Волк

Чонгук медленно, но верно закипал. Его и без того выпуклые вены на руках вздулись, глаза потемнели, а желваки ходуном ходили. Ярость молниями плескалась в тёмных безднах из-под нахмуренных бровей и, Тэхён почти уверен, его волчонок проклинал юного травника до десятого колена, а то и до десятой щиколотки, если, того хуже, не до пятки. А это, знаете ли, не самое радужное будущее для потомков Тэ. — Волче, ну кто ж знал, что у тебя, такой брутальной хмурой рожи, аллергия на няшную и безобидную гинацию? Чонгуку было настолько плохо, что даже ненавистное обращение не могло его задеть так же сильно, как разлетающаяся во все стороны пыльца сраных цветочков. — Заткнись, маленький дьявол, — выскользнуло хриплое сквозь сжатые зубы. А потом раздался громогласный чих. И ещё один. А потом следом пара чихов, зловещих шкрябов по раскрасневшейся коже и посыл одного небезызвестного травоведа в пешее и интимное. Будто Тэхён виноват, что, выбрав самый короткий путь, они нарвутся на поляну, усеянную нежно-розовыми цветами гинации. И что на эти нежно-розовые бутончики у его брутального лапочки будет жуткая аллергия. — Не чешись. — Не чешусь. — Врёшь же! — Да ладно?! — наигранно взмахнул ладонями Чонгук, продолжая сходить с ума от болезненного зуда и пощипывания в носу. Ему даже кажется, что у него аллергия не на растение, а на придурочного Тэхёна, с его этими мягкими улыбками, тонкими пальчиками и пряным ласковым голосом. Определенно точно какая-то болезнь, потому что у него сердце бешено колотится, замирает на тихом выдохе травника и вновь скачет как ненормальное. А ещё ладошки потеют. И это определенно точно симптомы чёртовой аллергии, вот вам крест, думает Чонгук. Волк же довольно скалил пасть, радуясь внезапной слабости его сожителя и даже не пытаясь ничего предпринять. Он лишь щурил свои алые глазищи и мерно дышал. — Ну что ты как маленький, Гук-и! А-ну сюда иди! Тэхён схватил парня за руку, а Чонгук вздрогнул и, развернувшись, столкнулся нос к носу с милой родинкой и длинными ресницами. Тварь внутри медленно напряглась, и, прогнувшись, потянулась за призрачным теплом, унюхав уже въевшийся до безобразия запах берберка. Волку нравилось, когда его трогал травник, гладил, чесал за ушком и разминал подушечки лап. Это было так правильно и восхитительно, что животное было готово навсегда остаться под чуткими пальцами его мальчика. Только вот противный хозяин их тела так не думал. Точнее запрещал себе думать. Ему тоже вообще-то нравятся пальчики Тэхёна, особенно когда те нагло копошатся в густой шевелюре. Уж мурашки по телу-то врать не будут! Ничего. Скоро наступит ночь и уж тогда волк вволю насладится Тэхёном, оближет сладкую кожу, зароется мордой в мягкие волосы на затылке. Ради такого можно и слегка потерпеть, раз уж они с этим Чонгуком в одном теле запертыми оказались. А еще у его прелести стали сходить метки. Неправильно. Это надо срочно исправить. Волк пару раз когтями прошелся по грудной клетке человека, чтобы не расслаблялся, и опустился на передние лапы мордой, с насмешкой наблюдая, как глупый мальчишка резко вырвал свою руку из руки опешившего Тэхёна и зло потопал вперёд. Методично так втаптывая ботинками землю… В землю. Будто она виновата в том, что у него уши заалели от того, насколько травник был близко. — Волче, не будь букой, дай хоть повязку прохладную наложу, а? До крови ведь расчесал,— Чонгук, никак не реагируя, лишь ускорил шаг. От этого Тэхёна лишь одни неприятности. Вдруг, не дай бог, от его лечения ещё хуже станет. Там, жабры появятся или он начнёт выплёвывать изо рта слизней… — Хмурая морда, стой, кому говорю! — и опять ноль реакции. Тэ, обидчиво поджал губы и рванул вперёд. Чтобы тут же шмякнуться лицом в землю и болезненно простонать. Ничего удивительного. Просто типичное неистовое притяжение задницы Тэхёна и почвы. — Кхэ, тьфу, кхэ, — травник выплюнул попавшиеся в рот травинки и в который раз пообещал проклятущему Лесу прийти уже с канистрой бензина и зажигалкой. На ладошках вновь нарисовались царапины и ссадины, а зажившие коленки были опять содраны. А ведь волчара его только-только вылечил от прошлых ушибов. Хотя, конечно, вылизывание вызвало у травника целую тонну смущения и неловкости, да и вообще он не был особо уверен, что на пояснице и груди у него были раны, но мохнатый лапочка именно там усиленно водил шершавым горячим языком и почти урчал, прям как кот какой-то. А теперь этот противный, недружелюбный, обидчиво-чесоточный засранец даже не обернулся. Ему что совсем ни капельку не жалко Тэ-Тэ? Тэхён клятвенно пообещал себе, вот прямо сейчас, взять да и обидеться на Чонгука. Даже уже наготовил моську такую, прям расстроенную до безобразия, но взгляд вдруг зацепился за знакомые лепестки и стебли, раздавленные под ногами. Да и запах этот Тэхён уже не раз чуял. Так пахла мамина мазь, когда мальчишка угодил своим пятилетним тельцем в целый улей пчёл и травнице пришлось обмазать его с ног до головы этой жижей. Это был хан. Совсем непритязательное, но редкое растение. Оно было самым обычным, без красивых цветов и невероятных форм листвы. Невысокое, обычно-зелёное, едва ли заметное среди других. Но Тэхён его обожал до безумия. Потому что мама говорила, что им когда-то пах его папа. Он был тем ещё сорвиголовой и вляпывался в такие приключения, что домоседу Тэ и не снилось. Поэтому заживляющая мазь из хана была его верной и постоянной спутницей. Тэхён ласково сорвал один стебель и прикрыл глаза, принюхиваясь. В детстве он засыпал с целой горстью неаккуратно сорванных пухлыми пальчиками стеблей этого растения, представляя, что прижимается к теплой груди своего отца. — Эй, Чонгук! На этот раз парень-таки развернулся своим унылым передом к Тэхёну, а мохнатой задницей к Лесу. — Я правда знаю, как помочь, ну. Тебе же плохо, это поможет, — Чонгук недоверчиво скосил глаза на пучок совсем не вызывающей доверия травы. Но топающего Тэхёна ждать остался. Может потому что благоразумие вдруг забрело в его края и приказало не пороть горячку и не уходить далеко от единственного в этой местности разумного существа. А может потому, что Чонгук почувствовал укол совести за изодранные славные коленки. Бог его знает. — Сядь, пожалуйста, и не двигайся. Тэхён-и тебя лечить будет. Тш, сказал! И вообще, я из-за тебя пробежал такой марафон, да я за год столько не наматываю километров... Тэхён, продолжая щебетать под нос, достал из своего рюкзака какие-то свертки, небольшую глиняную чашу и ступу. Сполоснул питьевой водой хан и принялся усиленно толочь его, выдавливая нужный ему сок. Временами закусывал нижнюю губу от усердия и дышал громко. Чонгук же завороженно пялился и думал, что этот травник какой-то весь неправильный. Он такой мягкий, доверчивый, бескорыстный, боже, да он просто так бросился спасать волка, когда тот поранил лапу, и, совершенно не раздумывая, сейчас помогает Чонгуку, постоянно падая и раня коленки да ладошки. Таких в своем мире Чон никогда не встречал. Парень резко вздрогнул от прокатившейся стаи мурашек. Что-то ласково водило чем-то прохладным вдоль предплечья и локтя. — Не дергайся, Волче. Сейчас легче будет. Запах хана снимет зуд в носу, а его сок поможет от жжения и успокоит кожу, — Тэхён говорил тихо, бархатно, а рука и впрямь перестала болеть и чесаться. Чонгук от облегчения даже едва не улыбнулся, пока на его глаза опять не попались ушибы на теле травника. — Твои коленки… Ты поранился. Болит? Не то что бы Чонгук проявлял заботу, но да. Его это отчасти волновало. Отчасти, слышите? Совсем чуть-чуть, буквально капельку. Так, давайте всё, как обычно, спишем на волка внутри, ага? — Ой, да чепуха! Ты же прошлые мне все полечил, удивительно так, ага! Хотя, Волче, давай договоримся, поменьше всё-таки слюней, я ж так замучаюсь одежду стирать! — Чего? Слюней? — Ну да, ты просто, когда облизывал… — Тэхёна вдруг осенило, он испуганно икнул и попятился от медленно сатанеющего черноволосого засранца. Зря он это ляпнул, ох и зря. — Так, ха-ха, вот вроде всё, ты жив-здоров, я тоже жив-почти-здоров. Пора в путь, ты иди по тропинке, а я тут, значит, вон возле того дерева грибочки соберу, ягодки, травки всякие, могилку себе выкопаю, ха-ха-ха, иди давай, ха-ха. И как дал дёру, только пятки и сверкали. Чонгук же сжал кулаки и мысленно стал себя успокаивать. Он не знает что ли о замашках этого животного внутри него? Ещё как знает, даже чувствует, чего уж там. Но он и не думал, что зашло всё настолько далеко! Вылизывание? Это законно вообще? Чонгук повертел головой и незаметно коснулся своего языка пальцами. Фу, мерзость какая. Волчара же ехидно блеснул алым взором и облизнулся. Извращенец какой-то этот волк, вот честно. Парень мотнул головой, откидывая чёлку, аккуратно закинул свой рюкзак и ухватил за лямки Тэхёнов, став тащить его по тропинке. Пока справа не послышалось такое уже знакомое шуршание, вскрик и: — Ой-ёй-ёй, Гук-и! — Только не говори мне, что опять навернулся, ходячее ты недоразумение. — Хорошо. Не скажу. — Тэхён! — Чонгук рыкнул и повернулся в сторону, откуда слышался шорох. А белобрысый травник лыбился, как придурок, раскачиваясь на ветру, вздернутый вверх ногами верёвкой. Ловушка? У Чонгука вдруг резко заныло странное предчувствие внутри и насторожившийся волк только усиливал тревогу. — Это не Лес, Волче! Судя по плетению, я знаю, чье это! Это же узелки seidhe*! А у нас в лесу если и есть эльфы, то только отступники! — Удивительно просто… — прошипел Чонгук, сглатывая от приставленного к его шее острого клинка. — И что же делают на нашей территории Леса dh`oine**?