Закатное

Про брошенное в одиночестве у двери молоко Эстебан вспоминает только тогда, когда не обнаруживает оного в холодильнике на следующее утро, и теперь оказывается не вполне ясно, кто из них более сим фактом раздосадован: сам Эстебан, прокисшее за ночь молоко или призывно поблескивающий в желтушном свете кухонной лампы кофе. Пить растворимый вчистую кажется особенной пыткой, но выбора у юноши нет — неясная тревога одолевала его всю ночь, не давая заснуть, в каждом рваном забытии подсовывая образы распахнутой настежь двери и пустого крючка вешалки. Каждый раз переживая свой до абсурдного реалистичный кошмар, Эстебан просыпался с бешено колотящимся сердцем и подолгу лежал, вслушиваясь в чужое дыхание в тщетной надежде ухватиться в нем за ниточку дремы, но та ускользала сквозь его пальцы. Другой же ночной беглец никуда исчезать, казалось, и не хотел. Ричард, бесшумно зевая, появляется в дверном проеме и занимает (своё) место за столом. Они не говорят о произошедшем, но Ричард прячет глаза и старается на смотреть на Эстебана без особой нужды, и даже этот неловкий стыд выглядит как большой прорыв вперед: постепенно Эстебан перестает его ненавидеть, а Ричард — хранить траур по растраченной жизни. Может быть, однажды он оттает окончательно и захочет остаться не потому, что идти больше некуда. Эстебан смиряется с молчанием на удивление быстро, и это упущенное откровение застает его перед открытым холодильником с пустой полкой для молока. Собственное ощущение опустошающего одиночества приняло еще одного человека неожиданно легко, так, что и сам Эстебан того не заметил. Пускай Ричард не проронил ни единого слова с момента их волнующей встречи, но ему и не нужно говорить, чтобы обозначать свое присутствие. Восторженное откровением оцепенение слетает, когда Ричард закрывает холодильник прямо у Эстебана перед носом и проходит дальше вдоль стола, бесцеремонно забирая себе чужую чашку с кофе. Пробует и безэмоционально морщится, невольно разделяя мнение своего невольного соседа. Тот почти смеется, чувствуя внутри себя легкое злорадство: — Сегодня без молока. Ричард не смотрит на него, но неопределенно дергает плечами, и это абсолютно точно похоже на ответ. Эстебан хочет продлить это мгновение нежданного ментального единения, но уведомление на телефоне взрезает уютную тишину, заставляя юношу поморщиться и потянуться за еще одной кружкой. Ощущение домашнего волшебства растворяется крохотными осколками, взрезая неглубокие раны-тревоги на коже. Эстебан не хочет уходить, не сейчас. — Не выходи, пока меня нет, — чуть нервно говорит он, заливая кофейные гранулы кипятком, — не хочу опять искать тебя не пойми где. «Не хочу опять тебя потерять» читается за скобками нарочито небрежной фразы. Прежний Ричард ни за что бы этого не прочувствовал и скорее бы всего еще и обиделся в придачу, но Ричард нынешний подается ближе и перехватывает чужую ладонь, очень неуверенно сжимая ее своей, и Эстебан от неожиданности даже на несколько бесконечно долгих мгновений забывает как дышать. Его микрокосм взрывается красочным фестивальным фейерверком, когда Ричард переплетает их пальцы и впервые за утро открыто смотрит ему в лицо. Эстебан не помнит, всегда ли эти пальцы были такими холодными (и смотрели ли эти глаза на него с чем-то кроме ненависти). — Я ненадолго, — откашлявшись, наконец произносит он и нехотя разрывает прикосновение. — Не как обычно. Должно быть, Ричард не удовлетворен ответом — он хмурится и отводит взгляд, возвращаясь к своему чертовки невкусному кофе. — Я не могу тебя взять с собой, — точно бы извиняясь, говорит Эстебан, крепко сжимая в руке чашку и совершенно не чувствуя исходящий от нее жар. Чужое прикосновение словно лишило его части ощущений, и он, подобно слепцу, чья жизнь превратилась в бесконечную полярную ночь, невольно тянется назад. — Но мы можем погулять потом, когда я вернусь. Если ты, конечно, захочешь, — добавляет он, окончательно смутившись. Ричард отходит к окну, больше не поднимая на него взгляда, и прежний Эстебан бы непременно взбесится от такого отношения, но лишь редкий упрямец в Закате остается собой. Эстебан упрямцем был, кажется, несколько вечностей назад, а вот отблески юношеской глупости до сих пор трепетно хранил глубоко в своей душе. Он быстро допивает свой кофе и, ничего больше не сказав, уходит. Только когда за ним закрывается железная дверь, он позволяет себе глубоко вздохнуть. Он бесшумно сползает по стене, пряча лицо в ладонях, и зарывается пальцами в волосы. Соседи уже разошлись, поэтому он чувствует себя в безопасности от чужих глаз. На самом деле он тоже не хотел уходить. В иные времена Эстебан хватался бы за любую возможность вырваться из кирпичной клетки, пропахшей его страхами и пустотой одиночества. В иные времена Эстебан бы просто продолжал плыть по течению, не имея планов даже на ближайшие пару дней. Давным-давно его будущее было расписано по часам; Закат же похож на безветренный океан, полный всего, о чем только можно подумать, и Эстебан слишком мал для него. Он по инерции продолжает лететь вперед, заново учится быть и жить, но не понимая зачем. Может быть, для того чтобы встретить Ричарда. Эта мысль взрыхляет нутро, возбуждая волну неясного гнева в неизвестность: он снова чувствует себя лишь ступенькой под ногами глупого идиота, но и это лучше пустого пребывания в таком же пустом мире. Может быть, он даже всё еще там, на пропахшей холодным утром площади, истекает кровью и отчаянно рисует себе жизнь, которой никогда не случится. Может быть, он всё еще в сознании только для того, чтобы однажды лишиться всего вновь. Несколько часов пролетают в призрачно-рваной рефлексии, пока Эстебан не возвращается назад, трепетно предвкушая еще одну кружку гадкого горячего кофе и разделенную на двоих тишину. Он опасно позволяет себе поверить, что это навсегда. Он опасно позволяет себе надеяться, что этот день не закончится. Ричард сидит на разворошенном диване и что-то читает. Когда щелкает дверной замок, открываясь, он заметно вздрагивает и быстро в приветствии поднимает голову. Эстебан проходит в кухню, чувствуя, как утренняя пропасть между ними продолжает сужаться. Он заваривает две порции кофе, и когда их пальцы вновь соприкасаются при передаче чашки, Эстебан едва не расплескивает свой, рискуя остаться без кофе, но с внушительным ожогом. — Так… куда бы ты хотел пойти? — неловко начинает он, когда в чашке остается ровно половина, однако ответ не поступает ни когда кофе заканчивается, ни когда Эстебан уходит за вторым. Только ближе к вечеру, когда слабые зимние лучи перестают заглядывать в (их) окна, Ричард вдруг просыпается от книжного оцепенения и призывно тянет Эстебана за рукав свитера в сторону двери. Тот чертыхается и наспех натягивает пальто, едва-едва поспевая за Ричардом. Сейчас он выглядит иначе: от скучающего забытья не остается и следа, и даже маска пустоты на его лице идет трещинами, сквозь которые просачивается трогательная взбудораженность. Эстебан подмечает его трясущиеся руки, когда они сбегают по подъездным ступенькам, подмечает его тяжелый шаг, когда они спешно пересекают двор-колодец, замирая под аркой у калитки. Следующие пару десятков минут ничего не происходит, но Ричард активно всматривается в каждого прохожего, точно пытаясь кого-то найти, не замечая ни подступающего ночного холода, ни ответных косых взглядов. Эстебан же кутается в шарф, пытается справиться с дрожью, не до конца понимая ее истоков в погоде или липком, неприятном чувстве опасности, дышащем ему в затылок колючим зимним ветром. Юноша не хочет знать, кого ищет Ричард, но уверен, что готов перевернуть ради этого весь Закат. Кажется, ричардову неблагодарность не изжог даже этот утонувший в серости город, иначе бы тот не был так возбужден предстоящей встречей. С ним, конечно же, с этим чертовым человеком с невозможно бесстрастной синевой глаз и невозможно бесстрашной жестокостью рук. Никто больше не смог бы тронуть его сердце так глубоко, никто иной не смог бы пробиться через стену глухого отчуждения, никому здесь не под силу пойти против воли Заката… Если и есть причины, по которым он бы ступил за порог Лабиринта, то едва ли они сходятся на этом бестолковом герцожонке, таком нелепом в этих поношенных кроссовках и плохо сидящем пальто… У Эстебана нет сил, чтобы произнести его имя, но образ собственного убийцы словно высечен на обратной стороне его век. «Почему ты продолжаешь ждать его? Почему ты уверен, что он придет? Что он придет за тобой? Он убил меня, чтобы ты мог жить, но позволил тебе умереть. Бросил. Отпустил ко мне, но ты всё еще надеешься. Я бы всё отдал, чтобы ты остался здесь, но у меня нет даже собственной жизни. Мне нечего предложить тебе, кроме той боли, что я испытываю каждый раз, когда ты думаешь о нем, когда ты ждешь его. Но даже если такова твоя месть за всё, что было между нами, я готов ее принять, лишь бы ты был рядом. Только так я чувствую, что еще зачем-то нужен». Однако когда Ричард вдруг срывается с места, изрыгая из недр горла хриплый окрик, Эстебан чувствует, как в голове остается лишь звенящая пустота. — Матушка!..