушно избегать воспоминаний, наоборот, день за днём воспроизвести в памяти всё, что с ним произошло в Дредфорте, всё, что сделало его таким, даже самые страшные, отвратительные эпизоды — то, может быть, по этой ниточке, тянущейся в прошлое, ему удастся вернуться назад — к себе, прежнему?       «Дурацкая затея».       И опасная. В конце пути его может ждать что угодно.       Исцеление.       Помешательство.       Паучок выбрался из щели и как ни в чём ни бывало продолжил плести свою сеть.       Почему-то это вселило в Тайвина надежду. Он должен был хотя бы попытаться.              Рамси был прав, говоря: «первый разрез — это как лишение девственности».       Действительно, процедура сдирания кожи, исчезнувшей затем в пасти отвратительного пса, произвела на Тайвина не меньшее впечатление, чем тот раз, когда он стал мужчиной с… впрочем, неважно.       Он был настолько ошеломлён, что почти не сопротивлялся, когда подручные Болтона отвязывали его от креста и уводили из кабинета.       Тайвин снова оказался в подвале. Только теперь это была уже не та комнатушка при входе, где его держали сначала, а ниша в стене подземного этажа замка.       Здесь было сыро и очень холодно.       Холод немного привёл Тайвина в чувство.       Массивная — как и все сооружения в Дредфорте — решётка отделяла нишу от коридора. С трёх сторон пространство сдавливали каменные стены.       Ни кровати, ни даже обыкновенного тюфяка, только рассыпанная по полу солома.       Всё это Тайвин успел рассмотреть, когда его привели Алин с Дамоном. Факела они ему не оставили, и после их ухода настала кромешная тьма.       Никакие звуки не долетали сюда снаружи, только слышно было, как где-то поблизости мерно капает в лужу вода.       Тайвин был совершенно голым, потому что чёртов бастард решил, что одежда ему больше не понадобится. Во всяком случае, — его, Тайвина, собственная одежда. Не она делала Тайвина тем, кем он был, но, лишившись её, он почему-то начал ощущать, что его статус под угрозой.       Как Серсея в плену Его Воробейшества сперва отказывалась надевать выданное ей септами убогое одеяние, так и Тайвин категорически отверг брошенную Алином на пол его темницы тряпку, которая должна была отныне заменить ему то, что он привык носить. Надеть это — означало окончательно признать себя пленником. Более того, пленником, которого не уважают.       Раны на боку перестали кровоточить, но причиняли мучительную боль. Она поначалу отвлекала от ощущения холода, но постепенно ледяная сырость, источаемая стенами, начала пробирать Тайвина до костей. Неподвижно — чтобы не потревожить раны — он сидел на корточках посреди камеры, обняв руками плечи, и уговаривал себя, что холод нереален.       В конце концов нереальный холод победил. Тайвин нащупал на полу рубаху и натянул её через голову, стараясь не задеть бок.       Кажется, теплее от этого не стало, но теперь он хотя бы мог прилечь здоровой стороной тела на солому. Для этого сначала пришлось поползать в темноте по полу, собирая её в кучу.       Дрожа в липнущей к ранам рубахе, Тайвин подумал, что вряд ли долго протянет в таких условиях.       Вспомнилось почему-то, каким Эйерис вернулся из заключения Дарклинов. Дёрганым, впадающим в истерику по любому поводу. Прикосновений к себе он и раньше не любил, а после освобождения из плена перестал подпускать к себе даже цирюльника. Волосы, борода и ногти росли теперь беспрепятственно, всё больше придавая Эйерису сходство с Бейелором Благословенным. Ходили слухи, что в заточении с ним делали что-то очень скверное. И, глядя в глаза короля, в которых всё чаще мелькали отблески дикого огня пополам с безумием, Тайвин этим слухам вполне верил.       Нынешнее положение Тайвина было хуже, чем тогда у Эйериса. Если спасти короля желали многие, то в том, чтобы вызволить Тайвина, сейчас были заинтересованы только его родственники. Однако, Ланнистеры из Ланниспорта не рискнут выступить на Север в то время, когда Дейенерис Таргариен вот-вот захватит Королевскую гавань. К тому же, Тайвин не давал никаких распоряжений относительно ситуации, в которой он будет лишён возможности эти распоряжения отдавать. Такая ситуация вообще не должна была в возникнуть, поскольку он ехал в Королевскую гавань инкогнито.       Серсее Тайвин нужен был в качестве Хранителя Запада, но наверняка гораздо больше, чем судьбой какой-либо части королевства, она сейчас была озабочена сохранением Железного Трона.       Дженна имела влияние на своего хорька-мужа, но не до такой степени, чтобы заставить его воевать против Болтона. Эммон, вероятно, более всех будет счастлив наконец избавиться от шурина.       Того, что кто-то вроде Барристана Селми, возьмётся за спасение Тайвина, ожидать не приходилось. Джейме ради отца не бросит своё чёрное братство. В последнем письме, которое Тайвин получил от него, он заявлял, что «нашёл, наконец, своё место». Горькая ирония заключалась в том, что человек, начавший карьеру Королевской гвардии, в окружении достойных людей, в конечном счёте нашёл своё место среди отбросов человеческого рода, став братом ворам, насильникам и убийцам.       Бедный глупый золотой мальчик, он всё ещё примеряет на себя роль героя. Думает, что, надев чёрное, можно начать другую жизнь.       Только зря Джейме обольщается. Ныне он зовётся лордом Ночного дозора, но, все, от крестьянина до грандлорда, помнят, что имя ему — Цареубийца, а вернее всех помнит это Дейенерис Таргариен. Лучше бы Джейме остался в Королевской гавани и помог сестре защищать город. Впрочем, Серсея, как когда-то Эйерис, с некоторых пор начала доверять пиромантам и дикому огню больше, чем родственникам и мечам.       Во мраке подвала окончательно развеялись призрачные надежды покинуть Дредфорт в обозримом будущем. С Рамси не договориться, никаких внятных требований он так и не выдвинул. Но хуже всего, что тот, на кого он работал, очевидно, разрешил ему творить с пленником всё, что придёт в его извращённую голову. Жаль, что Русе вовремя не утопил своего ублюдка. Тайвин и сам проявил подобную недальновидность, оставив большеголового уродца в живых, но у него хотя бы было оправдание в виде обещания умирающей жене.       Тайвин снова принялся размышлять, кем может быть заказчик похищения, но в это время служанка принесла еду. Рамси явно не хотел, чтобы пленник умер с голоду.       Услышав приближающиеся шаги, Тайвин сел на полу, обхватив руками колени. Мышцы затекли, и ему хотелось сменить положение.       Обычно служанку сопровождали болтоновские подручные, но сюда, в подземелье, она спустилась одна. Ключей от решётки у неё в любом случае не было, так что, отправляя её сюда без охраны, они ничем не рисковали.       В одной руке служанка держала факел, другой упирала в живот поднос с едой.       Должно быть, снова склизкая овсянка и жёсткая, как подошва сапог странствующего септона, лепёшка.       Есть Тайвину не хотелось. Пока ещё свежо было в памяти начисто лишающее аппетита воспоминание о том, как омерзительный пёс Рамси сожрал его содранную кожу.       Привыкнув к свету, Тайвин огляделся по сторонам. В углу желтел пучок соломы, который не попался ему в темноте. Неплохо было бы присовокупить его к хилой подстилке, отделявшей ступни и зад Тайвина от пола. Он решил сделать это позже, когда останется один.       Служанка воткнула факел в держатель на стене — ей пришлось встать на цыпочки, поскольку он располагался достаточно высоко, а росту она была небольшого. Предок Болтонов, строивший замок, поскупился на то, чтобы и подземелье замка украсить держателями для факелов в виде костяных рук. Здесь они имели форму простых железных колец, уже основательно погрызенных многовековой ржавчиной.        Справившись с факелом, женщина молча грохнула поднос на пол рядом с врастающими в землю прутьями решётки. В каждом её движении сквозило недовольство, и Тайвин чувствовал, что, как ни странно, адресовано это недовольство именно ему.       Он видел эту служанку уже много раз, но так и не смог определить её возраст. В тёмных волосах пробивалась седина, заметные морщины прорезали лицо, но походка и фигура говорили, что эта женщина ещё не стара.       В правильных, довольно приятных чертах лица Тайвину чудилось что-то знакомое. При этом он понятия не имел, где мог близко сталкиваться с какой-то простолюдинкой, и уж тем более — что могло побудить его запомнить её внешность. Причина её неприязни к нему тоже была непонятна. Какая-нибудь шлюха из Речных земель? Допустим. Но Тайвин всегда щедро оплачивал услуги особ подобного рода, у них не могло быть к нему претензий. Никаких скандалов с женщинами ему на ум не приходило. Разве что, это кто-то из шлюх Тириона… Но та, которую Тайвин велел высечь, была чернокожая летнийка, а другую Тирион сам задушил.       Не притрагиваясь к еде, Тайвин молча наблюдал, как женщина снимает факел со стены.       — Что, несладко вам здесь приходится, милорд? — вдруг со злорадством спросила она, заметив его взгляд. «Милорд» прозвучало правильно, не так, как говорит простонародье. Тайвин впервые слышал голос служанки, оказавшийся низким и хриплым, как будто она когда-то сорвала голос или сильно простыла. Раньше, в присутствии людей Болтона, она никогда к нему не обращалась. — Это только начало.       — За что ты ненавидишь меня, женщина? — не выдержал Тайвин. Причины её ненависти его не особенно интересовали, просто хотелось подольше побыть при свете и отвлечься разговором от ноющей боли в боку.       Сделав шаг к решётке, служанка поднесла факел близко к своему лицу.       — Так вы… не узнаёте меня, милорд Тайвин?       Пламя мерцало в зрачках, плясало в опасной близости от выбившихся из причёски прядей, окрашивая оранжевым цветом напряжённое лицо с высокими скулами. Снова что-то показалось Тайвину смутно знакомым, но воспоминание не ожило.       — Джейни Пуль… помните?       Тайвин покачал головой. Имя ничего ему не говорило.       — По вашему приказу Петир Бейлиш отвёз леди Сансу Старк и меня в Дредфорт.       Теперь он, конечно, вспомнил. Хмурое утро в Красном замке, карета, готовая выехать через ворота. Рядом Мизинец с лисьей улыбкой на губах, обнимающий за плечи двух растерянных девушек.       У Сансы Старк имелась подружка примерно того же возраста. Дочь старковского стюарда, или вроде того. Именем её Тайвин не озаботился. Тогда она была совсем юной девушкой, но, видно, Север и долгая зима сделали своё дело, ускорив естественное течение лет. Впрочем, Джейни Пуль всё ещё оставалась довольно привлекательной женщиной, и хотя платье она носила скромное, — с вырезом, открывавшим только шею, наверняка ей часто приходилось отбиваться от приближённых бастарда.       Обеих девушек Тайвин отправил Болтонам, хотя Бейлиш очень хотел выкупить темноволосую спутницу невесты Рамси в свой бордель.       Потом стали доходить слухи о том, что, не вынеся издевательств, от бастарда сбежала жена, прихватив с собой и Теона. Тайвину уже были известны кое-какие подробности супружеской жизни молодого Болтона и его забав с наследником Грейджоев, так что его это не удивило. В политическом смысле бегство Сансы не имело значения, поскольку женитьба на дочери Старка уже сделала сына Русе лордом Винтерфелла. А если какой-то лорд не может справиться с женой, это личные проблемы лорда. Судьба Теона Тайвина также не волновала — Железные острова не признали бы евнуха наследником Бейлона.       Правда, потом выяснилось, что жена бастарда сбежала с его ребёнком в чреве. Но к тому времени Тайвин уже снял с себя полномочия десницы и вернулся в Утёс, а потом настала зима, заслонившая все остальные проблемы, кроме выживания.       Предположим, у Сансы Старк могли быть претензии к Тайвину, но причём здесь эта Джейни… как её там, Пуль. Не отправься она на Север, проработала бы пару лет в борделе Бейлиша, потом перекочевала бы в заведение более низкого сорта, которое посещают моряки и ремесленники, и в конечном счёте её убили бы кулаки недовольного клиента или она бы сгнила от дурной болезни. В Дредфорте же она сохранилась вполне неплохо. А что до морщин и седины, то ведь зимой никому не было легко.       Пожалуй, обе, и Санса, и Джейни, должны были бы Тайвину спасибо сказать за то, что он не поддался уговорам Мизинца и не стал их разлучать. Хотя сделал он это, конечно, исключительно с целью осадить Мизинца, который к тому времени и так уже чересчур многое получил за свои заслуги, включая титул лорда Харренхолла.       — В чём же ты меня обвиняешь, Джейни Пуль? — вскинув голову, спросил Тайвин.       Лицо женщины болезненно дёрнулось. А может, его просто исказил трепещущий свет факела.       — Вам известно, что делал лорд Болтон с леди Сансой, милорд?       — Известно, — поморщился Тайвин. — Уволь меня от подробностей. Но ты-то здесь причём?       — Меня лорд Болтон принуждал ублажать его кобеля… и ещё всякое другое… — медленно и глухо, словно через силу, произнесла она, пристально глядя Тайвину в глаза. — Потом леди Санса сбежала с Теоном. Я тоже хотела бежать с ними, милорд… но мне было очень страшно. Если бы он нас поймал… Я осталась в замке. Сперва милорд Болтон хотел ободрать мне ноги до бёдер, ведь я не донесла о побеге. Но Свежевальщик сказал, что ободранные ноги потом придётся отнять. А куда бы я годилась без ног?.. Тогда лорд Болтон смилостивился надо мной…       — В самом деле? — поднял брови Тайвин.       — Милорд Болтон справедлив, как и его отец, — скороговоркой произнесла Джейни Пуль, затравленно оглядываясь, словно их могли подслушивать. — Он всего лишь сделал это…       Она дрожащими пальцами начала распускать шнуровку платья на груди, запуталась в тесёмках, нетерпеливо рванула вырез вниз.       Тайвин не хотел смотреть, но то, что внезапно предстало его глазам, приковало взгляд.       Нет, это не похоть внезапно обуяла его при виде обнажённого женского тела.       Теперь стало понятно, почему Джейни Пуль носит закрытое платье.       Равносторонний крест, напоминающий герб Болтонов, высотой дюймов десять, располагался ниже ключиц, между грудями. Не картинка и не татуировка, изображение креста было выполнено таким же способом, каким часом ранее Рамси оставил несколько следов на теле Тайвина. Только эти полосы были шире и, судя по цвету шрамов, содрали кожу давно.       С самой же грудью, в меру ещё сохранявшей форму, тоже что-то было не так. Чего-то не хватало.       Сосков.       Тайвин судорожно вдохнул. Бок отозвался болью.       — Глядите, милорд, не стесняйтесь… Это ещё не всё…       Джейни Пуль хотела задрать юбку, но Тайвин, уже примерно представляя, что именно она собирается показать, протестующе поднял ладони и отвернулся.       Некоторое время оба молчали. Факел потрескивал в тишине, грозя вот-вот погаснуть.       Пока Тайвин был десницей, он просто отмахивался, когда доносили, что Русе Болтон вернул обычай свежевать поверженных врагов, а его бастард балуется охотой на людей. Если это помогало держать Север в повиновении, — значит, было правильно. Как именно Болтоны этого добиваются, Тайвина не интересовало.       Но то, что бастард Русе настолько безумен в своей жестокости, что начнёт истязать собственную жену ещё до рождения наследника (безумие и абсурд!), а её подружку подложит под своего пса, Тайвину и в голову не могло придти, когда он отправлял обеих в Дредфорт.       Впрочем, даже если бы и пришло, его решение не изменилось бы. Этого требовали государственные интересы. Помимо его собственных.       Быть может, в борделе Бейлиша Джейни Пуль ждала более благополучная судьба, а Санса Старк была бы счастливее замужем за карликом, и тот просто сбежал бы с ней из темницы Красного замка, а не пошёл убивать отца…       Но всё сложилось так, как сложилось.       В любом случае, Тайвин не считал себя виноватым в бедах Сансы и Джейни.       Однако сейчас, сидя на земляном полу, едва прикрытом соломой, он чувствовал какое-то смятение… И решётка, и грубошёрстная рубаха, неприятно покалывающая тело, и ноющие раны на боку — всё это указывало на то, что теперь он каким-то образом причастен к происходящему в Дредфорте.       Жизнь вывернулась наизнанку. В Утёсе в клетках держали львов, а теперь он сам сидит в клетке.       По бледной щеке Джейни Пуль протянулась блестящая дорожка.       — Как я мог знать… — выдавил из себя Тайвин, думая уже не столько о судьбе дочери Старка и её компаньонки, сколько о своей собственной.       Джейни Пуль утёрла слезу рукавом. Лицо её снова приобрело злое, мстительное выражение.       — Теперь узнаете, милорд… — бросила она, уходя. — Всё узнаете. Милорд Болтон из вас душу вынет.       Шаги затихли, и Тайвин остался один во тьме.       Посидев несколько минут, осмысливая приключившиеся с ним события, он пополз на четвереньках в тот угол, где ранее заметил клочок соломы.