Вынужденное обязательство

Гермиона очнулась в маггловской больнице, в окружении офицеров полиции, и рассказала им наиболее правдоподобную версию случившегося: её спас друг, практически вытащив из-под колёс грузовика. Полицейские почему-то даже не поинтересовались именем «друга», лишь заверили, что уже опросили всех свидетелей с места происшествия. Но кое-что показалось ей ещё более непонятным: «Они не спросили, куда подевался человек, который спас меня, а ведь кто-нибудь из свидетелей обязательно должен был упомянул его. Очень странно…» Врач назначил ей рентген и, взглянув на снимки, успокоил: не считая ушибов и ссадин, мисс Грейнджер пребывала в полном порядке и могла отправляться домой. Из всего этого следовало два вывода: во-первых, сегодня Люциус спас ей жизнь, во-вторых, кто-то по-прежнему намеревается убить её. Как только Гермиону подготовили к выписке, в палату, в сопровождении помощницы по имени Джилл, вошёл Гарри Поттер. — Гарри, что ты здесь делаешь? — удивилась она. — Ну и ну, Гермиона! А тебе не пришло в голову, что кто-нибудь из гостей обязательно сообщит о случившемся твоему лучшему другу? — возмутился он. — Так ты здесь как лучший друг или как аврор? — осторожно спросила она. — Всё вместе. Гермиона понимала, что должна рассказать об угрозе, которой теперь подвергается её жизнь, но в то же время чувствовала себя в некотором долгу перед Люциусом, пусть он и не остался с ней после аварии. Однако прежде чем успела произнести хотя бы слово, Гарри спросил: — Почему ты пришла на свадьбу с Люциусом Малфоем? — Он получил разрешение и… — Разве я спросил об этом? — укорил друг. Гермиона, кинув многозначительный взгляд на его помощницу, снова посмотрела на Гарри, и, некоторое время помолчав, он попросил: — Джилл, ты не могла бы оставить нас? На минутку. Та понятливо кивнула и вышла из палаты. — Думаю, пришла пора поговорить по душам, Гермиона. Почему он отвечает на звонки, адресованные тебе? Почему идёт с тобой на свадьбу? Что, в конце концов, происходит между вами? Она замерла, притаившись как мышь. И молчала, видимо, слишком долго и красноречиво, потому что Гарри признался первым: — Я знаю о предсказателе смерти. И о том, что Малфой ночевал у тебя. — Откуда ты?.. Прервав её на полуслове, в палату пожаловал Люциус. — Я сказал ему. Гермиона пришла в замешательство. «Почему он здесь?» — подумала она и промямлила: — Я думала, ты бросил меня. По какой-то причине её беззащитно-откровенное признание расстроило Малфоя, заставляя оправдываться перед самим собой: «Я собирался оставить её там, на самом деле собирался, тем более что она оказалась такой понятливой… Но я ведь дал слово защищать её, а она сама заявила, что считает меня человеком чести, выполняющим данные обещания». — Никудышный из меня получился бы защитник, брось я тебя там в бессознательном состоянии, — объяснил он. — Кроме того, по мнению той крошки из маггловской полиции, я теперь просто герой какой-то. Услышав эту тираду, Гарри от негодования аж поперхнулся. — Я объяснил мистеру Малфою, что теперь, когда Аврорат в курсе происходящего, защищать тебя будем мы. — А я объяснил твоему недалёкому другу, мистеру Поттеру, что это совершенно разные вещи. И рассказал ему, что советовал не баловаться с опасным артефактом, однако ты попросту не стала меня слушать. Что я не хотел выдавать заклинание, но одна упрямая ведьма вынудила меня сделать это чуть ли не под прицелом палочки. Объяснил, что ты воспользовалась предсказателем смерти, хотя я предупреждал, что это опасно. Признался, что, поскольку артефакт когда-то принадлежал мне, чувствую некоторую ответственность из-за случившегося. И, если ты не будешь против, останусь рядом до самого конца, — выдал он, многозначительно приподнимая бровь. Гарри смотрел на него, не скрывая подозрений, Гермиона недоверчиво таращила глаза, пока не поняла: «А-а, он преподнёс свою версию правды: что именно я забавлялась предсказателем смерти. Ну, хорошо хотя бы то, что Гарри теперь в курсе проблемы». — Именно это он и сказал, — осторожно подтвердил друг. — Вот видишь, Поттер. Я был шокирован, потрясен и встревожен её безрассудством, но ты же в курсе, какой она может быть настырной. Хотя, чего ещё ожидать от магглорождённой? — сокрушённо проронил Малфой. Гарри возмущённо зарычал. Гермиона на это лишь рассмеялась. Она не верила, что Люциус думает о ней подобным образом, но, даже если и так, её это не волновало. — Считаю, в любом случае следовало сразу рассказать мне о случившемся. И мы всё равно будем защищать тебя и наблюдать за домом, хочешь ты того или нет, — несколько раздражённо заявил друг и, наклонившись, нежно поцеловал её в макушку. — Не беспокойся, Гарри, Люциус способен защитить меня. Просто я очень сильно расстроилась вчера вечером, после того как увидела, каким ужасным способом меня должны убить… Но он на самом деле помог мне, — затем взглянула на Малфоя и задумчиво спросила: — Чего я не понимаю… Как так получилось, что артефакт ошибся? — Никакой ошибки нет, — возразил тот. — Меня должны были ударить ножом на складе, а вместо этого чуть не переехали фургоном, так что предсказание не сбылось, — возразила Гермиона. — Но теперь-то мне ничего ни угрожает, верно? Гарри печально посмотрел на неё. — Ты же сама не веришь в это, не так ли? А Люциус добавил: — Кое-что, чем мы занимались прошлой ночью, изменило способ, которым убийца собирается убрать тебя, вот и всё. Это не значит, что угроза миновала. Вообще-то, сегодня утром я снова заглядывал в предсказатель, и он показал, что Гермиону Грейнджер должен сбить фургон возле церкви. Вот почему я всеми способами старался опоздать на церемонию, заставляя тебя переодеваться несколько раз. — А почему он вообще показал тебе что-то, связанное с моим будущим? Я так поняла, что в шаре каждый видит только собственную смерть, разве нет? — удивилась Гермиона. — В нём уже были заложены данные о том, как именно ты умрёшь. Но после твоего прикосновения я тоже получил возможность видеть их. Это не каждому дано. Сам артефакт создавали с определённой гарантией, что только кто-то, принадлежащий моей семье, может обладать подобными способностями. Друзья снова уставились на него, на этот раз изумлённо. — Ты украл с министерского склада опасный магический артефакт? — возмутился Гарри. — Нельзя украсть то, что уже украдено у меня, верно? — высокомерно парировал Малфой. — Ты признаёшься в воровстве перед мракоборцем, Люциус Малфой, — устало прикрыл глаза Гарри и, тяжело вздохнув, распорядился: — Гермиона, отправляйся домой. Одна, — затем, взглянув на Люциуса, добавил: — А я подберу группу авроров, чтобы наблюдать за вами обоими круглосуточно, — он встал, собираясь уйти, но, словно что-то вспомнив, повернулся к Малфою и протянул руку. — Предсказатель смерти, пожалуйста. — Я вернул его на место. Ты же не думаешь, что я стал бы запросто расхаживать с такой опасной штуковиной, правда? — спросил тот. Гарри вздохнул ещё раз и вышел из палаты. Люциус тут же достал артефакт из кармана, ловко подкинул его в воздух, словно заправский жонглёр, и спрятал обратно. — Ты когда-нибудь говоришь правду? — укоризненно поинтересовалась Гермиона. — Я лгал так часто, что разучился произносить её, — ответил он, — и, кстати, как раз это — правда. — Как думаешь, следует заглянуть в него снова? — спросила Гермиона чуть испуганно. — Вдруг он покажет, как кто-то убивает меня по дороге из госпиталя. — Нет, на некоторое время ты в безопасности. Переодевайся, и я доставлю тебя домой. Малфой вышел в больничный холл, остро ощущая тяжесть лежащего в кармане небольшого красного шара, в который уже заглядывал сегодня. «Пока ей ничего не грозит, но это ненадолго. А Поттеру лучше всё же выяснить, кто и почему хочет убить его подругу, потому что иначе защита Гермионы Грейнджер грозит растянуться на двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю… Правда, чем дальше, тем более спокойно я к этому отношусь, как ни странно…» Как только они оказались возле её дома, Гермиона медленно поднялась по ступенькам на крыльцо и простонала: — Каждая косточка, каждая мышца в теле ноет. Мне просто необходима горячая ванна. Сняв охранные заклинания, она отперла дверь.Отодвинув её, Люциус вошёл в дом первым, приказав стоять на пороге до тех пор, пока не обыщет весь дом. Внутри всё было спокойно, так что он помог Гермионе подняться наверх, а сам отправился наполнять ванну. У него вдруг что-то непривычно дрогнуло внизу живота, и столь странное ощущение не имело ничего общего с вожделением или похотью. Нет, Малфой упрямо отказывался признавать, что это могло быть… ещё чем-то, однако, когда увидел Гермиону такой красивой, но беззащитной и изломанной, испытал чувство, которое не мог точно обозначить даже для себя. Он отказывался верить, даже думать не смел, что это… нечто похожее на… любовь?.. Люциус наслаждался её компанией. Ему нравилось её тело. Он обожал её нестандартный ум. Не мог равнодушно смотреть, как она прикусывала нижнюю губу, когда думала о чём-нибудь. Любил, когда у неё загорались глаза, стоило только ей открыть для себя что-то новое… «Постойте… любовь? Ну да, кое-что мне в ней нравится, но можно ли назвать какую-то непонятную дрожь внизу живота первым признаком любви?.. Нет, конечно же, нет! Ни сейчас, ни когда-либо потом я не собираюсь влюбляться в грязнокровку по имени Гермиона Грейнджер». Вынырнув из раздумий, Малфой окунул пальцы в воду. Та оказалась как раз нужной температуры, так что он выключил краны и отправился за Гермионой. Она сидела на кровати в том же положении, в котором он её оставил. — Ванна готова. — Хорошо, спасибо, — пробормотала она еле слышно. Люциус собрался уходить, однако возле самой двери обернулся. Он знал, что не может оставить её одну именно сейчас, и в то же время понимал, что если вернётся, вряд ли вообще сможет уйти. — Тебе помочь? — Нет. — Если не поторопишься, вода остынет, — предупредил, чувствуя себя глупо, ведь ясно же было, что ещё некоторое время она останется достаточно тёплой. Малфой подошёл к Гермионе и сделал то, что, казалось, удивило обоих: неожиданно потянул её на себя, вынуждая подняться, и крепко обнял, поддерживая обмякшее тело, после чего спросил: — Не желаешь побаловать себя массажем перед принятием ванны? — Я не хочу сейчас заниматься сексом. Пожалуйста, пойми, — почти виновато попросила она, прислоняясь щекой к его груди и бессильно свешивая руки по бокам. Он погладил её по спине, медленно водя ладонями вверх-вниз. — Разве я упоминал секс? Я предложил всего лишь массаж. Ну и грязные у тебя мыслишки… Тебе просто необходимо расслабиться, сама ведь жаловалась, что всё тело ломит. Обещаю, это поможет, — соблазнял он. Подняв голову, Гермиона испытующе уставилась в серые глаза. — Где ты успел этому научиться? — В тюрьме, — улыбнулся он, давая понять, что шутит. Она невольно рассмеялась. — Не думаю, что хочу знать подробности процесса. — Тогда иди в ванную комнату, сними с себя абсолютно всю одежду, но можешь накинуть халат или завернуться в полотенце. А я пока всё подготовлю, — распорядился Люциус. — Как? Беспалочковой магией? — спросила Гермиона, недоверчиво приподнимая бровь. — Хорошо… Сознаюсь… У меня есть волшебная палочка. Однако Министерству об этом знать не обязательно. — Ты же говорил, что у тебя её нет! — возмутилась она. — Напоминаю ещё раз: я привык лгать, и у меня это отлично получается, — невозмутимо пожал он плечами. — Невыносимо коварный тип! Клянусь, я тебе ни капельки не верю, — заявила Гермиона, направляясь в ванную. Малфой знал, что она всё же доверяет ему, а подобные слова — всего лишь пустой звук. — Коварство — вид искусства, который я изучил в совершенстве. Разве можно наказывать за что-то столь совершенное? Гермиона вышла из комнаты и через несколько минут вернулась, кутаясь в халат. — Когда закончится твой испытательный срок? — В тот день, когда я загляну в этот чёртов шар и увижу, что ты умрёшь девяностолетней девственницей. — Кажется, мы уже выяснили, что я не девственница. Я ведь переспала с тобой вчера ночью и сегодня утром, не так ли? — А я-то думал, мне это померещилось, — рассмеялся Люциус. — Но мы всегда можем повторить, чтобы освежить мою память. И указал на массажный стол, который только что трансфигурировал из обычного. На нём были расстелены полотенца и даже горели свечи. Рядом, на стуле, стояло массажное масло. — А свечи зачем? Предполагаешь, что электричество может внезапно закончится или у столь романтичного жеста есть ещё какая-то причина? — спросила она. Малфой понял: Гермиона стесняется его, а от этого нервничает всё сильней, и подумал, что это мило, учитывая тот факт, что он уже видел всю её совершенно обнажённой, мало того касался тела руками… и даже губами. А потому лишь похлопал по столу, приглашая лечь, и прозрачно намекнул: — Время идёт, и я не становлюсь моложе… — Это точно, — съязвила Гермиона. — Не смешно, — прохладно протянул он. — У твоего остроумия зубки ещё молочные, по сравнению с моим, так что, если не горишь желанием, чтобы я покусал своими остротами тебя, предлагаю закрыть милый ротик, скинуть лишнюю одежду и забраться на стол. Она распахнула халат, но никак не могла решиться совсем снять его, тогда Люциус просто приказал: — Снимай и ложись на живот. Не сразу, но Гермиона всё же повиновалась: забралась на стол и улеглась удобней, затем неуклюже попыталась высвободить плечи. Малфой потянул халат ниже, оставив прикрытой лишь ложбинку между ягодиц. Скользнув кончиками пальцев по гладкой коже спины до самого затылка, аккуратно отвёл её волосы в сторону и, не в силах противиться соблазну, наклонился и поцеловал в плечо.С нажимом провёл ладонями вниз по рукам. Обхватив запястья, завёл их Гермионе за голову, уложив на столе, как будто специально заставляя её почувствовать себя беззащитной, до дрожи уязвимой. И снова его пальцы дразнящими касаниями задвигались по спине и бокам вверх-вниз, словно невзначай задевая полушария грудей, вызывая в затвердевших сосках острое покалывание. Он наклонился и шепнул ей на ухо: — Я всё сделаю сам. Сняв пиджак и галстук, Люциус закатал рукава рубашки до локтей и скоро, от шеи до самых кончиков ног, Гермиона была покрыта маслом с ароматом ванили. Возбуждающие и запретные одновременно, его прикосновения вызвали в ней дрожь желания. По-мужски жёсткие ладони удивительно ласково и нежно скользили по коже. Широкими решительными мазками он оглаживал её спину и плечи, и это было божественно. Сняв рубашку, чтобы касаться кожи Гермионы своей, он наклонился и, словно невзначай прижимаясь грудью к её заду, размял поочерёдно каждую ногу. Она понимала, что Малфой заманивает её, внушая ложное чувство безопасности, но всё равно блаженно закрыла глаза. Заметив это, Люциус улыбнулся. «А вот теперь, пожалуй, можно и повеселиться», — и сконцентрировал внимание на её упругой и, учитывая обстоятельства, очень даже славной заднице. Массируя Гермионе спину, одну руку он постепенно сдвигал всё ниже, пока не обхватил ладонью ягодицу, крепко стиснув её. Огладил заднюю часть ноги до колена, затем, легко касаясь кожи, снова поднялся выше и вероломно скользнул пальцами в расселину между бёдер. От неожиданности дёрнувшись, Гермиона ахнула: — Там у меня ничего не болит. Усмехнувшись, он лениво протянул: — Уверена? Может быть всё же кое-что беспокоит? — Может быть... чуть-чуть... — согласилась она дрогнувшим голосом. И вновь сильные руки равномерными плавными нажатиями начали разминать её плечи и спину. Расположившись так, чтобы наклониться над ней, он снова повёл ладонями вниз, по пути стараясь не оставить без внимания грудь, талию и бёдра, и перевернул Гермиону на спину. Она чувствовала себя невероятно беззащитной, но до предела возбуждённой и всё никак не могла понять: «Что же он сделал со мной?» Ладони по-хозяйски уверенно поднялись вверх по её животу, прошлись в ложбинке между грудями, обвели округлые плечи и затем спустились вниз по рукам. На мгновение Люциус отвлёкся от процесса, чтобы снять брюки. Высвобожденная из плена одежды эрекция являла собой впечатляющее зрелище, и Гермиона попыталась насмешливо улыбнуться. — Ты собрался массировать меня этим? — Если пожелаешь, — ровно сказал он, хотя невыносимо желал её. Ладони ещё не единожды прошлись по её телу, сжимая и поглаживая руки, грудь, рёбра, бедренные косточки, ноги и ступни так, что в итоге не осталось ни единого сантиметра кожи, обойдённого его вкрадчивыми, голодными ласками. Наконец, левой рукой он прошёлся между стройных ног, раздвигая их, и двумя пальцами скользнул в её влажное тепло. Гермиона невольно прогнулась в спине, напрягшись в неистовой готовности, но потом блаженно обмякла, а он всё двигался и двигался, меняя темп толчков внутри, а другой рукой поглаживая снаружи. Она ощущала накатывающие волны возбуждения, но в то же время чувствовала какую-то томную лень. Наслаждение ощущалось всё сильней, тело словно парило в невесомости. Желание быстрыми, острыми разрядами проносилось под кожей и приподнимало волоски на голове. Она словно оказалась на самом краю бездонной манящей пропасти, и зародившийся где-то в нутряной потаённой глубине трепет перешёл в неконтролируемую дрожь… А затем Люциус остановился… Едва-едва шевеля пальцами внутри Гермионы, он наклонился и поцеловал её шею. Она чувствовала жёсткое давление его члена на бедро, но Малфой как ни в чём не бывало снова начал обычный массаж. Гермиона хотела запротестовать против подобной несправедливости, ведь разрядка была так близка! Однако то, что он делал с ней сейчас, тоже вызывало приятные ощущения. Всё её тело блестело от масла, когда он начал сжимать и подкручивать сжавшиеся вершинки грудей. Наклонившись, Люциус взял один сосок в рот, его язык закружил в танце, даря и этой части тела мини-массаж, в то время как рука его снова начала двигаться между ног Гермионы. «Блаженство. Чистое блаженство…» В каком-то сладостном забытьи её сносило мягким, но неумолимым течением всё ближе к самому краю пропасти, когда он вновь остановился. Его собственная неудовлетворённая плоть по-прежнему чувствительно вжималась в бок Гермионы, лишь усиливая её желание. Поэтому она открыла глаза и заявила: — Не останавливайся. — Обожаю, когда ты меня просишь, — ухмыльнулся Малфой. — Это был приказ, а не просьба, — раздражённо парировала она. Люциус расхохотался, запрокинув голову. — День, когда я соглашусь выполнить какой-нибудь твой приказ, станет первым днём, когда я прекращу пользоваться магией, — однако подчинился, правда, лишь потому, что это было как раз то, чего он сам страстно желал. Он взобрался на стол, и Гермиона поразилась, что тот выдержал их вес. Однако, зная Малфоя, предположила, что тот подстраховался, укрепив конструкцию магией. Грудью скользнув по телу Гермионы, Люциус аккуратно улёгся сверху, и она потянулась к его набухшему члену, даря мягкие, нежные ласки. Чем сильней он вжимался в неё, тем отчаянней Гермиона понимала, что просто скончается на месте, если движения прекратятся и в этот раз. А Малфой продолжал водить возбуждённой плотью по влажным складкам, надавливая, но так и не входя в неё. «Зачем он так безжалостно дразнит меня? Неужели ждёт, что я стану умолять? Напрасно, потому что я ничего подобного делать не собираюсь. Только после него». Гермиона отвернулась в сторону и, упираясь ладонями в грудь Люциуса, попыталась спихнуть его с себя. — Ну, хватит, — отрезала она. — Я хочу смыть с тела это масло. — Я решу, когда хватит, — заявил он. — Это что ещё? Решил продемонстрировать власть? Он попытался поцеловать её в губы, но Гермиона снова упрямо отвернулась, процедив: — Пожалуйста, позволь мне воспользоваться ванной. — Я хочу тебя, Гермиона… Ты этих слов добивалась? — сдался Люциус. — Да, — созналась она, решив быть правдивой. Он долго целовал её, безраздельно завладевая податливым ртом, а потом начал входить в неё, всё сильней раскачивая бёдрами, уводя Гермиону в те волшебные места, где она никогда прежде не бывала, шепча слова, которые она и не мечтала услышать от него: — Хочу тебя… Ты нужна мне… Ты так красива… — и даже: — Я позабочусь о тебе… — но самое главное: — Никому не позволю забрать тебя у меня. Медленно и нежно Малфой показал, насколько сильно хочет её. Потянувшись, он согнул в колене и приподнял её левую ногу, чтобы проникнуть как можно глубже. Гермиона задыхалась от ощущения наполненности им и от того, насколько он дорожит ею и заставляет чувствовать себя… любимой?.. Она рванулась навстречу, и Люциус начал двигаться. Ощущение неожиданно оказалось настолько прекрасным, что Гермиона мучительно вскрикнула от охвативших её, намертво переплетённых между собой страсти и неутолённой пока нужды… Она почувствовала его освобождение и вскоре последовала за ним, пресыщенная и удовлетворённая. Наконец Малфой отстранился, устроившись рядом на узком столе, притянул её как можно ближе и сковал объятьями, собственнически придавив сверху рукой и ногой. — Не думаю, что когда-нибудь отпущу тебя. Что на это скажешь, Гермиона? — Скажу, что ничего не имею против, но с одним условием, — пропищала она. Он снова поцеловал её, сонно, лениво лаская её губы своими, прежде чем спросил: — И что же это за условие? — Ты должен смыть с меня это масло. Я чувствую себя такой… липкой. «Что ещё за?..» — подумал Люциус, но ответил: — Не понимаю, о чём ты, но ванна всё ещё ждёт тебя, и, может быть, если будешь со мной достаточно милой, я соглашусь самолично смыть с твоей кожи это масло. Поднявшись со стола, Малфой помог ей сесть и тут, наконец, в полной мере оценил те повреждения, что были ей нанесены ранее. На бедре наливался огромный синяк. На плече и руке красным выделялись отдельные царапины и обширные глубокие ссадины от падения на асфальт. На лбу красовался небольшой порез. Он знал, что малодушно старался не замечать их раньше, потому что боялся: стоит только обратить внимание, и чувство вины сожрёт его, а подобных ощущений Люциус Малфой не испытывал ни разу в жизни. «До сих пор». Он поднял её на руки и понёс в ванную. «Ну, ладно… Я люблю её. Но никто не должен этого знать. Пусть это будет нашим секретом. Хотя на самом деле я даже ей не могу сказать об этом».