Вой волком

      Проснулись уже вечером. Очкарик спиной к машине мочился в кусты, Грек сидел за рулём, откинув голову на спинку, и старался не шевелиться.       — Палёная водка была, башка трещит пиздец, — Грек застонал и замер неподвижно. Посмотрел через зеркало заднего вида.       — Где Туша?       Халк открыл дверь, наполовину вывалился наружу, жадно втянул воздух — после духоты наглухо запертой машины остывающий вечерний воздух казался глотком колодезной воды, хоть Халк такую никогда не пробовал. Ива, пиная по полу мусор, протолкнулась по сидению к правой двери и тоже вылезла наружу. Солнце висело над самой кромкой деревьев.       — У нас есть что-нибудь попить?       — Минералка, — Грек, не меняя положения, поднял руку и указал куда-то под пассажирское сидение. — Так что с Тушей, Халк?       — А я чё, Пушкин? — огрызнулся Халк. Свесил голову между ног, открыл рот, выпуская слюну. — Ох, божечки-боже, я сейчас умру…       — А мне так даже весело! — Ива залезла в машину и достала полупустую бутылку минералки. — Тёплая… — сделала несколько глотков, скривилась от отвращения.       — Тебя просто прёт до сих пор, — Халк протянул руку к бутылке. — Везёт.       — Ты знаешь, где мы? — Очкарик вернулся, достал пачку, но сигарет в ней не оказалось. Он смял её в ладони. Сигареты закончились ещё вчера.       — Да, Надёжное не далеко, — сказал Грек, помолчал и добавил: — Бабка там жила.       — Жила?       — Может, и живёт. Или умерла. Я не знаю.       — Слушайте, мы будто в походе! — воскликнула Ива. — Только речки не хватает. Мы теперь совсем-совсем волки — вольные!       — А ещё еды, бензина, спальников, денег, — Грек высунул локоть в окно, упёрся в него подбородком.       — А нахрена волкам спальники? — фыркнула Ива. — И деньги не нужны.       — Ну а жрать что будем?       — Будем охотиться! Воровать кур в деревнях, картошку в огородах! Выживем как-нибудь. Не хочу возвращаться!       — У меня в Карфагене дела незаконченные. Вольными и там будем, а то получится, будто мы сбежали, поджав хвосты, — ответил Грек, посмотрел на сбитые костяшки и удивился: — Мы чё, дрались с кем-то?       Ива демонстративно отвернулась. Очкарик смотрел на неё мрачно, сплёвывая сквозь зубы. Халк, тем временем, вылез из машины, потянулся, выпрямляя затёкшие руки и ноги, покрутил головой, хрустнул шейными позвонками. Довольно крякнул и оскалился.       — Да ладно, не такой уж плохой план. Что там ловить-то и правда? Уедем в какой-нибудь другой город, какая разница? А там, может быть, нас ищут из-за Совы.       Порыв ветра прошелестел по кустам, растрепал хвост Ивы и его чёлку. Халк пригладил волосы ко лбу и заметил в небе луну. Розоватое оборванное пятно. Глаза слипались, но воды, чтобы умыться не было. Всё лицо было жирным, чумазым, из-за грязи набухли новые прыщи, но Халк решил об этом не беспокоиться — из них произрастает шерсть. Вспомнил, как мать смазывала нарывы антисептиком, сердилась, что он их выдавливает. Гладила по щеке и причитала о своей загубленной молодости. «Почему мы такие глупые, когда молодые? Почему с годами не становимся мудрее? Почему, Андрюш? Почему?» А Халк думал: выдавить прыщ значит взять под контроль. Сова и поп, Толоконный лоб, говорили правду: все заражены, гной так или иначе вылезет наружу, дело только за тем, чтобы вовремя сделать вид, что всё по твоей воле. Иначе будешь выглядеть жалко. Лицо матери расплылось красным пятном — точь-в-точь как луна, окрашенная закатными лучами. Как ядерная боеголовка, несущая человечеству смерть. Фи-и-иу! Бабах! И нету ничего. Было бы неплохо, хоть и страшно до усрачки. Папа говорил, что Третья Мировая не за горами, но она будет быстрой, как кара Господня: ударная волна, световое излучение, проникающая радиация — и пролил Господь дождём серу и огонь.       Халк растёр веки пальцами, облизал пересохшие губы и снова посмотрел вверх. Втянул щёки, чтобы издать воинственный клич, и вздрогнул, когда рядом раздался голос Очкарика.       — Слушайте, а Туши-то давно нет, — сказал он. — Я просыпался — его уже не было. Да чё? Я потом опять уснул.       Очкарик поднял плечи, пнул колесо машины, стараясь не встречаться ни с кем взглядом. Халк огляделся: Туши действительно не было. Только зелёные метелки полыни, дорога и деревья невдалеке. Среди всего этого только они четверо.       — Ну пошли поищем, — Ива наклонилась, почесала голень. — Вряд ли далеко ушёл.       Грек скосил на неё больной страдальческий взгляд, но толкнул дверь и вылез из машины.       — Бензина всего ничего осталось. Далеко не уедем, — мрачно сказал Грек и посмотрел на Иву.       Она поджала губы и упрямо отвела взгляд:       — Всё равно!       Было решено разойтись в разные стороны и прочесать округу. Иву отправили к трассе, Халк пошёл по грунтовке, Очкарик и Грек углубились в лес. Солнце жарко било в спину последними лучами. Халк, повесив невыносимо тяжёлую голову, плёлся вперёд, шаркая ногами. «А какие у тебя? — сказала Сова, семеня за ним следом. Руки в карманы, капюшон надвинут на лицо — всё как обычно. Она поднялась на цыпочки, чтобы заглянуть ему в глаза. — Какие у тебя психические вирусы, а?» Никакие. Я нормальный. «О-о-о, нормальные хуже всех!» — восхищённо сказала Сова.       Пыль под ногами поднималась столбом, словно и не было тех дождей. Не было никакой другой жизни, кроме той, что сейчас. Халк остановился, поднёс сложенные рупором ладони к губам и протяжно позвал: «Ту-у-у-уша! Ау-у-у!» В ответ эхом донёсся голос Ивы. Вечер был таким славным, ласковым, но на душе — муторно, будто потерялся не Туша, а они сами: бродят тут, ищут что-то и теряются ещё больше. А Туша сидит где-нибудь на ветке рядом с Совой, смотрит и хихикает. Он ведь хитрый. «Ту-у-ушка-а-ан?» «Э-эй, ау-у-у!» — издалека звали Грек и Очкарик. По лесу разносился тревожный и вопросительный волчий вой.       Когда Халк вернулся, было уже темно. Ива сидела в машине на заднем сидении ногами наружу. Грек и Очкарик слонялись вокруг и негромко переговаривались.       Увидев Халка, Ива выскочила из машины и бросилась ему на шею.       — Я думала, что ты заблудился! — Халк прижал её к себе. Она пахла теплом, пóтом и женщиной. Сжал её мягкий бок, пачкая кровью своих ссадин. — Так и разбредёмся кто куда. По лесу в темноте, — она вдруг отстранилась и вытерла глаза. Отошла на два шага, вцепившись пальцами в раскрытую дверь. — Не нашёл?       Халк помотал головой.       — Где ты был? Мы тебя звали, не слышал? — спросил Очкарик.       — Неа, — сказал Халк, бледный как смерть. — Но думал, найду… Я это... с Луной разговаривал.       Очкарик кивнул и заулыбался, словно сказанное имело какой-то смысл. Хотел что-то добавить, но на него вдруг накинулась Ива:       — Эй, а ну-ка свали отсюда,— согнав Халка и Очкарика с места, на котором они стояли, Ива присела на корточки и поправила камни. Халк сощурился и разглядел: там было выложено слово «ВОЙ».       — Почему не «стая»? — спросил он. — Как на руке?       — Камней не хватило.       Грек тоже стоял и смотрел на едва различимую в темноте надпись.       — Слушай, Халк… Мы это, не бросим его, ясно? Мы своих не бросаем. Я и ему это говорил, веришь?       Очкарик хмыкнул, а Грек шагнул к Халку вплотную, будто для того, чтобы схватить за грудки, но только взял его за плечо. Халк подумал, что сейчас он по-шакальи сожмёт его затылок, столкнет лбами, вышибая искры из глаз, но Грек только смотрел. Он выглядел взрослым и выдохшимся. Бесцветным.       — Да я и не думал, что бросим, — Халк пожал плечами, попытался вывернуться из пальцев вожака, но тот держал крепко. Грек молчал, гипнотизируя его взглядом, потом вдруг усмехнулся и отпустил.       — Да знаю я, что вы думаете.       Халк поднял на него удивлённый взгляд, но Грек уже повернулся к нему спиной и шагнул к машине.       — Давайте спать, завтра ещё поищем.       Уселись на прежние места: Грек за руль, словно собрался куда-то ехать, Очкарик рядом на переднее сидение, Халк и Ива на заднее. Каждый уставился в окно, разглядывая своё отражение в темноте за стеклом. Спать не хотелось. Грек шумно вздохнул, меняя положение. Забарабанил пальцами по рулю. Очкарик поглядел на него и снова уставился в окно. Стёкла были подняты, за ними, в темноте, кружили комары. Должно быть, они сейчас ели нерасторопного Тушу, потерявшегося неизвестно где. А Сову ели рыбы, что живут в реке, названной её именем. Ива издала скучающий возглас, потянулась и снова замерла. Халк огляделся в поисках минералки.       — Вода осталась?       — Нет, — ответил Грек.       Халк закрыл глаза, пытаясь уснуть, но голод, жажда и тошнота крутили желудок и мысли по кругу. (Какой у тебя? Какой у тебя? Какой у тебя психический вирус? Кто это говорит? Если я, то почему не могу прекратить?) Очкарик зашевелился, поднял очки и потёр переносицу. Нашёл на футболке относительно чистый участок и принялся вытирать им очки.       — Давайте поговорим о чём-нибудь, — сказал Грек.       — Ладно, — вздохнула Ива, подумала несколько секунд, покарябала ногтем раму и сказала: — Я тут стихотворение сочинила. Оно глупое. Называется «Если кто-то рядом умирает, должна ли я плакать?» Слушайте:

Если кто-то умирает — в моих трубах нет воды. Если кто-то умирает — Меня сковывают льды. Я бесчувственная стерва — Если плачу над собой? И натянутые нервы выделяют волчий вой.

      Она помолчала, оглядела всех торжествующим взглядом.       — Ну и чего вы? Я дальше не придумала.       — Это тебя-то сковывают льды? — отозвался Очкарик, показался в проёме между сидениями.       — Это метафора, дебил. Это про то, что я только из-за жалости к самой себе плачу, а из-за других, из-за Совы, например, или из-за Туши, ни слезинки не пролила. Это же ужасно, да? Скажите, я бесчувственная тварь?       — Ничего ты не тварь, ты же её почти не знала, — сказал Грек, глядя на неё через зеркало. — А Туша… ну, он сложный.       — А чтобы пожалеть, надо хорошо знать? И Тушу-то я с детства знаю, — возразила Ива. — Хотя мне, может быть, и жалко их, но как-то… я не знаю… недостаточно, что ли. Себя мне жальче, понимаете? Хочется, чтобы оно перестало и всё.       — Что перестало? — повернулся к ней Халк.       — Не знаю, — сказала Ива, сделала неопределенный жест и отвернулась. — Оно. Все эти неприятности, которые случаются без моего ведома. На которые я не подписывалась и не могу никак повлиять, — она вздохнула. — Ну вот вырвались мы, и что? Были стены, теперь их нет, что делать непонятно.       — Хочешь вернуться? — спросил Очкарик.       — Нет! Не хочу. Больше всего на свете не хочу, — она помолчала. — Знаете, что я тут себе всё время думаю? Что лучше бы это я убила — преступила черту, так сказать. Выпустила это из себя, а так… — Ива положила руки на колени и упала головой вперед, уткнувшись теменем в спинку переднего сидения. — Только беспомощность. Только выть.       Она взялась за кончик своего хвоста и накрутила его на палец.       — Поехали отсюда, — сказал Халк. — Заводи!       Грек обернулся.       — Уверен?       Халк пожал плечами.       — Да чё я-то всё? Вы ему не друзья, что ли? — и добавил: — Завтра вернёмся и поищем.       — Бензина мало, — напомнил Грек, но никто не отозвался.       Он завёл мотор, обернувшись всем корпусом назад, вывел машину задним ходом из кустов на пыльную грунтовку, развернулся и выехал на трассу. Свет фар разрезал темноту дороги. Всем стало легче.       — Зарулим в Надёжное, там сначала дачный посёлок, потом деревня. Найдём какую-нибудь дачу, — говорил Грек, — без хозяев.       — А я вот тоже, — пробормотал Халк, не отнимая руки от губ, из-за чего его слова прозвучали невнятно. Встретился со взглядом обернувшегося Очкарика, убрал руку и повторил: — Я тоже так думаю, говорю. Как Ива. Болтаемся, как на веревочке, туда-сюда, а не деле — ни туда, ни сюда. Как недоделанные. Аж тошнит. В прямом смысле блевать хочется.       — Это вас с бодуна так плющит, — сказал Очкарик.       Но Грек из зеркала смотрел серьезно.       — И что ты предлагаешь?       — Не знаю, — Халк пожал плечами. — Выбрать сторону?       — Так мы вроде выбрали, — Грек крутанул руль, объезжая дыру в асфальте.       — Ну, видно, не до конца, — буркнул Халк.       — Ну, — Грек осклабился. Улыбнулся белозубо впервые за вечер, глянул в зеркало. — Так каждый за себя же выбирает, — поднял правую руку от руля и сделал пальцами жест, будто отрезает что-то ножницами. — Чик! — и до свидания, папа-мама. Поэтому я и говорю: надо вернуться в Карфаген и отстоять территорию, а не бежать, поджав хвост. Может, мы и не сдались там никому... Чем дольше бежишь, тем страшнее становится.       — Тебе легко говорить, у тебя батя в тюрьме, — Ива пнула сидение брата. — А нам влетит, если вернёмся. Нет, ни за что не вернусь! Можете хоть здесь выкинуть!       Ни с того ни с сего разъярился Очкарик:       — То хочу, это не хочу! Принцесса, блядь!       Ива и Очкарик вцепились в друг друга. Волосы Ивы растрепались и окружили её голову лохматым ореолом, от чего она смахивала на городскую сумасшедшую и совсем чуть-чуть на Сову. Халк поймал себя на мысли, что Сова мёртвая, точнее её образ, оставшийся в памяти, нравится ему больше, чем та настоящая Сова, которую он знал. Мёртвая влюблённая Сова как-то возвышала его над остальными, делала его особенным и независимым, как Очкарик или Грек. Чик! Почему он не может этим гордиться? Ива скалилась и норовила укусить брата за пальцы, пока тот ни то тряс, ни то отталкивал её от себя. Грек смеялся.       — А-а-а-а-а-а! Дерьмо-дерьмо-дерьмо-дерьмо! — закричал Халк, до красноты растирая костяшками лоб, задевая спрятанные за волосами красные нарывы прыщей. Вцепился в ручку стеклоподъемника, с остервенением принялся выкручивать её, опуская стекло. В салон ворвался ветер. — Включите уже что-нибудь, ненавижу тишину!       — Да тут одно говно, — сказал Грек, глянув на рассыпанные по приборной панели кассеты. — Я уже искал вчера.       — Брейк! Брейк! Всё, отцепись от меня!       Очкарик оттолкнул от себя Иву, которая, надувшись, демонстративно уставилась в своё окно, и принялся рыться в бардачке. С видом победителя потряс находкой, вытряхнул кассету из подкассетника без надписи и сунул в магнитофон.       — Сам ему записал, зацените! — сказал он и засмеялся. — Запиши мне, говорит, что молодёжь слушает, я и записал.       Салон наполнило жужжание, плотное облако шума, скрипа и рычания. Очкарик встал на колени и развернулся назад, держась за спинку своего сидния. Халк потряс головой, как пёс, засмеялся и сделал то, о чём давно думал: подтянувшись на руках, вынырнул в открытое окно, сел на спущенное стекло, держась руками за внутреннюю часть рамы. Грек ударил по рулю ладонью, скандируя во всю глотку слова. Повеселела даже Ива, вцепилась в ноги Халка, чтобы он не выпал.        — Веселая, беспечная ватага храбрецов, мы разрушим всё!       Машина вильнула, Грек вдавил в пол педаль газа. Онемевшими пальцами Халк вцепился в раму мёртвой хваткой, всё время казалось, что они соскользнут, ветер вырвет его из машины и размажет по асфальту. Он видел, как его тело подскакивает, его мнёт и раскатывает колёсами машин. Как в фильме. Нереально весело! — кричит Туша. Сердце стучит под подбородком, руки дрожат, из горла рвётся хохот. Халк завыл, глядя широко раскрытыми глазами в небо. Ветер бьёт по лицу наотмашь, растягивая лицо, врываясь в рот и растягивая губы. Кто сказал, что нельзя убивать, жечь и грабить? Люди умирают каждый день — в Чечне, Афганистане, в Африке, в Китае, во время разборок, автокатастроф, чьей-то тупой халатности, террористических атак, пожаров, от бытовухи, водки, кухонного ножа, шуруповёрта, от кирпича в лицо, от кнопки в каком-нибудь грёбаном бункере. И жалко всем только себя. У всех психические вирусы, все — сумасшедшие. А не жалко себя — никого не жалко. Мимо промчалась яростно сигналящая машина, оставляя после себя облако скрипящей на зубах пыли. Халк отцепил одну руку и показал водителю средний палец. Соси, планета. Соси, Молох! Сосите, все! Я это сделал! Я! Ну и что? Захотел и сделал! И я смог! Сам! Без чьей-либо помощи! Вууууу! Ууууу! Уууууу....       Из темноты вынырнула и исчезла кирпичная остановка.        «Час волка! Час волка! Всем лечь на землю, не то я буду стрелять!» Халк опустился на четвереньки, прижал морду к земле. «Причащается раба Божья Ирка!» Кто это говорит? Кто говорит? Не плачьте о ней, она в лучшем из миров.       — Страшно, — лицо дёргается от нервного тика, но это видит только Халк в отражении бегущих тёмных деревьев за стеклом. — Потерять всё человеческое. А вам нет? — И сердце сжимается, сладко трепещет. В пьяном угаре всё кажется огромным, пугающим и значительным. Связь между ними можно пощупать пальцами — она как натянутся тетива. Волки! Стая! Вместе! И он, Халк, наконец-то, такой же — не трус, не маменькин сынок, а настоящий свирепый волк!       — Да куда оно денется? — говорит Очкарик, открывая окно. В машину врывается ветер. — Как же курить хочется… — шарит в пепельнице, поднимая в воздух облако пепла, разочарованно захлопывает. — Думаешь, так легко стать волком? — оборачивается к ним, покачиваясь и цепляясь за спинки передних сидений. Грек гонит машину по ночной автостраде: вчера, сегодня, завтра. Мелькают столбы с растянутыми между ними проводами. Улыбается Молох. — Всё, что мы делаем, всё человеческое, в том-то и прикол! — Очкарик ржёт, хлопая по сидению ладонью, покачивается. — Волки, шакалы, ну и эти… псы! — я про настоящих сейчас — они-то нормальные звери — ни то, ни сё, ни добра, ни зла, голод, жажда, ну, там… драки за самку — и всё! Им ничего не нужно!       — Минотавр! — кричит Туша и заливается детским смехом. — Мы все — Минотавр!       Когда до него наконец дошло, что Туша пропал навсегда, Халк побежал. Бежал быстро, как только мог, чтобы дыхание, пот, усилие и биение сердца выбили из головы мысли. Бежал, будто за ним гнался Молох: Молох, Минотавр, тот другой «Тёмный», Пластилиновая Башка, Бог, Дьявол, бесы́, бéсы, черти, ангелы, несчастливая мать, усталый отец, Ива за ручку с Греком, учителя, взрослые, отец Василий, батя близнецов в ментовской фуражке, побитые шакалы из Карфагена, вчерашние продавщица и охранник, неизвестные братки с пистолетами. Если не увижу Тушу через пять минут, поверну назад, думал Халк. Если не увижу его через десять минут — точно поверну. И бежал часами, потому что Туша был его лучшим другом. Лес по обе стороны дороги становился угрюмым, нависал, набухал чёрной больной ночью, которая не кончается. Это я виноват. Силы почти иссякли, Халк уже не надеялся найти Тушу и бежал просто так. Мошкара лезла в глаза, он тёр их, плакал и бежал, пока торчащий из дороги камень не бросился ему под ноги. По инерции Халк сделал несколько шагов, земля приблизилась и больно врезалась в колени и ладони. В голове шумела кровь. Он попытался сосредоточиться, решить что делать дальше, но в голове — жужжание и ничего больше. Психические вирусы, подумал он, бесы, — а всё-таки, какой у меня? «Халк, а Халк? Почему у тебя такие большие руки?» Ночь сгрудилась за его спиной, заглядывая через плечо на разбитые ладони. «Халк, а Халк? Почему у тебя такие большие зубы?» Халк перевалился на спину и раскинул руки в стороны. Луна очистилась от красных пятен, она снова была белой и полной, как тело матери, как сверкнувший в темноте белый щит —       Мимо проскочил щит с названием села. Грек резко затормозил и дал задний ход, из-за чего Халк и правда чуть не вывалился. С заходящимся от облегчения сердцем он нырнул внутрь. Пытаясь разжать скованные судорогой пальцы, с удивлением подумал: а только что я чуть не умер — на самом деле, по-настоящему, взаправду. «Это тебе не шуточки. Это чудо, понял?» Маменькин сынок становится волком — невероятное событие! Размоченный в вине хлеб дарует бессмертие — неслыханное дело! Халк заливисто рассмеялся, а Ива смотрела на него и улыбалась, думая о чём-то своём.       — Смотрите, — Грек остановил машину и указал пальцем на высвеченный фарами щит. К названию села кто-то краской из распылителя подписал приставку «без». — Село «Безнадёжное» — местечко, как раз для нас.       — Не, ну мы точно сдохли, — хихикнула Ива, — а это дорога в Ад.       Голод выгнал Свинку из надёжного каменного дома. Звонко стуча копытцами и повизгивая от страха, он бежал по асфальтированной дороге, интуитивно чувствуя, что там впереди есть жильё, а значит люди и еда. Кто-нибудь его покормит, кто-нибудь обязательно даст поесть и напиться. Люди бывают и добрыми. Уже светало, и восход солнца дарил Свинке надежду. Ветер донёс до чутких розовеньких ушек волчий вой, и Свинка споткнулся. Что-то пнулось внутри его брюшка, закопошилось, захлопало спросонья глазами, но так ничего не сообразив, снова погрузилось в сон. Пластилиновая Башка, сидевший точно по середине дороги, скрестив по-турецки ноги, взглянул на Тушу, но увидев вместо него Свинку, вздохнул и покачал головой.