Самая Темная Ночь

      Сакура снова цвела, окутывая сад перед полуразрушенным домом тонким ароматом.       Хиро прикрыл глаза, и прислонился лбом к тоненькому стволу одного из деревьев, с отломанной веточкой. Он понятия не имел, что привело его в этот сад. Быть может, желание вспомнить хоть что-то хорошее из своей жизни, вспомнить время, когда он был счастлив. Если так, то он горько ошибался.       В саду возле разрушенного дома семейства Хамада его ждала лишь боль.       Ему вспомнились раскосые, карие глаза ГоГо, смотревшие на него с присущей только ей хитринкой вперемешку с любовью. Вспомнился запах вишневой жвачки, которую так любила девушка, и характерный привкус от нее на ее губах. И слова, сказанные им, казалось, в прошлой жизни.       «Мы еще вернемся сюда. Обещаю».       — Красиво.       Хиро обернулся не сразу, боясь того, что он увидит. Этот голос был прекрасно знаком ему с самого детства, пускай теперь он и не навевал радужных воспоминаний. Когда он Хамада слышал его в последний раз, он был преисполнен ненависти, но сейчас в нем звучала лишь неподдельная грусть. Медленно, неохотно, он обернулся, и увидел Мэтта, стоявшего под ветвями двух сакур, которые переплелись наверху, образуя подобие купола.       «На том самом месте, где меня когда-то поцеловала Леико Танака», — рассеянно подумал Хиро, разглядывая своего бывшего лучшего друга.       Вид у него был явно болезненный. Мэттью стоял перед ним, бледный и слегка покачивающийся, а его правая рука дрожала так сильно, что это было заметно даже сквозь ткань пальто, в карман которого он ее сунул. Но больше всего Хиро поразили его глаза. Не зеленые, снова карие, они казались выцветшими, и в них Хамада не видел ненависти или враждебности, как у Зеленого Гоблина.       Только боль.       — Что ты здесь делаешь? — спросил он, наконец.       — Хотел поговорить, — Мэтт попытался улыбнуться. — Не переживай, много времени это не займет. Я догадываюсь, что сейчас я — последний человек, которого ты хотел бы видеть. Или, по крайней мере, стою в первых строчках этого списка.       Хиро не ответил. В дальнем конце сада возле забора пошевелилась здоровенная тень, в которой Хамада, пускай и не сразу, узнал Вильгельма. Неизвестно, что творилось в голове у здоровяка в тот момент, но вид у него был явно не враждебный.       — Да? А ручную гориллу Хобгоблина ты сюда привел, чтобы разговор прошел в более дружеской остановке? — поинтересовался, Хиро.       — А? — Мэтт обернулся, и посмотрел на здоровяка так, будто впервые увидел его. — А, ты про Вильгельма? Ты будешь смеяться, но это была его идея.       Повисла неловкая пауза. Мэттью переминался с ноги на ногу, собираясь с мыслями, а Хиро переводил взгляд с него, на Вильгельма, ожидая худшего. В глубине души больше всего на свете ему хотелось, чтобы его лучший друг снова вернулся, таким, как прежде. Вот только всякий раз, когда Хамада думал об этом, перед его глазами вставала одна и та же картина. Бледная, бездыханная ГоГо, лежащая на его руках, из носа которой сочится тоненькая струйка крови.       — Я знаю, что словами ничего не изменишь, и знаю, что ты имеешь полное право ненавидеть меня, — медленно произнес, наконец, Мэтт. — Но я хочу, чтобы ты знал: мне очень жаль, что все так вышло. Мои руки по локоть в крови, это так, но я совсем этим не горжусь. Твоя подруга, ГоГо… Она не должна была умереть.       — Это уж точно, — зло фыркнул Хиро. — И ты за этим сюда пришел? Сообщить мне прописную истину, в надежде, что я тебя пойму и прощу?       — Я не жду, что ты меня простишь, — с трудом ответил Мэттью. — Просто хочу, чтобы ты знал, что я и сам себя не могу простить.       — И правильно делаешь, что не ждешь. Ты УБИЛ ЕЕ! — завопил Хиро, снова чувствуя, как по его щекам струятся слезы. — Ты убил Леико, и пытался убить меня! И тебе еще хватает наглости приходить сюда, в этот сад… в НАШ сад, и говорить мне, что тебе жаль?! После всего, что ты СДЕЛАЛ?! Убирайся, Мэтт! Убирайся из моей жизни, и никогда больше не возвращайся в нее!       Мэттью потемнел, и его лицо жутко исказилось. Будто какой-то тумблер щелкнул в его голове, переключаясь на другую личность, потому что когда он снова заговорил, его голос странно и жутко изменился.       — Что я сделал? Что Я сделал?! Вспомни-ка лучше, что ТЫ сделал, Хиро! Вспомни, что ты сделал, когда я пришел просить тебя о помощи! Ты просто плюнул мне в лицо, лишь затем, чтобы потом пойти, и со своим роботом разгромить главную мечту моего отца! А теперь ты стоишь здесь, и притворяешься невиновным? Зря стараешься, Хиро: ты такой же лицемерный мешок с навозом, как и я, даром, что мнишь себя чистеньким!       Хиро непроизвольно отступил на шаг, понимая, что совершил огромную ошибку, дав своим чувствам волю. Если изначально исповедоваться перед ним собирался Мэттью, то теперь от младшего Крея не осталось и следа. Перед Хамадой вновь стоял Зеленый Гоблин — отвратительное, безумное, преисполненное ненависти чудовище в человеческом обличье. И чудовище это смотрело на него взглядом, горящим злобой.       — Святая непогрешимость, спаситель этого города! — прошипело оно. — А как только результаты твоего «спасения» ударяют по тебе, ты тут же делаешь вид, что ни при чем, тебя заставили, и вообще ты тут жертва обстоятельств. Совсем как твой папочка!       — Достаточно, Мэтт! — произнес Вильгельм, подходя к нему, и кладя широченную ладонь на его плечо. — Это явно была глупая затея…       Мэттью с неожиданной для него силой стряхнул с себя руку здоровяка, и оттолкнул его от себя с такой яростью, что тот не просто провалился на землю, но отлетел на пару метров и сломал маленькую, молодую сакуру. Мэтт же, даже не посмотрев в его сторону, в мгновение ока подскочил к Хиро, и прежде чем тот успел среагировать, схватил его за горло, и поднял над землей. Перед глазами все потемнело, и Хамада все равно попытался нащупать пальцами на своей ладони маленькую кнопку, включающую спрятанные под рукавами толстовки шокеры, однако Мэттью, нет, Зеленый Гоблин был быстрее. Свободной рукой он со скоростью молнии извлек из-под пальто небольшой инъектор, и всадил шприц в шею парня.       — Признайся, Хиро, ты всегда мечтал, чтобы в тебе была частичка людей, лучших, чем ты, вроде меня или же Тадаши, — прошипел он при этом. — Даже если я сдохну, уйду я не один. Добро пожаловать в мою жизнь, сопляк!       Мэттью брезгливо отшвырнул его в сторону, будто мешок с мусором, и не глядя на него зашагал прочь. На какое-то мгновение Хиро и поднявшемуся на ноги Вильгельму показалось, что в глазах его блеснули слезы, но точно сказать ни один, ни другой не мог. Удар выбил из легких парня весь воздух, в голове помутилось из-за удушающей хватки Мэтта, но, что хуже всего, по его жилам будто жидкий огонь растекалась отрава, впрыснутая его бывшим другом. Он не знал, что это такое, да и, по правде говоря, не хотел знать. Хиро было достаточно того, что отрава эта не сулила ему ничего хорошего.       Огромная тень упала на него, и, подняв глаза, Хиро увидел Вильгельма, возвышавшегося над ним как скала. К своему удивлению, Хамада увидел на лице здоровяка не насмешку, но искреннее сожаление. Он открыл было рот, чтобы сказать что-то, быть может, извиниться, но тут же закрыл его, понимая, что никакие слова не исправят того, что произошло. Вместо этого он в последний раз виновато взглянул на Хиро, сунул руки в карманы черной кожаной куртки, и зашагал прочь, в том направлении, в котором ушел Мэттью.       Оставшись в одиночестве, Хиро попытался подняться, однако помутнение после укола было столь сильным, что он снова повалился на землю, чувствуя, как все плывет перед глазами. В какой-то момент эта муть стала столь нестерпимой, что Хиро вырвало, и только тогда ему полегчало. Пошатываясь, он встал на ноги, и огляделся вокруг. Дом, в котором он некогда жил, все так же был развалинами, навевавшими одновременно печаль и жуть, а сад, напротив, внушал чувство глубокого умиротворения. О случившемся напоминала лишь сломанная сакура в том месте, куда упал Вильгельм, и, глядя на нее Хиро испытал весьма странное чувство. Как будто это хрупкое, но прекрасное деревце, сломавшееся у корня под весом здоровяка, было очередным знаком.       Очередной насмешкой судьбы.