Секс, смерть и сияние Ада

      Мир погрузился во тьму, и перед Жнецом запылал Логрус.       Он казался бесконечным. Великий Лабиринт, состоящий из изогнутых линий неправильной формы, словно бросающих вызов самой евклидовой геометрии. Линии светились мертвенно бледным светом, призывно маня жаждущих избавления… Но то была чудовищная ложь.       Никакого избавления. Никакой свободы. Лишь чудовищная, мучительная, окончательная гибель души.       Легенды гласили, что пропащая душа, дерзнувшая пройти Лабиринт, обретёт свободу и сможет выбраться из Ада, посрамив самого Левиафана. Но никто за неисчислимые века не смог пройти даже до половины. Их души сгорали, вопя в пароксизме агонии, прекращая своё жалкое существование.       Жизнь, даже в Аду, предпочтительнее полной и окончательной смерти.       Но только не для него. И не сейчас.       Пинхед сделал первый шаг, чувствуя, как тончайшие иглы боли проникают в само его существо, в то, что осталось от его души. Пути назад не было, и Жнец не колебался.       Второй шаг. Уже пришлось применить незначительные усилия. Не только физические. Сила воли тоже имела громадное значение при прохождении Логруса. Даже самые выносливое, самое сильное существо во Вселенной не смогло бы сделать ни единого шага, уповая лишь на физическую мощь.       Шаг, ещё шаг. Ещё шаг. Нельзя замедлять темп, но постепенно ноги отказываются подчиняться приказам нервной системы.       Пинхед весь покрылся капельками горячего пота. Он заливал глаза, щипал открытые раны на груди… Но Жнец продолжал упорно идти вперёд.       Это случилось неожиданно. Лабиринт решил преподнести сюрприз — и жгучие, нежданные воспоминания в мгновение ока затопили память Иерофанта. Воспоминания былых дней, когда он был ещё… человеком?

***

      Кёрсти витала в Пустоте, обнажённая и немного испуганная. Не во тьме, а именно в Пустоте — всеобъемлющей, всепроникающей, абсолютно первозданной. Открывая глаза, она видела Ничто, даже будучи не в состоянии описать его цвет и форму. Девушка лишь знала, что это «нечто» пульсировало и постоянно изменялось.       Мамулян пропал, но она знала, что он неподалёку. Кёрсти ощущала его присутствие, ощущала его прикосновения, его дыхание… Это не было обычным сексом, это было чем-то глубинным, звериным, истинным. Её соски напряглись от возбуждения, и девушка застонала.       Он проникал в неё всем своим существом, просачивался, словно туман, в каждую её клеточку. И Кёрсти не противилась… Она жаждала этого.       Последний Европеец усилил натиск, и девушка почувствовала предательский жар между своих ног.

***

      Смерть, боль и кровь. Более ничего. Человечество более ни на что не способно. Лишь смерть. Боль. И кровь.       Пальцы порхают по гладкой поверхности, глаза заворожённо следуют за ними, словно не веря, насколько сложным был узор на Шкатулке.       Ладоням становилось больно и неприятно. Сколько он уже сидит так, скрючившись, без еды и воды? Часы? Дни? Может, даже недели? Время прекратило свой бег. Остались лишь Он да Она.       Ему хотелось понять. Понять, как жить дальше. И если перед ним был способ это сделать, то он пойдёт до конца. Даже если придётся стереть кончики пальцев до самых костей.       Пинхед почувствовал ярость. Он не хотел вспоминать. То был не он, а жалкий человечишка, вообразивший себя выше остальных. И поплатившийся за это.       Половина Лабиринта позади. Как бы то ни было, Жнец прошёл уже дальше предыдущих «кандидатов». Каждый шаг теперь представлял истинную муку. Стоило гигантских усилий воли сдвинуть ногу хотя бы на сантиметр.       Ступни словно приклеились к линии на земле. Так хочется отдохнуть, постоять хотя бы минутку, но нельзя. Иначе — погибель.       Шаг за шагом, он двигался к своей цели. Теперь в его груди пылал не жар, там клубился холод. Выбора нет. Он сделает это. Не потому, что боится смерти, а потому… что способен. Ради себя. Ради неё.       Боль. Такая чудовищная боль, гложущая саму душу, что даже Жнец не способен здраво мыслить, испытывая её. Но боль — ничто. Главное — дойти.       Когда Пинхед достиг конца Лабиринта, он лишь улыбнулся.