Секс, смерть и сияние Ада

      — Ты будешь страдать… О, как ты будешь страдать…       Кёрсти не знала, произнёс ли это Пинхед, или слова сами прогрохотали у неё в голове, словно царапая череп изнутри.       Снова бесконечная тьма вокруг. Она лежала, совершенно обнажённая, и не смела пошевелиться. Страх сковал её. Хотя нет, не страх. Страх — это всего лишь слово. Страх — это когда боишься ночью выйти в тёмный коридор, чтобы добраться до туалета. Страх — это когда идёшь одна по ночной улице и слышишь за собой тихие шаги.       Здесь, в Аду, не было месту такому мелочному чувству, как страх. Только ужас. Бесконечный, холодный ужас.       Текли мгновенья, минуты, года, столетия… В этом месте не было времени. А она всё лежала и лежала, и лишь холод, как хищный зверь, грыз её голое тело.       Холод. Он медленно проникал в её тело, подобно опытному любовнику, но вместо удовольствия причинял лишь страдания… Сперва дискомфорт… Потом боль… Жгучая, огненная боль от жутчайшего, пронизывающего до костей холода.       Кёрсти чуть слышно застонала и сильно прикусила губу, чувствуя, как струйка горячей крови стекает ей в рот. Терпеть дальше было невозможно. Девушка попыталась пошевелиться, встать, ей уже было плевать на последствия… Холодно… Как же холодно…       Она не могла двинуться. Казалось, её кожа потрескалась от ледяного дыхания тьмы вокруг неё и вот-вот лопнет, обнажив пульсирующую алую плоть.       И тогда Кёрсти поняла, наконец, что Пинхед от неё хотел. Он желал, чтобы она сама попросила об этом.       — Согрей меня…       Тишайший шёпот, сорвавшийся с её ледяных посиневших губ, не смогло бы разобрать ни одно человеческое ухо, но она знала, что ОН услышит.       Полнейшую тишину разорвал острый свист плети, и на живот Кёрсти обрушилась боль — узкая, пылающая огнём полоска чистейшей боли. Девушка сжала кулаки, даже не сознавая, как глубоко вонзились ногти в мясо ладоней, и пронзительно закричала.       Свист плети и вспышки боли. Теперь её мир крутился лишь вокруг этого звука и страдания.       Пинхед не обманул. Он действительно согрел её. Кожа пылала. Удары сыпались на грудь, бёдра, живот. Иногда плеть задевала соски, и тогда Кёрсти казалось, что она вот-вот потеряет сознание от боли. Но нет… Благословенное забвение не наступало. И никогда не наступит…       Всё её тело ниже шеи пылало. Было покрыто горячим, солёным потом, который яростно щипал уже начинавшие набухать рубцы от ударов. Никогда ещё ей не было так больно. Но Кёрсти знала, что у страдания нет предела. Дальше будет только хуже.       — На живот, — последовал короткий ледяной приказ из тьмы.       Кёрсти подчинилась. Девушка с трудом привстала, перевернулась и медленно легла на живот. Она знала, что будет больно, но как только израненная кожа груди и бёдер коснулась ледяного пола, девушка вскрикнула. Но тут же замолчала. Она уже начинала привыкать терпеть боль. По крайней мере, такую, какую ВОЗМОЖНО терпеть.       Плеть снова заплясала в воздухе и обрушилась на её спину и ягодицы, жадно вгрызаясь в них и даруя боль и тепло. Теперь это больше напоминало классическую порку, но не те жалкие пародии в БДСМ-клубах, где старички-извращенцы легонько шлёпают друг дружку по обвисшим задам.       Нет, это была настоящая порка — пытка с тысячелетней историей! Когда с твоей спины сдирают кожу, а ты истошно вопишь, привязанный к мачте. Когда ты чувствуешь, что готов потерять сознание, но каждый удар хлыста вырывает тебя из долгожданной тьмы.       Всё кончилось. Резко, неожиданно, без предупреждения. Измученная Кёрсти снова лежала в кромешной тьме, на этот раз на животе, и слушала тишину. Девушка дрожала и тяжело дышала. Чувствовалось, как струйки крови медленно стекают с иссечённой спины вниз, по рёбрам. Было больно. Очень больно. Но эта боль была… иной. Не такой, как обычно. Это ощущение было невозможно объяснить.       Прежде, чем Кёрсти разобралась в своих чувствах, она ощутила его присутствие. Вернее, его дыхание. Оно было холоднее окружающего воздуха. Холоднее льда и снега самой морозной зимой. Холоднее всего, чего только можно представить.       Он склонился над ней и дышал, подобно голодному, яростному волку в овчарне, готовому рвать и грызть сочное, нежное, сочащееся кровью мясо.       Ледяные пальцы решительно раздвинули её бёдра в стороны, и он вошёл в неё сзади. Быстро. Без каких-либо ласк и прелюдий. Лёд его члена в её влагалище ужасал, но потом нахлынула волна наслаждения, и тёплые соки страсти потекли из её промежности, смазывая чудовищный инструмент, входивший в неё. Боль и наслаждение. Удовольствие и страдание. Холод его дыхания и жар её тела. Всё слилось воедино.       Затвердевшие соски девушки болезненно впились в твёрдый пол (вернее, поверхность, которую условно можно было считать полом в этой бесконечной, чернильной тьме). Она сжала кулаки, на этот раз ощутив, как сильно поранила ногтями ладони ранее. Все её чувства словно обострились в миллион, в миллиард раз. Она чувствовала биение собственного сердца в грудной клетке. Чувствовала капельки крови и пота на своей спине. И ощущала в себе его член. Такой ледяной. И такой приятный. Он входил в неё жадно, почти грубо, но в то же время размеренно. Кёрсти застонала и выгнула шею, одновременно приподнимая бёдра ему навстречу, чтобы удовольствие, накатывающее волнами, стало ещё острее. Холод его губ на её шее.       Тьма. Боль. Наслаждение. Вечная боль. Вечное наслаждение. Без одного нет другого, и наоборот.       Она задрожала и кончила. Словно вулкан из лавы и льда взорвался у неё между ног.       — Теперь ты моя… навеки, — его спокойный голос вывел её из сладостного полузабытия.       — Да… господин.       Кёрсти не видела причин отрицать того, что произошло. Она действительно его. Полностью. Окончательно и бесповоротно. Телом… и душой?