Какое-то агентство по взысканию долгов, Икебукуро, 10:12 вечера.
Им обоим было по двадцать четыре года в этот конкретный вторник. Январь, двадцать восьмое — день рождения Шизуо. — Я предлагаю совершить торжественную церемонию. — Ворона права, Шизуо, — с улыбкой Том осторожно хлопнул друга и коллегу по плечу. — Давай отметим. Я слышал о новом баре… — Я против. Алкоголь может вызвать симптомы отмены, которые включают депрессию и беспокойство. Поехали лучше в соседнюю кондитерскую. Всего лишь миг безучастно глядя на обоих мужчин, Ворона повернулась лицом к Шизуо. Прядь светлых волос упала ей на глаза, и девушка убрала локон одним быстрым движением. — Дни рождения празднуются во многих культурах, включая Японию. Праздник часто представляет собой специально изготовленный торт, украшенный надписями с поздравлениями и свечами по числу лет, исполнившихся человеку. К сожалению, покупка свечей на данный момент невозможна. Несмотря на их отсутствие, по-прежнему можно купить торт в кондитерской. Хейваджима моргнул, выныривая из своих мыслей, слабая улыбка коснулась его губ. Рукой он пару раз погладил девушку по волосам, прежде чем засунуть ее обратно в карман. — Спасибо, но, думаю, мне правда лучше пойти домой. Взгляд их глаз на мгновение встретился. В глазах девушки — вопрос. Они просили: Пожалуйста, объясните. (Надеюсь, у тебя есть оправдание. Снова произошло какое-то дерьмо? Причастен ли к этому Блоха?). В глазах мужчины — молчание и краткие ответы. (Ничего. Вроде. Ага). Последний раз рукой погладив Ворону, пальцы Шизуо взъерошили ее светлые волосы, и пряди упали на ее вопрошающие голубые глаза, скрывая любые вопросы. Коротко вздохнув, Хейваджима развернулся и молча ушел; вскоре он был поглощен какофонией звуков ночного Токио. Сильные руки вновь в карманах, пальцы то и дело задевали мобильный телефон, и экс-бармен ожидал, почти желал, чтобы он зазвонил. Но он так и не зазвонил.***
Квартира Хейваджимы Шизуо, Икебукуро. 11:47 ночи.
— Вечерочек. Удивленный, Шизуо моргнул пару раз, уставившись на человека, который сидел за его кофейным столиком. Несказанные слова просились на волю, блондин открыл и закрыл рот, когда встретился со взглядом чужих глаз. У Хейваджимы было много вопросов… (Ты вернулся? Мы вернулись? Или ты здесь, чтобы снова начать драку? Вернулся, чтобы разрушить все окончательно, Блоха?) …Но он лучше, чем кто-либо другой, знал, что ждать честных ответов от Орихары Изаи совершенно бесполезно. Шизуо опустил взгляд и опустошил собственные карманы, будто пытался найти в них несказанные слова. В карманах черных форменных брюк все, что он смог найти — телефон, пачка сигарет, три монеты и молчание. Стоит ему посмотреть на Изаю снова, как взгляд замечает следы ушибов, ползущие вверх по лицу информатора. Только показалось. Как будто это зеленоватое пятно принадлежало к совершенно другой палитре цветов. Его, Хейваджимы, рук дело. Синяки, разбросанные на тощем теле информатора, его рук дело. Шизуо вздохнул со смесью обиды и вины, вспоминая по кадрам то, что произошло на прошлой неделе; несколько беспокойных дней, в течение которых их вражда достигла пика с обеих сторон и теперь ощущалась так, словно застоявшийся воздух в комнате. Была среда, когда Шизуо снова вспылил и закричал, а в ответ Изая улыбался. Шизуо кричал, и земля, казалось, содрогалась, а Изая издевался над ним. Кулаком Шизуо ударил по чужому лицу, отправляя информатора лететь через всю комнату, а Изая смеялся. Шизуо поднял его тело и швырнул в телевизор, а Изая продолжал смеяться, что-то невменяемое было в оттенке его глаз. Мужчина развернулся на пятках и покинул разгромленную квартиру. Вместе с тем, ему вслед эхом звучало одно слово. Чудовище. Слова Изаи — кинжалы, безупречно попадающие в цель. Шли дни, гнев угасал, так или иначе, главный вопрос, мучивший Хейваджиму, — продолжат ли они держаться друг от друга на расстоянии? — Что т… — Блондин надеялся, что Изая воспользуется затянувшейся паузой между ними. Будет ли это длинный монолог или череда издевательств — мужчине было плевать. Он почти молил, чтобы Орихара что-нибудь сказал. Но он не говорил. Он ничего не предполагал, но тишина убивала любые слова, которые хотелось бы сказать. Прошло не больше пяти минут. Мучительные пять минут, которые, казалось, длились дольше, чем время, когда они были не вместе. — Нарушаешь личное пространство, — пробурчал Шизуо, убирая руки в карманы брюк и прислоняясь к двери. — Ах, конечно-конечно. Я только что пересек границу чужого пространства, верно. Однако, если память меня не подводит, то порча имущества и причинение вреда здоровью не совсем поощряются законом… Кинжал метнулся. — И ты пришел сюда с Синдзюку просто для того чтобы… — С днем рождения. Точно в цель. Произнесенные слова ранили Шизуо тогда, когда он меньше всего этого ожидал; они прорубили себе путь через всю комнату, разрезали уголки губ Орихары в улыбке, превратили мысли экс-бармена в клочья и отставили стоять одного в тихой комнате. — Я купил торт. — Ты?... — Шизу-чан любит клубнику, верно? Неуловимая тишина поселилась в словах Изаи — какие-то две-три дополнительные секунды для краткого ответа, слишком краткого для того, кто слишком любил слышать собственный голос и, казалось, делал для этого все. Необычно громкое молчание, которое говорит за него. Оно говорило, что оставленные на теле синяки проходили. Что больше не больно. Что все средства, направленные на уничтожение Шизуо, исчерпаны. Что Намие была почти рада узнать, что квартиру Орихары нужно ремонтировать, и что она может приложить к этому руку. Оно говорило, что Орихара Изая должен был пересечь весь Токио, чтобы купить торт, поставить его на кофейный столик без каких-либо свеч. Что он пошел в ту пекарню, которую Хейваджима упоминал всего лишь один раз. Что информатор не хочет помнить столь незначительные детали, но все же запоминает. Оно говорило, что Изая не хочет, чтобы Шизуо исчезал, как оставленные им синяки. Оно говорило, что если Изая скажет хоть одну из этих вещей вслух, то уйдет. Не зная, что делать, мужчина подошел к своему неожиданному гостю и сел на пол перед ним. Мозолистыми руками он начал разворачивать торт, и даже эти звуки казались ему куда более комфортными, чем затянувшееся молчание между ними. Локти на кофейном столике, запястья, поддерживающие подбородок, и Изая, позволивший себе смотреть на человека перед ним, невольно при этом улыбаясь. Хейваджима Шизуо был известен как сильнейший человек в Икебукуро, но блеск волнения в его глазах, когда он попробовал первый кусочек торта, раскрывал в нем ребенка. Его вспыльчивый характер повергал в страх каждого, кто знал, кто он такой, но слабая кривоватая ухмылка на его губах не приносила ничего, кроме спокойствия. Он, кто может без проблем выдрать дорожный знак, аккуратными движениями тронул подбородок Изаи, поднимая его лицо вверх, пока глаза не встретились. Он, кто ненавидел Орихару Изаю, перекинулся через стол, чтобы украсть поцелуй. — Ой, — пробормотал Шизуо, прижимаясь губами к губам Изаи. — Не нужно выдумывать причины. Не нужно переворачивать мысли с ног на голову, чтобы сказать вслух. Достаточно тишины… Если ты вернулся, если ты хочешь остаться и праздновать со мной, мы можем взять мою зажигалку, чтобы я мог загадать желание. Удивление на лице Изаи длится не больше секунды. В противовес изогнутым и нахмуренным бровям, его губы растягиваются в улыбке. — Шизу-чан на вкус такой сладкий. (Шизу-чан такой проницательный). Истинный смысл слов спрятан не только между строк его ответа, но и в том, как его губы задержались рядом с Шизуо, когда он облокотился о стол в немой просьбе о втором поцелуе. (Я вернулся… — Я ненавижу… Возможно, в третий раз. … И я хочу остаться). — … Сладкое. — И в четвертый. Следующие поцелуи лишили их необходимости спрашивать. Они поцеловались снова. Губы Шизуо несли сладость взбитых сливок. На вкус как глазурь, оставшаяся в уголке губ. Изая потянулся к нему, большим пальцем размазывая ее по губам блондина, который приоткрыл губы, прежде чем взять мужчину за воротник и украсть еще один поцелуй. Он почувствовал улыбку, сладкую, бесконечно сладкую улыбку. — Думал, ты скажешь, что тебе не нравится сладкое. — Предпочитаю слово «ненавижу». Они поцеловались, и среди губ на вкус, как покрытая сахаром свежая клубника, звучали слова, скрывавшие свое истинное значение, скрывавшие очень характерную горечь поцелуев Изаи. Они целовались, вкус — горьковато-сладкий. И они поцеловались еще раз. Шизуо обнял Изаю за шею, его пальцы переплелись с тонкими черными прядями чужих волос. В обычной ухмылке не хватало привычной злости. Она казалась почти дружелюбной, когда они отстранились друг от друга, чтобы брюнет мог прошептать в чужие губы: «С днем рождения, Шизу-чан». Они поцеловались снова. Шизуо чувствовал сладкое искушение, прижимаясь к губам Изаи. Такой сладкий, такой легкий. Десерт. По отношению к Изае… …С первого до последнего укуса.