Всё так плохо, что я буквально чувствую, как это пожирает меня изнутри. Как мне спать, если я не вижу снов? Одни лишь кошмары. Как так может быть — Я всё ещё верю, что осталась надежда. Какая-то часть меня чувствует себя незащищённой и опустошённой. The Neighbourhood — "Staying Up"
***
— О, Боже мой, Санс! Андайн же мне за это самолично голову откусит! — Вряд ли она предпочитает употреблять в пищу кости, бро. Так что не парься, она наверняка подавится, хех. — Нет! Это не смешно, брат!.. Эхом доносящиеся до ушей, едва уловимые голоса, обрывки фраз да возгласы вывели меня из полудрёмы. Однако разлепить веки возможности не представлялось. Неистовая боль и ломота в каждой клеточке организма всё ещё истязали меня. Озноб пробирал моё тело до самых кончиков пальцев. Странно, вроде бы как и под одеялом нахожусь, а мне всё равно жутко холодно. Всю кожу покрывал отвратительный, тёплый, солёный пот, из-за чего одежда неприятно липла к ней. Волосы тоже гадко послипались, частично облепляя шею и лицо. Потрескавшиеся губы мерзко щемили. Ощущения не из лучших, в общем-то говоря. Но самой ужасной являлась единственная вещь — если я не вычухаюсь, то, скорее всего, умирать буду долго и мучительно. «Господи, лишь бы не это», — стало последней промелькнувшей в мозгу думой, перед тем, как я заново погрузилась во мрак.***
Мне что-то снилось. Или кто-то? Не знаю. Не помню. Но сновидения те определённо были не из приятных. В них я вечно чувствовала некую горечь утраты, которую восполнить чем-либо было невозможно. От подобных ощущений хотелось рыдать и биться в истерике. По-моему, я так и делала, нечто невнятно бормоча онемевшими устами, умоляя кого-то о чём-то. Я не помню. Не знаю. Поскольку пребывала в истинном горячечном бреду. Точно осознавала лишь одно: я могу потерять нечто драгоценное, нечто важное. Мне нельзя было этого допустить. Кажется, я неисчислимое количество раз молила тот субъект не делать чего-то, остановиться, параллельно в исступлении мотая головой, сжимая мягкую ткань под собой да неизменно чувствуя, как по вискам струятся горячие слёзы. Воспоминания были такими отрывистыми, смазанными, что я практически сразу забывала всё, о чём бормотала еле шевелящимися, трясущимися губами. А далее утрачивала память и обо всём остальном. Потом мне на лоб неожиданно положили отрезвляющий, холодноватый и влажный кусок материи, отчего аж дыхание спёрло, а кошмары с резкостью прекратились. Давящий на меня груз толстой ткани бесследно исчез. Кожу также обдало приятной прохладой. Приподняв мне голову, в рот мой безо всяких церемоний, силком влили некую омерзительную на вкус жижу, из-за чего меня за малым не вырвало. Впрочем, сие с особым успехом предотвратила небольшая в размерах твёрдая кисть, что молниеносно крепко-накрепко притиснулась к моим сухим устам. В ответ мне оставалось только сдавленно мычать, вяло мотать головой да морщить нос, поскольку я по-прежнему находилась в полузабытьи. Когда пытка та подошла к концу и чужая лапа убралась от лица, кашель вновь принялся буквально раздирать моё горло. Затем без какого-либо спросу единым рывком мне через голову стащили вдобавок и свитер, взамен оставляя меня в одной майке, что имелась под ним. Открытые участки кожи — а в особенности, на конечностях, которых я, кстати, вообще не ощущала — начал кто-то энергично растирать некой согревающей, даже обжигающей жидкостью. Все разговоры в сей миг, да и любые до этого времени, были слышны будто сквозь вату. Смысл их настойчиво ускользал от моего сознания, но порой я с удивлением узнавала обладателей тех голосов. Правда, тотчас же об этом забывая. Чуть погодя к крайне пересохшим губам мне снова насильно приставили чашку с неким пойлом, оказавшимся гораздо теплее и приятнее по вкусу, нежели предыдущее. То, что там происходило далее, обратно как-то не сохранилось в моей памяти. Очередной страшный сон заставил меня широко распахнуть глаза, и лишь после изумиться тому, что у меня сие вышло. Только вот далеко не сразу догадалась, что очи мои открыты, так как в помещении, где я находилась, царил полнейший мрак. Звенящая тишина сводила с ума. Мне чудились чьи-то шепотки во тьме. На грани слышимости произносящие моё имя. Пред глазами среди темени вдруг замелькали знакомые белые пятнышки. «Ты идиот, человек!» Меня заколотило из-за сего внезапно раздавшегося, жутчайшего голоска. Оцепеневшее тело пронзила судорога. Не было возможности пошевелить и пальцем. Дыхание участилось, периодически прерываясь. «В этом мире каждый сам за себя». Н-нет. Он не может быть здесь. Никак не может. Это попросту невозможно. «Убивай или будешь убит!» — З-замолчи, — хрипло вырвалось из слегка приоткрытых искусанных в кровь губ. Сердце сжалось от ужаса в предвкушении будущих пыток. «Умри». — Уйди, — уже чуть не заливаясь слезами да едва шевеля устами, прошептала я. — Не трогай… Н-не трогай меня… Не надо! — и таки разревелась, безумно боясь того, что последует дальше. Пальцы всё же судорожно смяли мягковатую материю подо мной. Я не хочу, чтоб это повторялось опять! Эта боль… Мне не по силам пережить её. Создаётся впечатление, что вообще каждое прикосновение к моему телу может стать смертельным для меня. А такого я точно не переживу. Не переживу. Элементарно погибну. «Так и не возвратив себе память». Я аж подскочила, молниеносно пробуждаясь от кошмара из-за подобных мыслей. «Нет! Чёрт возьми, нет! Я дала себе слово, и ни в коем случае не нарушу его». Перед моим взором отсутствовала та густая тьма, зато вместо неё имелись темноватые очертания обстановки незнакомой комнаты. Тусклое зарево ночника на тумбе неподалёку рассеивало бархатистую черноту вокруг. Себя же я обнаружила полусидящей на чужой кровати. «Слава Богу, ничего того не было. Просто дурной сон, ничегошеньки больше». С усталостью да долей облегчения вытолкнула воздух из лёгких. Измученно провела рукой по крайне вспотевшему лицу. Туго обмотанные бинтами кисти противно щемили. Вдобавок хотелось пить. Причём достаточно сильно. Уф, а ещё тут чересчур душно. Дышать буквально нечем! Заново обводя помещение безучастным, расплывающимся взглядом, я неожиданно наткнулась им на некий, как мне почудилось, бугор из одеял, лежащий прямёхонько на полу. «Что это хоть такое?» Пару раз моргнула в безуспешных стараниях сбросить пелену, стоящую пред очами. Не размышляя вообще ни о чём и прилагая титанические усилия, отбросила мешающееся покрывало в сторонку. С горем пополам приняла вертикальное положение, садясь на постели весьма неудобной, странноватой формы. А далее мягко, осторожно опустила ступни на ледяной пол. При этом не отрывая загипнотизированного взора от обрисов занимающего почти полкомнаты вороха из одеял. Пружины кровати неуместно пронзительно скрипнули под моим весом. «Одеяльная» груда нежданно-негаданно зашевелилась, а в следующую секунду из-под всего-навсего одного покрывала оттуда высунулась смутно узнаваемая овальная башка в ночном колпаке с пушистым бубоном, которая тотчас же уставилась на меня своими пустыми орбитами. Ничуть не испугавшись подобного леденящего душу зрелища, я, словно в трансе, продолжала смотреть на неё в ответ. «Наверное, это просто-напросто очередной кошмар». — Человек?! — нижняя челюсть жуткого черепа активно задвигалась. — Что ты творишь?! Тебе нельзя вставать с кровати! — Почему? — с искренним непониманием прохрипела я, озадаченно склоняя голову к плечу да по-прежнему буравя галлюцинацию расфокусированным взглядом. — Почему?! — сперва и сам не понял скелет, а потом, наконец, возопил: — Да потому, что ты больна, человек! — Ага, — я понимающе кивнула. — Я знаю. Признаться, я имела в виду совершенно иную болезнь. Связанную с мозгами. — Так зачем тогда спрашивала?! — справедливо возмутился мой собеседник. Я чуток поморщилась из-за такого неприятного, оглушительного в тишине голоска. Попутно подчистую забывая суть нашей беседы. И, собственно, посему в следующую минуту тупо поинтересовалась: — Спрашивала о чём? — О том, почему тебе нельзя вставать! — уже на тон ниже и даже немного растерянно произнёс скелет. — А мне нельзя? — неподдельно изумилась я. — Именно! — мой совсем сбитый с толку собеседник, тоже сел на своей воображаемой постели. «Почему?» — уже мысленно вопросила у самой себя я, возводя очи к потолку да сосредоточенно хмурясь, а дальше судорожно и шумно вытолкнула воздух из лёгких. Чрезмерно резко заново вернувшиеся воспоминания об утрате памяти заставили меня вздрогнуть да выпрямиться в позвоночнике. Веки распахнулись до предела, а рот слегка приоткрылся. «Проклятье! Как?! Как я посмела это забыть?! Мне нужно возвратить их! Я же должна…» — Да, точно… Я д-должна, — с невообразимым трудом оттолкнувшись от кровати, пробормотала я, порываясь подорваться на дрожащие, подкашивающиеся ноги. Впрочем, отнюдь не удачно. Тело почти мгновенно предприняло попытку завалиться куда-то вперёд. — Человек! Что ты вытворяешь?! Писк в ушах заглушил громозвучный, приближающийся топот шагов. Взамен того, чтобы поздороваться лбом с полом, я гораздо быстрее и со всего маху уткнулась носом в нечто довольно-таки твёрдое. Невелика разница, если уж на то пошло. «К слову, у кое-кого тут всё же отменные рефлексы». Чужие костлявые лапищи в варежках осмотрительно придержали меня по бокам за плечи. Сдавленно закашлявшись, я предпочла перевернуть лицо на щёку, ибо оставаться в подобном положении становилось решительно неудобно. Я так себе попросту нос сломаю. — Боже мой, ты самый глупый человек, которого я когда-либо встречал! — практически устало и чуток сварливо пожаловался мне тот, к чьим костям, скрытым неизменным эксцентричным нарядом, я прижималась на данный момент. — Вы, люди, по-видимому, все такие глупые! — А засим он на порядок тише добавил: — И такие же хрупкие. — Когда выберусь на поверхность, — глухо, полусонно и запинаясь начала я, — то обязательно сообщу эту неутешительную информацию всему человечеству. — Тебе нужно оставаться в кровати, человек! Это приказ. Даже не вздумай ослушаться его! — не обращая внимания на мои слова, меня с бережностью опустили обратно на постель да прикрыли одеялом. — Так точно, капитан, — вяло пропела я, растягивая подрагивающие уголки рта в слабой улыбке. Шутка показалась мне удачной. — Нет, человек! Увы, пока я ещё не капитан! Но совсем скоро непременно им стану! Сначала только вступлю в королевскую Гвардию. А уже затем обрету и всемирную славу!.. «Ой-ой, а он, походу, воспринял это всерьёз. Ну его и понесло, однако». Решив маленько поддержать собеседника, я, совершенно не внимая его болтовне, кое-как выдавила, находясь на грани сна и реальности: — Несомненно. — Вероятно, мой ум тогда окончательно отключился, так как у меня невольно вырвалось: — А Вы… когда-нибудь научите меня готовить такие же спагетти, как те? — Ч-чт… — прервавший свою нескончаемую тираду скелет, видимо, аж поперхнулся воздухом. — Ч-человек, ты и вправду этого хочешь?! — Ага, — почти беззвучно выдохнула в плавно сгущающуюся полутьму пред собой я, изо всех сил стараясь унять так и норовящие сомкнуться веки. — Я… Конечно же, я, Великий шеф-повар Папирус, всенепременно обучу тебя всему, чему знаю сам! Не волнуйся, человек, я просто отменный учитель! Думаю, даже получше, чем мой собственный. Нья-ха-ха! — Хе-хех, спасибо. В голову почему-то нагрянули согревающие душу ностальгические вспоминания об уроках готовки с Ториэль. Прекрасное было времечко. Наверное, именно посему я абсолютно непроизвольно да буквально бесшумно изрекла: — Вы хороший. — Образ доброй женщины, спасшей мою жизнь, ни в какую не желал пропадать. А непослушные, растянувшиеся в мягкой полуулыбке губы меж тем продолжали безотчётно бормотать: — Очень хороший. Последнее слово вырвалось ровно перед тем, как я провалилась в мирный сон. Поэтому о какой-либо реакции или ответе Папируса на тот горячечный бред мне, увы, узнать было не суждено.***
Сознание возвращалось отрывисто, яркими вспышками. Я то окуналась во мрак, то явственно и резко приходила в чувства. Одни ощущения чересчур быстро являлись на смену другим. В теле отчего-то образовалась некая немыслимая лёгкость. Оно ни капли не болело. Потом я наконец-то более-менее пришла в себя. Однако соображать что-либо мешал острый писк в голове. Из-за этого возникало непреодолимое желание оторвать её ко всем чертям собачьим. При упоминании о собаках меня аж передёрнуло. Нафиг! Нафиг! Мысли путались, воспоминания все смешались в кучу. Единственное, что мне удалось вразумительно вспомнить о последних минутах моего в некоторой степени ясного рассудка — это то, как я проходила испытание Папируса с цветными платформами. Дальше всё было как в тумане — расплывчатым и не шибко-то понятным. Что-то произошло. Нечто мною не предвиденное. Подобного допускать мне не следовало. Но, к сожалению, по-иному не получилось. Не могу сказать наверняка, сколько я пролежала вот так, бесцельно пялясь в потолок. Кажется, я до сих пор пребывала в полудрёме. Громкий стук двери заставил меня вздрогнуть да машинально отыскать флегматичным взглядом источник звука. Костлявый, высоченный, безумно шумный источник звука. Как ни в чём не бывало, не замечая ничего, вошедший в комнату скелет проскочил мимо постели, на которой я валялась. До ушей донеслось еле слышимое, знакомое нарастающее жужжание. Скрипнуло кресло. Порой в тишине раздавался чуток приглушённый бубнёж, недовольное бурчание или тихонькое «нья-ха-хаканье». Пару раз моргнула, дабы скинуть назойливую сонливость, и скосила взор туда, где предположительно пребывал любитель головоломок. Ну, надо же, даже под землёй найдётся место задротам. Откуда хоть у монстров компьютеры взялись, скажите на милость? А, хотя телефоны-то есть. Так что нечему поражаться. Я предусмотрительно решила не тревожить излишне занятого человеко-охотничьего фанатика, переживая за собственные барабанные перепонки да никудышные нервишки, а лишь вновь молча уткнулась взглядом в потолок. В пустой голове постепенно зарождались всякие-якие раздумья. Про то, что вообще случилось перед Снежнеградом (а я уверена на сто процентов, что на данный миг мы уже в городе), о своей утерянной памяти, о доме. Особенно волновало последнее. Каким он был? Имелась ли у меня какая-нибудь семья? И если да, то какими они были людьми? Сейчас же мне оставалось только фантазировать, подбирать разнообразные версии на сей счёт. Возможно, моя мама была безгранично доброй женщиной. Как Ториэль. А отец, может, являлся таким же ленивым добряком да юмористом, как и Санс. В придачу, у меня мог быть ещё и брат или же сестрёнка. С неугомонным, нелогичным характером действий, похожим на норов Папируса. «Божечки, что за метафизическая ересь?!» Абсолютно позабыв о присутствии любителя головоломок в помещении, я зажмурилась да непроизвольно издала смешок. «Это ж надо, думать о такой невообразимой бессмыслице!» Однако веселью моему быстро настал конец, поскольку активизировался, в конечном счёте, заметивший меня Папирус: — О, ты уже проснулась! Это очень хорошо, человек! Нахмурившись и недовольно поморгав, я апатично покосилась на него, не говоря ни словечка. «Ну вот. Нормально же молчали. Чего ты начинаешь?..» — Надеюсь, твоё самочувствие уже улучшилось. — «Я бы не утверждала это с подобной уверенностью». — Потому что я собираюсь расставить все точки над «і»! — напуская на себя ужасно важный вид, с несусветной серьёзностью изрёк он, встав на ноги да подбоченившись. Какое многообещающее заявление. Оно мне не по нраву. — Эм, а может быть, как-нибудь в другой раз? — хрипловато выдавила я, меланхолично рассматривая жутчайше потрёпанный пиратский флаг, висящий на стене около книжного шкафа. — Нет! После того, что случилось ночью, так больше не может продолжаться! «Чё, прошу прощения?! Так. Стопэ. А что уже успело стрястись ночью, м?» Непонимающе хлопнув глазами, я худо-бедно приподнялась на локтях, мало-помалу принимая сидячее положение. Ох и нехорошее у меня предчувствие, ей-богу. Папирус же меж тем самозабвенно тарахтел: — Позволь мне поведать о некоторых сложных чувствах. — У меня дёрнулось веко, а вместе с ним и уголок губ. «Ч-чего, простите?! Только не говорите мне…» — Таких чувствах, как удовольствие от того, что нашёл другого обожателя пасты. — «Фух, можно выдыхать». — Восхищение чужими навыками решения головоломок. Желание знать кого-то клёвого, умного, кто считает тебя клёвым. — Нервный тик снова возвратился ко мне. «Господи, что он мелет?» — Эти чувства… Они должны быть тем, что ты испытываешь прямо сейчас! — Я зажмурилась и потёрла переносицу, тщетно пытаясь найти хотя бы какую-либо тень смысла в его речи. А как можно отыскать то, чего, собственно, и отродясь не существовало? Риторический вопрос. — Мне тяжело представить, каково испытывать всё это. — «Ну, ещё бы, самовлюблённая ты черепушка!» — Однако я крайне восхищён. Я даже не думал о том, что значит иметь много друзей. И мне жаль тебя… одинокий человек. Меня передёрнуло. Дыхание всего-навсего на миллисекунду перехватило. Плечи с резкостью расправились. Веки распахнулись шире. Отчего-то эти слова, произнесённые кем-то посторонним, вызывали неимоверную тоску. Ведь они относились непосредственно ко мне. А жалость — это вовсе не то, что я хотела бы вызывать у окружающих. Сердце несвоевременно странно защемило. Но… Я ведь действительно одна-одинёшенька. И была ли я таковой исключительно в Подземелье — доподлинно неизвестно. Вероятно, создатель головоломок приметил моё печальное расположение духа, так как тотчас же воскликнул, становясь в пафосную позу: — Но волненью — нет! Об одиночестве забудь! Ведь этому не бывать! — Замерев в ожидании, я оторопело на него воззрилась, совсем ничегошеньки не смысля. «Что он, чёрт побери, имеет в виду?» — Я, Великолепный Папирус, стану твоим… — он внезапно осёкся, не договорив до конца да уставившись на меня пустыми орбитами. Будто забыл то самое заветное слово. Утомлённо приложив ладонь ко лбу, я кашлянула и промолвила прежде, чем зависший Папирус успел что-либо выдать: — Если хотите, то я… Я могу стать Вашим другом. В конце концов, они неплохие ребята, раз притащили меня сюда, да в придачу ещё и подлечили. Потому что о своей болезни я уж, слава Богу, припоминала прекрасно. На данный же момент моё самочувствие в действительности достаточно сносное. В пересохшем горле, конечно, до сих пор нещадно першит, а также имеется незначительный насморк и стойкий писк в ушах, однако всё это вполне терпимо. И не идёт ни в какое сравнение с тем, что было раньше. Да и к тому же этот скелет определённо хочет с кем-нибудь подружиться. Иначе не рвался бы так отчаянно к славе и популярности. — Тем более, — тихо, с расстановкой продолжала я, — мне и вправду не доводилось ещё по-настоящему заводить здесь друзей. Ториэль с Сансом не в счёт. Одну я подвела, банально сбежав от неё. Второй является лишь моим соучастником, с которым я, можно так выразиться, заключила сделку. Увы, это абсолютно не тот род отношений. — Ч-что ты такое говоришь, человек?! — любитель пасты аж шарахнулся от меня, как от огня, вместе с тем за малым не впечатавшись в стену. — Это всё… Это всё неправильно! Я не могу быть твоим другом! Не веря собственным ушам, я ошеломлённо посмотрела на него. В таком случае, что ты тогда хотел предложить минуту назад, а? «Или, возможно, ты опять промахнулась, наступая на старые грабли? М, дорогуша?..» По позвоночнику прокатился противный морозец. Поджала подрагивающие губы да склонила голову так, чтоб тень от прядей чёлки упала на лицо, тем самым пряча выдающие меня с потрохами очи. — Ты же человек! — как нечто возмутительное констатировал мой собеседник. — И, если до тебя ещё не дошло, то, между прочим, технически говоря, ты сейчас под арестом! Под моим арестом! Поэтому я обязан… Обязан схватить тебя и доставить Королю!.. Я… Я уже буквально ощущаю вкус моей будущей популярности, — теперь он мечтательно обратил глазницы к потолку. — Папирус: глава королевской Гвардии! — Беднягу явно окончательно понесло. — Папирус: непревзойдённый мастер спагетти! О, а Андайн!.. Она правда, будет годиться мной! Король подстрижёт изгородь в форме моей улыбки! А мой брат будет. — Тут он слегка замялся да пробубнил: — Ну, он не изменится так сильно. — И уже с большим энтузиазмом затараторил: — Мною многие будут восхищаться и… — Но ведь это подарок, — наконец, на грани слышимости изрекла я, прерывая беспрестанный монолог человеко-охотничьего фанатика. Он же запнулся и с искренним недоумением осведомился: — Подарок?! Какой ещё подарок? — Моя дружба, — сквозь еле приоткрытые уста выдохнула я, неизменно глядя на свои ладони, сложенные на одеяле. — То есть, я хочу подарить Вам её в благодарность за то, что Вы мне помогли. — А затем, внимательно взирая на ошарашенного скелета, с расстановкой добавила: — Поверьте, я не дарю её каждому встречному. — Правда?! Значит, ты, — драматическая пауза, — человек, — вновь краткое, многозначительное молчание, — желаешь наградить меня, — опять характерное ударение, — Великого Папируса, тем, чем ещё не одаривала ни одного монстра из Подземелья? — Именно, — невозмутимо кивнула я, явственно осознавая, что нарываюсь на неограниченное количество неприятностей. «Ну, когда-нибудь всё-таки нужно пробовать начинать, не так ли? Да и Санс твердил, что для меня он безвреден. Впрочем, и я сама, по правде говоря, практически никогда не чувствовала от него какой-либо серьёзной угрозы». — О, мой Бог! Это… Это же… — Я прикрыла глаза в ожидании решения сего повёрнутого на популярности, чудаковатого человеко-охотничьего фанатика. Меня уже так утомил его высокочастотный трёп, честное слово. — Просто невероятно! — он мигом схватился руками за свои скулы, пребывая, видимо, в неописуемом восторге. — Такие, как ты, действительно большая редкость! Я попросту не могу отказаться от подобного сокровища — дружбы с настоящим человеком! — «Говорит обо мне, как о неведомой зверушке, блин». — К тому же я просто-напросто обожаю подарки! Особенно от улыбающегося дядьки, любящего дарить их на Рождество! Да, верно! От Санты! Я со скептицизмом воззрилась на явно радостного любителя загадок да едва уловимо покачала головой. «Господи, зачем я в это ввязалась?» Но ведь он тоже хотел подружиться с кем-то, поэтому… Эх, что сделано то сделано. Будем винить во всём мою ещё не прошедшую до конца простуду, сбивающую меня с толку. — Ньйо-хо-хо, — вдруг как-то не так воодушевлённо и даже тоскливо выдал скелет, повернув черепушку по направлению к двери. — Но тогда мечта всей моей жизни не сможет исполниться… Андайн разочаруется во мне. — «Да кто такая эта Андайн, что он о ней лишь и лопочет, а?!» — И я никогда не попаду в королевскую Стражу… — Мне кажется, туда можно вступить и каким-нибудь иным способом, кроме как сдавать меня Королю. Тем более, — я снова знатно помрачнела, — рано или поздно я самостоятельно к нему приду. Так что тебе не стоит заморачиваться и переживать из-за таких пустяков. — Правда? — Папирус мгновенно оживился. — Ты в действительности так считаешь? — Ага, — я измученно зевнула, шумно шмыгнув носом. Весь этот мозговой штурм сведёт меня с ума. — Тогда, полагаю… Я думаю, что могу сделать для тебя поблажку, человек. — «Ну-ну. Мне уже можно падать пред тобой на колени, м?». А следом он еле разборчиво пробормотал в сторонку: — Кто же знал, что чтобы завести друзей, необходимо заставлять людей решать головоломки, а затем приносить их к себе домой?.. — «А ещё доводить их до полусмерти, не?». Далее человеко-охотничий фанатик значительно громче и торжественнее заявил: — Ты многому научила меня, человек! Сим, я позволю тебе свободно выйти из города. После твоего полного выздоровления, конечно! А также без проблем подскажу, как выбраться на поверхность… «Да я как бы давненько в курсе этого, спасибо». Посему я поспешила заверить своего нового друга, дабы не напрашиваться на его очередную офигительную историю: — Я уже примерно знаю, как это сделать. Не беспокойся, ладно? — Серьёзно? Когда ты успела об этом узнать?! — неподдельно удивился любитель спагетти. — Эм, до того, как попасть сюда, я недолго гостила у одной доброй леди. Правда, потом мне пришлось от неё уйти, потому как мы, м-м-м… не сошлись во мнениях, — я закусила губу да отвернулась обратно к прямоугольному чёрному отрезку ткани с изображёнными на нём костями и черепом. «Грустно это всё». — Но до того времени я прочла в её небольшой библиотеке несколько полезных и интересных книг об… — Ах, книги! — мечтательным тоном перебил меня Папирус, с феноменальной лёгкостью отвлекаясь от прежней темы беседы. — У меня тоже они есть, — кивок на замеченный мною ранее шкаф, заполненный некоей литературой. — Моя любимая — это «Головоломки для критического мышления». А ещё «Игры с плюшевым зайцем»! Концовки всегда захватывают меня! — и он аж подпрыгнул из-за скверно подавляемого веселья. Н-да уж, вот так странный и воистину противоречивый у него вкус, не поспоришь. Слегка опустила веки да выдавила из себя слабую улыбку, параллельно прикрывая её ладонью. Что ж, зато с этим сумасбродным скелетом я определённо не соскучусь.