Изменить мир

      Трепетал огонь, пылающий в чашах, пахло ароматическими маслами, кровью и страхом. За колоннами вдоль стен прятались густые тени. Присмотревшись, можно было заметить, что там лежит пара длинных свёртков. Гладкий пол из чёрно-серебряных квадратов таинственно поблёскивал в свете огней, и те отражались неровными длинными языками. Высокие, закруглённые кверху двери, были закрыты, и ни звука не доносилось из-за них. Сияло в свете пламени золото, покрывающее их причудливым резным узором. Напротив, на площадке высилось странное сооружение, похожее на огромную голову с раскрытым ртом. За каменным рядом зубов, виднелась глубокая глотка, заполненная бесконечным мерцающим мраком. Светились раскосые глаза, будто подведённые чернотой. К углам рта чудовища вели узкие желоба, начинающиеся на алтаре, выглядевшем как каменный крест с короткой поперечиной. Там лежал обнажённый по пояс мужчина с раскинутыми в сторону руками. Из ран на запястьях, прямо возле креплений, медленно сочилась кровь, добавляя всё новые капли к алым ручьям в жёлобе.       К алтарю приблизилась закутанная в чёрный балахон фигура. Низко надвинутый капюшон скрывал лицо, не давая увидеть, кто это, но судя по некоторым особенностям, это всё же была женщина. Из складок одеяния гибкой змеёй выскользнула кисть руки с зажатым в пальцах трёхгранным кинжалом. Мужчина на алтаре замер, не сводя глаз с острия, и когда оно приблизилось к его груди, обречённо закрыл глаза. Рука поднялась, негромкий мелодичный голос начал проговаривать слова: — Sometimes when I lie I know you're on to me Sometimes I don't mind How hateful that I can be…*       Аля резко села на кровати, прижимая руки к груди. Глухо бухало сердце, перед глазами ещё стояла чудовищная картина, а музыка надрывалась, сообщая, что пришло время вставать. Заправить постель, почистить зубы, умыться, расчесать волосы — такие привычные движения, такие обычные, обыденные… а там, во сне, ужас глубокой глотки, кровь, боль и страх. И жизнь, утекающая по капле. Зачем? Для чего? Кто та женщина? Кто она? — Ешь, — перед Алей появилась миска с серой овсяной кашей. Желтел кусочек подтаявшего масла и…       И оранжево-красное пламя в чашах на трёх причудливо изогнутых ножках. — Спасибо, мама. — Чай, зелёный, как обычно. — Да, я помню — зелёный не портит цвет лица. Спасибо, мама…       «Будто моё лицо ещё можно испортить!» — У тебя сегодня три пары и плавание. Жду тебя в шесть часов вечера. Ты приготовила купальник? — Да, мама. Он уже высох. — Стирай его чаще, помни: главная красота девушки, это чистота, скромность и опрятность! — Да, мама, я помню.       Чай отдавал затхлостью, видимо мать снова купила что-то по акции, когда срок уже почти подошёл к концу, а то и вообще закончился. У двоюродной бабушки, Юлии Александровны, чай пах мятой, смородиной и чабрецом. Та любила травы и составляла причудливые, вкусные и полезные чаи. На блюдце лежал крохотный, в четверть ломтя хлеба, бутерброд с сыром и маслом. Аля незаметно вздохнула: она с детства не любила хлеб с маслом. Вместо сахара можно было взять тягучий подсолнечный мёд, ранний, недорогой и солнечно-жёлтый. Длинная капля потянулась за ложечкой, и Аля сморгнула, прогоняя видение такой же, только алой. — Ты плохо спала? — Что? Прости, я задумалась. — Заметно, — холодно проговорила мать. — Я спрашивала, высохла ли твоя куртка? — Я ещё не проверяла. Сейчас позавтракаю и посмотрю. — Если ты часто будешь её стирать, то она быстро придёт в негодность. Будь аккуратнее, помни… — Да, мама, я помню, что опрятность – это главное в женщине. — Именно так! — подняла палец мать. — Пора бы это не только запомнить, но и претворять в жизнь. Ты до сих пор пачкаешься, будто едва вышла из детского сада. — Меня облили водой из лужи, — с тоской проговорила Аля, прекрасно зная, что матери, на самом деле, не интересна причина. — Не ходи близко к краю дороги и тебя никто не обольёт. Видно, снова загляделась на мужчин. — Нет, мама, — Аля торопливо допила невкусный чай и встала из-за стола, — спасибо за завтрак. — Пожалуйста. И проверь куртку, если она влажная, пойдёшь в старой. — Да, мама…       Но куртка, к облегчению Али, высохла. Девушка тщательно разгладила её руками и, пока мать не нашла ещё какую-нибудь причину для нового витка поучений, выскочила за дверь. — Тема сегодняшней лекции: «Введение в возрастную анатомию, физиологию и гигиену»** — Аля засмотрелась на Льва Анатольевича и чуть пропустила начало.       Толстая тетрадь, куда аккуратным почерком записывалась лекция, была уже заполнена почти на треть, а ведь это только середина семестра, так ей одной тетради на год не хватит. Бархатный баритон журчал с кафедры, а девушка наслаждалась его звучанием, не очень вникая в тему. — В основу диагностики типов конституции или соматотипов положено выделение определенных групп детей, характеризующимися сходными типами телосложения…       Аля торопливо записывала, сокращая везде, где можно. Рядом тихонько шептались две сокурсницы, не обращая внимания ни на Алю, ни на лектора. Девушка прислушалась — те обсуждали платья, приготовленные к Осеннему Балу. Вот ещё, докука — что надеть на праздник? Мать скажет, что чёрная юбка с белой блузкой украсят любую девушку, и ведь не докажешь, что традиция «черный низ, белый верх» давно осталась в прошлом. Платье? То, что у неё есть не то, что на бал — на огород стыдно надевать. И вообще, самым нарядным вариантом остаются джинсы и тонкий вязаный свитер, купленный матерью не иначе, как по ошибке: нежного лилового оттенка из качественной шерсти. Але свитер так нравился, что надевала она его очень редко. — Алька! Винтер! Уснула, что ли? — на девушку требовательно смотрела Маринка, симпатичная девчонка, одна из немногих, что не морщилась при виде Алиного лица. — Что? — Ты в чём на бал идёшь? — В джинсах, а что? — Рехнулась? — А чем тебе джинсы не нравятся? — не говорить же, что у неё больше нет вариантов. — Дура, ты программу бала читала? — прошипела Маринка, косясь на преподавателя. — Нет, а что? — пожала плечами Аля. — А то, что там явка только в платьях, лучше в вечерних. У тебя есть такое?       Вечернее платье? Откуда? У неё и простого-то нет, и Аля помотала отрицательно головой. Маринка с сочувствием посмотрела на неё и прошептала, что в джинсах никого не пропустят. Так лучше Альке не позориться, а сидеть дома. О том, что первый в её жизни бал срывается из-за отсутствия наряда, Аля размышляла весь оставшийся день. Выхода у неё не было совершенно, и всё отчетливее приходило понимание, что не судьба даже не потанцевать — просто постоять у стенки. Она так задумалась, что получила выговор от тренера за небрежность и лень. И привычно покивала головой, выслушивая нотацию. Аля уже давно поняла, что великой пловчихой ей не быть и занималась исключительно потому, что так велела мать, особо не усердствуя. Особенно после того, как обратила внимание на чрезмерно развитую грудную клетку пловцов. Уродовать ещё и фигуру она не хотела, а потому резко снизила нагрузки, предпочитая просто плавать. Правда, уроки танцев немного сглаживали негативное влияние, но меньше, чем Але бы хотелось. А танцами она занималась с удовольствием, хоть и тоже без особых успехов, почему-то уровень так и остался чуть лучше любительского. Двоюродная бабушка как-то сказала, что если бы мать не заставляла дочь заниматься многими и разными вещами, то, быть может, Аля достигла больших успехов.       В гулкой раздевалке звуки рингтона прозвучали как-то особенно устрашающе, и соседка, подпрыгнув от неожиданности, рявкнула на Алю, риторически вопросив, когда та поставит на телефон более мелодичную композицию вместо «Аwake and alive». — И чем тебе не нравится? — поинтересовалась Аля, бросая взгляд на экран. — Ужас! Как можно такое слушать? — Можно, я же слушаю. Добрый день, Юлия Александровна, — двоюродная бабушка требовала, чтобы Аля называла её только так. — Добрый. Я слышала, что в вашем… колледже, — в голосе женщины явно слышалась насмешка: она не любила этих новомодных именований, — скоро будет Осенний бал. — Да, пятнадцатого. — Сомневаюсь, что у тебя найдётся подходящий случаю наряд. — Нет, Юлия Александровна, — ответила Аля, у которой вдруг проснулась сумасшедшая надежда. — Ещё бы, учитывая вкусы твоей матери.       Аля промолчала, не желая развивать эту тему. — Жду тебя завтра в шесть вечера. Твоей матери я уже позвонила. — Да, Юлия Александровна. Спасибо. — Пока не за что. До завтра.       Юлия Александровна отключилась, и Аля закрыла крышку телефона — к манере бабушки обрывать разговор, не слушая ответной прощальной реплики, она уже привыкла. Что ж, мать будет снова недовольна, и Алю ждут многочасовые нотации, но всё же она была благодарна Юлии Александровне за возможность ухватить кусочек праздника.       Девушка не раз думала, почему между тёткой и племянницей такие напряжённые отношения? Но, ни в разговорах, ни в семейных преданиях или документах ответа так и не нашла. Только Юлия Александровна относилась к матери Али с долей снисходительного презрения, будто та была замешана в чём-то очень неприличном. Так и оказалось: мать ворчала до самой ночи, не прерываясь ни на минуту, и продолжила утром, за завтраком, заметив, что из-за глупости отдельных старых… дам, молодая девушка выйдет в люди совершенно в непотребном виде.       «Интересно, а если бы было можно, она надела бы на меня хиджаб?» — думала Аля, привычно пропуская словесную шелуху мимо ушей.       Зато вечер у двоюродной бабушки с лихвой окупил все неприятные моменты. Юлия Александровна пригласила внучку в гостиную, здесь, среди антикварной мебели, поколениями использующейся в их семье, на оттоманке лежало что-то прозрачно-воздушное изумительного абрикосового оттенка. — Ну что ж… надевай, посмотрим, что из тебя получится.       Аля робко дотронулась до струящегося шёлка и, подняв на бабушку сияющие глаза, подняла платье. Юлия Александровна застегнула крохотные пуговки, что-то поправила и повернула внучку к зеркалу. Аля робко взглянула и ахнула: на неё смотрела изумительная красавица, если не считать багрового пятна слева. На тонкую фигурку с выразительными формами и изгибами можно было любоваться часами, длинные локоны, которые подняла бабушка заколкой, струились вдоль гибкой спины, скрывая довольно смелый вырез. Изящной формы кисти рук, придерживали длинный подол платья. — Ой… — Хороша, — одобрительно заметила Юлия Александровна и надела на шею внучки тонкую цепочку с кулоном в пару к серьгам. — Ой… — Вот так и пойдёшь. Я отвезу тебя на бал и заберу оттуда в девять вечера. Переночуешь у меня, твоя мать поставлена в известность. Я жду тебя пятнадцатого в четыре пополудни. — Да, Юлия Александровна. Спасибо! Большое спасибо! — Благодарить будешь после, — ответила старая леди. — Раздевайся. — Да, конечно… — Положишь так же, как лежало. Как переоденешься, приходи на кухню, будем пить чай. — Да, спасибо большое!       Аля аккуратно разложила на оттоманке платье и, не удержавшись, снова погладила нежный шёлк. Это просто чудо, что теперь у неё есть наряд для бала. Настоящее вечернее платье, благодаря Юлии Александровне. ***       На низком ложе среди сбитых простыней сплетались двое, верхний мужчина, склонялся к младшему, касаясь его быстрыми лёгкими поцелуями, в то время как сам двигался сильно, мощно, делясь и получая наслаждение. Спина блестела каплями пота, мокрые волосы прилипли небрежными завитками, крепкие руки удерживали тело на весу, не мешая любовнику получать удовольствие. Карие глаза смотрели с теплотой и любовью, а младший тянулся к нему, встречал сиянием счастливых глаз, облизывал губы, сжимая их время от времени, словно сдерживая стоны. — Ох… — тихий вскрик сквозь стиснутые зубы вырвался лишь в тот миг, когда старший замер… — Спасибо тебе… — И тебе, милый мой… — по губам старшего скользнула печальная улыбка, затуманившая тоской его глаза. — И тебе…       Мужчина опустился на смятые простыни и привлёк к себе любимого, прошептал: — Всё хорошо, милый мой, всё хорошо… — и добавил чуть слышно: — главное, чтобы ОНА не узнала… ________________ * Skillet – «Sometimes». Звучит очень даже замечательно, не хочешь – проснёшься. ** понятия не имею, изучают это или нет, просто нашла название в интернете.