Дела добрые, дела дурные

      Прислонившись плечом к оконной раме, Тайвин наблюдал за играющими во дворе мальчишками. Рыжий сын прачки, бывший у них заводилой, заметил его и остановился прямо напротив окна. Задрав голову, он разглядывал Тайвина с наглой, самоуверенной ухмылкой на густо усеянном веснушками лице, и от этого взгляда у Тайвина сразу заныло колено, столько раз становившееся мишенью для камней, пущенных меткой рукой прачкиного сына. Теперь все камни, должно быть, достаются несчастному дураку.       Остальные мальчишки тоже заметили Тайвина, стали смеяться и показывать на него пальцами. Рыжий подобрал с земли кусок щебня, однако бросить всё же не решился.       Сейчас малолетние преследователи ничем не могли навредить Тайвину, но он с трудом подавлял в себе привычное желание убежать, спрятаться, а лучше — и вовсе исчезнуть. Телом его правил страх, и с этим ничего нельзя было поделать. Именно страх и был основной проблемой, а не унижения, которым он подвергался в Дредфорте.       Унижения выпадали на его долю и раньше. Правда, это было очень давно. Тайвину пришлось несладко, когда, приехав подростком в Королевскую гавань, он пытался найти своё место при дворе. Это был не лучший период его жизни, о котором он предпочитал не вспоминать.       Его представили королю Эйегону, но в дальнейшем король не интересовался судьбой очередного придворного виночерпия из не самой уважаемой семьи. Покровителя у Тайвина не было, постигать тонкости отношений между жителями Красного Замка ему пришлось самостоятельно. Никому не нравился «выскочка с Утёса», имя отца которого, как выяснилось, вызывало усмешку далеко за пределами Западных земель. Другие юные пажи и оруженосцы, уже освоившиеся при дворе, жестоко шутили над новеньким, всячески унижали, и даже, случалось, поколачивали. Не раз Тайвина подставляли так, что он вынужден был расплачиваться за чужие шалости. Иногда он терпел, молча глотая обиду от тех, кто был старше и сильнее, иногда огрызался и дрался.       Всё изменилось, когда Тайвин вошёл в ближнее окружение Эйериса. Никто больше не рисковал его задирать. Позже, когда он получил должность десницы, бывшие враги стали набиваться ему в друзья. Но он ничего не забыл. Так или иначе, он отомстил каждому, кто доставил ему неприятности.       В этот раз всё по-другому. Рамси мёртв и недосягаем для мести. Миранда и Свежевальщик мертвы. Дамона и Алина повесили вчера по приказу Короля Севера. Арья предлагала Тайвину пойти посмотреть на казнь, но он не захотел. Жёлтый Дик и ещё несколько второстепенных людей Рамси остаются под замком, позже их отправят в Ночной дозор.       Даже если бы Тайвин получил возможность отомстить им всем, это не вернуло бы ему пальцы и содранную кожу, и вряд ли сделало бы его прежним.       Нужно закрыть эту страницу и жить дальше — столько, сколько ему отведено… но как жить, если даже десятилетние мальчишки приводят Тайвина в трепет? А когда во время прогулки с Арьей навстречу попадаются солдаты или слуги, он всякий раз непроизвольно втягивает голову в плечи, ожидая пинка или оплеухи. Как ржавчина въедается в металл, так страх въелся в его тело и кровь, разъел душу.       Один из стражников, охранявших вход в здание, прикрикнул на кривляющихся мальчишек, и они разбежались. Рыжий напоследок швырнул камень в пёструю кошку, мирно дремавшую на крыше курятника, но промахнулся.       Тайвин отошёл от окна и сел за стол. Он был в комнате один — Арья сразу после завтрака ушла, прихватив с собой меч, флягу и седельную сумку. Она сказала, — тут, впрочем, больше подошло бы слово «уведомила», — что отправляется вместе с вооружённым отрядом искать шайку одичалых, разграбивших мельницу.       Пока Тайвин, отвыкший принимать быстрые решения, соображал, есть ли у него право запретить ей это, дверь захлопнулась, оставив его в смятении и растерянности.       Девочка, которая грезила драконами, тренировалась с палкой вместо меча и до крови дралась с дразнившими её мальчишками, давно стала взрослой — ничего он ей теперь запретить не может, хоть она ему и жена. Вздрагивая от звука шагов в коридоре, он будет смиренно ждать, когда она вернётся.       Если вернётся.       Тайвин вздохнул, отгоняя мысль о том, что это может произойти поздно, завтра, или не произойти вообще.       Он погладил витую ножку стоявшего перед ним оловянного кубка и наполнил его из кувшина дорнийским — на три четверти, чтобы не расплескать.       Рука дрожала, когда Тайвин поднёс кубок к губам.       То, что на Севере называли «дорнийским», на настоящее дорнийское походило только тёмно-красным, как рубины на ножнах Вдовьего плача, цветом. Однако со своей основной задачей это вызывающее изжогу пойло справлялось неплохо — в голову ударяло почти сразу.       До этого Тайвин избегал вина — оно отвлекало от воспоминаний, пристально исследуя которые он пытался найти путь назад. Теперь же, когда страх начал преследовать его не только ночью, но и днём, он искал у вина помощи, как у незаслуженно забытого старого друга.       Через четверть часа станет легче. Тревога не уйдёт совсем, но притупится. И руки перестанут дрожать.       Пять дней назад северный король въехал в ворота Дредфорта.       Появление в замке Джона Старка заставило Тайвина отвлечься от своих размышлений, а последовавший за этим разговор вышвырнул его из призрачного мира в реальность, которую до того момента ему удавалось игнорировать. Тайвин больше не мог продолжать смотреть внутрь себя. Хрупкое равновесие, в котором он кое-как существовал после смерти Рамси, было нарушено.       Арья и раньше оставляла Тайвина днём одного, но он, занятый своими размышлениями, не обращал на это внимания — ведь к вечеру она всегда возвращалась, чтобы вместе поужинать и провести ночь рядом с ним. Этого ему было достаточно — до следующего утра он чувствовал себя в безопасности.       Ночное присутствие Арьи было для Тайвина чем-то вроде обязательного ритуала. Оно воспринималось им как должное, как нечто, само собой разумеющееся. Ему даже не приходило в голову, что может быть иначе.       Но в день пира по случаю приезда Короля Севера его вера в незыблемость ритуала пошатнулась.       Вечером Арья велела служанке накрыть ужин только на одну персону и ушла, сказав, что должна встретиться с братом.       Тайвин ужинал в одиночестве, испытывая странное чувство от того, что стул напротив непривычно пуст. Потом он долго сидел у окна, слушая затихающую в замке суету.       Когда солнце наполовину скрылось за мерлонами западной стены, им начало овладевать беспокойство. Ни разу ещё такого не случалось, чтобы к этому времени Арья не вернулась.       При звуке шагов в коридоре Тайвин уже, было, вздохнул с облегчением, но это просто служанка пришла забрать грязную посуду.       Сгустились сумерки. Тайвин разделся и лёг в постель — почему-то ему казалось, что это ускорит возвращение Арьи. На столе у изголовья кровати плакала воском свеча, разгоняя наползающую со всех сторон темноту, но она догорала, а есть ли ещё свечи, и где они хранятся, Тайвин понятия не имел.       Арья вернулась, когда его беспокойство уже граничило с паникой.       Та ночь прошла, как обычно, но уже на следующий день, после разговора со Старком, Тайвин в полной мере осознал, что однажды ночь может наступить, когда он будет один. И ему стало страшно.       По его расчётам, Королевская гавань должна была пасть в любой момент… а может, уже и пала. Чем раньше Старк начнёт переговоры с Дейенерис, тем благоприятнее будет почва для того, чтобы навязать ей свои условия. Момент решения судьбы Тайвина неотвратимо приближался.       Через два дня после его разговора со Старком, в отсутствие Арьи, в комнату постучался сир Давос. Он сказал, что Король Севера просит дать ответ. По напряжённому лицу посыльного было видно, что он понятия не имеет, о чём идёт речь. Тайвин ответил: «да». Разумеется, он был согласен на сделку. Смирившись с тем, что больше ни на что не может повлиять, он теперь бежал, как турнирный конь в слепом шанфроне, туда, куда его гнали. Если боги будут милостивы, призом станет жизнь Джейме.       Допив то, что оставалось на дне кубка, Тайвин уже почти не дрожащей рукой наполнил его снова.       Вне зависимости от того, удовлетворится ли Дейенерис шкурой одного льва, или потребует обе, Тайвина повезут для суда в Королевскую гавань. Позволит ли Арье её любящий брат-король сопровождать его туда, и согласится ли она сама на это?.. А если нет, то сколько он продержится, оставшись с темнотой один на один? Не больше четверти часа, вероятно, а потом из темноты выползет чудовище и украдёт его разум.       Было и ещё одно обстоятельство, которое могло разлучить Тайвина с женой. Неизвестно, как отреагирует Арья, узнав, что её младший брат сделался калекой благодаря Джейме. Захочет ли она после этого оставаться рядом с мужем-Ланнистером? Старк, вероятно, приберегает эту информацию до того момента, как Тайвин сообщит Арье о том, что он добровольно предлагает свою жизнь в обмен на жизнь своего сына, — чтобы ей было проще расстаться с ним. Во всяком случае, на месте Старка Тайвин распорядился бы этой информацией именно таким образом.       Правильнее было бы самому рассказать Арье об этом… но так он рисковал потерять её ещё быстрее.       Тревога Тайвина день ото дня усиливалась. Всякий раз, когда Арья уходила, его охватывали тоска и страх. Пытаясь отвлечься от прокручивания в голове возможных вариантов развития событий, он попробовал читать книгу, но быстро понял, что не может сосредоточиться и не понимает смысла текста. Он бесконечно мерил шагами свою комнату, стараясь не наступать на щели между досками (иначе случится что-то плохое), и постоянно ловил себя на том, что пересчитывает попавшие в поле зрения предметы.       Чтобы хоть немного успокоиться, Тайвин начал пить вино. Сегодня это был уже третий… нет, четвёртый кубок, и он не собирался останавливаться.       Вино помогало справляться со страхом, но от звука незнакомых шагов в коридоре сердце всё равно замирало, — вот сейчас откроется дверь, войдёт в комнату её брат и сообщит, что брак расторгнут. А может, это будет сир Давос с солдатами, которые отведут Тайвина в подвал. На этот случай он теперь держал в сапоге столовый нож с костяной рукоятью, который припрятал после очередной трапезы и тайно наточил. Нет, сопротивляться Тайвин не планировал. Нож просто давал надежду, что он сможет лишить себя жизни раньше, чем спятит в темноте.       Страх темноты Рамси не внушал Тайвину специально, но, конечно, он был к этому причастен.       В Дредфорте, помимо всякой прочей работы, в обязанности Тайвина входило мыть полы в кабинете Рамси и в коридорах. Получив впервые ведро с водой и тряпку из мешковины, он сначала растерялся — для того, чтобы выжать тряпку, нужны две здоровые руки.       — Зубами, — с ухмылкой подсказал Рамси, видя неуклюжие попытки Тайвина прижать второй конец мешковины запястьем искалеченной руки к краю ведра. — Держи её зубами, лорд. И благодари своих богов, что я их тебе не вышиб. Выжимай как следует, я не люблю, когда пол мокрый.       Пальцы ломило от ледяной колодезной воды, руки краснели и опухали, как в Харренхолле у прачек, стиравших солдатам, и у Арьи, когда Виз посылал её мыть лестницу.       По бесконечным тёмным коридорам Дредфорта гуляли сквозняки, и кто-нибудь из приближённых Рамси вечно норовил пройти по мокрому, заставив подтирать за ним следы.       Мытьё же пола в кабинете имело свою приятность. Если Тайвин находился там один, то в холодные дни мог погреться у очага. Надо было только получше прислушиваться к шагам в коридоре, чтобы успеть вновь приняться за работу. И он всегда успевал.       Однажды, когда Рамси не было, Тайвин, помыв большую часть комнаты и подбросив дров в очаг, встал перед ним коленями на волчью шкуру и протянул к огню почти бесчувственные от холода руки.       В тот день он ощущал себя простуженным, его знобило, и он решил, что не случится ничего страшного, если немного полежать.        Измученное тяжёлой работой тело радовалось идущему из очага теплу. Глядя на завораживающий танец огненных лепестков над поленьями, Тайвин сам не заметил, как задремал.       Разбудил его тихий, едва уловимый ухом звук.       Это, склонившись над Тайвином, дышал Рамси. Воздух с присвистом входил и выходил из его раздувающихся от молчаливой ярости ноздрей.       Кончик хлыста, висящего на его запястье, покачивался у самого лица Тайвина.       — Наш старый лорд замёрз и прилёг погреться? — произнёс Рамси с пугающей нежностью. В неестественно расширенных зрачках, — предвестниках приступа головной боли, — корчились рыжие отблески огня. В такие моменты Рамси бывал особенно раздражителен и жесток, даже Миранда старалась не попадаться ему на глаза.       Ладонь Рамси обхватила рукоять хлыста, и он выпрямился. Тайвин привычно сжался в ожидании порки, прикрыв здоровой рукой искалеченную.       Некоторое время Рамси задумчиво смотрел на него сверху, как смотрят мальчишки на жука, которого собираются раздавить.       — Нет, — вдруг произнёс он со странной улыбкой и покачал головой. — Ты не угадал, лорд.       Бросив хлыст на полку над очагом, Рамси взял кочергу и небрежно сунул её в угли, выбив сноп искр.       Потом он подошёл к окну и позвал со двора своих людей.       Тут же явились Дамон, Алин и Миранда.       — Снимай свои тряпки, лорд!       От ужаса перед тем, что сейчас произойдёт, Тайвин впал в ступор и не мог пошевелиться. Да, он не угадал — его ждёт не хлыст, и даже не плеть, а…       Дамон с Алином содрали с него рубаху и разложили на ещё влажных досках пола лицом вверх. Они держали его запястья, а Миранда села на ноги.       Рамси достал из очага раскалённую кочергу и со словами «ну, где тебе холодно, лорд? Тут?.. А может, тут?» стал прижимать её к рёбрам Тайвина, к животу, к подмышкам.       Он кричал и извивался, как червяк, но вырваться, конечно, не мог.       «Согрелся уже, или добавить ещё?».       В конце экзекуции Рамси, поднеся кочергу к паху Тайвина, спросил:       — Выбирай, что тебе поджарить. Яйца или член?       Вытаращив глаза, ощущая кожей жар раскалённого металла, Тайвин смотрел на зависший в полудюйме от его скукожившихся мужских органов конец кочерги с пригоревшими к нему кусочками плоти. Чувствуя, что вот-вот обмочится от страха, он хотел крикнуть «пожалуйста, не делайте этого, милорд», но не смог выдавить из пересохшего горла ни звука.       Внезапно Рамси криво оскалился и с грохотом швырнул кочергу в очаг.       — Ты мне надоел, лорд.       Потом он говорил что-то, обращаясь к Дамону, но Тайвин уже плохо понимал, что происходит. Боль вгрызалась в обожжённые места, и шумело в ушах.       Дамон с Алином подняли его на ноги и, как был, голого, повели в подвал, на самый нижний ярус. По дороге к ним присоединился Жёлтый Дик.       Рамси остался в кабинете. Наверное, у него начался приступ.       Здесь, глубоко под землёй, под ногами хрустели кости, а вместо обычных камер были устроены каменные мешки длиной в рост человека, в которых можно только лежать.       В недрах Утёса тоже имелись такие каменные мешки. В детстве Тайвин с Киваном из любопытства спускались посмотреть на них, хотя отец и запрещал. В нескольких камерах они нашли человеческие останки — черепа, рёбра. Вероятно, какой-то предок заморил здесь голодом своих врагов. А может быть, не только врагов, но и неверную жену.       Пока Алин с Дамоном искали камеру, в которую пролезут плечи Тайвина, Жёлтый Дик беспрестанно ныл, что здесь полно призраков, и ему страшно.       Тайвину страшно не было. Ему было больно. Ожоги, хотя и не очень глубокие, горели адским огнём, особенно подмышками.       — Эта подойдёт, — сказал Дамон. — Полезай сюда, лорд. — он похлопал Тайвина по плечу. — Лорд Болтон велел передать, что ты здесь умрёшь. Дик, помогай, ослина ты трусливая, а то я тебя в соседнюю дыру запихну!       Все вместе они затолкали Тайвина головой вперёд в глубокую узкую нишу, разодрав ему спину и плечи о неровно выложенные камнем стены.       — Прощай, лорд.       Захлопнулась ржавая железная дверца, подперев ступни, и стало совершенно темно. Через минуту смолкли шаги и голоса.       Тайвин лежал на спине, вытянув руки по швам. Воздух был сырым, затхлым, но его хватало, чтобы свободно дышать.       Холод, источаемый гранитными стенами, вскоре начал пробирать до костей.       Я умру здесь, сказал себе Тайвин, ощущая в сердце горячую благодарность Рамси за то, что ему наконец позволено сделать это.       И он просто лежал, закрыв глаза, и тихо радовался, что Рамси отказался от своих планов и решил избавиться от любимой игрушки.       Через некоторое время радость сменилась неясным беспокойством, порождаемым полной темнотой и отсутствием звуков. Не пищали крысы, и никакие насекомые не касались голого тела. Дурная мысль закралась в голову: здесь нет ни мокриц, ни крыс… но, может быть, есть что-то похуже?       В какой-то момент Тайвину почудилось, что он снова слышит рядом свистящее дыхание Рамси, но это просто истерзанные абсолютной тишиной уши породили слуховую иллюзию.       Потом засосало в желудке. Рано утром Тайвин получил на кухне половину вчерашней лепёшки с сыром, и это была вся его еда за целый день. В низкой каменной нише он даже не смог бы поднести руку к лицу, чтобы обглодать свои пальцы, как несчастная леди Хорнвуд.       Прошёл, час, или два, а может, и целые сутки — времени здесь не существовало. Тайвину начало казаться, что он уже умер. Но это тоже была иллюзия. Зловещая, как окружавшая его чернота.       Тайвин попытался вслух произнести заученную в детстве молитву Матери, но голос был хриплым, неузнаваемым, и пугал ещё сильнее, чем тишина.       На лоб упала ледяная капля, заставив Тайвина вздрогнуть. Через некоторое время — ещё одна. Вода — это хорошо, лучше умереть от голода, чем от жажды. Хотя от жажды это происходит быстрее.       Во рту было сухо, как в дорнийской пустыне. Тайвин извернулся и поймал несколько капель на язык. Профильтрованная толщей земли вода показалась ему вкуснее родниковой.       Капли продолжали монотонно падать на лоб. Сначала Тайвин считал их — это отвлекало от боли. Потом они начали отдаваться прямо в его мозгу, но отодвинуться было некуда. Попытка повернуть голову не помогла — воздействие на висок было ещё хуже.       Тайвину уже казалось, что по голове бьют кувалдой, когда он почувствовал прикосновение воды в районе пяток, а потом и по всему телу — как будто вокруг него растекалась лужа. Капало теперь уже не только надо лбом, а в разных местах. Где-то поток капель превратился в струйку. Глубина лужи под ним постепенно увеличивалась.       Про подвал в замке говорили, что во время сильного дождя вода просачивается в грунт и затопляет нижний ярус, под которым расположен глинистый пласт.       Потому-то крысы и не селятся здесь, только теперь догадался Тайвин.       Если дождь не прекратится, уровень воды постепенно поднимется. Сначала она затопит уши, потом подберётся ко рту, начнёт заливаться в нос…       Хоть Тайвин и желал смерти более быстрой, чем от голода, его охватил животный ужас.       Наверное, такой же ужас испытали лорд Роджер с его домочадцами и слугами, когда вода хлынула в подземные коридоры Кастамере.       В панике Тайвин беспорядочно забился и задёргался в своём каменном гробу, судорожно напрягая мышцы — словно это могло чем-то помочь. Ничего не видя в темноте, он в конце концов врезался лбом в какой-то острый выступ и потерял сознание.       Очнувшись неизвестно через сколько времени в абсолютной темноте с тяжёлой, будто жидким свинцом налитой головой, Тайвин не понял, где находится, и не смог вспомнить, как сюда попал и почему вокруг вода.       Послышались шаги. Он решил, что это ему кажется, но шаги приближались, и когда они зазвучали совсем рядом, его мутное, как свиной студень, сознание внезапно пронзила ослепительно-яркая вспышка: это Отец идёт судить его, как он сам когда-то судил своего сына.       Ему было совсем не страшно — разве после смерти с ним могло случиться что-то ещё более плохое, чем то, что было в Дредфорте?.. В преисподней он, считай, уже побывал.       Только когда Тайвина за щиколотки выволокли из каменного мешка, он понял, что снова не угадал.       У Отца оказалось лицо Рамси.       — Я просто пошутил, лорд, — сказал он, когда Дамон и Алин поставили трясущегося от холода Тайвина на ноги и поднесли к его лицу факел. Пол уже был залит водой на два пальца. — Неужели ты в самом деле думал, что я позволю тебе умереть?       Поддерживаемый с двух сторон Алином и Дамоном, Тайвин проделал путь наверх.       Улица встретила их грозой и мощным летним ливнем. Тугие струи, ударившие в макушку и плечи, показались Тайвину после ледяного холода подвала тёплыми, как парное молоко. Он бы постоял немного во дворе, чтобы придти в себя, но мгновенно промокшие до нитки Дамон и Алин, чертыхаясь, потащили его к мейстеру перевязывать раны.       На память о том, как его хоронили заживо, у Тайвина остался шрам на лбу.       Как ни странно, страх оказаться одному в темноте проявился только после смерти Болтона. После его слов «Я буду ждать тебя там».              Тайвин наклонил странно лёгкий кувшин над кубком, и тут до него дошло, что он пуст, как пещеры под Кастерли после отлива, а сам он порядочно пьян.       Арья накануне удивилась, обнаружив, что кувшин полон лишь наполовину, но ничего не сказала.       «Она не имеет права упрекать меня за это», — стиснув кубок в кулаке, подумал Тайвин.       Он просил её убить его, а не спасать. Но она сделала по-своему, и вот теперь с приближением темноты он всякий раз трясётся, как осиновый лист, и только от неё зависит, чем закончится для него очередная ночь.       Тайвин взглянул на кувшин, подумывая, не швырнуть ли его в стену, но тут же что-то в мозгу щёлкнуло, напомнив, что он не посмеет этого сделать. Нельзя нарушать правила.       Ему сделалось так горько, так невыносимо тяжело. Слёзы отчаяния вскипели в груди, и ещё — бессильная злость. На неё — за то, что её сейчас нет рядом. На себя — за то, что больше ни на что не способен. На весь этот поганый мир и на богов, которые всю жизнь отнимали у него то, что он любил.       Тайвин прижал руки к тому месту, где сходятся рёбра над животом, — там нестерпимо болело что-то.       Она оставила его жить.       Она должна пообещать, что не уйдёт.