Того, кто знал прикосновения свежевального ножа,
смех перестает ранить.
Теон.
Молочно-белый туман ещё стелился по земле, когда ранним утром Тайвина, даже не связав рук, посадили на вчерашнюю клячу, и Рамси, сопровождаемый Дамоном и Алином, повёз его куда-то. Проехав вдоль восточной стены замка, они спустились к Рыдальнице и перебрались на другую сторону реки по каменному мосту. За зелёным гороховым полем и холмом, усеянным кроличьими норами, совсем недалеко темнел лес. Накануне Тайвин скакал не в ту сторону. Когда до кромки леса оставалось меньше полмили, Рамси велел остановиться. К этому времени туман уже рассеялся. Солнце, поднимавшееся на востоке в синее безоблачное небо, обещало жаркий день. — Слезай, лорд, — скомандовал Рамси, и Тайвин покорно сполз с лошади на землю. Дамон тоже спешился, и, подойдя к Тайвину, зачем-то оторвал кусок подола от его ветхой рубахи и спрятал в карман. — Беги, — сказал с седла Рамси.— Изо всех сил беги, лорд. Завтра утром мы начнём тебя искать. Так вот, значит, зачем оторвали лоскут — будут травить собаками. После бессонной ночи Тайвин чувствовал усталость и безразличие, ему не хотелось никуда бежать. Но когда Дамон развернул кнут и, под смех остальных, вытянул его несколько раз вдоль спины, он всё-таки побежал, припадая на больную ногу. Вслед неслись свист и улюлюканье. Ярдов через пятьдесят Тайвин, задыхаясь, остановился и посмотрел назад. Никто его не преследовал. Рамси со своими людьми разворачивал лошадей. Тайвин побрёл к лесу, сопровождаемый своей длинной тенью. Вроде бы в Дредфорте он уже привык ходить босиком, но сухие колючие стебли прошлогодней травы всё равно больно впивались в ступни. Перед лесом раскинулась обширная вырубка. Здесь Тайвин долго просидел на огромном пне железоствола, думая о том, что с ним стало. Вчерашний неудачный побег оказался последней каплей. Сил сопротивляться у него больше не было. Невозможно убежать от бастарда и от его собак, натренированных искать людей. Говорят, прежние собаки Рамси, которых съели зимой, все названы были именами затравленных ими крестьянских девушек. К весне крестьян в деревне сильно поубавилось, и Болтону пришлось оставить свои развлечения, иначе некому было бы работать. Время от времени в окрестностях Дредфорта появлялся какой-нибудь бродячий септон — вот тогда Рамси устраивал охоту. К полудню, когда солнце стало невыносимо припекать, Тайвин всё-таки поднялся и пошёл в лес. Надо хоть немного поиграть в бастардову игру, иначе он рассвирепеет и будет только хуже. По своему путешествию в Дредфорт Тайвин запомнил северный лес холодным, сырым и враждебным. Но то было весной, а с тех пор всё волшебным образом изменилось. Тот же древний высокоствольный лес, только теперь оживший и наполненный теплом летнего дня, сомкнул вокруг Тайвина свои объятия, словно обещая ему защиту. Солнечные лучи пронизывали почти неподвижную листву. Тишину нарушало только чириканье птиц, перепархивающих с куста на куст, и временами раскатывающаяся эхом жизнерадостная дробь дятла. Подняв голову, Тайвин увидел сходящиеся вверху кроны деревьев на фоне синего неба и прямо над собой — растянутую между нижними ветками сосны паутину с подрагивающими на ней капельками росы, до которых ещё не добралось солнце. Уж не сон ли это? Чем дальше Тайвин углублялся в чащу, тем сильнее чувствовал происходящие в нём изменения. После затхлого подземелья так приятно было вдыхать влажно-свежие лесные запахи. Сорвав с какого-то незнакомого куста глянцевый зелёный лист, Тайвин смял его в руке и поднёс к носу. Резкий, с горчинкой, аромат напоминал черёмуху. Тайвина пронзило острым, мучительно-сладостным ощущением из раннего детства: всё вокруг — живое, и сам он — живой. Пока ещё. «К дъяволу бастарда», — подумал он. Лучше заблудиться и умереть в лесу от голода или даже быть растерзанным дикими зверями — лишь бы не возвращаться назад, не умирать одному в ледяной темноте дредфортского подвала. Тайвин выломал в орешнике толстую палку с рогатиной — она могла служить подобием костыля, уменьшая нагрузку на колено. Чтобы рогатина не давила подмышкой, пришлось оторвать подол рубахи и обмотать им верхнюю её часть. Напившись воды из ручья, Тайвин побрёл по нему против течения, чтобы сбить собак со следа. Вода была ледяная, и через полчаса ноги застыли так, что он перестал их чувствовать. Пришлось оставить эту затею и идти по едва заметной тропинке вдоль русла. Потом он свернул в чащу. Хоть бы дождь пошёл… ну почему боги не могли сжалиться над ним и послать дождь? Неужели он всё ещё не расплатился за свою гордыню? Здесь, на Севере, правили старые боги, и им, видно, не было дела до чужака. Рамси знал, что дождя не будет. Он всё знал. Ориентируясь по положению солнца, Тайвин шёл в сторону Хорнвуда, хотя это и не имело особого смысла. Встречи с кем-нибудь из местных лордов или их крестьян он не опасался — сейчас его, грязного, оборванного и побритого наголо («чтобы у тебя не завелись вши, лорд») могли бы опознать только близкие знакомые. Сил добраться до Белой гавани у него вряд ли достанет. Просто удалиться от Дредфорта и бастарда как можно дальше — только этого желал Тайвин, отчаянно продираясь через кусты. Теперь он досадовал на себя за то, что так бессмысленно потерял утром несколько часов. Наткнувшись на ежевичные заросли, Тайвин вдруг ощутил, что очень голоден. Он стал рвать и жадно засовывать в рот перезревшие ягоды, пачкаясь их соком. Тут же откуда-то налетели осы и, пока он от них отмахивался, парочка даже ужалила его. Рогатина путалась в высокой траве, колено с каждой минутой болело сильнее, быстро передвигаться Тайвин не мог. Но всё же, хоть и делая частые остановки для вынужденного отдыха, он продолжал идти дальше, обходя поваленные деревья и колючие кусты. Уже начинало темнеть, когда Тайвину посчастливилось найти чью-то нежилую нору под корнями страж-дерева. Плечи не проходили, но, к счастью, земля была песчаной, так что ему легко удалось расширить вход с помощью своего костыля и забраться внутрь. Он настолько устал, что в ту же минуту, как скорчился на устланном сухими листьями дне норы, заснул как убитый. На нору никто больше не претендовал, и ночь прошла спокойно. Проснувшись утром, Тайвин пережил несколько крайне неприятных мгновений: показалось, что он похоронен заживо. Вокруг было темно и пахло землёй. Душу его охватил ужас, и сердце бешено запрыгало в груди. В панике Тайвин начал слепо ощупывать осыпающиеся стены и потолок, и тут только, вспомнив внезапно вчерашний день, сообразил, в чём дело. «Я не в Дредфорте», — подумал он с чувством невероятного облегчения, но оно сразу сменилось беспокойством. Рамси, должно быть, уже начал охоту на него. Пятясь задом, Тайвин выбрался из норы и прислушался. Долгое время не было слышно ничего, кроме шелеста листьев и птичьего чириканья. Потом издалека донёсся звук охотничьего рожка. Первым побуждением было бежать, но в следующее мгновение Тайвин понял, что это бессмысленно. Если собаки возьмут след там, где пришлось выбраться из ручья, он приведёт их к нему в любом случае. Тайвину не оставалось ничего, кроме как ждать и молиться. Он снова заполз в нору и замер в оцепенении, почти не дыша. Услышав приближающийся собачий лай, он заплакал. Лес предал его. Заманил, обещая защитить, и предал. Снова кнут будет обвиваться вокруг рёбер, снова нож будет сдирать кожу. В отчаянии Тайвин начал углублять нору костылем и руками, не обращая внимания на сыплющийся на голову и зашиворот песок. Пусть лучше его задавит обрушившимся грунтом, чем снова оказаться в руках бастарда. Около получаса спустя «девочки» Рамси, повизгивая от возбуждения, уже совали морды в нору. Они не пытались кусать Тайвина, но потом в дело вступил Каннибал и начал рвать ему лодыжки. Тайвин, отбиваясь костылём, пропорол ему нос, и пёс, жалобно поскуливая, убрался. Это только ускорило развязку, потому что Рамси сильно разозлился, увидев кровь на морде своего любимца. — Хватит забавляться, вытаскивайте ублюдка, парни! Жёлтый Дик и Алин без труда раскопали вход в нору. Тайвина за ноги выволокли наружу. До того места, где были оставлены лошади, Дамон гнал его по лесу кнутом, а потом его взвалили кому-то на седло — поперёк туловища, как труп, и повезли в замок. За неудавшийся побег накануне, и за то, что Тайвин поранил Каннибала, Рамси по возвращении в Дредфорт жестоко наказал его. «Левая рука тебе вряд ли понадобится, лорд». Острие ножа вошло под ноготь мизинца, а потом Рамси освежевал его. Каннибал проглотил и ноготь с ошмётками мяса, и содранную с пальца кожу. Этого Рамси показалось недостаточно, и он молотком раздробил Тайвину суставы пальцев на левой руке. Потом угрюмый кузнец заклепал на нём стальной ошейник, и его отправили в подвал, но не за решётку, как раньше, а просто приковали в каменной нише к кольцу в стене. «Будешь теперь на цепи сидеть, как собака» — уходя, сказал Рамси. Рука чудовищно распухла, и Тайвин, прижимая её к груди, как младенца, выл громче, чем Каннибал в полнолуние. Как же глупо он попал в ловушку. Не за ворота нужно было рваться, а бежать наверх и броситься со стены. Душевные силы Тайвина иссякли. Он больше не мог выносить боль. Оставшись один, он попытался удавиться, обмотав шею цепью. Увы, широкий и свободный ошейник делал это невозможным. Когда Тайвин терял сознание, цепь сама собой распускалась, и через некоторое время он приходил в себя. Впав в отчаяние, он решил отгрызть ободранный палец, который мучил его сильнее всего. Когда-то, услышав о леди Хорнвуд, в заточении сгрызшей от голода свои пальцы, Тайвин подумал, что народная молва приукрасила эту историю. Разве боль в раздираемых мышцах и ломаемых суставах позволит человеку сотворить с собой такое?.. Охотничьи байки о волках, оставляющих в капкане отгрызенную лапу, Тайвину рассказывали не раз, но о людях ему такого прежде слышать не доводилось. Сейчас, одержимый призрачной надеждой облегчить свои мучения, Тайвин и не вспомнил о сомнениях по поводу человеческих возможностей. Радужные пятна поплыли перед глазами, и ужасная боль расколола мозг, когда он вонзил зубы в полыхающую адским огнём оголённую плоть мизинца, — но, балансируя на грани ускользающего сознания, много раз проваливаясь в беспамятство, он всё-таки довёл это омерзительное дело до конца. Огрызок мизинца тут же утащила крыса. — Интересно, отрастут ли у тебя пальцы? — засмеялся Рамси, когда спустился в подвал и заметил отсутствие мизинца. Разглядев кровоподтёки от цепи на шее Тайвина, он пришёл в ярость. — Глупый старик, ты думал, что можешь сбежать от меня туда?! Прелюдия закончилась, лорд. Теперь я займусь тобой по-настоящему. Что значит «по-настоящему», Тайвин узнал в тот же день. Пару часов он провел в одиночестве на кресте в кабинете (чтобы не смог сделать с собой что-нибудь), между волнами боли вяло размышляя о том, что ещё с ним может произойти. Пришёл Рамси. Насвистывая что-то себе под нос, затянул фиксирующие ремни крепче, чем обычно. — Если будешь дёргаться, линии выйдут кривыми. Это некрасиво, — объяснил он. Потом начался ад. Дюйм за дюймом Рамси снимал кожу на груди Тайвина, монотонно повторяя: Ты не сбежишь от меня— ни на том свете, ни на этом. Ты никогда не причинишь мне вреда. Ты никогда не причинишь вреда моим людям. Я твой господин. … И опять сначала. Тайвин охрип от крика в первые же минуты, а потом Рамси заткнул ему рот тряпкой, и теперь он мог только стонать и выть, мотая головой под бесконечный речитатив бастарда. В этот раз в комнате не было ни Миранды, ни Каннибала. Рамси сказал, что это дело касается их двоих. Только чёрные глаза сидевшего на подоконнике мейстерского ворона наблюдали за происходящим, пока Рамси не прогнал его. Тайвин почему-то запомнил эту незначительную деталь, хотя находился в полуобморочном состоянии. — Я заканчиваю, — произнёс Рамси, любуясь своей работой. — Но кое-где нужно пройтись второй раз для большей рельефности. Сейчас займёмся твоим именем… какое женское имя тебе нравится, лорд?.. Ах, ты ведь не можешь говорить! — он вытащил изо рта Тайвина тряпку. — Ну, теперь отвечай. — Мне… нравится… моё… — прохрипел Тайвин. Что, кроме имени, у него ещё оставалось?.. Из Дредфорта вся прежняя — нормальная — жизнь представлялась нереальной, и только имя теперь привязывало Тайвина к ней. Отказаться от имени — означало бы признать, что прожитая им жизнь ничего не значила, предать себя. И он изо всех оставшихся сил цеплялся за имя, как за нить, связывающую с прошлым. Рамси покачал головой, снова заткнул Тайвину рот тряпкой и принялся резать там, где верхний слой кожи уже был содран. Если то, что было до этого, Тайвин называл адом, то для его теперешних ощущений просто не существовало слова в общем языке. Внезапно он почувствовал стремительно нарастающую боль в груди — прямо внутри, за рёбрами, а не под ножом бастарда. Потом словно чьи-то стальные пальцы сжали сердце, и Тайвин начал задыхаться. Перед глазами всё поплыло, появились странные чёрные точки, их становилось всё больше, и вот уже вихрь тысяч чёрных мотыльков заполнил пространство, порождая в душе смертельный страх. — Эй, что это с тобой такое? — откуда-то очень издалека послышался озадаченный голос бастарда. — Прекрати дурить, лорд! Кто-то хлопал Тайвина по щекам и брызгал водой в лицо. Это было последнее, что он услышал и почувствовал. Сознание покинуло его. К добру или к худу, но у Тайвина случился сердечный приступ. Очнулся он в комнате мейстера, где и пробыл потом в течение почти целой луны, пока заживало на груди клеймо и срастались осколки костей на пальцах левой руки, которые мейстер, как мог, собрал и положил в лубки. «К сожалению, ваша левая рука больше не будет действовать, милорд». Снаружи всегда стояла стража. Рамси являлся раз в несколько дней, чтобы осмотреть дело рук своих и сообщить мейстеру, что лорду Тайвину уже хватит валяться в постели. Мейстер стоял на том, что снимет с себя всякую ответственность за жизнь Тайвина, если Рамси не даст ему время восстановиться после приступа. «Следующий приступ его убьёт, милорд». Рамси злился, раздувал ноздри, но в конце концов уступал. Тайвина мучили сильные боли — и под повязкой на груди, и в перебитых пальцах. Мейстер сначала давал ему сонное молоко, потом воду с мятным вкусом. Тайвин прежде не был знаком с этим снадобьем, и полагал, что это просто какое-то местное северное болеутоляющее. От этого пойла голова становилась дурной, но зато раны беспокоили меньше. Целыми днями Тайвин лежал, глядя в потолок и пытаясь осознать произошедшие в нём изменения. Мысль о Рамси вызывала теперь не просто страх боли, с которым ему раньше удавалось справляться, а какой-то животный, из самого нутра поднимающийся ужас. Теперь он даже про себя боялся называть Рамси «бастардом», что было уж совсем необъяснимо. Тайвин начинал понемногу вставать с постели, когда однажды в комнату, отпихнув протестующего мейстера, ввалился Рамси, одетый в бриджи, сапоги и нижнюю рубаху. В одной руке он держал хлыст, в другой — кинжал. — Поднимайся, лорд. Надо кое-что проверить. Преодолевая головокружение, Тайвин с удивившей его самого торопливостью встал на ноги. Раньше он всегда возвышался над Рамси на целую голову, а сейчас почему-то оказался почти одного с ним роста. Он попытался выпрямиться, но что-то сковало его плечи и позвоночник. Рамси подошёл вплотную и, вложив в правую руку Тайвина кинжал, встал перед ним, спрятав руки за спину. Расшнурованный ворот нижней рубахи обнажал крепкую шею Рамси, на которой медленно пульсировала под кожей жила. Тайвин взглянул на кинжал в своей руке, потом снова на шею Рамси. Всего одно точное движение, и Рамси умрёт. Лишь только Тайвин подумал об этом, десятки, сотни, тысячи чёрных мотыльков снова завихрились перед глазами, и страх сдавил сердце. Задрожала кисть руки, потом дрожь передалась в предплечье. Кинжал выпал из разжавшихся пальцев Тайвина и вонзился в пол рядом с его босой ногой. — Очень хорошо, — сказал Рамси. — На колени! Тайвин почувствовал, что тело его предает. Вроде бы оно принадлежало ему, а вроде бы и не совсем. Он опустился на колени, хотя и не хотел этого. Конец хлыста коснулся подбородка Тайвина, принуждая поднять голову. Рамси смотрел на него с любопытством трёхлетнего ребёнка, наблюдающего за тем, полетит ли муха, которой он оторвал крылья. — Будешь ли ты снова пытаться сбежать от меня? — Н-н-нет… милорд. Впервые Тайвин назвал Рамси так, как тот с самого начала требовал себя называть. — Как тебя зовут? «Так, как вы назовёте меня, милорд», готово уже было выдохнуть горло, а тело кричало, что ему всё равно, как называться, лишь бы больше не было больно. …Последняя зима пришла в Западные земли стремительно. Пока ещё не начались снегопады, Тайвин каждый день много времени проводил на балконе, выходящем на неспокойное ныне Закатное море, наблюдая, как один за другим исчезают из бухты торговые корабли. Однажды он обратил внимание на растущий в трещине между плитами клён. Видно, летом ветер занёс сюда кленовое семечко, и оно проросло. Теперь хилое и низкорослое, всего лишь фута полтора высотой деревце отчаянно цеплялось за камни. С наступлением холодов листья, как им и положено осенью, начали приобретать желтоватый и красноватый оттенок. Ветер и дождь трепали тощие ветки, уменьшая с каждым днём количество листьев. Настал день, когда Тайвин, выйдя на балкон, увидел, что на деревце остались два последних красных листочка, отчаянно сопротивляющихся непогоде. Потом стало слишком холодно, повалил снег, и больше Тайвин на балкон не выходил. Весной он и не вспомнил о том клёне. Шансов пережить зиму у него не было. Сейчас, стоя на коленях перед Рамси, Тайвин вдруг ощутил себя этим деревцем, на голых ветках которого трепещут только два последних красных листочка. Почему-то он подумал, что они похожи на его имя. Тайвин Ланнистер. Когда листочки будут сорваны злым ветром, когда Рамси отберёт у него имя, его разум погрузится во тьму. Но зима ещё не наступила. — Как тебя зовут? — нетерпеливо повторил Рамси. — Тайвин… Ланнистер… — едва слышно прошептал Тайвин. Рамси долго молчал, а Тайвин, зажмурив глаза, ждал, когда хлыст с упругим свистом опустится на его спину. — Ладно, — проговорил наконец Рамси. — Я никуда не тороплюсь. Продолжим позже. Он повернулся на каблуках и вышел. — Что он со мной сделал?! — подступил Тайвин к мейстеру, когда за Рамси закрылась дверь. Мейстер мялся и отводил глаза, Тайвин настаивал. Наконец мейстер сдался. — Я попробую объяснить… но только если вы ляжете в постель, милорд. Тайвин хотел возразить, но вдруг ощутил, что его лихорадит. Он лёг в постель и натянул на себя одеяло до подбородка. Мейстер устроился в кресле. — Лорд Болтон говорил вам что-нибудь во время того, как… — Говорил. Чушь какую-то. Что я никогда не причиню ему вреда, что он мой господин, и прочее. — Я так и предполагал, — со вздохом кивнул мейстер. — Никакой магии здесь нет, всё довольно просто. Вы испытывали чудовищную боль, а потом, во время сердечного приступа, видимо, ещё и страх смерти… В вашем мозгу, — он коснулся подагричным пальцем своего впалого виска, — боль и страх неразрывно связались со словами лорда Болтона. Нарушение тех… эм-м, правил, которые он вам внушал, приводит к тому, что возникает паника и смертельный страх… Вы ведь это чувствуете, милорд?.. Да, именно это он и чувствовал. Но объяснение мейстера Тайвина всё равно не очень удовлетворило. Оно попахивало каким-то фокусом, наподобие того, как иногда на ярмарках люди добровольно отдают деньги мошенникам. Такое даже однажды произошло с невестой Кивана, когда она поехала покупать золотое шитьё на свадебное платье, а назад вернулась без шитья и без денег. Тайвин тогда решил, что она просто потеряла кошель, но побоялась признаться. Правда, позже выяснилось, что несколько человек видели, как она с блаженной улыбкой на лице слушала какого-то проходимца, и в конце концов своими руками отдала ему кошель. Ну, допустим, Дорна никогда не отличалась критичностью, но как это могло произойти с ним? Как Рамси смог что-то внушить ему против его воли? — С Грейджоем было то же самое? — Да, милорд. Значит, только сердечный приступ Тайвина помешал Рамси довести дело до конца и лишить его имени. Значит, всё ещё впереди… Тайвин, хотя и погрузился в собственные мысли, всё же заметил, что после последнего заданного им вопроса лицо мейстера сделалось напряжённым. — Что ещё ты мне не сказал? Скользнув по лицу Тайвина растерянным взглядом, мейстер сжал свою цепь. — Асшайский сон… — нехотя проговорил он. — Теона лорд Болтон быстро сломал, а с вами ему пришлось повозиться. И даже после всего лорд Болтон опасается вас, поэтому он велел мне сварить этот… напиток. До Тайвина начало доходить. — Не то ли это пойло с мятным вкусом, которым ты меня постоянно пичкаешь?! Мейстер потупился и вместо ответа тяжко вздохнул. — И это от него у меня голова будто сеном набита, а тело, как чужое, так?! — Да, милорд. Миэринские работорговцы дают асшайский сон рабам, склонным к побегу и неповиновению. Человек от него становится вялым и неповоротливым… Лорд Болтон не осмелился бы дать вам в руки нож, не будучи уверенным в том, что ваши движения окажутся недостаточно стремительными, если вы вдруг решитесь причинить ему вред. Гнев вскипел в душé Тайвина. Мейстер тоже был в сговоре с Рамси. Одной рукой он помогал Тайвину, другой — ему. Вслед за этой мыслью пришла другая. Можно обманывать себя, обвиняя асшайский сон в том, что он подчинился Рамси, но на самом деле мятное зелье мало на что повлияло.Очнувшись после последней пытки, Тайвин уже знал о том, что стал другим. И для него самогó неожиданностью оказалось то, что какая-то малая его часть всё ещё сопротивляется, цепляясь за имя. Но Рамси растопчет этот тлеющий уголёк, когда захочет. — Асшайский сон служит также и болеутоляющим, — извиняющимся тоном пробормотал мейстер, пытаясь заглянуть Тайвину в глаза. — И привычки не вызывает. В отличие от сонного молока… Тайвин откинулся на подушку. Гнев его угас и сменился усталостью. —Дай мне яд, — ровно произнёс он, глядя в потолок. Мейстер некоторое время молчал. — Я знал, что вы попрóсите… но я не могу, милорд. Моё дело — лечить, а не помогать уйти из жизни. Тайвин повернул голову и прямо посмотрел на мейстера. — Не изображай человеколюбие. Ты ведь просто боишься за свою шкуру. Мейстер поёрзал, усаживаясь глубже в кресле, и сцепил руки в замóк. — Я старый человек, лорд Тайвин. Иногда мне кажется, что я устал жить. А иногда я начинаю бояться смерти просто до… — горько усмехнувшись, он безнадёжно махнул рукой. — Наверное, вы правы… Я малодушно хочу умереть в своей постели, а не на кресте лорда Болтона. Но поставьте себя на моё место. Боги ведь для чего-то оставили вас жить… — Это тебя в Цитадели научили верить в богов? Мейстер усмехнулся. — Во всяком случае, я не узнал в Цитадели ничего такого, что доказывало бы, что богов не существует. Мы научились предсказывать смену времён года и даже иногда землетрясения, но ни одному человеку по-прежнему не дано знать, что с ним произойдёт. Я не хочу вмешиваться в вашу судьбу, милорд. Кто знает, что вас ждёт в будущем? — Что меня может ждать?! — прорычал-простонал Тайвин и отвернулся к стене. Когда мейстер ушёл по делам, он встал с постели и направился в его комнату. Одни склянки в шкафу мейстера были надписаны, другие нет. Тайвин держал в руке безымянный пузырёк с отвратительного вида серыми хлопьями, когда хлопнула дверь. — Это слабительное, милорд, — сказал мейстер позади него. — Вы же не думаете, что я храню яд на виду? Тайвин обернулся. В прежние времена он схватил бы мейстера за горло и сжимал, пока тот не сознáется, где держит яд. Но сейчас поднявшаяся в нём было ярость вдруг в одно мгновение ушла куда-то, как вода в решето. Всем его существом овладело чувство полного бессилия — перед обстоятельствами, перед людьми, перед жизнью. Даже если бы он нашёл яд, то разве отважился бы выпить его?.. Рамси ведь сказал, что Тайвин никуда не денется от него ни на том свете, ни на этом. Он поставил склянку на место и поплёлся в спальню. Получив в очередной раз от мейстера чашу с асшайским сном, Тайвин долго держал её в руках, вдыхая мятный аромат. Потом всё же выпил— потому что снова воспалилась и мучительно болела рана на груди, а ему больше не хотелось страдать. Он проиграл и смирился с этим. Дредфорт переварит его. Теперь уже Тайвин точно знал, что рано или поздно Рамси доведёт его до такого состояния, что он сделает что угодно, лишь бы не получить новую порцию боли — даже самые отвратительные вещи. Будет лизать ему сапоги, станет его куклой, шлюхой, подстилкой. Рамси тоже это знал и потому не торопился. Когда Тайвин стал выздоравливать, мейстер сказал Рамси, что ему теперь следует больше двигаться и гулять. Рамси согласился, но воплотил эту идею в жизнь по-своему. Тайвина не отправили в подвал. Его заковали в ножные кандалы и позволили свободно передвигаться по замку. Вскоре кандалы сняли, потому что Рамси раздражал скрежет цепи, волочащейся по коридору. «Никто даром не ест хлеб в Дредфорте, а ты и так задолжал мне, лорд», — сказал он. Отныне Тайвин должен был трудиться наравне со слугами. Рамси очень заботился о его состоянии, поэтому сначала Тайвина заставили выполнять только грязную работу, и лишь по прошествии некоторого времени — грязную и тяжёлую. Ещё Рамси требовал, чтобы Тайвин прислуживал ему за столом, но это у него получалось плохо, потому что сильно дрожали руки, а изувеченная левая так и вообще теперь ни на что не годилась. Он всегда что-нибудь проливал или ронял. Несмотря на это, Тайвину было велено прислуживать за ужином, когда в Дредфорт нанесла визит Барбри Дастин. Тайвин видел её единственный раз на турнире в Ланниспорте, устроенном Робертом в честь подавления восстания Бейлона Грейджоя. И Барбри, и Тайвин были уже вдовцами. За ней всегда постоянно таскались разновозрастные женихи, но она откровенно заигрывала с Тайвином, недвусмысленно давая понять, что готова лечь с ним в постель. Ещё один вдовец, Русе Болтон, наблюдал за всем этим с непроницаемым выражением лица. Северные лорды между собой шептались, что он неравнодушен к сестре своей покойной супруги. Тайвин не собирался родниться со второстепенным северным домом, к тому же Барбри раздражала его своей язвительностью и вообще была не в его вкусе, о чём он ей в конце концов весьма прозрачно намекнул. Русе давно сгнил в могиле, Тайвин — мёртвый внутри старик, а Барбри, хотя и состарилась, всё ещё так же остра на язык, ясноглаза и пряма, как копьё, только совсем высохла. — Его отца называли беззубым львом, — проговорила леди Дастин, обращаясь к Рамси. Тайвин не смотрел на неё, но чувствовал на себе её взгляд. — По-моему, этого зверя теперь тоже можно не бояться. — Я вырвал этому зверю и зубы, и когти, миледи, — похвастался Рамси и поднял кубок. — За эру беззубых львов! Когда подали десерт, Рамси позвал музыкантов, а Тайвину велел танцевать. Он совсем не помнил, как это делается, и совершал какие-то бестолковые движения под визг скрипки и рожка. Леди Дастин это забавляло, она хлопала в ладоши. Пару раз Тайвин не удержался на ногах и свалился на пол, потому что закружилась голова. — Может, раздеть его? — предложил Рамси. — Я украсил лорда Тайвина спереди своим гербом. Тайвину было всё равно. Если бы ему приказали снять рубаху, он бы снял. Стыда и гордости он давным-давно лишился. На что нужны стыд и гордость в Дредфорте?.. Стыд вернулся, когда он встретил ту, которой здесь никак не должно было быть… но это случилось намного позже. — О, нет, лорд Болтон! — сухо рассмеялась леди Дастин. — Не стóит. Вряд ли созерцание вялого члена улучшит мне аппетит, а я ведь ещё не попробовала персики в желе. — Пошёл вон, — сказал Рамси. — Нам с леди Дастин нужно кое-что обсудить. Хотя Тайвин теперь видел своего мучителя не каждый день, ему казалось, что Рамси всегда наблюдает за ним и даже слышит мысли в его голове. Поэтому он старался думать только о еде и работе. Спальное место ему было определено под лестницей главного чертога. Здесь лежал его драный тюфяк и подобие одеяла. Днём Тайвин бродил по замку, выполняя свою работу и стараясь никому не попадаться на глаза. Рыцари и служанки при встрече брезгливо сторонились — должно быть, его сопровождал малоприятный запах. Мылся-то он нечасто. Слуги и солдаты могли пихнуть, если он попадался на пути. Хуже всего было напороться на Дамона. Кнут свой он ради Тайвина обычно ленился разворачивать, но пинками и затрещинами награждал щедро. Мальчишки тоже были проблемой. Завидев Тайвина, они норовили забросать его камнями. Рамси этому не препятствовал, только предупредил их, что если кто-то попадет Тайвину в лицо или в голову, будет порот кнутом. Самым настырным и метким был рыжий сын прачки. Местного дурака мальчишки тоже преследовали, поэтому иногда они с Тайвином вместе прятались в кузнице. Кузнец никогда не разговаривал с ними, но и не прогонял. Дурак был странный, и вещи говорил странные, а иной раз — пугающие. Но зато он делился с Тайвином и с пёстрым котёнком, которого обычно таскал за пазухой, свиными ушами и объедками с кухни. От асшайского сна в голове всегда было мутно, из-за этого Тайвин, случалось, забывал что-то из того, что ему велели сегодня сделать. Миранда следила за Тайвином и доносила Рамси обо всех его прегрешениях. За недостаточное усердие в работе и забывчивость его ждала порка. Часто Рамси заставлял Тайвина самого выбирать для себя наказание. «Сто розог или пятнадцать плетей?» Сложный выбор, если попробовал уже и то, и другое: первое дольше, второе больнее. Рамси, зная о побочном действии асшайского сна уменьшать чувствительность к боли, запрещал мейстеру накануне наказания давать его Тайвину. Роль экзекутора охотно брала на себя Миранда. Ещё она любила помучить Тайвина, придавливая ему сапогом яйца — нравилось ей смотреть, как он корчится, царапая ногтями землю. Сам Рамси почти не трогал Тайвина. Бывало, иногда сдирал кусочек кожи — чтобы просто напомнить о себе, или со злости, когда у него начинался приступ головной боли. Прежде, чем начать резать, Рамси обычно водил плашмя лезвием ножа по судорожно подёргивающемуся телу Тайвина, спрашивая: «Здесь?.. Или здесь?..». Если отвечать «нет, милорд», можно было на пару мгновений отсрочить неизбежное. Несколько раз Рамси брал его к себе в спальню. Пока они с Мирандой ласкали друг друга и совокуплялись, Тайвин должен был, стоя на коленях около кровати, читать вслух «Семиконечную звезду». Тяжёлая книга оттягивала руки, буквы расплывались перед глазами, стоять голыми коленями на полу было больно, но он делал всё, как велено — ведь гибкий длинный хлыст не просто так висел на столбике кровати прямо перед его носом. Миранда жестами изображала что-то, показывая на Тайвина, но Рамси со смехом обнимал её и говорил: «Не всё сразу милая. Мы сделаем с ним то, что тебе хочется», — тут он подмигивал Тайвину, — «но сначала я должен продемонстрировать его кое-кому. Нехорошо будет, если старик спятит раньше времени… Лучше полюбуйся, какой лорд Тайвин теперь покорный, Миранда! Разве не прелесть? Отцу бы понравилось. Поди-ка сюда, лорд. А ты, милая, поработай ртом». Миранда начинала ласкать Рамси ртом, а он хватал Тайвина за оставшиеся у него ещё волосы и притягивал его голову близко к своему паху: «Смотри и учись! Шлюха должна хорошо сосать. Смотри, я сказал! А то отрежу тебе веки». Насчёт век Рамси просто пугал, но Тайвин всё равно смотрел, как ярко-красный рот Миранды скользит вверх-вниз по члену, и обонял тошнотворный запах семени Рамси, если он изливался ей на лицо. «Скоро ты будешь моей шлюхой», — отпуская Тайвина, удовлетворённо говорил Рамси. «Ты будешь моей шлюхой» — так и Эйерис, напившись, не раз шептал ему на ухо, и у Тайвина от этих слов всегда холодок полз по позвоночнику, потому что Эйерис был способен на всё. «Ты и твоя сучка-жена, вы оба. Я буду иметь вас по очереди». Но в спальне Рамси Тайвину обычно некогда было предаваться воспоминаниям. «Подай вина, лорд! Миранде надо освежить рот, правда, милая?..». Так прошли вторая половина пребывания Тайвина в замке. На исходе последней луны Рамси замучил Джейни, поймав её с письмом в Винтерфелл. Потом неожиданно пришло спасение, имевшее лицо младшей дочери Неда Старка. Жаль, что слишком поздно…