Можно?

- Инья, обними его! - наклонившись к Иньяцио и вытащив у него из уха наушник, тихо попросил Джанлука. Тот удивленно на него воззрился, - сидел себе, мирно подремывал, а тут мелкий со странными причудами! Джан в ответ указал глазами на Пьеро, который сжался в комочек на одном из диванов турбаса, крепко обхватив себя руками и прислонившись лбом к холодному стеклу, бездумно глядя в окно. - Пожалуйста, - умоляюще прошептал Джанлука, - ему очень надо, а я не могу, - он расстроенно опустил взгляд. Иньяцио внимательно на него посмотрел, медленно поднялся, подошел, опустился рядом с Пьеро и присмотрелся. Затем глубоко вздохнул, обхватил крепко, поверх его собственных рук, и почувствовал, что Бароне напряженный, просто, как каменный. Попытался заглянуть в глаза, Пьеро не стал скрываться и ответил взглядом, полным слез. Иньяцио это потрясло и расстроило. Он спросил еле слышно: - Что случилось? Джинобле сказал, тебя обязательно обнять надо. Я думал, он прикалывается, а ты... Пье, ты что?! Услышав, что это Джан прислал Иньяцио, Пьеро странно дернулся, опустил голову, и Инья почувствовал, как ему на руку закапали слезы. Он крепче обнял друга, чувствуя, как у того вздрагивает грудь в попытке сдержаться, как он замирает, задерживая дыхание, чтобы не позволить вырваться ни единому всхлипу. Иньяцио потянул его, разворачивая так, чтобы казалось, что Пьеро пристроился спать на его плече. Тот благодарно обнял его, будто устраиваясь поудобнее и уткнулся носом в шею, прячась ото всех. За несколько минут до этого Пьеро, как уже привык делать в последние месяцы, уселся рядом с Джанлукой, обнял и попытался притянуть поближе к себе. Тот мягко, но настойчиво снял с себя его руки и, не глядя в глаза, прошептал: - Не надо так больше! На лице Пьеро сначала появилось величайшее удивление, он взял Джана за подбородок, заставляя посмотреть на него. Тот ответил виноватым, но твердым взглядом. В глазах Пьеро вспыхнула такая горькая, такая глубочайшая обида, так скорбно дернулись вниз уголки губ, что Джан чуть не не бросился обнимать его, удержавшись от этого с величайшим трудом. Буквально через секунду Бароне совладал с собой, надев маску хладнокровного достоинства, молча встал и ушел прочь, устроившись в одиночестве у окна. Теперь Джанлука смотрел на то, как слились в дружеском объятии два сицилийца и чувствовал себя премерзко. Описанные в предыдущей главе события случились всего лишь несколько дней назад, но многое успело за это время измениться для впечатлительного абруццезе. Во-первых, увидев, какую боль Пьеро готов был претерпеть ради того, чтобы он, Джанлука, получил удовольствие, он понял, что чувства, испытываемые к нему старшим сицилийцем намного глубже, чем дружеские. Во-вторых, осознал, что его самого очень сильно тянет к Пьеро, что, возможно, он вовсе не был бы против лучше иметь дело с ним, чем с какими-то бабами, от которых одни беды. А в-третьих, в полном расстройстве, признал, что после того потрясения, что Джан получил той ночью, он не решится больше повторить подобный опыт. Он бы не осмелился больше попробовать повторить эксперимент, а уж от мысли о том, чтобы позволить сделать ЭТО с собой, его вообще тошнить от ужаса начинало. Поэтому он решил отдалиться от Пьеро настолько, насколько это было возможно в условиях совместной работы и чуть ли не совместного проживания, надеясь, что таким образом ему удастся заставить Бароне разлюбить, а себя — не влюбиться. Уже на следующий день после происшествия в турбасе, Пьеро, чудовищным усилием воли удалось взять, если не чувства свои, то действия под жесточайший контроль. Он стал себя вести ровно так же, как это было до того, как Джанлука узнал о том, что он неравнодушен к мужчинам. Так же подкалывал Джана и смеялся, когда это было уместно, был таким же требовательным в работе, таким же веселым и хулиганистым в жизни, не пытаясь лишний раз дотронуться до Джанлуки, но и не избегая мимолетных прикосновений. Это получилось у него настолько естественно, что Джанлука со временем расслабился и стал снова иногда в дороге укладываться спать у него на плече или дотрагиваться, ища поддержки. Пьеро реагировал на все это совершенно невозмутимо и либо доброжелательно, либо слегка иронично. Все, казалось, вошло в обычную колею, лишь два сицилийца сблизились еще больше, чем раньше. Осознав, что и сильным парням иногда нужна поддержка и ласка, они не стеснялись, как бывало прежде, предложить друг другу дружеское объятие, заставив поклонников с улыбкой начать их именовать «сицилийской парочкой», а Джана чувствовать себя слегка в стороне.