Someday

Пустой двор, окружённый высокими жилыми домами, давно погрузился в сон. Прохладный ветер носится между деревьями и создаёт лёгкую симфонию из тихого шелеста листьев и скрипа старых стволов. Пугающее сочетание для позднего вечера, когда идёшь по пустой улице под светом умирающего фонаря, который эпилептически мигает перед тем, как совсем погаснуть. «Чудесно», — саркастически думает Чимин, глядя на то, как свет потухает и всё вокруг теряет свои очертания, превращаясь в чёрное нечто. Только ещё возвращаться домой под свет телефонного фонарика Чимину не хватало. Потому что без него, пройдя два шага, он успевает споткнуться о какой-то камушек и наступить на пугающую липкую материю, которую и при свете дня парень не опознал бы. Чимин злится и тяжело дышит, запрокидывая голову назад и чувствуя холод ветра. Его сейчас расстраивает каждая мелочь: каждое замечание начальника или косой взгляд покупателя в магазинчике, каждый потёртый штрих-код на батончике шоколада, который не пробивается на кассе, и каждый гаснущий на пути домой фонарь. Парень и так сдерживает себя, стараясь не дать волю эмоциям, но каждый день приподносит какие-то сюрпризы, и чаще всего неприятные. Чимин по природе человек сентиментальный и чувствительный, а тут ещё и эта беременность и неконтролируемая смена настроения. То в одну минуту он полон сил, счастлив и весел, то в другую — ему хочется рыдать в три ручья, потому что устал открывать плотно закрытую крышку бутылки с водой, и вообще жизнь несправедлива, так что погладьте меня по головке и скажите, что я умница. Это состояние бесит не только окружающих, но и самого Чимина. Он знает, что со стороны его истерики выглядят глупо и старается их подавить на корню. И для этого обычно парень идёт к Юнги, чтобы уткнуться ему в грудь и сказать, что устал от всего. Юнги как всегда успокоит, протянет в руки чашечку горячего шоколада и включит какой-нибудь ненавязчивый фильм. И Чимину станет немного легче. Но чтобы дойти до Юнги и его уютной квартирки, нужно пройти пустую тёмную улицу с ледяным ветром, неприятно раздувающим чёлку в стороны, и погасшим фонарём. И, казалось бы, ещё немного потерпеть, придержать внутри свой вулкан эмоций, и всё — потом покой и умиротворённость. Но нет. Чимин до дома Юнги не доходит, останавливается в паре десятков метров, когда видит перед собой самого Юнги. С Чонгуком. Опять. Они мило беседуют, смеются по началу, а потом резко становятся серьёзными и рука Юнги плавно скользит по плечу Чонгука. А у Чимина всё внутри взрывается и огромная обида всплывает на поверхность, заставляя сжать сильнее зубы, развернуться и быстро убежать туда, где никто не увидит его вышедший из-под контроля вулкан эмоций и то, как он плачет как ребёнок, жалобно скуля, сгибаясь пополам и пряча мокрое от слёз лицо в ладонях. Он не знает, сколько сидит на этой скамье на пустой детской площадке, он потерял ход времени. Всё, что он чувствует и ощущает, — это полное опустошение, спёртое дыхание, холод и горящие от слёз веки и глаза. Чимин не слышит ничего, кроме пульсирующего стука в голове, да он и сам не хочет ни на что больше обращать внимание. Если бы хотел, то давно бы заметил, что мобильник, лежащий около него на скамье, долгое время вибрирует и мигает от звонков. Он же и выдаёт его местоположение — в полной тишине и темноте спального района каждый шорох хорошо различим. Дерево скамьи жалобно скрипит под весом ещё одного тела, и мягкий шёпот пробуждает Чимина от его прострации: — Чимин, что ты здесь делаешь? Но отвечать парень не спешит, он медленно оборачивается и смотрит на Юнги неверяще. У него безумно болит голова из-за того, что он рыдал без остановки большое количество времени, и он не может сообразить: сидящий Юнги и обеспокоенно смотрящий на него реален или нет. Всё-таки Чимин не удивится, если ему сейчас это кажется, ведь ему вполне мог привидеться объект его слёз. Но чужие мягкие пальцы обхватывают его лицо и стирают со щёк всё ещё не высохшую влагу. И это ощущение тепла на коже и лёгкой щекотки вполне реальное. — Чимин? Почему ты плакал? Что случилось? Чимин покачивает головой из стороны в сторону, стряхивая чужие ладони, и смотрит альфе в глаза. Он хотел найти в них что-то, что поможет понять Юнги и то, что между ними происходит, но вместо этого Чимин лишь видит в чужих глазах отражение своего лица. Покрасневшего и опухшего лица, которое не вызывает ничего, кроме отвращения. «Я жалок», — думает Чимин и опускает взгляд. Ему казалось, что сил, чтобы вновь заплакать, у него не осталось и что больнее и тоскливей стать уже не сможет. Но в груди всё сжимается и желудок начинает сводить, а на глазах вновь собирается влага. — Прости меня, хён, но я не могу вести себя как раньше. Я думал, что смогу с тобой и дальше проводить время, улыбаться тебе, но… Где-то вдалеке истошно лает бродячая собака, а холодный свет полной луны только начинает освещать улицы. В такой темноте Юнги еле различает выражение лица Чимина, поэтому, пользуясь отсутствием других посторонних звуков, он вслушивается в тихий голос и пытается понять по интонации, что не так. Но слышит только новую порцию всхлипов и тихий шорох от того, что Чимин рукавом трёт глаза. — Ты ведь знаешь, что я люблю тебя… Я ревную, дурак!.. — Чимин понимает, что это прозвучало очень резко, гораздо обиженнее и злее, чем он прокручивал у себя в голове, и потому добавляет: — Прости, хён, я просто увидел тебя с Чонгуком. Глупо, конечно, но я расстроился и расплакался из-за этого. Не знаю, что на меня нашло. Это больно, когда человек, который тебе нравится, проводит много времени с другим… И становится ещё больнее, когда понимаешь, что ты ничего не можешь с этим сделать. — Чимин… Это не то, из-за чего нужно плакать, — мягко произносит Юнги. За всё время, что они провели вместе, он так и не научился останавливать чужие слёзы и приободрять. Единственное, что он понял за это время, так это то, что Чимина нужно приобнять и погладить по голове, если у того нет настроения. Чимин льнёт ближе к чужому телу и глубоко вдыхает приятный природный аромат Юнги. Его он успокаивает даже больше, чем мягкие касания тёплой ладони к макушке головы. — Чимин? Я хотел тебе сказать кое-что чуть позже, когда атмосфера будет располагающая, но всё-таки ты очень не терпеливый. Чимин отрывает голову от чужого плеча и смотрит с непониманием. Ему на самом деле становится так страшно, что сердце в груди замирает. Он всегда ждёт только хорошее от людей, но не в данный момент. Ситуация не та. Потому что он только недавно обременил Юнги своими чувствами, заставляя испытывать неловкость, а теперь ещё разрыдался при нём от того, что сам себе навыдумывал. Кто в здравом уме скажет на это что-то хорошее? — Я много думал о том, что нам с тобой делать. Мы молоды, глупы и ещё совсем не опытны, нам будет тяжело вместе воспитывать ребёнка, но знаешь… Я не хочу, чтобы наши дороги расходились, не хочу оставлять тебя одного и не хочу потом чувствовать, что, возможно, я упустил что-то очень дорогое и важное для себя. Я хочу попробовать… Быть с тобой… Юнги вложил в эти слова все свои чувства и был предельно честен. После того, как закончил речь, он с нетерпением ждал ответа Чимина. Вот только он молчит. — Чимин, ты мне, правда, нравишься. Возможно, я люблю тебя сейчас не так сильно, как ты меня, но, поверь, моих чувств уже достаточно для того, чтобы понять, что никому другому я тебя отдать не смогу. Парень резко опрокидывает голову назад и тяжело дышит, стараясь успокоиться. Чимин закусывает губу и прикрывает веки, чтобы прийти в себя. — Хён? А это то, из-за чего я могу плакать? — Д-да? — с сомнением отвечает Юнги, всё ещё ожидая хоть какой-то адекватной реакции, которую он сегодня, кажется, и не увидит. — А-а-а-а, — рыдает на всю улицу Чимин. Ему даже не стыдно вот так заливаться слезами перед любимым человеком, потому что он действительно счастлив. — К-как же я ра-а-д! Тихий двор по-прежнему погружён в тень, люди спят, а где-то вдалеке всё ещё лает собака. Никто не видит, как Юнги мягко обнимает Чимина за плечи и гладит по спине, и никто не слышит, как он нежно шепчет: «Ну, прекращай ты уже плакать, у меня сердце от этого разрывается».