Someday

Руки заметно трясутся от волнения, а в горле неприятный ком, который не даёт даже выпить воды. Желудок сводит так, что не хочется ничего, кроме как лежать, свернувшись клубочком, и материться от бессилия. Но это всё пройдет, как только Юнги окажется на сцене, он знает. На часах около шести вечера, а до концерта ещё два долгих и мучительных часа. Все номера уже отрепетированы и теперь по сотому разу прогоняется очерёдность песен по сценарию. Юнги сжимает в руке пластиковую бутылку воды, чувствуя, как желудок в очередной раз схватывает судорога. Слишком волнительно от предстоящего события. Вокруг Юнги стоит суета, персонал носится из стороны в сторону, проверяет декорации и оборудование, в то время как Юнги лишь сидит на зрительском месте в первом ряду и сверлит взглядом мобильник. Сотня сообщений от друзей и родственников и ни одного от Чимина за весь день. Он даже на звонки не отвечает, что только больше нервирует. Возможно, голос Чимина мог его приободрить перед концертом и успокоить, но вместо этого Юнги слышит из трубки лишь «Абонент недоступен». Юнги знает, что для Чимина это как-то слишком жестоко и эгоистично вот так пропадать накануне важного мероприятия и не давать о себе знать целые сутки, и потому и кажется странным. До того странным, что на ум приходит только плохое. Юнги в очередной раз смотрит на часы — по-прежнему шесть вечера с небольшим — и срывается с места. До дома Чимина можно добраться за полчаса на такси, Юнги успеет вернуться обратно, ему нужно только его увидеть и убедиться, что он в порядке. На дорогу уходит чуть больше предполагаемого времени — минут десять — и ещё пять минут требуется, чтобы подняться на нужный этаж, потому что в этом старом доме лифт давно сломан и служит простой декорацией. Когда Юнги подходит к квартире Чимина и заносит кулак для стука, дверь распахивается и оттуда выходит высокий мужчина. Он удивлённо вздрагивает и извиняется за то, что, возможно, мог покалечить. На что Юнги только растерянно машет руками и говорит, что всё в порядке. Даже если его и вправду бы дверью стукнули по лбу, он и не почувствовал бы боли, потому что был слишком взвинчен и растерян из-за одного только вида знакомого мужчины. Тот, кто вышел из квартиры Чимина и около пяти минут рассказывал Юнги, как важно сбить температуру, — это доктор, у которого Чимин наблюдался всю беременность. Доктор спустя время ушёл, похлопав Юнги по плечу и пожелав удачи, а Юнги тут же заскочил внутрь квартиры. Чимин лежал неподвижно и тяжело дышал, его лицо было красным, а губы — сухими и покусанными. То, что Чимин не в состоянии звонить или вообще в руках телефон держать, стало ясно с первого взгляда. Наверное, даже если Чимин и смог бы позвонить — он бы не стал, чтобы своим тихим и обессиленным голосом не волновать Юнги ещё сильнее. По словам доктора, Чимин с самого утра температурит. Хорошо хоть ему хватило ума вызвать скорую, однако куда-то ехать он отказался, когда услышал, что для ребенка его состояние не опасно. Юнги в последнем сильно сомневался, хотя доктор его заверял, что высокая температура вызвана легкой простудой и физическим перенапряжением. В такие моменты Юнги действительно жалеет, что они с Чимином не сошлись раньше и что они не настолько близки, чтобы Чимин мог полностью довериться Юнги в некоторых вопросах. Если бы они были ближе, то у Чимина была бы несокрушимая уверенность, что Юнги поможет всегда и во всём, даже в финансовых делах. Таких, например, как оплата счёта за лечение в больнице. Юнги бы хотел, чтобы Чимин больше на него полагался, но Чимин так не может. Он продолжает делать вид, что он сильный и что способен вынести все тяготы жизни сам. Эта его самостоятельность, за которую он так отчаянно цепляется, сильно удручает Юнги. На часах начало седьмого — час до концерта, когда Юнги тихо садится у кровати и проводит рукой по растрёпанным волосам омеги. — Ну почему ты такой?.. Я ведь говорил, что тебе пора уволиться и отдыхать больше дома. От знакомого голоса Чимин немного хмурится и с трудом открывает глаза, часто промаргиваясь и пытаясь понять, что происходит. На его лице читается недоумение, а потом он разочарованно хрипит и натягивает на голову одеяло, думая, что от температуры он сходит с ума. — Чимин, я действительно здесь, — подтверждает Юнги и сдёргивает с лица одеяло. — Я в порядке, мне скоро станет лучше, — на секунду выглядывает Чимин и косится на настенные часы. — Иди обратно, иначе я буду чувствовать себя виноватым. Юнги долго смотрит в глаза Чимина, что глядят на него с какой-то невероятной мольбой, и прикасается тыльной стороной ладони к горячим щекам, убеждаясь, что лекарства ещё не действуют. Взгляд Чимина постепенно мутнеет и он отворачивает голову к стене. — Уходи. В груди у Юнги всё тяжелеет от этой неудачной из-за слабости организма пародии на требовательный тон в просьбе. От одного только вида такого беспомощного Чимина, который, наверняка, даже сам бутылку воды открыть не сможет, состояние становится тревожнее, чем до прихода сюда. Одно дело волноваться об успехе своего выступления, а другое — видеть своими глазами, как угасает дорогой тебе человек. Юнги в последний раз проводит рукой по голове Чимина, приглаживая торчащие во все стороны пряди, и мягко целует его в лоб.  — Чимин, не злись на меня и отдыхай. Чимин больше не может открыть глаза, веки потяжелели настолько, что, кажется, весят целую тонну. В голове всё гудит и долбит, а во рту пустыня. Парень отчётливо слышит только собственное дыхание, которое с хрипами и стонами выходит из груди. И к этим несуразным звукам прибавляется посторонний шум: небольшой скрип кровати от того, что на неё кто-то облокотился, а потом звук шагов. Состояние Чимина ухудшилось настолько, что он был не в силах оставаться в сознании до момента, когда хлопнет входная дверь. Парень просыпается спустя несколько часов и ему ничуть не лучше. Футболка неприятно липнет к телу, во рту до того сухо, что казалось, что ему и литра воды будет мало, чтобы убрать это ощущение. Взгляд с трудом фокусируется на безобразной лампе на потолке, а собственное тело кажется таким огромным и неподъёмным, что Чимин даже не решается предпринять попытку привстать. Он просто лежит и умирает от собственной беспомощности в комнате с плотно прикрывающими окно шторами и с выключенным светом. Чимин чувствует, как что-то скатывается по виску, и он тянется рукой к лицу, чтобы убрать каплю. Но пальцы натыкаются у себя на лбу на влажное полотенце, с которого стекает вода, и парень начинает понимать, что что-то не так. Правое плечо ноет от непонятной тяжести, а в носу всё ещё стоит любимый терпкий аромат альфы. Чимин с опаской смотрит на часы на стене, а потом опускает голову вниз. Туда, откуда доносится тихое размеренное дыхание.

22:15

Чимин чувствует лёгкое жжение в глазах и смаргивает непрошеную влагу. — Какой же ты дурак, Юнги…