Когда вся любовь вокруг тебя умирает… Как ты остаёшься сильной? Как тебе так долго удавалось это скрывать? Как я могу унять твою боль? Как я могу спасти… Падшего Ангела во тьме? Никогда не думал, что ты упадёшь так далеко. Three Days Grace — "Fallen Angel"
***
Когда я прошла чуток дальше, то не без содрогания подумала, что идея о телепортациях Санса в пространстве не является такой уж бредовой. Поскольку он, как ни в чём не бывало, стоял подле своего братца около некоей машины, походящей на игровой автомат или терминал. Нет, честно, как он умудрился проскользнуть возле меня да очутиться тут раньше, если там по пути даже спрятаться было некуда? Вот это я называю «неразрешимая головоломка», а не то, что весь тот детский сад, устроенный человеко-охотничьим фанатиком! Меня и тех двоих заново разделяло большое прямоугольное поле, но на сей раз с кучей квадратных плиток, которые были окрашены каждая в какой-то оттенок серого цвета. Хм, а шуточки об одной небезызвестной книге ещё принимаются? Они всё ещё в моде?.. Нет? Ну и ладушки. Как всегда вещать первым принялся, доселе нечто яростно доказывающий невозмутимо ухмыляющемуся брату, безумно неугомонный Папирус: — Эй, это человек! — «Да ладно?!» — Тебе понравится следующая головоломка! Она придумана великой доктор Альфис. — «Так-так, а вот это уже, наверное, нехорошо». — Видишь те плитки? — Мой безучастный взор на автомате вновь скользнул по сероватой площадке. — Как только я дёрну переключатель, они начнут менять свои цвета! Каждый цвет выполняет отдельную функцию… А далее он взялся увещевать настоящую ахинею обо всех этих цветах, но у меня в голове ничегошеньки не желало укладываться. Вся информация о связях некой окраски плиты с каким-нибудь другим цветом залетала в одно моё ухо, а со второго вылетала. Я уже слабовато понимала, где вообще нахожусь на данный миг. И как раз тогда, когда Папирус с особым воодушевлением рассказывал о свойствах фиолетовых плиток, меня прорвало на кашель как никогда ранее. Казалось, я попросту выплюну собственные лёгкие, так мне было хреново. В итоге, бедный человеко-охотничий фанатик сбился с мысли, и намеревался было уже начать свою офигительную историю о цветах сначала. Однако я, еле уняв приступ, поспешила его хрипло остановить, как положено, попросить прощения да сообщить, что в повторе не нуждаюсь. — Как хочешь, человек, — милостиво развёл ручищами этот «шеф-повар». — Но потом не вини меня в том, что тебя ударит током или искусают пираньи! «Какие ещё, к чертям, пираньи?» — мимолётом лениво проклюнулась в уме абсолютно безразличная мысль, пока Папирус опять самозабвенно распинался, объясняя, дескать, головоломка сия совершенно случайна и что даже он не будет ведать о её решении. Впрочем, как и в случае с предыдущей загадкой, разве нет? — Нья-ха-ха! Приготовься! — вывел меня из прострации возглас любителя спагетти. «Всегда, блин, готова». Брат юмориста нажал переключатель. Поле из плиток словно ожило, замигало всеми цветами радуги, окончательно сбивая меня с толку. Господи, это просто кошмар эпилептика, не иначе! Моргание усиливалось, как и писк в моих ушах. А затем всё резко застыло. Я удивлённо хлопнула глазами, непонимающе уставившись на знатно оторопелого Папируса. Ну, и что это? Почему передо мною образовалась розовая дорожка из плит, по краям которой красные линии? Что это значит, а? Я-то ведь не слушала. Чрезмерно шокированный неясно чем любитель головоломок, не дав ответ на сей тревожащий меня вопрос, попросту ретировался прочь странным шагом. — Ничего не понимаю, — кое-как прохрипела я, обращаясь в большей мере к самой себе. — Розовые плитки — единственные, по которым можно свободно передвигаться, — вдруг растолковал вездесущий Санс, улыбаясь, как чудилось, шире обычного, а дальше торопливо последовал за братцем, дабы, вероятно, утешить его. — А-а-а, — примерно через минуту запоздало протянула в пустоту я, таки докумекав, что к чему. «Ну и ну». Бедолага-Папирус. Меня чуток пробило на «хи-хи». Нет, правда, он так усердно, даже мило старается, а в итоге получается чёрт те что. Его в действительности становится жалко. Ох, Божечки, скажите на милость, как его вообще можно воспринимать всерьёз, м?.. Преодолев двуцветную площадку по розовым плитам, я, надсадно кашляя и порой неестественно мягко посмеиваясь, тихой, слегка ломанной поступью направилась вперёд. «Уже скоро я буду на месте. Я чувствую». По дороге мне попался ещё один незанятый никем наблюдательный пункт да вполне мирный, не обращающий ни малейшего внимания на меня пёс в странном наряде. Ну, уже радует, что хотя бы одна собака в подземном мире не пытается на меня напасть и не держит в лапах холодное оружие. Нет, серьёзно, чего я всем этим бобикам сделала, что они так активно интересуются моей персоной? Чуть погодя я наткнулась на очередное испытание типа «крестики-нолики», располагающееся достаточно невыгодно (для моей неустойчивой особы, естественно). То бишь попросту на льду. Однако. По-настоящему странным являлось то, что оно по некой неизвестной причине уже было решено. Ну, во всяком случае, можно предположить, что мне, как всегда, подфартило. Али скелеты всё же приняли решение сжалиться надо мной? «Что-то я сомневаюсь на сей счёт». Поездка по безумно скользкой поверхности льда выдалась относительно удачной. Ну, я хотя бы упала лишь пару раз. Зато умудрялась откаблучивать такие пируэты и па, что любой чемпион по фигурному катанию обзавидовался бы да рухнул в культурный обморок. От ужаса. После того марш-броска я ещё долго силилась прекратить кашлять. Тело будто пронизано мелкими невидимыми иглами. Тёплый, солёный пот бежит с меня рекой, заодно перемешиваясь с непроизвольно текущими по щекам слезами, от чего их мало-помалу покрывает ледяной коркой. Ветер же только услужливо подливает масла в огонь, обдавая холодом мою разгорячённую из-за поднявшейся температуры кожу. Я еле-еле иду. Я не ощущаю собственного лица, ног, рук. В голове всё шумит. Нормально дышать возможности практически не выдаётся. Мышцы, да и вообще каждую клетку организма охватывает невыносимая боль. Мир пред глазами двоится, расплывается. Я едва ли осознаю, куда держу путь. Но… я не могу прекратить, оставить всё так, как есть. Я обязана выбраться отсюда. Я должна выжить. Мне нужны мои воспоминания. Нельзя бросить всё вот так. Это непозволительно для меня. Обходя снежные сугробы, чтобы окончательно не промочить джинсы, я мельком приметила пустующую будку, а возле неё табличку со всего-навсего одним словом. Точнее даже звуком, я бы так выразилась. «Гав». Мне вмиг это не понравилось. Однако сознание лениво отбросило все размышления в сторонку. Оно сконцентрировалось исключительно на моём ухудшающемся с каждым мгновением состоянии. На горизонте замаячило начало некоего верёвочного мостика, сделанного из дерева. Но дойти до него спокойно мне было не суждено. Из близлежащего сугроба неожиданно показался чей-то белёсый хвостик, затем собачья морда (при этом по спине у меня молниеносно табуном пробежались мурашки), а далее из-под снега вылезло и всё существо целиком, коим оказался высоченный пёс в громоздких доспехах. Он намного крупнее, нежели ранее встречаемые мной псины. Вооружена зверушка была копьём, причём весьма острым с виду. Сердце моё ёкнуло. Сглотнула горькую слюну, шмыгнула носом, сдавленно кашлянула да принялась помаленьку пятиться на негнущихся ногах, ощущая как к горлу подкатывает мерзкий ком. Здесь я абсолютно бессильна. Он превышает меня в габаритах раз в десять! Я не сумею его отвадить, запугать либо отвлечь, потому что просто паршиво себя чувствую. Убежать также не выйдет. А он без затей мною полакомится. И всё. Занавес. Пребывая в истинной панике, я отчаянно всхлипнула, смаргивая с ресниц горячие капли. На сдерживание эмоций уже банально не хватало сил. Животное меж тем неумолимо надвигалось, грузно шагая прямёхонько ко мне. Вот так я и закончу? Буду разорвана этой псиной? «Как глупо». — Хей, человек, я смотрю, тебе тут помощь нужна? — совершенно внезапно раздалось слева. Я дёрнулась в ту сторону и, ошарашенно распахнув очи, уставилась на костлявого низкорослого шутника, по-прежнему давящего лыбу, однако нарочно не взирающего на меня. Заторможено повернула голову обратно к насторожившемуся да замершему псу, затем опять глянула на Санса и лишь следом слабо кивнула да едва слышно прохрипела в ответ: — Н-нужна. — Хех, ну так бы сразу и сказал, нечего стесняться, — произнёс он, лениво вытягивая кисти из карманов да чересчур медлительно закатывая рукава. А потом как никогда холодно и с расстановкой изрёк, вскидывая руку по направлению к противнику: — Сидеть. У меня аж морозец по позвоночнику прошёлся. Ибо краем глаза я смогла приметить, что белые огоньки в орбитах его черепа попросту погасли. На долю секунды даже ноги подкосились, в горле пересохло ещё пуще, а дыхание перехватило. Пёс явно разделял этот страх со мной, поскольку тотчас же упал на колени, жалобно скуля. Или, может, всему виной была некая невидимая мощь, которую контролировал исключительно мой спаситель. «Разве есть разница?» Обхватив себя руками, я элементарно не знала, что мне думать. Да и размышлять особо не хотелось. Меня спасли. Снова. Я жива. Я сумею вернуться домой. Всё нормально. Даже отлично. И плевать, что стоящий рядом со мною скелет выглядит сейчас до смерти жутко, а сама я не так далека от обморочного состояния. Между пальцев у Санса вдруг мелькнуло нечто серое и продолговатое. Потом он неожиданно замахнулся да бросил сей предмет — который, по-видимому, являлся костью — куда-то назад, при этом уже практически обыденным тоном промолвив: — А теперь — апорт. Пса как ветром сдуло. Вот он стоял сражённый пред нами на коленях, а вот его уже и след простыл. — С-спасибо, — наконец, вкрай осипшим голосом пробормотала я спустя минуту звенящего молчания, при этом рассматривая расфокусированным взором живописный пейзаж вдали. — Было бы за что. Я же просто похвастался, насколько хорош в дрессировке собак, хе-хех, — как ни в чём не бывало хохотнул комик, подмигивая мне и деловито похлопывая ладонью по ладони, тем самым отряхивая их невесть от чего. «А ещё он позёр». — Ну, могу сказать наверняка: у тебя достаточно неплохо получается, — решив поддержать этот мини-спектакль, вяло приподняла подрагивающие уголки губ я, почти насильно заставляя себя отважиться покоситься на своего спасителя. К невыразимому облегчению, с его «глазами» всё было в порядке. — Правда, хех? Что ж, нет предела совершенству, — как-то лукаво усмехнулся юморист, хотя выражение «лица» у него как всегда не изменилось. — Думаю, брат уже подготовил последнюю головоломку. Так что, — он неспешно направился к мосту и, не оборачиваясь, закончил: — советую тебе поторопиться. Я издала судорожный вздох, испуская облачко пара, да сомкнула тяжеленные веки, дабы хоть каплю прийти в себя, а когда заново глянула вперёд, то не увидела даже и силуэта низкорослого скелета. «Он, вне всяких сомнений, умеет каким-то образом телепортироваться. Иначе как бы он так нежданно-негаданно подкрался сбоку, чтоб внезапно выйти на воображаемую сцену?» Тряхнула головой, отгоняя несвоевременные, бессмысленные раздумья и различные теории. Начхать. Мне не по зубам разгадывать подобные загадки, так какой резон пытаться? Необходимо двигаться. Как бы ни болело тело, как бы ни дрожали окоченевшие ноги и руки, как бы ни было плохо. Я должна выжить. «Осталось совсем чуть-чуть». Навесной мост, протянутый над глубочайшим обрывом, нещадно ходил ходуном из-за разыгравшейся откуда ни возьмись вьюги, от чего продвигаться по нему стало истинным испытанием, похлеще чем все предыдущие вместе взятые. Или это попросту саму меня раскачивало во все стороны из-за моего плачевного состояния? Уж не знаю. Но я шла. Стиснув зубы, усиленно хватаясь за верёвки, дабы окончательно не потерять равновесие, преодолевая неимоверную боль и дрожь во всём теле, я шла навстречу неизвестности. Перед глазами всё плыло, вертелось. В ушах свистел ветер да стоял гадкий писк. Сердце билось чрезмерно быстро, будто желая просто выскочить из грудной клетки. Заледеневшие ноги так и хотели вероломно подогнуться. Непослушные, задубевшие пальцы с несусветным усилием цеплялись за спасительные канаты, кое-как впиваясь в них переломанными ногтями. А деревянным доскам всё не было конца-краю. Мне почудилось, что целая вечность минула пока я, с трудом передвигая ступни, шагала по ним. Два смазанных силуэта — один высокий, другой значительно пониже — показались в поле зрения. Нет, подсознательно-то я догадывалась, кто они, но отравленный болезнью рассудок работал непозволительно медленно. Притормозив и по-прежнему держась за верёвки мостика, я с горем пополам постаралась осознать, где нахожусь, что сейчас творится и кто те двое, стоящие на противоположном краю пропасти. Сквозь громчайший шум метели мне едва удалось расслышать весьма узнаваемый, малость скрипучий голосок: — Человек! Это твоё последнее и опаснейшее испытание! Узри! Вызов смертельного ужаса! Сверху и снизу на меня тотчас же нацелилось разнообразное оружие, начиная от пушки да острейших штыков и заканчивая висящим на верёвке несчастным псом небольших размеров. «Собаку-то за что?» — абсолютно апатично пришло на ум. Папирус всё продолжал увещевать о том, что, сказав некое слово, он активирует все эти предметы, а также, что мне останется лишь крошечный шанс на победу. Однако я не слушала той околёсицы. Я попросту безучастно взирала вверх, ощущая, как мышцы сжимаются из-за немыслимой пульсирующей, всепоглощающей боли, как всю меня колотит, а сиплое дыхание регулярно прерывается. Непреодолимый кашель нагрянул ко мне чрезвычайно внезапно и опять оборвал речь любителя головоломок. Но на сей раз подавить приступ мне, увы, не удалось. По горлу словно бы прошлись лезвием ножа. Чтобы закрыть себе рот в попытке унять кашлянье, мне пришлось освободить ладони, заодно переставая держаться ими за канаты. Благодаря сему необдуманному действию, одеревеневшие ноги всё же не сумели самостоятельно удержать невыносимо слабое, такое тяжёлое тело, и я рухнула коленями прямиком на обледеневшие доски моста, не имея возможности остановить надрывистый кашель. — Что ты делаешь, человек? — меж тем искренне недоумевал Папирус. — Неужто ты… склоняешься перед моим величием?! Да! Точно! Я даже могу видеть, как ты буквально трепещешь, э-э-эм… от страха, внушаемого мной, не так ли?.. «Я умираю, идиот! А дрожу из-за чёртовой лихорадки». Весь организм будто бы плавно наливался свинцом. Меня мутило и трясло. Находиться в вертикальном положении стало невыполнимой задачей. Я сама не заметила, когда моя гудящая голова ударилась о деревянную поверхность. Острая боль в виске от ушиба пришла запоздало. Как я не свалилась с того проклятого моста в бесконечную темень бездны внизу осталось для меня загадкой вселенского масштаба. И ладно бы мне банально шлёпнуться в обморок. Так нет же. Глухо покашливая да натужно дыша, я всё ещё могла слышать нечленораздельные возгласы приближающегося Папируса, неприятные вибрации из-за звучного, стремительного топота по доскам, к которым было приложено одно моё ухо. Глаза до сих пор были слегка приоткрыты, так что сквозь влажноватые ресницы я без особенного труда узрела мельтешащие красные пятна сапог почти перед носом. Некто, безостановочно продолжая что-то тараторить, коснулся моего подрагивающего плеча, легонько его тормоша. «О, не трогайте меня. Никто!» Громоподобный голос человеко-охотничьего фанатика мерзко резал слух, отдавался в черепной коробке раскатистым эхом, преимущественно смахивающим на колокольный звон. Я не желала слушать его. Не желала ничего. Лишь вернуть драгоценные воспоминания, и понять, в конце концов, кто я, чёрт возьми, такая.«Обязана! Должна это сделать!»
— Я должна… должна, — словно мантру, беззвучно, исступлённо зашептали мои бледные, искривившиеся от боли губы. Из уголков глаз заново покатилась тёплая влага. Нечто заговорил и очутившийся вблизи Санс, вечно перебиваемый восклицаниями брата. — Должна… Я должна… Чужие, слишком твёрдые лапищи подхватили моё содрогающееся тело под спину и под колени. «Не трожь!» Из-за внезапной перемены положения к глотке подступил отвратительный ком. — Я н-не могу. Не хочу. Не так… Меня с непостижимой мощью прижало к чему-то округлому и крайне жёсткому. Пред размытым взором предстал на невиданной скорости плывущий в сторону, далёкий, тёмный, шипастый да укутанный в кое-каких местах пеленой густейшего седого тумана потолок пещеры. «Нет! Я не желаю этого видеть! Только не это». — Нет, — капризно, вяло запротестовала я, мотая свисающей книзу и запрокинутой назад головой, хлопая частично покрытыми инеем ресницами да чувствуя, как омерзительные горячие слёзы струятся по лицу ещё интенсивнее. — Н-нет… — Волненью — нет, человек! Я, Великий Папирус, позабочусь о тебе! Не беспокойся, мы обязательно починим твою поломку! «Заглохни. Уйди. Отпусти!» — Я должна… обязана, — договорить не сумела, ибо поперхнулась слюной и в очередной раз закашлялась. Снова послышалась негромкая, неразборчивая речь комика, который, возможно, опять попытался чуток утихомирить или же поторопить своего родственника. — Уже совсем близко, человек! Потерпи немного! Вот увидишь, уже скоро ты будешь прямо как новенький! Уверен, спагетти, приготовленные Великим шеф-поваром Папирусом, вмиг поставят тебя на ноги! И тогда ты продолжишь решать мои головоломки, а я спокойно смогу тебя поймать! Всё элементарно! Ох, я так гениален! Ньех!.. Нье-хе-хе-хех! «Заткнись. Просто заткнись». — Я, — кашель вновь мешает, — должна, — тепловатая влага застилает какой-либо обзор, — вспомнить, — пересохшие, кровоточащие уста наконец-то смыкаются и расслабляются. Отвратительные ощущения обрываются, принося мучения не с той прежней мощью. Звуки стихают. Веки плавно опускаются. Тело постепенно обмякает в чужих ручищах. Такая ожидаемая, приятная тьма, в конечном счёте, поглощает всю меня без остатка.