Всяким маленьким счастьем следует пользоваться,
как больному — постелью: для выздоровления,
и никак иначе.
Ф. Ницше
Они не вспоминали о том дне и той ночи. По крайней мере, вслух. Как будто не было неловкой попытки разговора, прервавшегося на полуслове, беспомощных слёз и признания в своей слабости. Но из его памяти та ночь не изгладится до конца жизни. Когда фитиль масляной лампы, затрещав напоследок, догорел и погас, остался лишь лунный свет. Потом и луна спряталась за тучи. Густая, вязкая темнота затопила комнату, навалилась со всех сторон, и Тайвин решил уже, что всё кончено. Скрючившись под столешницей, куда он бессознательно забился в глупой попытке спастись, со стиснутым в потной трясущейся руке ножом, он обречённо ждал встречи с тем, что вот-вот должно было выползти из темноты, чтобы сожрать его разум. Днём ночные страхи вызывают снисходительную усмешку, мистический флёр развеивается, и так легко рассуждать о том, что скрывающиеся во мраке ночи чудовища — суть лишь порождение человеческого сознания. Нечто, наводившее на Тайвина ужас, существовало только в его голове, а тяжёлое, угрожающее дыхание, которое столь явственно слышалось прямо над ухом, на самом деле было, вероятно, его собственным дыханием, — но в тот момент он был не способен мыслить рационально. Один, без неё — он бы не справился. Если бы Арья не вернулась ночевать, к утру он был бы либо безумен, либо мёртв. Но она успела. Люди часто стыдятся того, что происходило между ними в темноте. Излишняя откровенность, казавшаяся ночью близостью, при безжалостном дневном свете превращается вдруг в позорную сентиментальность. Когда Тайвин проснулся утром, в первое же мгновение воспоминание о произошедшем ночью смяло, оглушило его. Он ощутил мучительный, до жара в щеках, стыд. В силу юного возраста и прямолинейности характера Арьи Тайвин не ждал от неё деликатности. После того, чему она стала свидетелем, у неё неизбежно должны были появиться вопросы. Он уже готовился обороняться, но она своим поведением сразу дала понять, что согласна похоронить этот эпизод навсегда. И после, когда они начали заново привыкать друг к другу, Арья держалась безупречно, ни словом, ни взглядом не позволяя заподозрить её в том, что когда-нибудь она станет проявлять любопытство или иронизировать над его таким глупым, детским страхом перед темнотой, в котором он вынужден был признаться. То, что Арья видела Тайвина полностью потерявшим контроль над собой, сделало его уязвимым, — но такую уж цену ему пришлось заплатить за её обещание. Того, кто узнал о тебе слишком много, можно убить или выбросить из своей жизни. Или — начать ему доверять. Тайвин, вопреки своей привычке, выбрал последнее. Вдруг что-то и получится из этого несуразного брака. В конце концов, после тридцати лет одиночества он имел право на одну-единственную и последнюю попытку. Времени на этот эксперимент осталось немного, но тем лучше — горечь возможного разочарования не отравит его последние дни. Он и так был сильно разочарован не подтвердившимся предположением мейстера о том, что хорошая встряска может сломать вдолбленные ему в голову Болтоном установки и сделать его прежним. Жестокое ночное испытание, которому он подвергся, увы, не вернуло ему силу. Он так же остро, всей кожей и каждым нервом, ощущал исходившую от некоторых людей в его сторону агрессию, и внутренне сжимался, понимая, что в случае чего окажется беспомощной жертвой, не способной оказать никакого сопротивления. Прежним Тайвин не стал, но всё же что-то изменилось в нём после той ночи. Каменные объятия Дредфорта сделались будто бы уже не такими удушающими. С тех пор, как Рамси подчинил его, Тайвин жил в постоянном страхе, дышал беззвучно, вполовину лёгких, боясь привлечь к себе внимание своего мучителя. И даже мёртвый, Болтон не давал ему вздохнуть полной грудью, как будто держа за горло. Полностью изгнать Болтона из своей головы Тайвин не мог, но, получив гарантии того, что больше не останется один в темноте, он почувствовал облегчение. Возможно, это была лишь иллюзия безопасности, но она позволяла ему дышать, не боясь разбудить чудовище, и закрывать ночью глаза без страха. Окружающий мир перестал быть монотонно-серым. Тайвин снова начал различать цвета, вкус пищи, пение птиц и замечать погоду за окном не только когда начинали к дождю ныть суставы. Колено, благодаря мази мейстера, почти не беспокоило. Тайвин мог теперь совершать достаточно длительные прогулки. Наверное, он даже способен был ездить верхом, но за стены замка его выпускали только на пешеходную прогулку с Арьей, и только в сопровождении конных дружинников Старка, неотступно следовавших за ними в некотором отдалении. Дозорные на стенах тоже, разумеется, не дремали. Арью раздражало такое пристальное внимание, а его втайне радовало, потому что оружие Тайвину было не позволено носить, а если бы и позволено, в случае нападения лихих людей он сам не смог бы её защитить. Странно было осознавать, что у него нет никаких забот. С тех пор, как Тайвин в двадцать один год стал десницей, он, пожалуй, никогда больше не чувствовал себя таким свободным от исполнения долга, как сейчас, будучи пленником Старка в Дредфорте. Ему не нужно было беспокоиться о сборе налогов, о пустых рудниках Утёса, о том, как накормить своих солдат или контролировать лояльность своих вассалов. Праздный образ жизни Тайвин всегда причислял к грехам, но сейчас у него было оправдание — это ненадолго. Впрочем, одно занятие у него всё-таки было. Старк больше не приглашал его к себе, но как-то прислал сира Давоса с предложением поработать над планом укрепления Стены на участке от Твердыни ночи до Ледового порога и способами уничтожения довольно необычного противника, штурмовавшего Стену извне. Тайвину хотелось немного занять мозги, поэтому он согласился, несмотря на своё убеждение в том, что после того, как Старк пропустил одичалых за Стену, Ночной Дозор превратился в бесполезное сборище бездельников, проедающих налоги. Джейме, правда, убеждал его в письмах, что немногочисленные дозорные героически сдерживают натиск живых мертвецов, несущих миру людей смертельную угрозу. Прочитав про живых мертвецов, Тайвин решил, что Джейме чересчур приукрашивает свою деятельность на посту лорда-командующего… либо просто слишком много пьёт. Однако сир Давос подтвердил слова Джейме. Тайвин был не из впечатлительных, но у него холодок пополз по позвоночнику, когда он услышал об Иных с синими глазами, передвигающихся верхом на мёртвых лошадях и ведущих за собой нечисть, поднятую из могил. Будто бы многотысячные толпы этой нечисти, собравшиеся по всей протяжённости Стены, только и ждут, когда в Стене появится брешь, чтобы хлынуть в Вестерос. Тайвин верил и не верил. Это было слишком похоже на сказки, которыми невежественные няньки пугают детей перед сном. С другой стороны, зачем было Давосу врать?.. Да и впечатления легковерного человека, которому легко задурить голову глупыми байками, королевский десница не производил. Давос пообещал по возвращении в Винтерфелл даже продемонстрировать мертвяка, пойманного разведчиками. «Когда мы туда отправимся?» — спросил Тайвин. Давос смутился, осознав, что сболтнул лишнее, но всё же ответил, что, наверное, скоро. Так Тайвин узнал, что ему предстоит увидеть родовой замок его жены. Он был рад уехать куда угодно, лишь бы больше не просыпаться по утрам в Дредфорте. Когда он спросил Арью, скучает ли она по Винтерфеллу, она ответила странно и с какой-то непонятной грустью: «Уже нет». У Тайвина не было опыта строительства оборонительных сооружений, тем более предназначенных для защиты от мёртвых тварей, которых ничто не пугает, кроме обсидиана и огня. Задача осложнялась критически малой численностью дозорных. На приток новобранцев рассчитывать в ближайшие годы не приходилось. Тайвин, поразмыслив над ситуацией, пришёл к выводу, что идея пожизненной службы давно себя изжила. Нужно принципиально изменить статус Ночного Дозора, а службу превратить из наказания в почётную обязанность. Чего хотят люди? Славы и золота. Пять-шесть лет службы, оплата из королевской казны, должности при дворе для отличившихся сделают Дозор вполне привлекательным для младших сыновей лордов и бастардов. Отпрыски богатых домов приведут на Стену своих людей и обучат их. Незначительных преступников можно было продолжать отправлять в Дозор, а убийцы и разбойники пусть гниют в каменоломнях и рудниках. Давос изложил эту идею Старку, и она ему, кажется, понравилась. Если он сумеет убедить Дейенерис в том, что опасность из-за Стены реальна, может быть, история Ночного Дозора начнётся с новой страницы. Но это было дело будущего, а пока Тайвин и Давос располагали весьма скудными ресурсами и тщетно бились над изобретением чего-то столь же действенного для уничтожения противника, как цепь Тириона в устье Черноводной. Против мертвецов пригодился бы дикий огонь, но все его запасы в Королевской гавани были уничтожены, а то, что Тайвин отправил в Утёс, исчезло по дороге. Сир Давос оказался приятным человеком. Тайвин не без удовольствия проводил с ним время. Иногда они отвлекались от свой задачи, чтобы поговорить о людях, которых оба когда-то знали. Чаще всего это был Станнис Баратеон. Всё остальное время Тайвин мог проводить с женой. Мужчине нужна семья, нужна женщина, но женщина не должна становиться центром мужского мира. Тайвин продолжал считать так, хотя нынешняя его реальность сосредоточивалась вокруг жены. И серьёзная разница в возрасте, и столь неуместное в супружеской спальне обращение «милорд», которое Арья всё ещё использовала по отношению к нему и то, как она опекала его, — всё это заставляло Тайвина чувствовать себя скорее её пожилым отцом, нежели мужем. Арья начала управлять его жизнью, когда он был слаб и беспомощен, как выброшенная на морской берег медуза. И она продолжала делать это, хотя теперь он вполне мог позаботиться о себе сам. «Поешьте как следует, милорд». «Одевайтесь теплее, милорд». Тайвин находил это забавным и одновременно трогательным, и не протестовал. В конце концов, ничего такого, с чем он не мог смириться, Арья его делать не принуждала. Самым трудным было первое утро, наступившее после той ночи. Как могли, они откладывали момент, когда нужно было покинуть постель. В постели можно было прикидываться спящими и привычно молчать. Потом служанка, как обычно, принесла завтрак. Пришлось встать, умыться и сесть за стол. Тайвин решился заговорить первым. Он осторожно поинтересовался, что стряслось накануне с лордом Болтоном. К счастью, выяснилось, что ничего ужасного, просто свалился с дерева и вывихнул лодыжку. С мальчишками такое случается. Слово за слово, и через четверть часа их разговор сделался непринуждённым и естественным, как обычная беседа супругов за завтраком. «Ты можешь задавать мне вопросы, — сказал Тайвин, заметив, что Арья хочет спросить его о чём-то, но стесняется. — Мы не в Харренхолле, и ты больше не моя чашница». Она рассмеялась и сказала, что ей нравилось быть его чашницей. И баранина была вкусная, м’лорд. Дав клятву под чардревом и став женой Тайвина, Арья стала членом его семьи и получила право узнать историю этой семьи. Поэтому Тайвин рассказывал ей и о своих родителях, и о братьях и сестре, даже — с осторожностью — о Джоанне… но только не о Тирионе. Она вправе была знать причины того, почему родной сын пытался его убить, но Тайвин не мог переступить через себя. То, что связано с Тирионом, вызывало в нём слишком сильные чувства. Врать он не хотел, а правда… Правда ему не нравилась. Из родственников только Серсея в полной мере разделяла неприязнь Тайвина к младшему сыну, которую он не особенно скрывал. Киван придерживался нейтралитета, а остальные не делали различия между близнецами и Тирионом. Отношение к нему Тайвина они, кажется, не одобряли, но держали своё мнение при себе — советов по воспитанию детей он не терпел. Дженне позволялось больше других. Точнее, ей это позволялось в детстве, как младшей и единственной сестре, а потом уже она сама себе позволяла то, что считала нужным. «Неужели ты в самом деле считаешь своего несчастного калеку-сына виновным в смерти своей жены? — спросила как-то Дженна. — Я не могу осуждать маленькую глупышку-Серсею за её нелюбовь к брату. В семь лет простительно не понимать некоторые вещи. Но ты-то ведь взрослый человек». Она смотрела на Тайвина с сожалением, как на скорбного умом. Ярость захлестнула его, кулаки сжались так, что ногти впились в ладони. «Да, это моё семя убило её!» — хотелось ему крикнуть то, что Дженна не решилась произнести вслух. Слава Семерым, что не решилась, иначе бы он её ударил. Разумеется, он не был идиотом. Да только ведь невыносимо было жить с мыслью, что Джоанну убило его желание иметь ещё детей. Проще было винить во всём Тириона. Арья тоже была не до конца откровенна. О своей некогда многочисленной семье, о нравах и обычаях Браавоса она рассказывала подробно и охотно. Но то, что происходило с ней за стенами Чёрно-белого дома, так и осталось скрытым. Когда Тайвин спросил, умеет ли она менять лица, Арья напряглась. Нехотя кивнув, она быстро добавила, что может использовать лица только тех, кого сама убила. Чего она испугалась?.. Только после того, как Тайвин сказал: «Я не собираюсь заставлять тебя показывать фокусы», она расслабилась. Темой, которой старательно избегали оба, было будущее. Пока Дейенерис не объявила Королю Севера свои требования, говорить о будущем просто не имело смысла. Арья часто забиралась к нему на колени, когда он сидел в кресле. Она целовала его лицо, его пальцы, и в глазах её было неподдельное восхищение, природу которого у Тайвина не получалось постигнуть. После того, что она видела в Дредфорте — как она могла так смотреть на него?.. Тайвин грелся в лучах этого восхищения, как греется черепаха на тёплом солнце. Может быть, Арья и смогла бы его вылечить… если бы у них было больше времени. Когда она обнимала его, он закрывал глаза и забывал, что находится в Дредфорте и переставал о чём-то думать. Разве такое возможно, чтобы человек ни о чём не думал?.. Но в такие моменты в голове Тайвина не было никаких мыслей. Казалось, он снова, ребёнком, безмятежно лежит в солнечный день на берегу под Утёсом, утомлённое вчерашним штормом море с тихим шорохом гладит песок у его ног, и сытые чайки кричат над бухтой в синем-синем небе. Он не хотел отрываться от неё ни на секунду, и мог бы сидеть так до бесконечности, но Арья думала, что ему тяжело слишком долго держать её на коленях. Однажды Тайвин неожиданно поймал себя на том, что, кажется, теперь уже не так сильно осуждает лорда Титоса, искавшего радость в объятиях дочери свечника. По утрам он просыпался рано, до зари, и пока восходящее солнце не разбудило Арью, думал о Серсее и о других своих родственниках, мёртвых и живых. Наверное, Дженна была бы рада узнать, что он, наконец, женился. Она полагала, что женщина рядом сделает его «мягче». Но что бы она сказала, услышав, что невесткой ей теперь следует называть младшую дочерь Эддарда Старка?.. Дженна обязательно припомнила бы ему его нелицеприятные высказывания о выборе Джона Аррена и его способности к зачатию. Тайвин прямо видел, как она поднимает бровь, и губы её вздрагивают, пытаясь скрыть ироничную улыбку: «И как часто вы делаете это…?» У него учащалось сердцебиение, как если бы Дженна действительно это спросила, — этого-то ведь у них пока не было. Арья хотела больше, чем просто целомудренный поцелуй и объятия перед сном. Но он всё ещё не был готов пойти дальше. Однажды Арья попыталась дотронуться до него — не так, как обычно. Тошнотворная муть взметнулась со дна души, и в одно мгновение Тайвин пережил всё заново. Злая улыбка Миранды, когда она мучила его там. Смех Болтона. «Не переусердствуй, милая! Оставь хоть немного перца для рагу». Жгучая, ослепляющая боль. Тайвин непроизвольно отшатнулся. Арья отдёрнула руку. Она всё поняла и не настаивала. «Всё хорошо», — сказала она, обнимая его, но это было слабым утешением. Может быть, переезд в Винтерфелл что-то изменит. А здесь, где каждый человек и каждый камень помнят о его унижении, Тайвин ощущал себя слишком близко к своему прошлому, и слишком свежа ещё была память о боли. И о лорде Болтоне. Мейстера Утора Арья теперь видела нечасто. Иногда он по нескольку дней подряд не выходил из своей комнаты. А если и выходил, то обычно передвигался, тяжело опираясь на палку или на руку кого-то из слуг. Арья избегала встречи с мейстером, — ей было стыдно за то, что ещё две недели назад она обещала зайти к нему, чтобы рассказать о Браавосе, но до сих пор не зашла. Никак не получалось выкроить время, все вечера теперь у неё были чем-нибудь да заняты. В конце концов Арья всё-таки столкнулась с мейстером лицом к лицу на лестнице главного чертога. Он поднимался по ступеням, сжимая в высохшей руке, торчащей из широкого рукава балахона, запечатанный пергамент. Герб на сургуче Арья не разобрала. — Миледи! — приветливо произнёс мейстер. — Давно вас не встречал. Арья спросила, как он себя чувствует. — Сегодня, волею Семерых, неплохо. Как видите, я даже обхожусь без палки и посторонней помощи. Не зная, что ещё спросить или сказать, Арья замялась. Может, мейстер уже и забыл про Браавос… а может, и нет. Этим вечером она не могла к нему зайти — договорилась с Тайвином, что перед ужином он поучит её и Эддарда играть в кайвассу. Джон не разрешил Тайвину заниматься с ним историей, — Тайвин, мол, будет излагать события так, как выгодно ему и его дому. Но всё же Джон нашёл для него занятие — помогать сиру Давосу с планом укрепления Стены. Против кайвассы он тоже не возражал. Следующим вечером Арья снова была занята. Джон собирался устроить что-то вроде турнира по стрельбе из лука и просил её присутствовать. А в более позднее время, когда начинало смеркаться, она всегда возвращалась к себе и после этого комнату уже до утра не покидала. Её жизнь сильно изменилась после той ночи, когда с Тайвином едва не произошло что-то очень плохое. В том, что теперь Арья больше не старалась избегать общества своего мужа, была немалая заслуга мейстера. Всё могло разбиться вдребезги, если бы она повела себя неправильно. Пожалуй, стоило поблагодарить его за совет, который она так своевременно получила. — Послушайте, я хотела… то есть, я хочу… — Арья запнулась, подыскивая слова. — Спасибо вам, мейстер Утор. — За что же, миледи? — За притчу. — Притчу?.. Ах, да, конечно. Притча об устрице, м-да... Мейстер как будто хотел что-то спросить, но раздумал. — Рад быть полезным, миледи, — он учтиво склонил лысую голову. — Прошу извинить меня, я спешу передать вашему брату письмо с Драконьего камня. Дня не проходило, чтобы в замке не принимали или не отправляли воронов. Джон не делился с Арьей результатами переговоров, но из того, что настроение у него было ровное, она заключила, что они идут так, как он рассчитывал. Однажды, когда они обедали вместе в малом чертоге, Джон сказал, что получил письмо от Барбри Дастин. В обмен на королевское прощение она обещала преклонить колени и отказаться от права опекунства над Эддардом. Как и говорил Дамон, у неё было распоряжение Рамси с его подписью. — И ты собираешься простить эту старую стерву?! — бросив ложку в тыквенный суп взвилась Арья. Леди Дастин не так уж много вреда причинила её семье, но Арья всё равно её ненавидела. Она смеялась, когда Рамси издевался над Тайвином и унижал его. — Тот, кто предал один раз, предаст снова. Тебе ли этого не знать? — Не горячись, сестрица. У неё есть ещё кое-что ценное для нас. Леди Дастин готова передать кости лорда Эддарда. Ты же хочешь, чтобы останки нашего отца упокоились в крипте Винтерфелла? — Да, — угрюмо буркнула Арья. Халлис Моллен вместе с костями лорда Эддарда исчез восемь лет назад между Перешейком и Барроутоном. Считалось, что к этому приложила руку леди Дастин, но до сих пор у Джона не было возможности призвать её к ответу. — Только как мы поймём, что это его кости? — Мейстер определит. Ещё до нашего рождения лорд Эддард однажды во время охоты упал с лошади и сломал ключицу. И это была не единственная его травма. Кости срослись, но следы всё равно остаются… — Джон отложил ложку и сцепил руки в замок. — Леди Дастин, конечно, стерва, ты права. Но сейчас Северу, как никогда, необходимо единство. Я не смогу говорить с Дейенерис как король, если не все лорды встанут под мои знамёна. Дастины — не последний дом, и они обеспечат нам поддержку Стаутов. Знаю, ты хотела бы суда над изменниками, но сейчас придётся пожертвовать справедливостью ради независимости. Так или иначе, но я вынужден буду договариваться и с Карстарками. Отношения с Дастинами и Карстарками, конечно, интересовали Арью, но не столь сильно, как полагал Джон. Даже известие о том, что кости лорда Эддарда будут отправлены в Винтерфелл, не произвело на неё особого впечатления. Всё потому, что теперь у неё теперь был свой собственный маленький мир. Больше её не влекло ни в Браавос, ни даже в Винтерфелл. Неважно, где находиться, только бы каждое утро открывать глаза, зная, что она больше не одна — по-настоящему не одна, и ощущать тепло в том месте, где много лет была дыра. За свою жизнь Арья слышала много песен о любви. Некоторые даже помнила наизусть, — в «Счастливом порту» их без конца орали пьяные матросы. Но ни в одной из этих песен не говорилось о том, что она испытывала. Внутри у неё словно светило яркое весеннее солнце, и чувство беспричинной радости наполняло грудь. Это чувство было таким большим, что не помещалось внутри и так и норовило вылезти на лицо, растягивая губы глупой улыбкой. На людях Арья старалась контролировать себя, чтобы её не сочли дурой, но, похоже, получалось не очень. — Вы выглядите счастливой, леди Арья, — как-то сказала ей Элис, а Тормунд при встрече подмигивал и толкал локтем, и однажды прошептал в ухо: «Кажется, я ошибся насчёт твоего мужа. Видать, в этом он силён». У Тормунда всегда одно на уме, только вот дело было вовсе не в этом, но объяснять ему Арья ничего не стала. Наверное, и другие тоже замечали, что с ней что-то происходит, но они, по крайней мере, молчали. Особенно выразительно молчала Бриенна. Тайвин тоже изменился. Жизнерадостности в нём не прибавилось, но теперь периоды, когда он замыкался и уходил в себя, случались не так уж часто. Арье казалось, что он пытается собрать себя из осколков. Он больше не напивался, но главное — он перестал быть безучастным. Они много говорили друг с другом, и Арья могла спрашивать у него всё, что боялась спросить когда-то в Харренхолле. На один только вопрос Тайвин не хотел отвечать — по чьему приказу его похитили и отдали в руки Болтона. Боль по-прежнему жила в нём, и вряд ли он когда-нибудь сможет от неё полностью избавиться. Тем более, оставаясь в Дредфорте. Наверное, нужно было родиться здесь, чтобы не ощущать исходившей от этих каменных стен молчаливой враждебности. Даже на Арью это плохо действовало, что уж говорить о Тайвине. Поэтому она настояла на том, чтобы Джон позволил ему выходить вместе с ней из замка. Вооружённая охрана была обязательным условием Джона. Арье пришлось с этим смириться. Во время первой прогулки Тайвин никак не реагировал на присутствие стражи, а она чувствовала себя несвободной и злилась. Арья взяла с собой лук, чтобы подстрелить пару кроликов на ужин, но настроения охотиться не было, поэтому вскоре она отдала лук и колчан со стрелами сопровождавшим их на лошадях стражникам. Хоть какая-то польза от них. Она и Тайвин шли по тропинке, ведущей к старой мельнице. По левую руку расстилалось пастбище, по правую несла свои неспокойные воды Рыдальница. В зарослях камыша голосили лягушки. На открытом месте опасность внезапного нападения почти исключена, поэтому стража отстала и плелась далеко позади. В низине землю развезло из-за прошедших недавно дождей, тропинка превратилась в хлюпающее грязное месиво, окружённое болотом. Чтобы не промочить сапоги, пришлось далеко обходить это место прямо по высокой траве. На пригорке, усеянном цветущей земляникой, Арья остановилась и посмотрела на Тайвина. — Здесь всё уже высохло. Посидим немного, милорд? — Тайвин, — мягко поправил он. Арья с досады прикусила щёку изнутри. У неё всё ещё не получалось обратиться к нему по имени. Она бросила сложенный плащ на землю, отстегнула меч и села. Тайвин устроился рядом. Метёлки растущего здесь повсюду мятлика кланялись под лёгким ветром. Арья сорвала один стебель, щепотью стянула вверх боковые веточки с семенами и получившийся кустик быстро прикрыла рукой. — Петушок или курочка? — Прости, что?.. — удивлённо поднял брови Тайвин. Видимо, он не знал такой игры. — Мы так играли в детстве в Винтерфелле, милорд. Нужно угадать, какой получился кустик. Если короткий и ровный — это курочка, а если торчат кончики разной длины — петушок. Тайвин хмыкнул. — Понятно. А чем расплачивается проигравший? — Ну, это как уговорились между собой. Мы обычно на щелбаны играли. — Арья помнила, что Джон бил не в полную силу, а щелбаны от Теона были весьма чувствительными, хотя он и редко снисходил до того, чтобы играть с младшими. — Угадывайте, милорд. Тайвин задумался так, будто ему предложили перемножить в уме двухзначные числа. Даже складка между бровей залегла. — Петушок… — нерешительно произнёс он наконец. Арья показала ровный пушистый кустик без малейшего намёка на петушиный хвост. — Не угадал, — в голосе Тайвина прозвучало почти детское разочарование. — Ты выиграла. Ну… давай. — Он подставил лоб и зажмурился. Рассмеявшись, Арья обняла его за шею и чмокнула в переносицу. Не стоило предлагать ему игру, в которой он мог проиграть. — Это ведь, кажется, мятлик, — сказал Тайвин, когда она его отпустила. — Да, милорд. — В Западных землях он тоже растёт, но у нас так не играют… Я, пожалуй, немного похожу, посмотрю, какие ещё травы здесь есть. Он поднялся на ноги, Арья осталась сидеть. Её не удивило то, что Тайвин интересуется травами. Когда он не находился в подавленном состоянии, многие вещи вызывали у него интерес. Как-то Арья упомянула о том, что в Винтерфелле не бывает холодно, потому что замок отапливается водой из горячих источников. Тайвин захотел знать, как это всё устроено, и ей пришлось вспоминать, что она слышала в детстве от мейстера Лювина о проложенных в стенах трубах. Тайвин ходил где-то у Арьи за спиной. Она просто сидела и смотрела вдаль. Поле перед ней полого спускалось вниз. Над полоской леса, темневшей у горизонта, замерли полупрозрачные облака. Тёплый ветер лениво шарил в густой траве, словно разноцветными брызгами усыпанной полевыми цветами. Кузнечики трещали без умолку. Всё было в точности, как в недавнем сне Арьи. Только во сне она сидела на поле одна. Тайвин вернулся довольно скоро. Сосредоточенно хмурясь, он молча протянул Арье букет. Здесь росли и васильки, и маки, и колокольчики, и какие-то ещё розовые цветы с неизвестным Арье названием, но он нарвал одних лишь крупных желтоглазых ромашек. Никто никогда не дарил Арье цветов, даже Подрик. Бывало, он приносил и, отчаянно смущаясь, совал ей в руки орехи или сладкую ежевику, но цветы – ни разу. — Спасибо, милорд, — растерявшись от неожиданности, проговорила она и потянула Тайвина за рукав дублета, усаживая рядом с собой. Она разглядывала ромашки, а потом прижалась к ним лицом, чтобы почувствовать запах. Они источали едва уловимый аромат летних яблок. Тайвин с серьёзным видом вытер ей нос большим пальцем, пояснив: — Пыльца. — Мне ещё не дарили цветов, милорд, — созналась Арья. — А тот кузнец? — Кузнец?.. — В Харренхолле. Я видел тебя с ним около кузницы. — А, Джендри… Нет, милорд, никаких цветов не было. Он только хотел, чтобы я была его леди. — А ты? Арья фыркнула. — Нет? Почему? — Не знаю… Не хотела, и всё. — Ладно… А тот толстый паренёк с кухни? Тоже хотел, чтобы ты была его леди? Праведные боги, Тайвин и Пирожка, оказывается, помнит. Столько лет прошло с тех пор... Арья вздохнула и покачала головой. — Нет, про леди речи не было… Наоборот, он хотел отобрать у меня Иглу, пока мы ехали с Йореном по Королевскому тракту… Игла — это мой первый настоящий меч, подарок Джона. — Полагаю, бедняга поплатился за это? — Дааа, милорд… Я сломала ему нос тренировочным мечом, а потом ткнула в… — Нет, про посиневшие яйца Пирожка Тайвину знать необязательно. — В общем, я бы, наверное, убила его, да Йорен не дал. О том, что Йорен отвёл её подальше от дороги, за деревья, и, приказав спустить штаны, до крови отлупил тренировочным мечом так, что она вопила на весь лес, Арья рассказывать тоже не стала. Они сидели неподвижно, и большой, не меньше двух дюймов в длину, зелёный кузнечик бесстрашно покачивался перед ними на стебле мятлика, чистя лапками свои длинные усы. Кузнечики только выглядят безобидными, Арья с детства знала, что на самом деле они — хищники. Однажды она видела, как кузнечик напал на здоровую гусеницу, которая спокойно грызла какой-то листик. Ей почему-то вспомнились слова мейстера: «миллионы живых существ рождаются и умирают рядом с нами, а мы даже не замечаем этого». — Я хотел бы подарить тебе другие цветы… — задумчиво произнёс Тайвин. — Те, которые растут в Утёсе. — А какие там растут? Тайвин смотрел куда-то вдаль и ответил не сразу. — Мой отец, да помилуют боги его душу, всю жизнь по-настоящему любил только две вещи — охоту и эль. К сорока годам он стал слишком тучным, чтобы загонять дичь… Так что оставался только эль. Но незадолго до смерти у него вдруг появилась новая забава. Он решил заняться разведением роз. Это увлекло его до такой степени, что он посылал за саженцами даже в Хайгарден… Розы требуют ухода, поэтому после кончины лорда Титоса я нанял садовника. Увы, большая часть вымерзла в последнюю зиму, но кое-что всё же осталось. Пурпурные розы зацвели как раз когда я выезжал год назад из Утёса в Королевскую гавань. — Тайвин вздохнул и добавил с горечью, — К сожалению, всё, что я теперь могу тебе дать – эти ромашки, да и те выросли не в моём доме, а сами по себе… — Мне нравятся ромашки, — сказала Арья. — Они красивые. «И мою лошадь зовут Ромашкой», — едва не брякнула она. — Да… конечно, красивые… — рассеянно, будто думал уже о чём-то другом, согласился Тайвин. Некоторое время он молчал, глядя перед собой, потом вдруг решительно повернулся к ней: — Послушай, Арья… мне важно это знать… — Что, милорд? — Ты… Нет, не так… — Тайвин как-то болезненно сощурился, сжал руками виски, потом нервно пригладил пальцами седые, с пробивающейся местами рыжиной, волосы. Светлые глаза его смотрели на Арью пристально, даже требовательно. — Если бы вот сейчас, после всего… тебя спросили бы, готова ли ты по своей воле вступить в этот брак… что бы ты… Удивлённый взгляд Арьи заставил Тайвина умолкнуть. Он сразу сник, прикрыл ладонью глаза и глухо произнёс: — Извини… я не имею права задавать этот вопрос… — Имеете, милорд, — проговорила Арья совершенно спокойно. Ведь ей не нужно было врать. — Да, я бы и сейчас поклялась перед богами. Тайвин медленно убрал ладонь от лица и снова посмотрел на неё. — Почему?.. Арья отложила букет, который держала на коленях, и взяла его левую руку, — как всегда за пределами комнаты, облачённую в перчатку. Тайвин не противился, но его мышцы были напряжены. Когда же он наконец поверит, что её не отвращают его шрамы и увечья?.. У Тайвина были красивые руки, Арья обращала на это внимание ещё в Харренхолле. «У него не только лицо лорда, но и руки лорда», — думала она, глядя, как изящно, и в то же время уверенно он держит перо или столовые приборы… вот только как он держит меч, она не видела ни разу. Болтон хорошо поработал над его руками, но Арья всё равно любила их. Левая, искалеченная, трёхпалая, почему-то вызывала у неё особенное чувство. Она представлялась Арье как будто отдельным живым существом, нуждающемся в присмотре и защите… И незачем было прятать её в перчатку. Но что поделать, если Тайвин считает иначе. — С тех пор, как умерли мои родители, я всегда была одна. Все эти годы я притворялась разными людьми, чтобы выжить, милорд. — Держа его руку у себя на коленях, Арья гладила пальцами тёплую кожу перчатки и думала о том, что менять лица она научилась только в Браавосе, но чужие имена примерять начала задолго до того. Арри, Ласка, Голубёнок, Нэн… Первое имя дал ей Йорен, чтобы защитить, а потом много лет она сама пряталась сначала за чужими именами, а позже — и лицами. Но где-то по дороге, кажется, потеряла своё. Иногда она просыпалась ночью, как от толчка, и не могла понять, кто она такая. Доходило до того, что она избегала смотреть на себя в зеркало, боясь увидеть там чужое лицо. И только здесь, в Дредфорте, она, открыв глаза однажды утром, поняла, что в её жизни что-то закончилось, и теперь она уже больше не Арри, Ласка, Голубёнок, Нэн, Кошка Кэт или Мерси… она снова — Арья Старк. Хорошо, что Тайвин не знал других её имён. — Мой отец говорил, что волку нужна стая, милорд. Но у меня её не было. Все хорошие люди, которых я встречала, в конце концов умирали… или просто уходили, и я опять оставалась одна… А теперь я — не одна. Вы — моя стая. И ещё… мне больше не нужно притворяться кем-то другим. Тайвин слушал молча, а после того, как она закончила говорить, произнёс: — Я понимаю. Я сам был один… очень долго. Его рука, которая всё ещё лежала на коленях у Арьи, наконец расслабилась. Они посидели на пригорке ещё немного, а когда начало темнеть, вернулись в замок, и Арья поставила цветы в стеклянную вазу, которую принесла Элис.