У вас одно новое сообщение. Нажмите единицу, чтобы прослушать, 11:25 утра.
«Изая. Это Шинра. … Что же, прошло какое-то время. Если я не ошибаюсь, уже как три месяца с тех пор, как ты ушел и исчез. Быть может, для кого-то это удивительно, но для меня всегда было очевидно, что ты не можешь оставаться на одном месте слишком долго. Ох, но я все еще не жалуюсь на твое таинственное исчезновение. Город удивительно спокоен, когда тебя нет рядом. И все же, я не могу не задаться вопросом: действительно ли ты еще жив? Слушаешь ли ты это сообщение, сидя в кресле в какой-нибудь гостинице, или же лежишь на дне океана, доигравшись на нервах не тех людей? Что более важно, так это то, почему ты не задержался на прежнем месте? Разворошил очередное осиное гнездо? Или ты просто заскучал? … Могу ошибаться, но я не верю, что хотя бы одно из моих предположений верно. … Я знаю, бесполезно от тебя что-либо ожидать. Даже если бы ты мне сейчас ответил, то вряд ли бы дал внятное объяснение происходящему. Я не хочу сказать, что ты лжец. Просто кое-кто полон уклончивых ответов, и это только удвоит количество вопросов. … У Шизуо к тебе много вопросов. … Если ты когда-нибудь потрудишься прослушать это сообщение, я уверен, что это будет та часть, где ты начнешь кривиться и говорить что-то вроде: «Ты лезешь не свои дела, Шинра». И прежде, чем ты напомнишь мне, что это — одна из причин, почему ты не хотел, чтобы я знал о вас двоих, и что мне следовало бы пойти поискать Селти вместо того, чтобы совать нос в вашу с Шизуо личную жизнь. Селти переживает за Шизуо. Как и я. Он тоже мой друг, Изая. Твои постоянные исчезновения всегда мало волновали меня, но в этот раз ты оставил за собой одни разрушения. И, несмотря на то, что я знаю тебя слишком долго, что я знаю, как ты крутишь человеческими жизнями до их предела, я хочу верить, что твой эгоизм помешал тебе сделать то же самое с Шизуо и бросить его. Кстати, ранило ли это тебя? … Ну, не то что бы ты признал это вслух… Я не хочу сказать, что ты лжец. Просто кто-то, кто постоянно отрицает слишком очевидные вещи. … Для меня не секрет, что вы дрались, прежде чем расстаться. На этот раз Шизуо не был зол. Такое поведение настолько вне его характера, что когда я затронул тему твоего исчезновения, то он замолчал, а я понял некоторые детали, которые не замечал ранее: Ты никогда не говорил, куда уезжаешь. … Я ведь прав, не так ли? Ты, наверное, просто проснулся посреди ночи. А Шизуо, скорее всего, просто спал в твоей постели, когда ты надевал куртку, и он даже не подозревал, что что-то не так. И что теперь? Вернешься через две, три недели? Через год? И для чего? Чтобы подобрать оставшиеся осколки и продолжить играть, как ни в чем не бывало? … Мне действительно интересно, чем ты руководствовался, когда тайком уходил из собственной квартиры в середине ночи. Потому, что тебе стало скучно? Потому, что это весело? Потому, что ты должен ломать людей, прежде чем любить их? Потому, что ты не можешь любить одного человека, ведь ты влюблен во все человечество разом? Потому, что ты разглядел в Шизуо человека? … Держу пари, что ты даже не допускал, что такое может быть, потому что ты куда слабее, чем человек, с которым играл. И что более пугающе, чувствовал ли ты себя человеком рядом с ним. … Полагаю, это больше не важно… Даже если вопрос о такой вероятности был в твоей голове, то ответом будет ложь. Для меня. Для Шизуо. Для тебя. Я не хочу сказать, что ты лжец… …Но ты и сам знаешь».***
Темный переулок, Икебукуро, 10:40 вечера.
Им было около двадцати трех в эту конкретную среду. День, когда сильнейший человек в Икебукуро позволил себе заплакать. До этого момента Шизуо Хейваджима никогда не понимал смысла в беззвучном плаче. Его чувства всегда были чем-то диким; чем-то таким, что ревело, как разбушевавшийся посреди шторма океан, а тишина никогда не казалась ему достаточной, чтобы показать всю боль. Мужчина мог бы плакать в голос, вырывать страдания из груди голыми руками, кричать так громко, чтобы каждый знал, насколько ему больно, чтобы потом взять себя в руки еще раз. Но не в этот день. Привет, это Орихара Изая. Я не могу ответить вам в данный момент, но не стесняйтесь оставить сообщ... Прошло три месяца. Девяносто два дня с появления молчаливой боли, свернувшейся клубком в груди Шизуо. Незаметная боль, которая прячется за каждым вдохом и выдохом. Тугой узел в горле, позволяющий не рыдать. Шизуо прислонился спиной к стене, забытой в тени, казавшейся такой далекой от людных улиц вокруг и находящейся в переулке. Пальцы двигались по кнопкам телефона, будто репетируя набор номера, чтобы в который раз услышать голос. (Если бы он сказал о том, что собирается уйти, то изменило бы это хоть что-то?) Да. Я бы держал его так долго, как только мог, несмотря на его протесты. Я бы целовал его чуть дольше, чем раньше, чтобы вкус его губ не покинул меня так скоро. Я бы… (Хотел спросить его почему?) … Привет, это Орихара Изая. Я не могу ответить вам в данный момент, но не стесняйтесь ост… У Изаи было много запоминающихся черт: он мог потратить часы, смотря на доску для игры в Го, на которой расположились фишки и фигурки из других игр, в то время как черная фигурка из шахмат — обычно король — танцевала вокруг его пальцев; он мог разобраться с каждым телефонным звонком, перед тем как отправиться в постель; он мог надеть капюшон своей куртки на голову, пытаясь смешаться с толпой окружающих его обычных людей, прекрасно осознавая, что это выделяет его больше. Орихара Изая мог исчезать из Токио время от времени, не оставляя за собой ничего, кроме следов неопределенности. Были ли его периодические исчезновения мерой защиты из-за натянутых отношений с мафией или же позывом эгоистичной натуры, желающей заявить о своей незаменимости? Был ли он в опасности или просто напуган? Привет, это Орихара Изая. Я не могу ответить вам в данный моме… Шизуо не нужно было спрашивать — он и так знал. Хейваджима мог бы заставить себя лечь в кровать, которая казалась слишком холодной, мог бы лежать на простынях, которые когда-то касались тела Изаи, мог бы держать в руках телефон, надеясь получить хоть какое-нибудь сообщение. Привет, это Орихара Изая. Я не могу ответить ва… Шизуо мог бы ждать его, как и делал обычно. Шизуо мог бы надеяться, что он снова не уйдет. Привет, это Орихара Изая. Я не могу отве… Прекрасно осознавая, что все равно он уйдет. Не оставив ничего, кроме записи сообщения в качестве прощальной записки. Привет, эт… Со сдавленным всхлипом, Шизуо разжал губы, он горько улыбнулся мысли, что это могло быть сообщение, которое Изая хотел бы услышать. Бессилие сильнейшего человека в Икебукуро. Опустив голову, мужчина почувствовал, как тугой узел в его горле медленно развязывается. Хейваджима Шизуо пытался сдерживаться, но в груди было пусто и оттого тяжело. Хейваджима Шизуо пытался сдерживаться, но слезы мешали взглянуть на мир. Хейваджима Шизуо пытался сдерживаться, но крик бессилия сухо продирался через его горло. Хейваджима Шизуо пытался сдерживаться, но щеки были влажными от слез. Поведение, как у животного, — пробраться в темный переулок, чтобы выплакать свои чувства наружу. Шизуо плакал так, как никогда до этого, чтобы слезами утопить сердце, которое всегда чувствует слишком много и слишком неправильно. Мужчина плакал, будто ожидая, что если он остановится, то забудет, как звучит его имя, когда его произносит Изая. (Шизу-чан). Как менялся оттенок красноватых глаз, когда они смотрели на него. (Шизу-чан). Как легче терпеть одиночество, поделенное на двоих. — … Шизу-чан? Хейваджиме потребовалось проронить еще с десяток слез, чтобы поднять голову и посмотреть на смешивающийся с тенями вокруг силуэт. Шизуо моргнул и уставился на Изаю с широко открытыми глазами, будто бы боясь, что он может исчезнуть в любой момент. — Что случилось? Притворная невинность ощущалась лезвием, скользящим рядом с кожей Шизуо, и Изая замер, когда блондин первым сократил расстояние между ними и придвинулся ближе. Неожиданный порыв гнева, заставивший пробить в стене дыру, длится не больше секунды, ибо, смахнув слезы, Хейваджима заметил, что брюнет не улыбается. Он оставался спокойным, в то время как Шизуо дрожал, и колебался, прежде чем взять в руки чужую руку и медленно коснуться губами кровоточащих костяшек пальцев. — Что ты здесь делаешь? Их взгляды пересекаются. Изая целует чужую руку еще раз до того, как сказать: — Хочешь, чтобы я ушел? — Я, — противореча собственным словам, Шизуо за талию притянул Изаю ближе к себе. — Я хочу, чтобы ты ушел. Ты… Ты не должен был вернуться. Почему ты здесь? Их губы коснулись друг друга раньше, чем Шизуо прижался лбом к Изае. Он закрыл глаза в попытке сдержать слезы, но они неумолимо продолжали течь по щекам. Брюнет наклонился, чтобы поцеловать в уголок губ, и протянул руку, чтобы в нерешительности замереть, прежде чем кончиками пальцев коснуться его губ. — Я вернулся ради Шизу-чана. — Лжец. — Я скучал по тебе. (Какой жестокий способ убить монстра). Сейчас он не выглядит, как чудовище. Он выглядит таким… (Человечным?) — Ты постоянно врешь мне, — Шизуо плакал, целуя кончики касающихся его пальцев каждый раз, когда произносил хоть слово. — И… И хуже всего то, что ты заставляешь меня хотеть верить в то, что это правда. Изая обхватил чужое лицо, чтобы посмотреть на него. Не было ни намека на улыбку, когда они целовались. Вкус — горький, как отчаяние Шизуо. — Я больше не сбегу. — Лжец. Они поцеловались, губы Шизуо — потрескавшиеся и дрожащие от рыданий. На вкус, как желание. — Это… — пробормотал блондин в чужие губы. — Это то, что ты делаешь всегда. И это ранит меня намного сильнее, чем любое твое лезвие. Они поцеловались, губами Изая собрал каждую слезинку на щеках, чтобы после прошептать: — Я думал, ты скажешь, что не чувствуешь боли. Они поцеловались, будто бы это могло облегчить боль Шизуо… — Прости меня. — Лжец. … Или, возможно, усилить ее.