А домой возврата нет

      Интерком пискнул, зашипел и заговорил голосом Директора: — Где результаты, доктор Холдрен? Вы начали работу час назад. — Простите, Директор, работа продолжается, — Холдрен нажал на кнопку отключения интеркома и тяжело вздохнул. — А отсосать у радтаракана твой Директор не хочет? — рейдер скалился, почти смеялся. — Он думает, что это так же просто, как перепрограммировать Мистера Помощника. Он больше привык работать с роботами. А тут живое существо с парадоксальными реакциями, тяжелой формой садомазохизма или другими психическими отклонениями. — В зеркало глянь, урод, — рейдер жмурился, как кот. Как подопытный кот, который не знает, что ему уже набрали шприц для «последней ласки». Котов доктор Холдрен жалел. Они даже иногда терлись ему об ноги, выпрашивая еду.             И вот ответы рейдера складывались в весьма странную картину — он не врал. Ни разу. Иначе бы полиграф сработал хоть как-то. И дикая омерзительная стойкость фанатика. Почему? Зачем? Это агент той организации, которая воровала синтов? Но они уничтожены. — У меня к тебе два вопроса, татуированное создание. Постарайся ответить на них правдиво. Первый — ты — агент Подземной Железной Дороги? — Я их убил! Всех. Синтов, робота, бабу, сопляка, еще кого-то. Всех, кто был под Старой Северной Церковью. Это было охуенно весело. — На этот раз я согласен с эпитетом, но почему? Неужели эта горстка идиотов, которая только и умела, что прятаться и воровать чужое имущество, кому-то помешала? — Это второй вопрос? — рейдер облизнулся. На этом этапе подопытные страдали от жажды. — Нет, все еще первый. — Ну, если тебе это так интересно, то они играли в аболиционистов из старых времен, когда люди еще ездили на лошадях. А я решил поиграть с ними в то, чем это для многих таких аболиционистов закончилось. Ну, не так далеко видно было, ну, узлов я не вяжу, но зато никто не сбежал в кукурузное поле! — Я ничего не понял, но результат получился приемлемым. А теперь второй вопрос — зачем ты убил Келлогга? — Он убил мою жену, спер моего сопляка и ушел. Он что, думал, что я его не достану? Что я за такое не отрежу у его трупа уши и не прицеплю себе на шею? Уши, правда, потом сгнили. Жалко. И я узнал, что он работал на Институт. И я на вас всех обиделся. Очень. — Прелестно. Просто прелестно. Для твоей психики месть стала сверхценной идеей. А сопляка, как ты выразился, тебе не жалко? — Или помер, или вырос. Скорее всего, помер. Я жену дольше знал, она умела чесать мне за ухом и подарила носки. А сопляк маленький сильно был, даже говорить еще не умел, месяца три, вроде того. Да и если он к вам попал, так вы его и того, на органы разобрали или синтам скормили. — Ты отвратителен. Никакой жалости, любви, сострадания. Из дикого леса дикая тварь. — Янки. Янки все одинаковые. Вы занимаете второе место из тех, кого я ненавижу. Первое — коммунисты.             У данной особи наблюдались интересные отклонения в психике и довольно странный культурный багаж. И результаты допроса вышли такие, что доктор Холдрен всерьез опасался за свою должность. Терминал в углу запищал. Пришли результаты генограммы. Холдрен открыл сообщение и застыл. — Неужели на вас напали злые зетанцы? — Нет. Кажется, или эти идиоты неправильно сделали анализы, или эти идиоты из Робототехники испортили программу. Сейчас, сейчас, — Холдрен некоторое время искал по своим карманам шприц для взятия образцов крови. Он же был! В стерильной упаковке. — И чего же это ты так пересрал? — О нет. Это как раз твои анализы. Так что пугаться надо тебе, — Холдрен вытащил шприц из упаковки, — так, сожми руку в кулак, а то вен не видно. Это не больно. Особенно по сравнению с электрошоком. Вот так. Всего лишь кубик крови. И не надо мне тут изображать. — Подавись! Я б тебе глотку вырвал, если б мог. — Я очень надеюсь, что они там что-то перепутали. Или испортили. — Ну помру так помру. Ты ж вроде медик, ты к этому привыкнуть должен. — Наивное создание. Смерть — это не естественный ход вещей. — Естественное. Все там будем. А вот как умереть — это уже другой расклад. Я б не против мирно копать тошку со своей задастой женушкой, гнать самогон и клепать детишек, но Келлогг ваш сделал моей невезучей жене лишнюю дыру в башке. Значит, надо прибить его и тех, кто его нанял, раз уже его кто-то для такого нанял. Значит, надо ездить под черным флагом. — Во-первых, я не понимаю, при чем тут Анклав, а во-вторых — а ты жениться второй раз не пробовал? — Анклава не знаю. Если подымают черный флаг, то это значит «сами не сдаемся, пленных не берем». Сначала надо поубивать всех чертовых янки, всех твоих дружков, а потом можно и подумать, что там будет. — И зачем я разговариваю с психически нездоровым человеком? — доктор Холдрен развернулся и удалился переделывать анализы и объяснять, что именно испортили в его программе.             Интерком вновь запищал. — Доктор Холдрен, я жду результатов. — Вот он за ними и пошел. Что-то там или сломалось, или не так сделали. — Что? — Холдрен пошел делать анализы или еще что. Как придет, так придется ему передать. — Вместо того, чтобы умолять о пощаде, он еще и огрызается. — Так, Директор. Если это ты. Во-первых, купи себе гроб с подушечкой и новые носки. Во вторых, я тебя убью. В третьих, твой Институт — это самая большая куча дерьма, в которую я когда-либо вступал. В четвертых, твои Охотники хреново стреляют. И да, на кой хер вашему Институту мой сопляк был нужен? Вот просто интересно.