Вынужденное обязательство

Малфой тут же поднялся, чтобы отправиться наверх, в то время как она осталась лежать на диване. Оба были по пояс обнажены, однако, если Люциус выглядел спокойным, полным достоинства и вполне довольным собственным телом, то Гермиона внезапно вскинула руки в попытке прикрыться. С любопытством разглядывая её, он спросил: — К чему эта ложная скромность? Я уже целовал твою грудь, незачем теперь прятаться. После его слов Гермионой овладела вдруг непонятная бесшабашность, но, что ещё более странно, сейчас она почему-то почувствовала себя рядом с этим мужчиной безопасней, чем когда-либо прежде. Поднявшись с дивана, она медленно опустила руки, открывая грудь, и прикусила губу. — Почему ты захотел меня? Люциус издал ироничный смешок. — Ты очень привлекательна. А я слишком долго был лишён женского общества. — То есть только потому что я — единственная женщина, так вовремя подвернувшаяся тебе под руку? Поёжившись, словно от холода, она наклонилась, подняла рубашку и уже начала натягивать на себя, когда Малфой, выхватив её, отбросил в противоположный угол комнаты. — Этим вопросом ты оскорбляешь нас обоих, Гермиона. Она ещё никогда не видела его столь серьёзным, казалось, он даже разозлён её словами. Люциус попытался прикоснуться к ней, но Гермиона отшатнулась. — Секс не спасет мне жизнь, — упрямо проронила она, обошла Малфоя по широкой дуге и, подняв рубашку, всё же надела её. — Даже если занятия любовью и не спасут твою жизнь, они вполне могут пробудить в тебе любовь к жизни, — скаламбурил Люциус. Медленно повернувшись к нему, Гермиона возразила: — Секс не уничтожит мой страх. — Предаваясь любви, ты найдёшь утешение и покой, к которым так стремишься и в которых так нуждаешься. Протянув руку, Люциус схватил её за запястье и притянул к себе. — Секс лишь всё усложнит, — продолжала упираться она, — а у меня и без этого достаточно проблем. — Занятия любовью подарят тебе цель, ради которой стоит жить, — напирал Малфой, крепко прижимая её к сильному, струной натянутому телу. — Это всего лишь секс, — пробормотала Гермиона. — Занятие любовью, — вновь не согласился он. — Чтобы заниматься с кем-то любовью, надо на самом деле любить этого человека, — попыталась она объяснить Малфою простую истину. — Нет. Достаточно демонстрировать ему свою привязанность и заботиться о нём, — возразил он. — Ты не заботишься обо мне. Просто хочешь убедиться, что не вернёшься из-за меня в тюрьму, — возмутилась Гермиона, но всё же положила голову ему на грудь и мягко заверила: — Я никому не расскажу о предсказателе смерти, так что не стоит использовать секс, чтобы заставить меня молчать. Наклонившись, Люциус подцепил пальцем упрямый подбородок и заставил её поднять голову, вынуждая смотреть прямо в глаза. — Говори всё, что хочешь, кому угодно, потому что мои мотивы не имеют ничего общего с тем, в чём ты меня обвиняешь. Я хочу заняться с тобой любовью и только поэтому желаю этой близости. Да, вначале я предложил тебе свою защиту от отчаяния. Потому что не мог, боялся вернуться в тюрьму снова. Но сейчас даже не думаю об этом. Просто мечтаю наполнить каждую клеточку твоего тела наслаждением, заставить просить большего… Склонив голову ниже, он лизнул мочку её уха, чуть прикусив, а затем шепнул: — Занятия любовью — чистый эгоизм, дорогуша. Это то, чего я хочу, пусть и сам не понимаю, как же так получилось. Даже не представлял, что способен желать тебя настолько сильно. Гермиона тихо ахнула, потому что от этих слов вожделение захлестнуло всё её естество. Казалось, ещё никто и никогда так сильно не хотел её. И ни одного мужчину не желала столь отчаянно она. Люциус вновь пылко накинулся с поцелуями, обжигая острой, почти болезненной страстью. Его язык неистово толкался внутрь, соблазняя аморальной, возмутительной, но такой чувственной имитацией тех долгожданных, невыразимо желанных действий, что были сейчас необходимы обоим. Мгновенно ослабев, она беспомощно вцепилась в крепкие плечи, и Люциус подхватил её на руки. Он оказался на удивление сильным, но Гермиона всё же промямлила: — Я умею ходить. Проигнорировав её замечание, он лишь спросил: — Где твоя спальня? В третий раз за этот вечер она на какое-то время потеряла дар речи, поэтому просто указала ему на ступеньки лестницы. На втором этаже располагались три спальни, и лишь в двух из них имелись кровати, так что она была уверена: Малфой в состоянии отыскать то, что требовалось им обоим сейчас одинаково сильно. Он поднялся по лестнице, прошёл по коридору в нужную комнату и поставил её на ноги. Наклонившись, снова стянул с неё рубашку, на этот раз внимательно разглядывая грудь. В благоговении опустился на колени и, бережно обхватив ладонями оба совершенных, мягких полушария, прошептал: — Они идеальны… Малфой ласкал их чуткими пальцами, а Гермиона, запрокинув голову, от наслаждения тихо постанывала, запустив руки в его волосы и всё настойчивей прижимая к себе. Наконец, уткнувшись лицом в ложбинку между грудей, он жадно вдохнул её аромат и неторопливо, наслаждаясь и поддразнивая, обвёл языком сначала одну, потом другую. Гермиона исступлённо гладила ладонями его широкие плечи и сильную спину, не замечая, что Люциус, подцепив большими пальцами пижамные штаны, стянул их вниз, оставив на ней лишь нижнее бельё. Губы его спустились от набухшей груди к подрагивающему животу, он оставил влажный поцелуй на шелковистой коже рядом с резинкой трусиков, а Гермиона вскинула ладонь ко рту, чтобы заглушить готовый вырваться вскрик. Взглянув на неё снизу вверх, Малфой резко поднялся, заставив её невольно отшатнуться, и толкнул раскрытой ладонью в солнечное сплетение, что стало бы для неё довольно неприятной неожиданностью, не окажись позади кровать. — Так-то лучше, — хрипло пробормотал он, когда Гермиона расслабленно откинулась на покрывало, и скинул с себя оставшуюся одежду. Она потянулась, чтобы снять трусики, но Люциус остановил её: — Не торопись. Пусть это будет моей финальной наградой. Я получу их только после того, как заставлю тебя стонать моё имя. Хорошо? Она не смогла вымолвить ни слова в знак согласия. «Я предложила себя ему так просто, как никогда никому ничего в жизни не предлагала. Добровольно решила довериться мужчине более чем вдвое старше меня, бывшему Пожирателю Смерти. Поймёт ли он это?.. Честен ли он со мной?» Взобравшись на кровать, Малфой принялся медленно скользить губами по её телу всё выше, от щиколотки по колену и внешней части бедра до тазовой косточки, оставляя обжигающие метки поцелуев. Крепко обняв Гермиону одной рукой за талию, он двинулся вверх по втянутому от напряжения животу, а второй накрыл её грудь, легко сжимая и поглаживая. Он нежно очертил поцелуями ареолу, а затем втянул твёрдый розовый бутон в рот, облизывая его, посасывая и обводя языком. Низко, гортанно застонав, Гермиона, не в силах контролировать себя, вскинула бёдра и, притянув его лицом к лицу, задыхаясь, взмолилась: — Помоги мне… Понимая, что она просит даже не столько о сексуальной разрядке, сколько о чём-то большем, Люциус наклонился и поцеловал приоткрытый в чувственной горячке рот, с силой вжимаясь членом в её живот. Губы его лёгкими поцелуями спустились к шее и ещё ниже, к ключице. Малфой завёл её руки за голову, широкой ладонью властно обхватывая сразу оба запястья и прижимая их к подушке, другой рукой снова накрыл её грудь, ртом лаская вторую. Желание переполняло его, но он всё же спросил, глядя ей прямо в глаза: — Ты уверена? — Нет… Вовсе нет… — задыхаясь, пролепетала Гермиона. Её мозг не справлялся с нахлынувшей чувственной перегрузкой, Люциус понимал это. Однако руки её не бездействовали: высвободив запястье из захвата, она опустила ладонь, начиная ласкать его возбуждённую плоть. Эти нежные, но требовательные поглаживания вынудили Малфоя скрипнуть зубами и запрокинуть в изнеможении голову. Он откинулся на спину, а Гермиона, словно скульптор, любовно касающийся дорогого сердцу изваяния, склонилась над ним, осторожными ласками, словно фантомной болью тревожа его тело. Изящные, тонкие руки превратились в орудия пыток, когда она очертила его член невесомыми, нарочито медленными касаниями. Самыми кончиками пальцев она кружила по его стволу, то и дело задевая чувствительную головку, и Люциусу было страшно от того, что он испытывал в этот момент. Если бы она остановилась сейчас, он либо умер бы, либо сдался на милость этой хрупкой ведьмы. И Малфой совсем не был уверен, какой из двух вариантов худший. Неудержимое, первобытное возбуждение пронзило его тело, огненной стрелой прошив позвоночник и опалив кончик каждого нерва. Руки Гермионы снова коснулись его лица, и она прошептала, опаляя кожу щеки рваным дыханием: — Я не знаю… что делать дальше… Я занималась… сексом только с тем… кого любила… — Если ты не можешь продолжать, скажи сейчас, потому что позже твой отказ просто убьёт меня! Мне не хватит сил продолжать эту пытку, зная, что ты не позволишь закончить! — не выдержал Мафлой. Гермиона замерла, а потом метнулась из комнаты в ванную, захлопнула дверь и, усевшись на крышку унитаза, зарыдала. Ничего подобного Люциус не ожидал! Полностью разбитый, со сжавшимися в комок нервами, он остался лежать на кровати, проклиная тот день, когда встретил Гермиону Грейнджер. Когда же смог взять себя в руки, а эрекция несколько ослабла, он поднялся, натянул брюки и прислонился к двери в ванную комнату. Оттуда по-прежнему доносились рыдания, а Люциус всегда терпеть не мог женских слёз. «Ну да, видела она свою смерть, и что? Разве это причина для слёз?» — Почему ты плачешь? — спросил он через дверь. — Я совсем запуталась, — заикаясь, промямлила она. Малфой с досадой закатил глаза. — А ну-ка, прекрати реветь сейчас же! Рыдания стали чуть тише. «Это должно было сработать. Почему она все еще плачет? Ей ведь не сегодня ещё умирать, правда же?» Спустя несколько минут Гермиона открыла дверь в ванную, кутаясь в халат, словно пытаясь спрятаться от холода, и пробормотала прерывающимся голосом: — Конечно, я должна прекратить плакать, раз ты мне приказал… И неважно, что я видела собственную ужасную смерть… — она поплелась к кровати и устало опустилась на неё. — Я чувствую, что предала умершего жениха, но это тоже неважно… Как и то что между нами, такими какие мы есть, огромная пропасть, — добавила, едва шевеля губами. Люциус вздохнул и, приблизившись, сел рядом. — Давай всю сегодняшнюю ночь мы просто проспим. Никто ведь не собирается убивать тебя в эти выходные, правда? Я хочу сказать: мы видели, что это произошло на складе, а у тебя вроде не было намерений в эти выходные посещать что-то подобное, правильно?.. А раз так давай немного подремлем, и тогда завтра на свадьбе ты будешь выглядеть вполне прилично. — Будем просто спать? — переспросила она. — Полагаю, именно так. Малфой встал, чтобы уйти, но Гермиона внезапно схватила его ладонь. Впившись в неё жадным взглядом, он тихо предупредил: — Тебе лучше отпустить мою руку, иначе, клянусь, я возьму тебя силой. Освободив его, она рухнула на кровать и легла на бок, подтянув ноги и отвернувшись к стене. Люциус уже направился было к выходу, но у порога вдруг обернулся и, вместо того, чтобы покинуть комнату, прислонился к дверному косяку. Он смотрел на её гибкую, тонкую спину, длинные, скрещенные в лодыжках, загорелые ноги, роскошные волосы, рассыпанные по подушке, изящный изгиб талии, плавно переходящий в бедро, и чувствовал, как подстёгнутая желанием эрекция вновь набирает силу. Он медленно вернулся к кровати и признался: — Я не ненавижу тебя. Вряд ли Люциус Малфой мог бы сейчас объявить, что любит её, потому что это было бы ложью. Так что пока лучшее из того, что он мог предложить — отсутствие ненависти. Оглянувшись через плечо, Гермиона горько проронила: — Приятно узнать о том, что мужчина, который говорил, что желает меня, мой защитник, почти любовник не ненавидит меня, — и снова развернулась к стене. Люциус сел рядом и, скользнув ладонью по её плечу, затянутому в гладкий шёлк халата, попросил: — Расскажи мне о том, кого ты любила. И, помолчав, она удовлетворила его просьбу. Им хорошо было этой ночью. Люциус лежал рядом, пока она рассказывала об Аллене. Потом поделился воспоминаниями о жене и даже немного посмеялся над некоторыми, а Гермиона ещё чуть-чуть поплакала над своими. У Люциуса Малфоя никогда прежде не бывало такой близости с чужим человеком, тем более с женщиной. Даже с собственной женой он не любил вести подобные разговоры, а эта маленькая магглянка словно очаровала его, и он, пребывая в каком-то непривычном состоянии восторженности, с удовольствием поддавался её чарам. Вкрадчивая и лукавая ночь развесила над ними свой полог, но прежде чем они осознали это, совершенно неожиданно наступил рассвет. В разговорах время пробежало незаметно, ни одной минуты не было потеряно в молчании. И как-то так получилось, что Гермиона оказалась в надёжных тёплых объятьях, положив голову Люциусу на грудь. А он осторожно гладил её по волосам, целовал в макушку, и ему казалось, что так было всегда и всегда так будет. Наконец она взглянула на него и спросила: — Ты действительно хочешь пойти со мной на свадьбу? — Конечно, — подтвердил он. — Ты же отдаёшь себе отчёт, что тебе придётся надеть маггловский костюм, не так ли? И там будут присутствовать несколько магглов, потому что невеста Марка — магглорождённая, как и я. Разве это не возмутительно: брак чистокровного и грязнокровки? — произнесла Гермиона с лёгкой усмешкой и подняла голову, чтобы увидеть его реакцию. — Я слышал вещи и похуже, — философски протянул Люциус. Они оба оказались не готовы к тому, что Гермиона, внезапно потянувшись вперёд, поцелует его, а потом, донельзя смущённая собственным поступком, спрячет лицо у него на груди. Он почти сразу порывисто оттолкнул её от себя. Повалив на спину, придавил собственным телом и исступлённо прильнул к желанному рту, играя с её губами, дразня их, позволяя языкам переплетаться в изысканном, страстном танце. Перекатившись на бок, Люциус подсунул под неё руку, достигнув шеи, принялся поглаживать затылок и вклинился ногой между её бёдер. Потянув завязанный вокруг талии пояс, он сдвинул в сторону полу халата, и тот с лёгкостью раскрылся. Как в тайне и надеялся Люциус, под ним не оказалось совершенно ничего. Опёршись на локоть, он скользнул рукой между её ног, накрыл сокровенное место подрагивающей ладонью, словно драгоценный, найденный после долгих поисков подарок и начал мягко водить ею в мучительно-сладостном ритме, создавая дразнящее трение. А пока продолжал целовать её лицо и всё, до чего только мог дотянуться, погрузил палец глубоко во влажный жар её лона. Она застонала, вздрогнув от сладкой судороги, которая свела низ живота. И хотя всё только началось, оба уже чувствовали близость жгучего взрыва, в ожидании которого дрожали их натянутые, словно тугие пружины, тела. Похоже, ночь разговоров послужила им прелюдией, так что теперь оба сгорали в ожидании освобождения. Не прекращая поцелуев, Люциус спустился ниже и заменил чуткие пальцы ртом. Тонкие руки взметнулись к его плечам, настойчиво направляя, призывая продолжать, и он подумал: «Кто я такой, в конце концов, чтобы идти против столь откровенных желаний?» Язык Люциуса имитировал движения, что несколько секунд назад выполняли его пальцы, и от этой желанной му́ки Гермиона беспомощно мотала головой и скулила. Он прервался, снова доверив ласки пальцам, и поцелуями поднялся вверх по её телу, особое внимание уделив восхитительной груди. Добравшись до рта, он подарил ей не просто поцелуй, а воплощение острой тоски, поцелуй-вопрос, поцелуй-обещание, накрыл Гермиону собственным телом и, сдерживая нетерпение, медленно вошёл в неё. С искажённым судорогой страсти лицом снова и снова погружался Люциус в её влажный, затягивающий жар, выгибая спину, бёдрами до предела раскачивая качели наслаждения. В минуту просветления он посмотрел на Гермиону и в глазах её увидел неутолённую жажду. Мечту женщины о чём-то большем, чем сексуальная разрядка. «Она нуждается в любви… И защите… Простом человеческом участии и дружбе… Ей рядом необходим кто-то… Кто-то вроде меня…» — с невероятной ясностью понял он вдруг и прикрыл глаза. Соблюдая взаимные обязательства, объединяя усилия и с хореографической точностью дублируя выпады и отступления друг друга, они приближались к ослепительному великолепию чувственной кульминации. Он погружался всё глубже и глубже, понимая, что удовлетворение — его и её — всего лишь вопрос времени. Судорожные внутренние сокращения подсказали ему, что Гермиона близка к финалу и подтолкнули его самого к ослепительно яркой черте. Она вскрикнула, и Люциус вторил ей сдавленным рыком. В самый решающий момент она инстинктивно сомкнула ноги вокруг его бёдер и упёрлась пятками в спину, отчаянно пытаясь быть ближе. Стоны их снова слились в один, и в тот же момент всё было кончено. Столь полное, неразрывное единство ошеломило Люциуса своей правильностью. Казалось, каждый нерв в его теле дрожит в унисон с телом Гермионы. Он рухнул на кровать рядом, пока она приходила в себя, покачиваясь на мягких посторгазменных волнах счастья. Наконец, после нескольких тягучих минут чистого экстаза, эта неугомонная ведьма лениво поинтересовалась: — Так ты наденешь маггловский костюм на свадьбу или нет? Откинувшись на бок Малфой недоверчиво воззрился на неё и возмущённо ответил вопросом на вопрос: — Мерлин, женщина, дай мне хотя бы минутку отдыха, ладно?