Горькое счастье. (Flowerfell)

Фриск        Стоит ли говорить, в каком состоянии Фриск находилась с момента объявления о выздоровлении Марка? На протяжении всех часов, что девочка ждала разрешения войти, бедняжка просто места себе не находила от душевных переживаний. Исходила весь коридор назад и вперёд несколько раз. И даже отрепетировала целую речь для Марка! Но когда к Фриск подошёл санитар, она практически споткнулась на ровном месте.        — Это вы Фриск?        — Э, да, — девушка чуть ли не шептала, но старалась выглядеть уверенно.        — Доктор сказал, что ты хотела навестить Марка? Он очнулся и, кажется, тоже хочет с тобой поговорить.        — Правда? — на секунду у Фриск появилась Решимость…, но она тут же погасла:        — Ну, я не уверен, но дословно: «Пусть проговорится и катится отсюда». Так мне вас вести?        Фриск не нашлось что ответить, просто молча кивнула и начала быстро-быстро прокручивать заготовленную речь, но волнение плохой помощник. Фриск медленно, слово за словам, роняла речь из головы. И когда девушка оказалась перед дверью в палату Марка, она уже успела всё позабыть. Осталось только голое чувство раскаяния. Но из этого прощения не выдавишь.       Санитар оставил Фриск у двери, вручив ей белый халат, который был ей явно велик, проговорил краткий инструктаж, а после пошёл заниматься своими делами. Фриск кротко, с почти что извиняющимся видом, приоткрыла дверь и заглянула в маленькую щёлочку. Но там было видно только конец кровати с босыми ногами полицейского, выглядывающими из-под одеяла.        — Входи уже. — небрежно бросил Марк слабым голосом.        Фриск проглотила подкативший к горлу ком и вошла в палату, низко опустив голову. Это была светлая палата в холодных голубоватых тонах. Лампы выключены. Единственным источником свет были окна, плотно занавешенные синими шторами.        Марк лежал в больничной койке, смотря в потолок. Одеяло было опущено до пояса, чтобы не повредить магическим письменам, усеявшие все бинты на его торсе. Большинство, конечно же, на животе. Фриск ни капельки не разбиралась в медицинской магии, но таких сложных печатей, как на животе Марка, она никогда не видела. Круги письмён, пересекающиеся с ровными линиями. Фриск даже показалось, что чернила до сих пор светятся. Так же тело полицейского окружали тонкие провода от разных капельниц с медицинскими препаратами. Только сочетание магии и науки могло сохранить ему жизнь. Фриск с трудом оторвала взгляд от бинтов и перевела его на лицо Марка. На бледное, усталое, с полуприкрытыми глазами и плотно сомкнутыми губами.        «И это с ним сделал Санс! — Фриск ущипнула себя, чтобы отвлечь от горьких мыслей, но это не помогло. Картина была слишком ужасной. — Из-за Стеллы?! Из-за её лжи всё произошло?! Санс, почему же ты не доверился мне, ты же обещал, что никогда больше не причинишь мне вреда, что не напугаешь меня!» — Фриск глотала горечь, пока Марк ждал очередной порции её лжи.        Он не верил больше в доброту Монстров, и не верил в психическое здоровье Фриск. Поэтому, когда молчание затянулось, он не стал подгонять Фриск, а просто проигнорировал её жалкие попытки заговорить и уставился в потолок. Печати на его ранах неприятно зудели, но врачи сказали, что это нормально и что он живёт сейчас только благодаря этим печатям. Ему даже предлагали пристегнуть руки к поручням кровати, чтобы не было желания почесаться. Однако, Марк заявил, что сам справится с этим неудобством. Он считал это своим наказанием за чрезмерную наивность в отношении Монстров, за глупую веру в Сердца монстров, которую ему объясняла эта сумасшедшая. Он поверил им трижды! Это в три раза больше, чем должно взрослому человеку, полицейскому к тому же! И за свою дурость он едва не расплатился жизнью. Ему просто-напросто повезло. Повело, что удар отшвырнул его в больницу, а не об забор, например. Повезло, что лучший хирург больницы не был ничем занят и что люди, окружавшие его в тот момент, не растерялись и оперативно переправили его в операционную. Правду говорят, что дуракам везёт, он и есть дурак.        — Марк… — робкий шепоток прервал поток самокритичных мыслей полицейского. — Послушайте…        Офицер медленно перевёл взгляд на дрожавшую девушку, не шевеля головой. Он смотрел на неё, как на чужую, словно бы не понимал, кто это и что она делает в его палате. «Ну, что ты ещё можешь мне сказать?»        Фриск смотрела под ноги, ей не хватало сил посмотреть в глаза офицера. И правда, ей было нечего говорить.        — Простите. Простите, пожалуйста… — Фриск медленно опустилась на колени и уткнулась лбом в холодный пол. — Простите Санса!        Фриск просто лепетала, глотая слова, звуки, заглушая их начинающимся плачем. Под конец фразы она даже не просила, а просто завывала. Из-за неё Марк ввязался в это, она убедила его поверить Монстрам. Как же она сожалела. Ей было просто ужас как стыдно! Но ничего, кроме этого детского лепета, она не могла выдать. Если он скажет своим коллегам, что на него напал Санс, то это уничтожит и без того шаткий мир. А что станет с Сансом? Его отдадут на суд Поверхности? Или накажут в Подземелье… Оба варианта будут ужасны. Монстры… Они слишком честные, им так трудно даётся доверие к людям! Но Санс не такой, каким его увидел Марк. Он может защищать, доверять, любить! И из-за лжи алчной репортёрши всё, что Санс сдерживал в себе из-за любви к Фриск, всё рухнуло. Как же Фриск было жаль. Если бы только можно было вырвать у себя сердце и вложить его в руку каждому человеку: вот, смотрите, на мою искренность, посмотрите, как мне стыдно, держите моё сердце!        Но сердце не вырвать и душу не распахнуть. Мольбы и плач — всё, что она может поднести человеку, пострадавшему из-за своей скупой доброты и доверия. Пострадавшего из-за её слов. Ей надо было выпросить, вымолить для Санса прощение. Пока хотя бы это, а с самим Сансом она позже поговорит. Не может быть, чтобы он окончательно поверил этой лгунье!        — Простите его, это всё из-за репортажа Стеллы, он поверил ей! Она наговорила про нас много дряни, но он же монстр, они не привыкли распознавать ложь. Простите! Простите его! Пожалуйста…        Фриск не видела, как Марк смотрел на неё и смотрел ли вообще, ведь ему нельзя было особенно двигаться. Как только Фриск собиралась начать сначала, голос полицейского перебил её.        — Ты серьезно просишь меня о прощении для того, кто меня чуть не убил? — Марк поперхнулся и слегка прокашлялся. Видимо, говорить ему было трудно. — Иди отсюда, Фриск. Я услышал тебя, а теперь мне бы хотелось поспать.        Фриск замерла, осторожно поднимая глаза. Взгляд офицера был направлен на неё, но он оставался расфокусированным, полицейский на неё не смотрел. На его лице читались сильная усталость и безразличие. Он не вкладывал в эти слова никакого намёка, ничего завышенного. Ему просто хотелось отдохнуть.        — Марк… — Фриск хотела начать убеждать его, выгораживать монстров и делать всё то, что и довело до этого финала. Но ей хватило сил и сдержанности промолчать. Сейчас он глух ко всем крохотным аргументам, которые у неё имеются. Девушка медленно поднялась на четвереньки и следом выпрямилась. — Марк, пожалуйста, не разглашайте имя Санса, это может послужить началом войны. Вы выздоравливайте. Мне правда очень жаль, что так получилось.        Фриск не ждала ответа и вышла из палаты спиной вперёд. В ту же секунду дверь открылась, буквально перед носом девушки. И на пороге стояла Кэрриз Витсен. Фриск очень удивилась, увидев тут своего психолога. Но не её присутствие так удивило, а её состояние. Женщина была в панике, глаза на мокром месте, губки дрожат, дыхание прерывистое. Кэрриз вскользь глянула на свою бывшую пациентку и сразу перевела взгляд на Марка. Её лицо побелело, а из сжатых губ вырвался сдавленный стон.        Фриск быстро поняла, что она тут лишняя, поэтому, девушка проскользнула между психологом и дверью в коридор. Она ещё, при их первой встрече подумала, что между ними что-то есть, слишком большая неловкость ощущалась, когда они в первый раз оказались в одном помещении. А теперь она пришла его проведать, да ещё и в таком возбуждённом состоянии… Фриск даже не заметила как пристроилась возле закрывающейся двери, прислонившись к щёлке с петлями ушком. Хорошо, что в коридоре пока никого не было.        Первое время не было слышно ничего, кроме плача Кэрриз. Потом же Фриск различила голос Марка. Он был таким тихим, что Фриск практически впечаталась в стену, только бы слышать лучше.        — ... ну, зато я узнал, что для того, чтобы ты пришла, мне нужно оказаться на грани жизни и смерти.        — Как ты можешь такое говорить?! — Кэрриз, в отличие от Марка, слышно было прекрасно. — Да когда мне позвонили из больницы, я чуть с ума не сошла!        — Я пытался пошутить.        — Твоё чувство юмора не изменилось, Марк, — затем наступила тишина на несколько секунд, за которые Фриск медленно переваривала услышанное. — Как ты?        — Херово, — снова сдавленный кашель. — Между прочим, это со мной сделал монстр. Как раз один из тех, к кому ты просила быть более снисходительным.        «Что? — казалось, Фриск хотела продавить бетонную стену головой. — Точно, Марк же говорил, что в первый год после снятия Барьера, было много случаев стычек между Монстрами и Людьми. И он, как полицейский, да ещё и расист, должен был разбираться в это… Может ли быть, что он раньше был пациентом Кэрриз и они разошлись именно из-за его отношения к монстрам, ведь меня Кэрриз слушала очень чутко и никогда не пыталась сказать о Подземелье что-нибудь плохое»         — Марк, — кажется, Кэрриз искала себе оправдание, но ничего дельного она не сказала, — я не думала, что всё этим обернётся. Я так волновалась, когда услышала по новостям, что ты работаешь с Монстрами. Я боялась, что ты можешь сорваться и они бы навредили тебе. Я… так ценю, что ты просто попытался прислушаться к моему мнению, но, — всхлипы начали перебивать слова, — мне так жаль, что это случилось с тобой… так жаль!        — И ты в слёзы! Что же вы, женщины, такие мягкосердечные? Ну, Кэри, хотя бы ты не плачь. То, почему я оказался на этой койке, результат только моих действий, ты тут ни при чём, слышешь.        «Нет, это уже не похоже на отношения пациента и врача, тут что-то личное». — Поняв, что она становится свидетелем чего-то сокровенного, Фриск отстранилась от двери и вернулась на места для посетителей. Больше она не подслушивала. Марк и Кэрриз ещё долго разговаривали. Фриск слышала приглушенные звуки, обрывки слов, но ничего конкретного. Ей даже было немного забавно. Она-то такая гордая, думала, что она одна смогла растопить сердце взрослого полицейского, заставить его проникнуться к Монстрам! Ага, как же! Нет, видимо, Фриск была не одна в своих дипломатических потугах! И смешно и стеснительно. А вспомнив, куда это его привело, ещё и грустно.        Когда Кэрриз вышла, Фриск даже немного задремала, чуть не пропустив выход своего психолога. А проснулась она от того, что женщина легонько тронула её за плечё.        — Фриск, ты чего здесь делаешь? Уже поздний вечер, тебе пора домой.        — А, да не, я тут ещё немного посижу, вы идите, — попытка отвертеться от ответа провалилась с треском.        — И речи быть не может! Сейчас же пошли со мной, я отвезу тебя домой.        — Но меня некуда везти.        — Как это? — искренне удивилась Кэрриз.        Фриск всё ей рассказала. О том, как она жила среди Монстров и о том, что из-за желтушного репортажа Стеллы теперь она там жить не может. О родителях, с которыми у неё натянутые отношения, и о том, что она не хочет возвращаться в свой дом на Поверхности.        — …Может быть, я, конечно же, пожила бы у сестры или у брата, но, они вроде оба жили в другом городе, ну, по крайней мере, на момент моего падения в Подземелье. Так что я собиралась посидеть тут.        — Но не будешь же ты тут ночевать! — Кэрриз даже не дала времени Фриск на очередную отговорку и просто, взяв её за руку, повела на выход. — Переночуешь у меня, не возражай! Или у меня, или в гостинице, выбирай! Вот и славно. Не переживай, на диван я тебя не положу.        Кэрриз не оставила Фриск никакого выбора. Практически вся больница провожала Фриск, словно она была национальной героиней! Машины у Витсен не было, но зато прямо через дорогу находилась стоянка такси. Куда они и направились.        Ночной город был таинственно красив. Дорожные фонари освещали пустую дорогу, неоновые вывески и рекламные щиты мерцали мигающими фонариками, подсвеченные витрины и огни небоскрёбов придавали опустошенным улицам величественного шарма. Фриск и забыла, как выглядит её родной мир. Теперь она, словно бы узнавала его заново. Тут не было фальшивого неба, с которого падал искусственный снег, тут оно представляло собой ровную темно-фиолетовую пелену, где блекло мерцали звёзды. Здесь не было подземных рек и болот, которые они создавали, здесь подсвеченные фонтаны танцевали в непрерывном медленном танце, горя холодным огнём. На Поверхности нет нужды в маленьких, аккуратных домиках, так как на Поверхности на много больше жителей, нет, здесь стоят высоченные дома, упирающиеся крышами в небо. И как Фриск раньше не замечала всего этого блеска и размаха? Но теперь он был ей как будто чужой. Глазами она искала что-нибудь знакомое, родное. Она же родилась на Поверхности, росла тут, почему же теперь этот мир выглядит таким чуждым!        — Вот мы и приехали, — Кэрриз попросила таксиста остановиться около серой многоэтажки с разрисованными граффити стенами. — Спасибо, вот вам за проезд.        Фриск вышла последней. Ночной воздух оказался тёплым с лёгким ароматом бензина и мяты. Странное сочетание, но и оно не вызвало в Фриск ностальгических чувств. Парадная тоже была разрисованная нечитабельными надписями и рисунками уродливых… существ. «В Подземелье за такое бы сразу руки отхлестали!» — подумала девушка с лёгкой улыбкой.        В лифте было неожиданно чисто, но зато всё, кроме кнопок и старого зеркала, было обклеено рекламой. Даже немного пол. Кэрриз жила на седьмом этаже, в центральной квартире. И через секунду, как психолог позвонила в дверной звонок, Фриск услышала знакомый голос.        — Что, Кэрриз, опять ключи забыла? — прокричал откуда-то прокуренный женский голос. — Сейчас-сейчас, погоди, халат запахну.        Дверь открылась и на пороге Фриск увидела Хлою! Полицейский медик, была одета в красный новенький халатик и домашние тапочки с сердечками. Кажется, она тоже была удивлена такой встрече.        — О, это же знаменитая «Девочка Подземелья»! Можно ваш автограф?! Ха-ха, я шучу, Фриск, не обижайся. Проходите.        — Вы знакомы? — удивилась Кэрриз.        — Доброе утро, сестричка! — улыбнулась Хлоя, пропуская девушек внутрь. — Твоя память начинает меня пугать. Я же говорила тебе, что встретила милашку Фриск на работе.        — А вы сёстры? — теперь уже удивилась Фриск, ей казалось, что они совсем не похожи.        — Да, хоть и не родные. А ты думаешь, кто был настолько глуп, чтобы познакомить Кэрриз с этим козлом?!        — Хлоя! — женщина строго посмотрела на свою сестру и просто отмахнулась. — Фриск, проходи, я покажу где ты будешь спать.        У девушек была приятная, чистая квартира, и даже не чувствовалось запаха табачного дыма, хотя Фриск помнила, что Хлоя много курит. Хотя, может быть, это только на работе. Маленькая прихожая соединялась с длинным коридором, из которого выходили ещё пять дверей, видимо, кухня, гостиная, ванная и комнаты девушек. Квартирка-то была не большой, но зато очень уютной. Светлые цвета занавесок, обоев, ковров, много ламп, везде висят картины природы или натюрморты с фруктами — красота, одним словом.        Кэрриз отвела Фриск в четвертую дверь, это была её комната. Такая же небольшая и такая же уютная. Тут всё было так, словно комната сошла с обложки мебельного каталога. Всё идеально сложено, уложено, выставлено как по линеечке. Видно, что Кэрриз была перфекционисткой. Рабочий стол приставлен вплотную к выходу на балкон, справа от него шкаф с одеждой, слева — с книгами, — о, тут была внушающая библиотека, — а напротив стояла небольшая кровать. Видно было, что кровать явно не по интерьеру, как будто её сюда с какого-то склада притащили или ещё откуда. Рядом с кроватью стояла тумба, на которой был стакан воды и фотография. Фриск знала, что не стоит на неё смотреть, но не смогла вовремя отвернуться. На фотографии была Кэрриз в свободном платье, прижатая вплотную к обнимающему её, Марку. У неё было смущённое и удивленное лицо, как будто их застукали, а полицейский выглядел довольно, — ещё бы! — с размазанной-то по губам помадой. Фриск смутилась.        — Ладно, отдыхай, — Кэрриз не заметила, что Фриск рассматривала её фотографию, а просто пошла её убирать. — Утром решим, что делать с твоей ситуацией.        Тут у психолога зазвонил телефон. Она удивленно посмотрела на номер, который, видимо, был ей не знаком и, с настороженным лицом, ответила:        — Алло? Да, Кэрриз Витсен — это я. Да, лечила, но не кажется ли вам… О. Вы её родственники? — Психолог оторвалась от телефона и взглянула на Фриск. — Тут мне звонят какие-то люди, Ник и Вики, говорят, они твои брат и сестра, это так?