Присядь (Пока я парю в небесах)

Отец Козуме Кенмы — монстр, и весь мир об этом знает. * Во втором классе средней школы его вселенная взрывается. Чудеса вырываются на свободу, и весь мир наблюдает. Поначалу Кенма был взволнован, потому что происходящее так походило на компьютерные игры! Суперспособности существуют; жизнь превратилась в настоящую ролевую игру. Затем люди добираются до его отца, и веселье заканчивается. * Начинаются суды, и Кенма теряет всех друзей. — Твой отец создал монстров. — Твой отец — сумасшедший учёный. — Держись подальше от Козуме, он поставит на тебе эксперименты! Рядом с ним остаётся лишь Куроо. — Ну их, Кенма, давай в волейбол поиграем! Так что Кенма играет в волейбол, подаёт Куроо. Он не знает, как сказать «спасибо». Куроо не позволяет сверстникам издеваться над Кенмой; Куроо смеётся, улюлюкает и борется с каждым, кто придирается к Кенме. Но Куроо — третьегодка, и рано или поздно он выпустится и оставит Кенму в одиночестве. Кенма уходит глубже и глубже в себя. Он проводит больше времени за играми. Он притворяется, что мир не существует. * Главная фишка игр: в них можно играть часами, буквально — часами, и вообще ни о чём не думать. Играя в игры, Кенма может не думать о том, что отец в тюрьме. Он может не думать о том, что отец создавал монстров. Он может не думать о том, что человек способен приходить домой, любить свою жену, любить сына, а на следующий день идти на работу и ставить эксперименты на людях. Он может не думать о том, что человек способен одновременно любить и ненавидеть. Он может не думать о том, что у него нет друзей. Он просто играет в игры, любит свои игры, открывает новые уровни, выигрывает, играет в новые игры. В играх нужно убивать, взрывать, разрушать, и всё же виртуальный мир гораздо милосерднее реального. * Кенма умён. Бывали времена, когда он этим гордился. — Ты так похож на отца, — говорили ему. — Ты так умён; от папы унаследовал, — говорила мама. — Однажды ты станешь великим учёным, совсем как он! Теперь она такого не говорит. Никто больше ему такого не говорит. Отныне запрещено сравнивать Кенму с отцом. * Но Кенма умён и хорош в обращении с компьютерами. Он хочет узнать правду. Поэтому он взламывает компьютер отца, взламывает серверы ВС и узнаёт о Тейко то, чего не знает мир. Он сожалеет о своём поступке. Его отец не создавал монстров: он и есть монстр. Кенма — сын чудовища. На него накатывает жестокая слабость; он ни с кем не говорит несколько дней. Его навещает Куроо, но Кенма зажимает ладонями уши и прячется под одеяло. Его отец — чудовище. Значит, и он сам — чудовище? * — Нельзя прятаться вечно, — говорит Куроо. — В старшей школе всё изменится, я обещаю. Уж я прослежу. Кенма осветляет волосы. Можно подумать, от этого он станет другим человеком, и его перестанут узнавать. Он хочет верить словам Куроо, потому что Куроо уверен в себе в той степени, какой никогда не достичь Кенме. В старшей школе и вправду всё становится иначе. Становится ещё хуже. * Потому что Кенма первогодка — на самом дне иерархической системы, — и все знают, что он сын чудовища. И потому что Куроо — второгодка и не может защитить его от всех. Он играет в волейбол, потому что Куроо играет в волейбол, потому что Куроо хочет, чтобы он играл в волейбол. — Ты всего лишь первогодка, — насмехается третьегодка. — И твой папочка за решёткой. Твоё мнение ничего не значит. Иногда, когда Куроо нет рядом, его колотят. Ты всего лишь первогодка. Твой папочка за решёткой. Ты тоже уродец? И тебя папочка в лаборатории сделал? * Кенма не рассказывает Куроо о насмешках, но Куроо всё равно узнает. — Не бросай клуб, — умоляет он. — Нынешние первогодки и второгодки знают, насколько ты невероятен. С тобой команда становится сильнее. «Я создам для тебя целый мир, — вот что обещает Куроо. — Я создам мир, которому ты принадлежишь». Кенме наплевать на волейбол. Но он верит Куроо, поэтому ждёт. * На втором году он выясняет, что Чудеса пойдут в старшие школы. Он вздыхает спокойно, лишь узнав, что ни один из них не поступил в Некому. (Он не может встретиться с ними; не хочет встречаться с ними. Он хочет прожить жизнь, ни разу не встретившись ни с одним из Проектов отца). Но на втором году волейбольный клуб Некома оказывается во власти Куроо. Это клуб, которым командует Куроо; мир, который он создал для Кенмы. Каждую игру он начинает с бодрой фразы: «Мы — кровь в теле. Мы должны беспрерывно циркулировать, переносить кислород, чтобы мозг смог работать». Кенма смущается, очень смущается, но таким образом Куроо подчёркивает, что Кенма — важный член клуба, подчёркивает, что Кенма принадлежит клубу, подчёркивает, что Кенму любят. * Жизнь становится проще, даже если сложности никуда не пропадают. Ему никогда не забыть, что отец в тюрьме. И разговаривать с людьми очень сложно. В каждом диалоге маячит отец. Он сын всем известного Козуме Юты, и из-за этого все разговоры приобретают определённый оттенок, даже если никто не упоминает о нём. (Может быть, именно потому что никто не упоминает о нём). Он играет в игры, избегает контактов, наблюдает за людьми, играет в волейбол. Он не особо любит волейбол. Иногда он и поверить не может, что действительно живёт свою жизнь: таких людей, как он, нечасто встретишь в спортивном клубе. Но команда нуждается в нём. Команда, которую построил Куроо; мир, который Куроо создал для него. И когда всё сказано-сделано, это единственный мир, которому он принадлежит. Единственное место, где он может быть Кенмой, а не сыном доктора Козуме. Место, где важна лишь его позиция — сеттер, а не тот факт, что он сын чудовища. * Порой Куроо так сильно старается социализировать Кенму, что им обоим становится больно. У Куроо, который, наверное, понимает его лучше всех в мире, есть неверное представление, что Кенме стоит завести больше друзей. (Идея, тоже выросшая из болезненной темы. Кенма не пользовался особой популярностью и до того, как его отца арестовали за эксперименты над людьми. Куроо, очевидно, решил, что его долг — проследить, чтобы Кенма не оказался социальным изгоем. Кенма изо всех сил старается объяснить ему, что даже если бы его отца не арестовали за эксперименты, Кенма всё равно не захотел бы социализироваться. Кенме нравится сидеть дома, в кровати, в компании игр и телевизора. Таков его идеальный вечер). Но потому, что Кенма любит лишь Куроо, хочет дружить лишь с ним, время от времени Кенма поддаётся ему. Это означает, что время от времени он вынужден куда-то идти и «оттягиваться». Вот что такое социализация: огромные толпы людей в местах, наполненных громкой музыкой; необходимость проводить дома гораздо меньше времени, чем хотелось бы. (— Но я хочу прийти домой к десяти, — сказал Кенма. — Зачем? — ответил Куроо. — Всё равно до двух часов ночи не ляжешь спать. И, серьёзно, как так выходит, что человек, изучивший его досконально, не понимает настолько простых вещей? Да, он всё равно не ляжет спать. Но он будет сидеть в пижаме, в компании игр, занимаясь тем, что ему действительно нравится). Поэтому теперь он в крупном торговом комплексе, «оттягивается». Вероятнее всего, это можно перевести как «беспомощно наблюдает за веселящимися людьми». Куроо представил его своим друзьям из Фукуродани (он утверждает, что Кенма уже встречался с ними, потому что первогодками они играли друг против друга. Но весь первый год Кенма провёл в исключительно жалком состоянии, выполняя поручения третьегодок и терпя их издёвки, так что он не шибко обращал внимание на другие команды. Третьегодки всё равно не выпускали его на поле). Кенма сдержанно потрясён тем, что Куроо встретил совиную копию себя. Кенме нравится его друг, правда, нравится, но он и подумать не мог, что мир нуждается в двух людях вроде Куроо. Куроо и Бокуто напряжённо соревнуются, кто впихнёт в себя больше куриных крылышек. Остальные члены Некомы и Фукуродани их подбадривают и делают ставки. Кенма даже приставку достать не может, потому что в самом начале вечера Куроо и Бокуто усадили его рядом с второгодкой-сеттером из Фукуродани, который имеет тот же жалкий вид, что и Кенма. Было бы невежливо отгородиться игрой. Кенма подозревает, что его привели на дружеский эквивалент свидания вслепую. Он прямо видит, как Куроо и Бокуто обсуждают: «О, у тебя есть антисоциальный друг-сеттер? У меня тоже! Надо их познакомить, поспорить могу, что они поладят!» Немного странная логика, свойственная всем экстравертам. Они считают, что, если им нравится знакомиться с новыми людьми, значит, всем на планете нравится знакомиться с новыми людьми. Также они не понимают, что, да, разумеется, у двух интровертов действительно много общего. Но если запереть их в одной комнате, одному из них придётся первому начать разговор. Кенма никогда такого не сделает. Акааши — тоже. Следовательно, они в безвыходном положении: страдают от общества друг друга, не сказав ни слова. Чёрт побери, Куроо. Акааши прочищает горло. Вообще-то услышать это невозможно за воплями («Боже мой, двадцать шесть! Рекорд! Куроо, всё, хорош!»), но Кенма до боли вслушивался в тишину между ними, поэтому он чувствителен к любому звуку. — Как думаешь, они встречаются? Кенма переводит взгляд туда, где Куроо перегибается через Бокуто. Они по очереди запихивают в рот куриные крылышки, вылавливая их где-то в хитросплетении собственных рук. Они по уши в жире; смотрится отвратно. — Нет, — отвечает Кенма мгновением позже. — Прости, — быстро говорит Акааши. — Просто, блин, ну, я знаю, что иногда Бокуто-сан встречается с парнями. — Куроо тоже, — говорит Кенма, пожав плечом. — Просто сомневаюсь, что они встречаются друг с другом. Он знает, что Акааши хочет спросить, почему. Но, похоже, так как он уже осмелился заговорить первым, он смущён настолько, что замолк навсегда. Так как Акааши предпринял попытку, было бы мило со стороны Кенмы объяснить ситуацию. * Штука вся в том, что Куроо ходит на свидания. Часто. Самые долгие отношения длились три недели; самые короткие были, когда девчонка предложила ему встречаться в начале дня и порвала с ним за обедом. Куроо встречается с девушками и парнями, спортсменами, дохляками, каланчами, карликами, костяными мешками и жиртрестами. Самая младшая была третьегодкой средней школы, старший — студент колледжа. Куроо встречается со всеми. Но у всех партнёров Куроо есть две общих черты. Во-первых, они всегда первые к нему подходят, и никак не наоборот. Во-вторых, Куроо не представляет их Кенме. Он не скрывает от Кенмы своих отношений, не бросает Кенму в одиночестве. Просто, встречаясь с кем-то, Куроо делает всё, чтобы новая пассия не оказалась рядом с Кенмой. * Кенма никому не хочет этого объяснять (никогда), и уж точно не человеку, с которым едва знаком. Но, наверное, Акааши потребовалась вся недюжинная смелость, чтобы задать вопрос, поэтому Кенма жалеет его. — Куроо сказал бы мне, — что, в общем, правда. И потом, раз уж Акааши начал разговор, Кенме, по крайней мере, стоит поддержать инициативу — и он спрашивает: — Играл в нового Охотника на Монстров? Акааши хмурится. — Нет. Я вообще не вижу смысла в играх. Господи помилуй. Кенма злобно смотрит на Куроо и надеется, что тот поперхнётся крылышками. * Вся команда Некома в оживлённом предвкушении тренировочных игр с Карасуно. Тренер Некомата и тренер Наой подливают масла в огонь, говоря о «предопределённом соперничестве» и «Битве на мусорной свалке». Кенма не в предвкушении. Сложно знакомиться с новыми людьми. Исключение — лишь те случаи, когда Куроо предварительно всё организовывает (и Кенма знает, что так было с Фукуродани). Иначе — встреча с новыми людьми всегда заканчивается «Козуме? Как доктор Козуме?», и Кенме плевать на мусорные свалки и предсказания, он просто очень-очень сильно… Не. Хочет. * Но это судьба. Не иначе. Потому что он теряется. И встречает Хинату Шоё. * Он нервничает при виде рыжих и внутренне желает, чтобы люди перестали красить волосы (лицемерно с его стороны, он в курсе), потому что каждый раз, видя рыжие волосы, он чувствует тошноту. Из-за документов отца он даже не мог смотреть «Блич». Так что, когда на него натыкается паренёк с рыжими волосами, Кенма дёргается и приклеивается взглядом к приставке, надеясь, что паренёк просто уйдёт. — Козуме, — представляется он, а внутри у него всё сжимается. — Кенма. — Ага, то есть звать тебя Кенма? Реакция нестандартная, и Кенма даже поднимает взгляд. Возможно ли, что житель Японии не узнаёт имя Козуме? Он леденеет, увидев его. Он замечает две вещи: первое, на футболке написано, что паренёк — член волейбольного клуба Карасуно. Второе: Кенма знает это лицо. Он долго смотрел на записи отца, поначалу в ужасе, затем в какой-то странной одержимости. Он читал документы отца снова и снова, словно лишь так мог искупить отцовские грехи. Он знает это лицо. Сейчас оно старше, но его нельзя спутать ни с кем другим. * Невозможно. Хината Шоё болтает, словно ничто не способно его смутить. Ответы Кенмы короткие и тихие, как всегда, и, как правило, к этому моменту люди уже сдаются. Но его молчание ни капли не задевает Хинату. Хината громкий, выразительный, наполненный радостью. Он противоположен Кенме во всём. Но когда он говорит, Кенма не может не наблюдать; и, похоже, паренёк искренне слушает все ответы Кенмы. Куроо приходит приблизительно одновременно с нянькой Хинаты, и Кенма чувствует себя вампиром, спасённым от прямых солнечных лучей. Строго говоря, ему следует молиться, что он никогда больше не увидит Хинату Шоё. Он был уверен, что если этот день когда-нибудь наступит, он сбежит так быстро, как сможет. Но вместо этого он обнаруживает себя улыбающимся и говорящим: «На самом деле, я даже немного ожидаю нашей завтрашней игры». * Когда тренировочный лагерь заканчивается и Кенма возвращается домой, первым делом он включает свой компьютер. Погребённая под дюжиной шифров, чтобы никто (по крайней мере, никто, кто мог бы наткнуться на его компьютер — к примеру, мама или Куроо) не нашёл, спрятана папка, где Кенма держит старые отцовские записи. Он листает их и находит нужную. Вот он, Хината Шоё. Поколение «Чудо» — Оранжевый Проект Номер 394. * Он обменивается с Хинатой электронными сообщениями и смсками и сам не понимает, что творит. С Хинатой удивительно легко говорить, в некотором роде даже легче, чем с Куроо. Во время разговоров Кенма пытается соотнести свои знания с Хинатой. Он и вправду Чудо? Оранжевая Тройка? Или это какое-то странное совпадение? Но он понимает, что хочет снова встретиться с ним. Он ждёт тренировочного лагеря, выяснив, что Карасуно тоже приедут. Он вновь увидит Хинату и тогда, возможно, узнает наверняка. * Разумеется, он всё портит. Он и сам не знает, что подтолкнуло его сказать «Я знаю, что ты Чудо», потому что наверняка он не знает. Позже он думает, что это произошло потому, что он слишком долго жил с грехами отца. Он никому не говорил, даже маме, даже Куроо, о том худшем, что ему известно. Возможно, он просто отчаянно ищет правды. Потому что он наблюдал людей всю жизнь, потому что и сейчас наблюдает, он видит шок и неуверенность в лице Хинаты — даже несмотря на то, что тот изо всех пытается скрыть эмоции. Ему не нужно другое подтверждение. Передавая телефон Хинате, он ожидает, что мальчишка продолжит отпираться. (И он клянётся себе, что не станет настаивать — если Хината не хочет говорить об этом, Кенма тоже предпочтёт притворяться). Но плечи Хинаты падают. — Они не говорили нам своих имён. Теперь всё иначе. Потому что Хината знает. Он знает, что совершил отец Кенмы. Он пережил это. Хината убегает, и Кенма проклинает себя. «Чем ты думал?» Он ненавидит себя. Очевидно, Хината пытался забыть. Напомнив Хинате о тех ужасах, он лишь удовлетворил своё эго. Было бы милосерднее притвориться, что он ничего не знает. Кенма ужасен. Он не просто сын чудовища. Он сам чудовище. * По окончании первого тренировочного лагеря Кенма впадает в хандру. Его тревожность — сильнее, чем когда-либо, и он одержим мыслью, что Хината теперь, наверное, ненавидит его. Он всё разрушил, Хината больше не заговорит с ним. Куроо спрашивает, что случилось (лишь он различает, что молчание Кенмы изменилось. Куроо всегда знает его лучше всех). Но Кенма не может сказать ему, не выдав при этом секрет Хинаты. А такого он никогда не сделает. Во время тренировки он получает сообщение от Хинаты. «Прости, что я убежал». Кенма бросает всё и смотрит на сообщение. Хината извиняется? Хината? Кенме стоит извиняться! Он не успевает ответить: приходит следующее сообщение. «В следующий раз не убегу, обещаю». Кенма крепко сжимает телефон. Он не потерял друга. Он пишет дюжину сообщений и удаляет их. Всё, что он пытается сказать — слишком ничтожное или избитое. В конечном итоге он отправляет лишь короткое «прости». Почти сразу же его телефон жужжит. «? Ты ничего такого не сделал!» Кенма закрывает глаза. Тревожность последних двух дней, наконец, исчезает. Он снова может дышать. «Жду нашей следующей встречи», — отвечает он. * — Вы поругались с коротышкой Карасуно? — спрашивает Куроо по дороге домой. Он не смотрит на Кенму, и в его голосе слишком много беззаботности. Кенма просто пожимает плечами. — Вроде того. Но не то чтобы. Всё уже наладилось. Куроо останавливается. Он смотрит на Кенму, и Кенме приходится остановиться тоже. Он поднимает взгляд на Куроо, пытаясь понять, что случилось. Куроо наклоняется и целует его. Кенма, ясно дело, никогда никого не целовал. И, технически, так и не поцеловал, потому что целует сейчас не он. Он стоит очень неподвижно, губы Куроо — на его губах, и его, определённо, целуют, но он не понимает, целует ли он сам в ответ. (Как понять, что ты отвечаешь на поцелуй? Надо больше двигаться?) Куроо отстраняется. Кенма облизывает губы. — Зачем? Куроо фыркает. — Да ладно тебе, Кенма. Не надо так удивляться. — Я не удивлён… — говорит Кенма, потому что он не удивлён. Он всегда знал, что дело к тому и идёт. Он догадался, что рано или поздно они начнут встречаться, и, вероятно, обвенчаются (или, по крайней мере, будут жить вместе, как супруги, пока законы не изменятся). Теперь очередь Куроо пожимать плечами и отворачиваться. — Я не такой самоуверенный, как тебе кажется. Полная нелепица. И как такое понимать? Куроо вздыхает. — Я хотел дождаться тебя, Кенма. Ждать столько, сколько понадобится. Но я не собираюсь стоять и смотреть, как ты влюбляешься в другого. Другого? Какого такого другого? Не было никаких «других». И что значит «дождаться»? Ни одна логическая цепочка не складывается. Куроо знает его. Они в одной школе, в одном клубе, живут рядом. Практически каждую секунду бодрствования они проводят вместе. Уж Куроо должен знать, что вокруг Кенмы не вьются толпы фанатов. Он вспоминает, что могло привести к такому развитию событий, и тут до него доходит. Но это же невозможно… — Куроо… ты ревнуешь? К Шоё? Куроо морщится. — Да. Я ревную тебя к Шоё. Кенма запутался. Куроо всё понял настолько неправильно, что он теперь и не знает, с чего начать. — Кенма, сколько лет мы знакомы? — М… много… — он даже не помнит тех дней, когда Куроо ещё не пришёл в его жизнь… — И ты всё ещё зовёшь меня Куроо. Кенма моргает. Он открывает рот и закрывает. Он думает, как всё же странно: знать кого-то столько лет и находить в них новые грани. — С Шоё всё иначе, он как… — Кенма сглатывает, но всё равно произносит: — как… брат… Куроо отводит взгляд, словно не верит ему. Кенма должен признать, что всё чертовски сложно. Обычно он не сходится с людьми настолько быстро. Даже ему видится странность, разумеется, для Куроо это ещё страннее. Так как он не может объяснить этого Куроо (не только ради Хинаты, но и ради себя. Он ещё многое не готов рассказать Куроо), он решает просто сказать: — У меня всегда был лишь ты, Куроо. Наверное, следует сказать что-то ещё. Он не знал, что и Куроо нуждается в добрых словах, но раз уж так вышло, Кенме стоит хорошенько постараться и подобрать их. Но потом Куроо смеётся. — Ага. Я знаю. И пока моё место не займёт никто другой, я согласен на всё. — Да, — говорит Кенма. — Никто другой. И они продолжают путь домой. * Начинается следующий тренировочный лагерь, и ему просто находиться в компании Хинаты. Он боялся, что будут какие-то заминки, но они болтают, как и раньше. Хината утаскивает Кенму, когда тренировки заканчиваются, и требует, чтобы Кенма подал ему несколько пасов. Кенма думает, что это так он шифрует «нам надо поговорить без посторонних», но Хината протягивает ему мяч и действительно хочет, чтобы Кенма дал ему пас. Растерянный от того, как сильно Хината любит волейбол, Кенма пасует ему пять раз без единой жалобы. Затем берёт мяч в руки. — Шоё, нам нужно поговорить. Хината вздыхает. — Да уж, наверное. Прости, что убежал в тот раз. Я просто… просто ни с кем никогда не говорил об этом. Только родители знают. Даже сестре не рассказали. — Я никому не скажу, — быстро говорит Кенма. — Клянусь, и раньше никому не говорил. Хината удивлённо смотрит на него. — Я и не думал, что ты кому-то расскажешь. Вера Хинаты в людей просто поражает. — Так… ты говорил, что у тебя есть документы отца? Кенма кивает. — На моём компьютере. Никто о них не знает. Я… никому не показывал. — О, — Хината замолкает на мгновение. — Можно мне посмотреть? Кенма мешкает. — Разумеется… но… ты уверен, что хочешь? Они… немного жуткие. Хината морщится. — Да уж, наверное. Я много думал, и я хочу знать. Я… я не… я не нормальный, окей? И иногда у меня появляются вопросы. Почему я такой, какой есть. Думаю, что неплохо было бы прочесть инструкцию по применению, понимаешь? Он смеётся, словно сморозил забавную шутку, но Кенма кривится, потому что «инструкция по применению» — очень близко к правде. — Шоё… прости. За всё, что мой отец… сделал. Кенма тратит пару секунд, чтобы подумать, что никогда в жизни он не говорил большего бреда. Хината молчит. Очень странно видеть первогодку Карасуно таким неподвижным и мрачным. — Он был хорошим отцом? — спрашивает Хината. Кенма дёргается, удивлённый вопросом. В голосе Хинаты нет осуждения, просто искреннее любопытство. Вообще-то Кенма побоялся бы ответить честно (особенно Хинате, Оранжевой Тройке, одной из жертв отца. Слишком уж жестоко), но, возможно, потому что это Хината, Кенма отвечает честно. — Да. Был. Его отец был добрым и тихим. Он терпеливо выслушивал Кенму, отвечал на любые вопросы, не обращался с Кенмой как со «слишком маленьким, чтобы понимать», не заставлял Кенму меняться. — Значит, тебе, должно быть, очень тяжело. Ты скучаешь по нему. Мне жаль. Никто этого не говорил. Никогда. Даже мама. Все считают, что Кенма должен ненавидеть своего чудовищного отца (и он ненавидит, ненавидит, но любит). Кенма пытается подавить эмоции. Он боится, что если откроет рот, то заплачет, и если уж заплачет, то не остановится. — Так… — говорит он, прочищая горло. — Мы всё ещё… друзья? Хината широко улыбается и бьёт его по спине. — Ты о чём? Мы братья.