Квартира Изаи Орихары, Синдзюку, 7:12 вечера.
Им было около двадцати трех в эту конкретную субботу. (Суббота? Нет, точно воскресенье. Или нет. Будни? Сколько времени прошло?) Они не покидали квартиры вот уже несколько дней подряд. Изая позвонил первым — номер телефона Ягири был на быстром наборе, и, благодаря тщательно продуманным отговоркам, Намие получила еще несколько дней выходных, и информатор почти не обращал внимания на практически осязаемое недоверие в ее словах. — Чем вы заняты? — спросила Намие, и Изая ухмыльнулся, чувствуя губы Шизуо на своей шее. — Как всегда, ведь ты думаешь, что я занят тем, чтобы посеять везде хаос. Быть может, ты права. Он повесил трубку, когда Шизуо оставил на его плечах несколько багровых меток и отстранился с довольным вздохом, когда уговорил Изаю сесть к нему на колени. — Твоя очередь. Шизуо позвонил вторым — в отличие от Изаи, ему не нравилось врать и возиться с оправданиями. Не будь его босс слишком занят, он бы сказал, что дал Хейваджиме и так достаточно времени на отдых, он был уверен, что собственными руками рушит все. — Конечно. Отдыхай столько, сколько нужно, — сказал Том, и Шизуо закрыл глаза, когда Изая прикусил его мочку уха. — Спасибо. — Изая провел языком по солоноватой коже, и слова затерялись еще до того, как покинуть рот. Язык Изаи — оружие, и Шизуо был его заложником. — Сколько? (Сколько мы будем находиться здесь? Сколько это будет продолжаться?) — Несколько дней. Дни превратятся в неделю. Неделя превратится в две. Две недели станут вечностью. (Какой сегодня день?) Они перестали считать дни, потеряли счет часам, вместо этого наслаждаясь каждой секундой, когда обнаженные тела прикасались друг к другу. Они потеряли себя в комнате, но нашли друг друга на простынях.Кровать Изаи Орихары, Синдзюку, 3:20 утра.
— Твое лицо. Оно преследует меня. У глаз, встретившихся с Шизуо, был очень характерный оттенок алого в тот вечер. Развратный цвет, исходящий от полуприкрытых веками глаз, повторялся в уголке губ, оставлял следы на щеках Изаи. Он посмотрел на Шизуо и, поднеся руку к его лицу, убрал пряди высветленных волос, упавших на глаза. — Это не то, с чего стоит начинать разговоры в постели. Игнорируя сказанную фразу, Шизуо продолжил бормотать себе под нос. — Я никогда не видел чего-то настолько прекрасного. — Мужчина поднял одну руку, чтобы большим пальцем очертить линию губ Изаи. — Я будто бы играю с самим дьяволом, мм? Прекрасный, но прогнивший. Губы брюнета изломились в ухмылке, в то время как Шизуо продолжал молча прослеживать черты его лица. Он лежал сверху; подбородок лежит на груди брюнета, ощущая движения грудной клетки и ускоренное дыхание, ноги его запутались в простынях. Изая напевал какую-то мелодию, перебирая пальцами волосы Хейваджимы, который никак не мог распознать песню. — Возможно, ты прав. Возможно, я и в самом деле дьявол. — Я даже не удивлен. — Ммм… Да неужели? — Я танцую с дьяволом на протяжении многих лет. — Так долго? — Так долго. — Отлично. Но позволь мне поделиться с тобой одной очень важной вещью, которую ты должен знать о танцах с дьяволом… — Слова Изаи последовали за очень гибким, изящным движением. Еще до того, как Шизуо успел понять смысл сказанного, в одно мгновение Орихара сменил позиции и теперь сидел верхом на блондине. Он наклонился, проводя языком по шее, и Шизуо почувствовал, будто бы острый, шершавый язык рассекает ему горло еще до того, как брюнет прошептал в солоноватую кожу. — …Ты никогда не был ведущим. Какое-то мгновение Шизуо смотрел с удивлением, но потом ухмыльнулся, когда прокравшийся через окно лунный свет осветил астеничную фигуру Изаи. Казалось, он сиял, будто был святым, но скользнувший к ключице язык ощущался совершенно безбожным. Их губы коснулись друг друга, и Шизуо вновь вжал партнера в матрас. Орихара затаил дыхание и, прежде чем успел озвучить свои претензии, был поцелован вновь. — Но я все еще могу попробовать, — шептал блондин, скользя губами по челюсти Изаи. Они поцеловались, Изая выглядел божественно, но прикосновения его греховны. Будто он был ангелом, изгнанным Богом с небес. — Ты готов заключить со мной сделку? — Изая выдохнул, его алые губы лениво касались Шизуо, в то время как обе его ноги обхватили его за талию. — Может быть. Что ты можешь мне предложить? — Рай. — Я не заинтересован. — О, правда? — Ты не должен быть здесь. Изая низко рассмеялся, наблюдая за тем, как Шизуо оставляет на его ребрах поцелуи, и, почувствовав сбегающие по спине мурашки, приподнял в улыбке один уголок губ. — Ад, полагаю? — Звучит куда лучше. — Что Шизу-чан может мне предложить взамен? Душу? — Вместе с моим здравомыслием. Они поцеловались снова. Шизуо касался каждого сантиметра чужого тела так, будто оно было чем-то святым, но прикосновения Изаи жгли кожу, словно адское пламя. Они поцеловались еще раз. Язык Шизуо спускался по шее Изаи, и он сдавался грехам, одному за другим. И вновь брюнет оказался сверху, он наблюдал за Хейваджимой так, как ангелы наблюдают за смертными. Комнату заполнили размытые тени, прерывистые благословения и неясные молитвы. Изая предложил открыть врата Ада, и Хейваджима просил отпущения, целуя сидящего на нем человека так, словно прося о прощении. — Вы принимаете ваши грехи? — Изая Орихара был воплощением семи смертных грехов Хейваджимы Шизуо, и он мог ощущать, как каждый из них просачивается через эти прекрасные алые губы, касающиеся его. — Я прошу за них. — За какой же? — За все из них. Грехи спрятались за острым языком, и Изая называл каждый по очереди между поцелуями и перешептываниями. — Gula, — сказал Изая перед тем, как пара голодных, алых глаз проследила каждый сантиметр тела Шизуо. Он наклонился достаточно низко для того, чтобы на мгновение коснуться чужих губ и тем самым заставить человека под ним приподняться на локтях от желания продолжить поцелуй, и взгляд их глаз встретился. — Gula, — согласился Хейваджима, потому что он знал, что Орихара Изая был воплощением его голода. Его эгоистичности. Его чревоугодия. И Шизуо целовал мужчину так, будто бы собирался поглотить целиком. — Acedia, — протянул Изая, прежде чем ленивые поцелуи поползли вверх от чужих ключиц до шеи. И пара грубых рук едва касалась чужого тела без какого-либо намека на срочность, и Шизуо медлил, ощущая каждый изгиб тела партнера. — Acedia, — согласился Шизуо, потому что он знал, что Орихара Изая был воплощением его апатичности. Его вялости. Его лени. И Шизуо целовал мужчину так, будто бы никогда не собирался покидать эти смятые простыни. — Avaritia, — выдохнул Изая прежде, чем обнял партнера за шею, чтобы притянуть ближе и простонать на ухо: «Я хочу больше», «Дай мне больше», «Больше». И вновь Орихара оказался снизу, Шизуо почувствовал пробегающие между лопатками мурашки, стоило им обоим только соприкоснуться бедрами. — Avaritia, — согласился Шизуо, потому что он знал, что Орихара Изая был воплощением его желания. Его собственничества. Его жадности. И Шизуо целовал мужчину так, будто бы ему всего было мало. — Ira, — прошипел Изая прежде, чем оставить длинные алые полосы на спине блондина и зубами сжать еле выступающие косточки на челюсти. Пальцы Хейваджимы переплетаются с черными волосами, чтобы отдернуть чужую голову назад, а сам он мог впиться зубами в шею так сильно, что вот-вот мог бы прокусить кожу. — Ira, — согласился Шизуо, потому что он знал, что Орихара Изая был воплощением его раздражительности. Его разрушительной силы. Его гнева. И Шизуо целовал мужчину так, будто бы любил насилие. — Invidia, — ахнул Изая прежде, чем губами найти изгиб шеи блондина, чтобы оставить цепочку засосов. Руки Хейваджимы — грубые, он сжимал талию информатора достаточно сильно, чтобы оставить синяки, и невольно задавался вопросом — означало ли это, что никто другой более не почувствует трепета тела человека, лежащего под ним? — Invidia, — согласился Шизуо, потому что он знал, что Орихара Изая был воплощением его ревности. Его подозрительности. Его зависти. И Шизуо целовал мужчину так, будто бы Изая принадлежал ему и только ему. — Superbia, — прошептал Изая прежде, чем Шизуо вновь назвал его по имени; голос резонировал со стенами и эхом отдавался в разуме. Касание губами и выдохнутые в легкие мольбы. Шизу-чан — они призывали. Шизу-чан — они отвечали. — Superbia, — согласился Шизуо, потому что он знал, что Орихара Изая был воплощением его эгоистичности. Его уверенности в себе. Его гордости. И Шизуо целовал мужчину так, будто бы знал, что он был единственным человеком, заставлявшим его испытывать подобные чувства. — Luxuria, — простонал Изая, прежде чем вновь обхватить ногами талию Шизуо, выгибаясь. Они перекатывались на простынях, и несовпадающий темп дыхания заставлял то и дело отстраняться друг от друга, когда брюнет вновь оказался сидящим сверху. Хейваджима пытался найти чужие губы и, почти сидя на кровати, уже был чертовски близко. Теперь кончики пальцев мешали поцелую. С пылающими алым щеками, Орихара выдавил ухмылку; частые вдохи и выдохи и затерявшееся среди них неловкое «черт» рядом с касаниями собственных пальцев. Это отражалось в легких Хейваджимы, охватывало их огнем, царапало глотку и гудело в голове. — Luxuria, — согласился Шизуо, потому что он знал, что Орихара Изая был воплощением его желания. Его потребности. Его похоти. Изая был дьяволом. И Шизуо преклонялся пред его губами. — Веди меня прямо в Ад, — пробормотал Шизуо хриплым, натужно продирающимся сквозь глотку голосом, когда Орихара коснулся его пальцами. Изая ухмыльнулся и пробежался пальцами по чужим губам, ощущая дыхание. — В Ад и обратно, — он шептал. — Я сделаю так, чтобы он показался тебе Раем. Шизуо поцеловал мужчину между пальцев и поцеловал еще раз, как только он убрал их. Шизуо продолжал целовать его, и стены слышали, как он повторял имя. Шепот обожания… …к самому дьяволу, который выглядел, как падший ангел, и заставил монстра почувствовать себя человеком.