Закатное

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Эстебан чувствовал, как предательские колет щеки, и причиной тому был даже не контраст температур в доме и на улице. Он физически мог ощущать, как стискиваются на горле холодные пальцы тревоги, как паника накатывает и обрушивается подобно цунами. Дома было удивительно тихо. И пусто. На крючке не было его старого серого пальто, а у порога не стояли его старые синие кроссовки. По ногам тянуло холодом из распахнутого окна на кухне. Ричард исчез, словно его никогда и не было здесь. Эстебан медленно опускает пакет с молоком на пол, разувается и нетвердой походкой идет на кухню, по пути шаря рукой по стене. Щелкает выключатель, желтоватая лампочка вспыхивает неожиданно резким светом, и последние крупицы надежды растворяются в подступившей пустоте. Юноша не знает, что и думать. Казалось, все его чувства и ощущения одновременно достигли пика и лопнули, не оставив после себя ничего. Может быть, Ричард действительно не приходил, а Закат в какой-то момент просто решил посмеяться над Эстебаном. Может быть, он сам придумал его себе, задыхаясь от чувства одиночества и безвыходности. Может быть, всё то время, что он провел в этом хмуром забытьи, ничего не значило. Эстебан медленно сползает спиной по стене, закрывает руками лицо. Его мелко трясет, а с сухих губ срывается нервный смешок. Хочется чем-то заполнить оглушающую тишину, что-то вставить на место разрастающейся с каждым мгновением дыры там, где раньше было (пускай и не вполне живое) сердце. Воспоминания о его собственных первых месяцах в Закате приходят неожиданно резко и болезненно. Первое время он, конечно, мало что понимал и едва ли осознавал себя мертвым, а окружающую действительность — тем самым краем, откуда никто никогда не возвращается. С каждым новым днем, с каждым местечковым Рассветом, в котором он точно бы возвращался к подобию жизни, неоднозначность и неопределенность усиливались, заполняли собой всё его естество. Эстебан постепенно медленно начинал понимать, что как прежде уже не будет, что это — уже не Талиг, что он сам — уже не Эстебан Колиньяр. Подлинный Закат пришел с осознанием собственного одиночества. Эстебан видел людей вокруг, говорил с ними, даже завел друзей, но это едва ли спасало его. Одиночество человека, не знавшего, что после смерти не наступает конец, едва ли возможно обличить хоть в какую-то форму. Одиночество человека, потерявшего всё так нелепо, быстро и непонятно, медленно и мучительно сжигало его изнутри, плавило нервы, срывало голову. Никто не мог разделить с ним эти чувства. А потом появился Ричард. Такой же, наверное, как Эстебан — упрямый, угрюмый, до безумства безрассудный и беспомощный перед лицом неизбежности. Единственный, кому Эстебан мог бы всё рассказать; единственный, кто мог бы его понять. Смерть — настолько интимная вещь, что говорить о ней можно лишь с теми, кто в ней виноват. Поэтому Эстебан не прогнал мальчишку в тот день — безликий заснеженный день в бесконечной череде безликих заснеженных дней. Поэтому позволял ему медленно доводить себя до белого каления. Наверное, поэтому со временем перестал злиться по-настоящему. Ричард был тих, но всегда оставлял за собой что-то — будь то недопитый чай в чашке или открытое окно. Ричард всегда незримо присутствовал рядом, даже когда Эстебан уходил по своим делам и оставлял его одного в квартире. Постепенно образ этого угрюмого юноши настолько въелся в окружение, что теперь пустота ощущалась физически. Эстебан провел ладонями по лицу, заставляя себя успокоиться. Он совершенно точно не сошел с ума и не придумал Ричарда: оконная занавеска в подтверждение этому дернулась, и особенно сильный порыв ветра неприятно прошелся по ногам. Юноша встал и поспешил закрыть окно, с запозданием отмечая, что квартира выстужена: Закат, парадоксально, оказался холодным — а сегодня так и вообще решил побить все температурные рекорды. Еще одна минута потребовалась Эстебану чтобы выскочить из дома на улицу. Только тогда, ощущая, как холод подбирается под рукава пальто, а щеки начинает колоть морозом, он берет себя в руки и осознает, что, в общем-то, не имеет никакого представления о том, куда мог направиться Ричард (но едва ли думал, что тот мог просто так его бросить). И почему вообще решил куда-то направиться. Ощущение собственной беспомощности приносило первые семена паники. Они стремительно прорастали внутри, мешая нормально думать. Еще и холод этот собачий… Пропавшие пальто и кроссовки явно не были предназначены для такой погоды, но, кажется, Ричард не придавал этому значение. Если вообще хоть что-то понимал. Пытаясь подавить в себе панику, Эстебан быстро прошелся вверх по улице и потом повернул назад, совершенно не понимая, как вообще можно кого-то найти. Улица была удивительно пуста, а свет от уличных фонарей едва ли проникал в переулки и тупички. Ричард мог быть где угодно. Улица сбегала вниз и упиралась в крошечную площадь перед каналом. Эстебан медленно брел в ее направлении, озираясь по сторонам и упорно отгоняя мысли о том, что так, наверное, всё и закончится. Может быть, даже к лучшему. А потом он увидел его, одиноко стоящего под фонарем на той самой площади. Ричард понуро стоял у столба, кутался в пальто в тщетных попытках согреться и, кажется, не замечал ни времени, ни обстоятельств. Эстебан с несколько секунд тупо смотрел на него, чувствуя, как к щекам приливает кровь, а потом сорвался с места и со всех ног бросился к нему. — Ты, идиот!.. Ричард вздрогнул и поднял на него взгляд, и это буквально припечатало Эстебана к земле. В нем не было пустоты, ставшей такой привычной, не было и тех редких, отчаянно стремящихся жить искорок. Ричард словно стал тем самым мальчишкой, которого было так приятно задирать в «стойле», который так сильно выделялся на фоне других ребят. Впервые за закатную бесконечность он смотрел с затаенной болью, помешанной с отчаянием и мольбой о помощи, и в этом был куда более живым, чем задыхающийся от одиночества Эстебан. — Пойдем, холодно, — сипло проговорил юноша, и Ричард молча позволил увести себя. Он в последний раз глянул на фонарь, на каменное ограждение канала, и наваждение пропало. На Эстебана вновь смотрела тень с лицом Ричарда Окделла. Что-то произошло, и Эстебан не мог решить, хочет он знать об этом или нет. «Как ты можешь так необдуманно поступать, идиот?! Какого черта ты так внезапно исчез?! Я уже с ума сходить начал. Может быть, в тебе и осталось что-то человеческое — твой эгоизм, например, — но это не значит, что я не смогу тебя понять. Я умер по твоей вине. Ты, наверное, тоже. У нас много общего, но я не могу понять, почему ты не хочешь мне доверять. Это раздражает куда сильнее твоего молчания. Не думай, что ты какой-то особенный — даже он так не считал, а ведь ты так стремишься во всем ему подражать. Я стараюсь, я даже уже не держу на тебя зла, может быть, даже простил тебе мою смерть — и это всё, что я получаю взамен?»