From Ice to Fire

Курт плохо помнил все, что происходило после. Врачи скорой, носилки, сирены – все слилось в один большой черный туман в его голове. Слова Эммета пролетали мимо, он не слышал, о чем говорили между собой врачи, машинально делая все, о чем его просят. Придержать голову? Конечно. Подержать капельницу? Всегда пожалуйста. Выйти из машины? Да никогда в жизни. Его пытались выставить из неотложки, но парень так крепко вцепился в хоккеиста, что Эммету было проще договориться о разрешении сопровождать того в больницу. Так они и ехали всю дорогу: мужчины о чем-то переговаривались между собой, неотрывно следя за состоянием Андерсона, а Курт сидел в своем вакууме и держал пока еще теплую руку Блейна, сжимая ее так крепко, насколько вообще хватало сил. Он слушал едва различимое, поверхностное дыхание Блейна и непрерывно молился, старательно отбрасывая в сторону болезненные воспоминания: когда-то они с отцом так же везли маму в больницу, из которой она так и не вышла. Молился, когда по приезде Андерсона сразу же повезли на диализ, оставив Курта наедине со своими страхами. Молился все время, что Блейн был в реанимации, где новенький диализатор старательно гудел, очищая кровь хоккеиста от токсинов. Курт не мог точно сказать, сколько времени провел в больнице. Минуты слились в одно большое, пустое «ничего». Он сидел на одном из железных стульев в приемной, потому что дальше его не пустили, и гипнотизировал каждую неровность, оставленную нерадивыми строителями, в стене напротив. Он механически отвечал на телефонные звонки, но ничего толкового сказать не мог. «Да, Дэвид, он еще в реанимации». «Нет, Сэм, врач мне ничего не сказал». «Да, Изабель, я еще в больнице». «Нет, Рейчел, я не поеду домой». Курт тихо сидел и все время молчал, совершенно не обращая внимания на суетящихся вокруг него медсестер и посетителей. Там, внутри, в своей больной голове он буквально задыхался, сходил с ума в собственноручно воздвигнутой тюрьме раскаяния и боли, не предпринимая даже попыток выбраться из нее. А зачем? Блейна ведь все равно не было рядом. Боже, он так много не успел ему сказать! За мучительно короткий промежуток времени Курт успел сильно привязаться к Блейну, да так сильно, что даже мысль о возможности жизни без него приводила Курта в ужас. Он еще не до конца понимал, почему стал настолько зависим от хоккеиста, но на отрицание данного факта у него совсем не осталось сил. Блейн стал центром его вселенной. За минимальный срок так прочно проник в его жизнь, что теперь лишиться этой ее части для Курта было равносильно самоубийству. Люди же не могут жить без сердца, верно? Вот и Курт не представлял своего будущего без Блейна. Больше не мог. Все время, что Курт провел в неизвестности, он корил себя за то, что так и не собрался с мужеством, чтобы поговорить с Блейном. Теперь, когда на кону стояли его жизнь и здоровье, Хаммел понимал, насколько они все были глупы. Господи, они так сильно переживали за выигрыш в чемпионате, что совершенно забыли про важность человеческой жизни! Они перестали обращать внимание на очень важные вещи, они стали слепы в своей жажде выигрыша. И куда это все их привело? Как все они могли проморгать серьезную проблему у Блейна? Как, в первую очередь, Курт мог позволить себе обманываться своей беспечностью? Какая, к черту, работа, если ты нужен любимому человеку? Какой же он после этого парень? Парень, который не смог вовремя сказать «люблю», а теперь сидит под дверью реанимации и гадает, будет ли еще у него хотя бы еще один шанс об этом рассказать. На несколько часов ночью Хаммел все-таки отключился, уснув в неудобной позе прямо на жестком сидении: сказалась смертельная усталость на фоне нервного напряжения прошедшего дня. Опершись головой о стену и попытавшись укрыться короткой кожаной курткой, совершенно не предназначенной для этого, он спал нервно и поверхностно, вздрагивая во сне от очередного ночного кошмара. Несколько следующих дней также прошли мимо него. Его по-прежнему не пускали в палату, врачи упорно молчали, словно игнорируя круглосуточное наличие Курта в приемной, и только тренер смог в итоге достучаться до главного врача, чтобы узнать хоть что-нибудь о состоянии Андерсона. Блейн пришел в себя, и эта новость словно сняла с плеч Хаммела невероятно тяжелый груз. Однако радоваться было еще рано, потому что нога Блейна по-прежнему вызывала у врачей серьезные опасения. После тщательно проведенной диагностики на томографе врачи больницы увидели на снимке МРТ разрыв связок голеностопного сустава, что означало, что доктор Пиллсбери ошибся в своем первоначальном диагнозе растяжения. Именно неточность начального заключения и упущенное для лечения время сыграло с хоккеистом злую шутку. Из-за того, что Блейн не соблюдал базовых рекомендаций и ему не была вовремя оказана необходимая врачебная помощь, последнее его падение и стало причиной окончательного разрыва связок. Для их восстановления было необходимо срочно делать операцию, однако обычный наркоз, который применялся в таких случаях, был сейчас недоступен в связи с уязвимостью почек и печени. Ждать же полного восстановления организма врачи тоже не могли: если они упустят драгоценное время, нога не сможет полностью восстановить свои функции. Дэвид был в ярости, когда узнал, что врачи намеренно тянут с операцией. Он потерял своего главного нападающего в самый важный для парня момент, а риск того, что нога хоккеиста вообще может не восстановиться, приводила его в бешенство. Курт с неподдельным восхищением наблюдал, как тренер Бист отчитывал лечащих врачей Андерсона и как быстро нашел им замену через своих знакомых. – Дэвид, мы можем использовать блокаду Биера, чтобы провести необходимые манипуляции, – парень чуть постарше самого Курта собрал их в переговорной, чтобы обсудить подробности предстоящей операции. – Не понимаю, почему они не предложили вам такой очевидный вариант, ведь ее чаще всего и используют при печеночной и почечной недостаточности, к тому же при операции на ногах. Уставшие молодые парни едва держались на ногах, проведя полночи в операционной. Темные синяки под глазами и осунувшиеся лица буквально кричали о том, что их владельцам нужен отдых, но ребята, услышав просьбу Дэвида, с радостью согласились ему помочь. Тренер Бист вызвонил их с напарником прямо на ночном дежурстве, и коллегиально было принято решение быстро обсудить детали предстоящей операции и отправить Дэна и Мартина на несколько часов спать, пока Дэвид с Куртом будут решать вопрос перевода и транспортировки Блейна в другую больницу. – Мы согласны на все, что не навредит ему, – тяжело вздохнул Дэвид, глядя на Хаммела. Тот в ответ коротко кивнул, обняв себя руками в попытке успокоиться. Казалось бы, проблема практически решена, и беспокоиться ему больше не о чем, но волнение все равно не отпускало юношу. – Внутривенная сегментарная анестезия 0,25 % ледокаином, фентанилом и мивакурием должна идеально подойти. Как быстро сможете его перевести? – Дэн посмотрел на часы и невольно зевнул, прикрывая рот рукой. – Вы договоритесь со своей больницей, а я пока забронирую операционную. – Я уже, – коротко бросил Мартин, стуча пальцами по экрану рабочего телефона. – К пяти часам успеете? Больше свободных окон на сегодня нет. Курт с тренером быстро переглянулись между собой, оценивая реальные шансы. По большому счету, времени на то, чтобы оформить все необходимые выписки в прежней больнице и договориться с администрацией этой, было катастрофически мало, но Курт верил в огромное количество полезных контактов Дэвида и, как ни банально, в магию денег. У Блейна должно было остаться время на проведение всех анализов перед операцией, поэтому на реализацию задуманного ими плана оставалось несколько часов. Дэвид с Куртом, согласно кивнув друг другу, взяли в руки телефоны. Без четверти пять Блейна увозят в операционную, где подключают его ко всем возможным аппаратам, проверяя его состояние. Несколько человек неотрывно следят за показателями жизнеобеспечения в течение всего времени операции, а Курт снова сидит за закрытыми дверями и молится, но теперь уже около самой палаты, потому что его, наконец, пропустили, хоть и не без помощи Дэвида. Пропустили как члена семьи. *** – А ты видел лицо Кларингтона, когда нас награждали? Мне кажется, он был готов сожрать собственные коньки! Блейн, лежащий на больничной кровати, широко улыбался, счастливо глядя на сидящего напротив него Курта. Тренер Бист выбил для Андерсона VIP-палату, в которой тот лежал один. Если, конечно, не считать Курта, которой последние две с половиной недели провел на маленьком кожаном диванчике, стоящем напротив кровати. – Я был очень занят разглядыванием своего крутого парня, который пятью минутами раньше выиграл чемпионат, поэтому, прости, конечно, но я его не заметил. Андерсон тихонько засмеялся, а Курт никак не мог перестать любоваться своим кучерявым чудом. Каждый день снова и снова видеть эту яркую улыбку, эти искрящиеся бронзой глаза и эти изящные смуглые руки, на которые тот снова натянул свои любимые браслеты – Курт до сих пор не до конца верил в его возвращение. Он не верил, что судьба подарила им еще один шанс, и старался брать от этого подарка все, что мог, пока его снова у него не забрали. Впервые за всю его скромную жизнь вселенная услышала его молитвы. И возвращение Блейна стало лучшим ее подарком. – Слышал, что Дейва исключили? – Курт поудобнее устроился на диване, переложив подушки на одну сторону и подхватывая с пола свою сумку. – Карофски? – удивился Блейн, приподнимаясь на локтях, чтобы лучше видеть Курта. – Это из-за того, что я упал? – Это из-за того, что он тебя подставил, – пожал плечами журналист. – Он потом признался тренеру, что хотел вывести тебя из игры и самому попасть в команду «Рейджеров». И еще добавил что-то про «игру с педиками в одной команде». – Господи, какой же он все-таки мудак, – Блейн скривился, падая обратно на подушку и закрывая лицо руками. – Никому не говори, но он мне никогда не нравился. – Кстати, я принес тебе твою медаль, – порывшись в своей сумке, Курт достал из нее красную бархатную коробочку, поднялся со своего места и, положив ее на тумбочку у кровати, вернулся обратно. – Подумал, вдруг ты захочешь посмотреть на нее еще раз. Врачам скорой пришлось снять ее с тебя, и они отдали ее мне. – Курт, спасибо большое, – восхищенно протянул хоккеист. – Сначала браслеты, теперь медаль. Ты так скоро все мои вещи сюда перетащишь. Я понимаю, что застрял в больнице надолго, но чтоб настолько... – Так ты посмотришь? – Курт нетерпеливо ерзал на месте, заглядывая вперед на коробочку. – Я без тебя ее не открывал, но очень-очень хочу посмотреть на нее поближе. После всего случившегося мне было не до разглядывания медалей, сам понимаешь. – Я посмотрю чуть позже, потому что сейчас я хочу смотреть только на тебя, – влюбленно протянул Андерсон, привычно наклоняя голову вбок. – Я так соскучился по тебе, Курт. – Ты такой влюбленный дурак, – не сдержав бурю эмоций внутри, журналист засмеялся, запрокидывая голову назад. Ревущее чувство под сердцем вернулось, и на этот раз они с Блейном делили счастье на двоих. Те страшные первые дни Курта буквально мотало на неуправляемых эмоциональных качелях, но сейчас тревоги ушли окончательно, и чувство безграничной любви и нежности заполнило собой все свободное пространство внутри, даря юноше долгожданное успокоение и облегчение. – Влюбленный в тебя дурак, прошу заметить, – Андерсон вытянул руки вперед, помогая себе встать, но, зашипев, лег обратно. – Сильно болит? – Хаммел поднялся и подошел ближе, аккуратно садясь на край кровати и откидывая край одеяла с забинтованной ноги. – Спина в основном, – пожал плечами Блейн, укладываясь обратно. – У меня между позвонков болит так, словно они забыли иглу из меня достать. Курт сочувствующе улыбнулся, успокаивающе поглаживая гладкую кожу специально выбритой перед операцией ноги. – Про «Тигров», кстати, написали в «Спортс Иллюстрейтед», – Курт кивнул в сторону тумбочки, на которой лежал свежий выпуск журнала с глянцевой обложкой. – Подумал, вдруг ты захочешь полистать бумажную версию, а не бездушную статью на сайте. – Да ты гонишь! Серьезно? – Блейн аж подскочил на месте, приподнимаясь на локтях и хватая журнал. Он быстро пролистал до нужного места, после чего, немного подумав, протянул его озадаченному Хаммелу, подтягивая подушку повыше и усаживаясь поудобнее. – Нет, хочу, чтобы ты мне почитал. – Ты не насколько больной, чтобы я тебе читал, – запротестовал Курт и широко улыбнулся, замечая, как Блейн умоляюще смотрит на него своими огромными карамельными глазами. Блейн был похож на большого ласкового домашнего кота, который отчаянно просит, чтобы его погладили. – Ну пожалуйста, – жалостливо протянул парень, все еще держа в руках журнал. – Я самый больной в мире человек, и мне больше ничего не нужно. – Тогда тебе положен огромный торт, горы шоколада и большой-пребольшой кулек конфет, – смеялся Курт, бессовестно наслаждаясь подаренным им моментом счастья. – Ладно-ладно, уговорил. Но я тезисно, потому что статья очень большая. Блейн имел над ним безграничную власть, а Курт готов был безропотно соглашаться на любые предложенные им авантюры, лишь бы делать Блейна счастливым так долго, как только может. – В этот момент тактику в хоккее можно было не только увидеть, но и потрогать руками, – тихо начал Курт. – С площадки испарились эмоции, навыки игроков, силовые приемы и вообще все, кроме тактики. А тактика, как мы помним, всегда побеждала жизнь. У «Тигров» было гораздо больше опасных моментов: более длительные атаки, преимущество во владении шайбой. – Это все заслуги тренера, – вставил Блейн, пожимая плечами. – Без него ничего бы у нас не получилось. – Давно, очень давно на чемпионате юниоров не было такого тактического баттла – и на льду, и за пределами площадки. Тактика в хоккее не просто существует – на самом деле, когда играют лучшие команды, кроме нее на льду почти ничего не остается. Хоккей – шикарная по динамике игра, в ней постоянно что-то происходит: хоккеисты сталкиваются, дерутся, шайба летает туда-сюда, кровь, радость, шум, в паузе на лед выходят айсгерлс – и как-то не до схем. А многое из происходящего объясняется как раз схемами. И стоит несколько раз захватить глазом общую картину, целую пятерку – становится понятна реальная суть происходящего. – Да, тренер и правда умеет эффектно выставлять игроков. – «Тигры» в финале показали игру очень высокого уровня. Они заслуженно забрали свою награду, и отдельно хочется отметить Блейна Андерсона, который, к сожалению, так и не... – Курт запнулся на полуслове, не решаясь продолжить. Операцию Блейну сделали, но драгоценное время в итоге было упущено. Хоккеиста ждал долгий путь реабилитации без точных гарантий на полноценное восстановление. Он был первым в списке кандидатов в основной состав «Нью-Йорк Рейнджерс», но тренера не готовы были ждать его возвращения, которое, к тому же, было под большим сомнением. Поэтому сейчас речь про «Рейнджеров» даже не шла, потому что под вопросом было его возвращение в большой спорт в целом. – Мне нужно тебе кое-что рассказать, – Курт до последнего оттягивал момент серьезного разговора, но он считал важным лично все рассказать Блейну. Будет честно, если Андерсон узнает новости именно от него, а не от посторонних людей. Вести, которые принес ему Дэвид, тяготили Хаммела несколько последних дней, и он абсолютно не знал, с какой стороны вообще стоит начать. Курт осознавал, что решение тренеров может сильно ранить Андерсона, и в текущих обстоятельствах, когда ему нужно бороться за свою ногу, они могли морально его добить, но ждать еще дольше он больше не мог. Тем более, когда подвернулся шанс. – Блейн, когда ты попал в больницу, – осторожно начал Курт, тщательно подбирая слова, – никто не знал, насколько быстро ты поправишься. А когда стало точно известно про ногу, дирекцией «Рейнджеров» было принято решение отдать твое место Сэму. Курт замолчал, ожидая ответ Андерсона. Парень тоже молчал, обдумывая услышанные новости. Он выглядел задумчивым, но расстроенным не казался. К большому удивлению для Хаммела, Блейн развернулся к нему и широко улыбнулся. Блейн отреагировал совершенно не так, как предполагал Курт, чем поставил юношу в тупик. – Я очень рад за Сэма. Он отличный хоккеист и заслуживает этого больше, чем я. – Но почему, Блейн? Это же было мечтой всей твоей жизни. Неужели ты совсем не расстроился? – Я уже получил от нее все, что хотел, – Андерсон наощупь нашел и сжал хрупкую руку журналиста, переплетая вместе их пальцы. – Моя команда попала в АХЛ, с моей помощью Сэм получил свою награду, а я, несмотря на мое отвратительное поведение, все еще могу сидеть рядом с тобой и быть твоим парнем. Если я пообещаю больше никогда тебя не обманывать, ты сможешь остаться со мной навсегда? – Навсегда – очень большой срок, Блейн, – голос Курта дрогнул, а сердце пропустило удар, и он попытался перевести все в шутку, в который раз избегая серьезного разговора. – Сможешь ли ты так долго говорить только правду и ничего кроме правды? – Для тебя – все, что угодно, – Блейн гладил большим пальцем нежную кожу запястья, а Курт всеми силами старался сохранить холодный рассудок. Ведь у него еще оставались новости, которые он должен был рассказать Блейну. И, к сожалению, хороших новостей в списке на сегодня у него не было. – Блейн, это еще не все, что ты пропустил, – Курт ненавидел приносить плохие вести, но жизнь любила испытывать его нервы на прочность. – Судя по твоему кислому выражению лица, памятник при жизни мне не поставили, – Блейн тяжело вздохнул, поправляя тонкое одеяло. – Что там еще? – Рядом с местом, где располагалась ваша скамейка и наши с тренером места, какой-то молодой парень весь матч вел прямую трансляцию. И тот момент, когда я положил руку тебе на плечо, видимо, тоже попал в его камеру. Первые искры догадок стали появляться во взгляде хоккеиста, и Хаммел не смог заставить себя продолжить, глядя на нахмуренные брови и морщинки на лбу, которые захотелось немедленно разгладить. Сердце тянуло лишь от одной мысли, что Блейну придется столкнуться с такой большой порцией негатива. Он, конечно, убеждал Хаммела, что готов ко всему, но Курт не понаслышке знал, что ко всеобщей ненависти никогда нельзя быть полностью готовым. – Говори уже, – устало выдохнул Андерсон, нервно потирая глаза. – Кто-то предположил, что между нами могут быть романтические отношения. Журналисты стали копать, вышли каким-то образом на Смайта, и тот рассказал им все, что знал, – произнес Курт на одном дыхании. – Из-за возникшей шумихи вокруг нас и команды кто-то слил в Сеть результаты твоего анализа крови, которую брали при поступлении. Врачи нашли у тебя в крови следы кодеина, и СМИ повсеместно стали писать, что у тебя проблемы с наркотиками, кто-то даже пытался продавить версию с допингом. Мы с Дэвидом все утрясли и доказали, что кодеин содержался в твоих обезболивающих таблетках, но слухи разлетелись слишком далеко. Как говорится, что однажды попало в Интернет, навсегда в нем и останется. – Охуеть, – потрясенно выдохнул Блейн, когда Хаммел закончил. – Меня не было в сознании всего несколько дней, а я уже успел стать звездой желтой прессы. Что они еще писали? Подай мне, пожалуйста, телефон. Курт перехватил руку Андерсона на полпути, нелепо накрывая сверху своей. Тот непонимающе уставился на парня, но журналист молчал. Как он мог сказать, что половина поклонников за один вечер отвернулись от любимого хоккеиста? Как мог позволить Блейну читать весь тот желчный мусор, который люди оставляли под всеми постами команды? Парень еще ни разу не сталкивался с общественным порицанием такого масштаба. Люди, скрытые безнаказанной анонимностью Интернета, были крайне жестоки в своих высказываниях. Хаммел за все время школы привык к постоянным насмешкам и издевкам, но чуткий и ранимый Блейн... Правда ли он сможет справиться со всем этим? Он понимал, что бесполезно забирать у Блейна телефон, потому что тот все равно найдет возможность удовлетворить свое любопытство, но Курт изо всех сил хотел защитить и оградить Андерсона от ненависти так надолго, насколько сможет. – Лучше тебе ничего не читать, – Хаммел предпринял жалкую попытку отговорить Блейна, неловко отводя взгляд в сторону. – Почему? – Блейн подозрительно прищурился, наклонив голову. – Люди не очень хорошо отреагировали на то, что главный хоккеист их любимой команды, возможно, встречается с другим парнем, – уклончиво ответил Курт. – Блейн, ты не переживай, мы попытаемся опровергнуть эти слухи. У них не получится ничего доказать, я тебе обещаю! – Не нужно ничего опровергать, Курт, – Блейн отрицательно замотал головой. – Это ведь правда. И я даже рад, что мне больше не нужно ни от кого прятаться, чтобы тебя поцеловать. Если человек не захочет работать со мной только из-за того, что я сплю не с тем, с кем ему бы хотелось, то нахрен вообще иметь дело с такими людьми? – Кто ты и что ты сделал с моим парнем? – нервно засмеялся Курт, пододвигаясь ближе, и аккуратно приобнял парня за плечи. – Ты же понимаешь, что первое время тебе будет очень сложно? Люди привыкли ненавидеть друг друга за гораздо меньшие недостатки. – Если ты согласишься всегда быть рядом и крепко держать меня за руку, я переживу их всех, – Блейн мягко потерся щекой о плечо Курта, с наслаждением прикрывая глаза. – Я на все готов ради тебя, помнишь? – Тебе не кажется, что жить в разных штатах и быть рядом каждый день довольно проблематично? – воспользовавшись удобным моментом, Курт решился поднять давно волнующую его тему. – Ну так переезжай ко мне, – просто пожал плечами Андерсон, бесцеремонно забираясь руками под края свитера Курта. – Ты статьи где угодно можешь писать, а у меня в Лайме собственная квартира. – Блейн, со всеми этими событиями я не успел рассказать тебе кое-что важное, – Курт изо всех сил старался не отвлекаться, но чужие пальцы так нежно и многообещающе гладили чувствительную кожу на животе, что тело неконтролируемо отзывалось на прикосновения. – Изабель предложила мне место заместителя главного редактора, и я подумывал согласиться. – Блин, Курт, это же так круто! – Блейн крепко обнял парня, прижимаясь к нему всем телом. – Конечно, соглашайся! Ты как никто другой достоин этой должности. – Поэтому я подумал, может быть, ты согласишься переехать ко мне? – Курт был смущен до предела своим смелым заявлением и, немного отстранившись, отвел глаза в сторону и тараторил первое, что пришло в голову: – Первое время мы можем пожить с Рейчел, пока не найдем себе более подходящую квартиру, а потом сможем снять отдельную. Или вообще присмотреть что-нибудь свое, – Курт заметил потускневший взгляд брюнета и стушевался. – Или я слишком тороплю события?.. – Нет-нет, все в порядке, просто я... Блейн замолчал посередине фразы, видимо, не собираясь ее заканчивать. Курт заметил его задумчивый взгляд, направленный в никуда, но не мог распознать причину. Неужели он так сильно напугал его перспективой совместной жизни? Вдруг Блейн не готов к настолько быстрому развитию отношений? Хоккеист нерешительно кусал губы и молчал, а Курт успел перебрать в голове тысячи причин, почему сейчас получит отказ. Он терялся в своих догадках, и одна была хуже другой. «Я не могу бросить семью и друзей». «Я не готов ради тебя менять свою жизнь». «Я еще не нагулялся». «Еще слишком рано». Неизвестность и ожидание убивали Курта, и он не смог сдержаться. – Выкладывай все, Блейн. Помнишь, ты обещал мне быть честным? Самое время начинать. – У меня не хватит денег на жизнь в Нью-Йорке, – обреченно выдохнул Блейн, закрывая лицо руками. – Я остался без работы на хрен знает какой период, на мне висят счета за больницу, и страшно даже подумать, сколько будет стоить вся реабилитация. А если я вообще не вернусь на лед, то даже не знаю, как жить и чем зарабатывать. Я больше ничего не умею. И я не могу позволить себе сесть тебе на шею и жить за твой счет. Курт облегченно выдохнул. Он широко улыбнулся и отодвинул руки парня от его лица, заглядывая в карамельные глаза. – Проблема действительно только в деньгах? Или ты просто не хочешь съезжаться сейчас? – Я очень хочу жить с тобой, – вымученно улыбнулся хоккеист, опуская глаза на сложенные на коленях руки. – Хочу каждое утро просыпаться рядом и первым делом целовать твои прекрасные губы. А еще хочу приносить тебе завтрак в постель. – Тогда решено, – Курт радостно захлопал в ладоши и чмокнул Блейна в колючую от трехдневной щетины щеку. – Как только тебя отсюда выпишут, сразу же перевезем вещи. – Но, Курт, я не... – Ничего не хочу больше слышать. У тебя есть страховка, которая покрывает твое лечение и реабилитацию, а насчет будущего будем думать потом, – не дав хоккеисту договорить, журналист сел и принялся целовать парня, оставляя на губах частые легкие поцелуи. – Я успел безумно соскучиться по тебе, поэтому вопросы денег и всех других мелочей, касающихся совместной жизни, оставим на потом. Ближайшие два часа ты только мой. – Я столько не продержусь, особенно после долгого перерыва, – засмеялся Андерсон, расслабленно прикрывая глаза. – Да я и не особо подвижен сейчас, так что буду как бревно. – Ничего, я как-нибудь сам справлюсь, – жарко выдохнул в покрасневшие губы Курт и, получив в ответ удивленный смешок, перекинул одну ногу через бедра Андерсона, аккуратно усаживаясь сверху. Блейн мечтал стянуть с Хаммела его чертов свитер еще с тех пор, как тот с утра зашел к нему в палату, и сейчас с наслаждением любовался открывшимся ему видом обнаженного торса. Он медленно поглаживал бледную кожу юноши, которая в приглушенном свете палаты напоминала полупрозрачный итальянский фарфор, и намеренно избегал в своих прикосновениях напряженных сосков парня. Курт развязал узелок больничной рубашки хоккеиста и откинул края в стороны, избавляя того от ненужной ткани между ними. Он безвольно подавался навстречу движениям Блейна, с готовностью подставляя свое тело под дразнящие поглаживания грубых ладоней. Блейн расстегнул ширинку на узких штанах Хаммела, и резкий выдох облегчения вырвался из приоткрытого рта. Блейн был невыносимо медлителен в своих прикосновениях, истязая мучительным ожиданием их обоих. Курт все больше распалялся в умелых руках, настойчиво ерзая на бедрах Андерсона и требуя продолжения. Он терся напряженным членом, пытаясь сделать хоть что-нибудь, что принесет ему облегчение, и цеплялся за грудь Андерсона, пытаясь привлечь его внимание. А Блейн смотрел. Смотрел на растрепанные волосы и выпавшие из всегда идеальной прически пряди, прикрывающие бледное лицо. Смотрел на покрасневшие от долгих поцелуев губы, которые были соблазнительно приоткрыты и с которых срывались потрясающие выдохи, граничащие со стонами. Не мог оторвать глаз от мокрого язычка, которым Курт периодически облизывал сохнущие от частого дыхания губы. Тонул в бездонных, темных, синих, как глубокие воды Тихого океана, глазах и понимал, что не раздумывая готов отдать за них свою жизнь. В эту секунду он, наконец, понял, что же так давно рвалось из-под искалеченных ребер, что так давно просилось наружу, разрывая до боли грудную клетку. Пылающий огонь нашел свое пристанище. – Я тебя люблю, – прошептал Блейн, замирая от неожиданности своего признания. – Катастрофически, невероятно, безгранично люблю тебя, Курт Элизабет Хаммел. Курт резко вынырнул из бессознательного состояния возбуждения, с трудом фокусируя свой взгляд на застывшем от шока юноше под ним. Взволнованный, обнаженный, но такой уверенный в своей правоте взгляд снизу из-под полуопущенных пушистых ресниц сносил крышу не хуже самого отборного кокаина. – И я люблю тебя, Блейн Девон Андерсон, – широко улыбаясь, тихо прошептал Курт в ответ, пробуя новые для себя слова на вкус. Такие правильные слова, которые крутились в его голове и не находили выхода. А теперь, наконец, нашли. Любовь по вкусу была как утренний черный чай с персиком из ближайшей кофейни. Как свежий шоколадный маффин, заботливо купленный для Блейна, чтобы в очередной раз порадовать скучающего парня. Как горькие бесконечные таблетки, которыми пичкают хоккеиста каждое утро. Как неопределенное совместное будущее, но от того более сладкое и интригующее. Любовь была терпкой и горячей, как губы напротив, которые целовали его до потери сознания. Любовь по вкусу была как Блейн Андерсон, и Курт готов был наслаждаться его вкусом каждую из отведенных ему жизней. И, слава богу, он догадался запереть хлипкую дверь одиночной палаты на ключ. *** Кажется, Курт когда-то говорил, что согласится на любую авантюру ради Блейна? Так вот сейчас его слепое согласие выходило боком для них обоих, потому что Блейн – твердолобый баран, безгранично уверенный в своей правоте. Курт с самого начала был твердо убежден, что идея Андерсона обречена на провал. Он наивно полагал, что Блейн просто пошутил, когда предложил вечером сходить вместо кабинета ЛФК покататься на коньках, но чем ближе они подходили к зданию катка, тем сильнее Курт хотел выбить себе мозги жестом «рука-лицо». Блейн только месяц назад научился нормально передвигаться и ходить без посторонней помощи, а уже возомнил себя профессиональным фигуристом? Как нога, которая только-только привыкла к минимальным нагрузкам, выдержит подобные испытания на прочность? Андерсон упорно не хотел слушать голос разума. Он был ослеплен своим упрямством и безрассудностью и, наплевав на рекомендации лечащего врача первое время не нагружать больную ногу, при первой же возможности помчался снова себя калечить. Неужели даже после всего, через что они прошли, хоккеист не научился ценить свое здоровье? Курт видел его горящие глаза, когда тот доставал из сумки старые хоккейные коньки, на которых когда-то учился кататься. Ему тяжело далась попытка отговорить парня, ведь он понимал его страстное желание вернуться к прежней жизни, но молча наблюдать, как все их с лечащим врачом старания летят коту под хвост, он просто не мог. Однако, все попытки отговорить хоккеиста от сомнительной затеи с треском провалились. Блейна не остановил даже тот факт, что он не смог сам как следует завязать шнурки, и Курту пришлось завязывать их сначала себе, а потом и Андерсону, выслушивая подробные указания и постоянные нелепые замечания, что он все не так делает. Перешнуровывались они, к слову, четыре раза. Набираясь терпения (а он был уверен, что его понадобится очень много), Курт вздохнул и первым выехал на лед, вспоминая уроки Блейна и пытаясь сохранить равновесие. Людей на катке практически не было, что незначительно, но все же облегчало им задачу. Словно намеренно не замечая скептически настроенного Хаммела, который стоял, ухватившись одной рукой за бортик, а второй приготовился ловить незадачливого хоккеиста, Блейн широким шагом смело ступил на лед и, как только его больная нога коснулась скользкой поверхности, ожидаемо рухнул вниз. Следующие сорок минут парни провели в неравной схватке: Блейн боролся с ногами, которые упорно не хотели его слушаться, и пытался ровно проехать хотя бы несколько метров, а Курт – с собой, старательно подавляя в себе нарастающее раздражение. Он искренне старался помогать Андерсону. Он хотел быть хорошим парнем, который вдохновляет и поддерживает любимого, который не пилит и ничего не запрещает. Но жестокая реальность оказалась гораздо сложнее: ведь иногда любовь заключается именно в том, чтобы уберечь близкого человека от очередной необдуманной глупости. С каждой отсчитанной на табло секундой улыбаться становилось все сложнее, а с каждым падением Андерсона, который в половине случаев умудрялся утаскивать за собой Курта, градус раздражения неконтролируемо нарастал. Пока не достиг своего апогея. – Блейн, прошу тебя, пошли уже домой, – терпение Курта стремительно испарилось. Курт и сам не умел толком кататься на коньках. Одного занятия с Андерсоном было явно недостаточно, чтобы чувствовать себя уверенным на льду, да еще и таскать на себе практически безвольное тело. Он очень сильно устал, у него болели все конечности от постоянных падений и непривычных физических нагрузок, а легкая одежда вымокла насквозь. Он попытался придержать измученного Блейна, который даже стоять ровно долго не мог, но не выдержал их веса, и парни снова упали на изрезанный за долгий день лед. – Курт, ну еще минут десять, – Блейн тяжело дышал, в очередной раз и не с первой попытки поднимаясь на ноги. – У меня уже начало получаться. – Что, что ты хочешь мне доказать, Блейн? – юноша не сумел сдержать в себе рвущую душу злость. – У тебя ничего не получается, ты что, не видишь? Тебе еще рано выходить на лед, тебе нельзя, ты меня понимаешь? – Да я себе хочу доказать, что еще не разучился стоять на коньках! – рявкнул Блейн в ответ, резко разворачиваясь к шокированному Хаммелу. – Что я не бесполезный, что хоть еще чего-то стою! Что я не ебаный инвалид! Громкие слова горького отчаяния эхом отскочили от металлических стен ледового катка. Последние посетители, неспешно покидавшие закончивший свою работу каток, опасливо оглядывались на сумасшедшую парочку на льду, но ребята ничего вокруг себя не замечали. – Блейн... – Сколько ты уже возишься со мной, Курт? – голос Блейна становился тише, неконтролируемо срываясь на хрип. – В конце концов, я же взрослый, самостоятельный мужчина. Но какого-то хрена я в свои двадцать лет не могу самостоятельно приготовить себе поесть, сходить погулять или даже принять сраный душ! Ты понимаешь, что я хуже маленького ребенка? – Блейн, но у тебя ведь нога... – Блядская больная нога, которая никак не захочет нормально работать! – Блейн в сердцах ударил кулаком по бедру, отчего нога подогнулась, и парень снова упал на лед, приглушенно ругнувшись: – Я ведь должен быть твоей каменной стеной, а пока все, что я могу, это висеть тяжелым камнем на твоей шее. – Прошу тебя, не говори так, – Курт опустился рядом на колени, пытаясь обнять хоккеиста, но тот был слишком зол, чтобы ровно усидеть на месте. – Я должен быть сильным, крепким, должен быть в состоянии тебя защитить. Я хочу быть твоей опорой и поддержкой, а не якорем, который тянет тебя вниз, – голос парня окончательно стих, превратившись практически в шепот. Курт боялся пошевелиться, безвольно уронив на колени оставшиеся без внимания руки. Он смиренно ждал, пока Блейн выговорится, и молчал. Злость и страхи копились в них обоих слишком долго, и никто из парней не счел нужным вовремя обсудить возникшие между ними недомолвки. Наивно полагая, что если игнорировать проблему, то она исчезнет сама собой, они сейчас расплачивались за свою безответственность и инфантильность. – Я должен вернуться в команду! – горячо шептал Блейн, глядя куда-то перед собой. – Я должен попасть к ребятам. Я хочу снова стать тем самым хоккеистом, который забьет решающий гол. Господи, Курт, я же был лучшим игроком, меня хотели забрать столько клубов, я мог бы попасть в чертов «Нью-Йорк Рейнджерс», и во что я превратился сейчас? В кусок бесполезного, беспомощного, никому ненужного говна. Курт заметил первые слезы, побежавшие по колючей небритой щеке. Одна за одной, они градом катились вниз, неминуемо попадая на лед и невольно сливаясь с ним в одно целое: соленое замерзшее синее море. Блейн сидел, неловко подогнув под себя одну ногу, а вторую вытянув вперед, и тихо плакал, спрятав лицо в свои ладони и не сдерживая себя рамками приличия. – Мне страшно, Курт, – журналист с трудом слышал едва различимый из-за ладоней шепот. – Я не понимаю, кто я и что мне теперь делать. Тот, кем я был почти всю свою жизнь, исчез, пропал, ушел и больше не вернулся. Мне страшно просыпаться каждое утро, ведь первое, о чем я думаю, проснувшись, что, возможно, сегодня и ты решишь уйти от меня, потому что тебе больше не нужен беспомощный инвалид. – Почему ты никогда мне ничего не рассказывал? – потрясенно протянул Курт, подвигаясь ближе и убирая ладони от заплаканного лица. – Блейн, ну что за глупости? Я никуда от тебя не уйду. Я люблю тебя, слышишь? И мы со всем справимся, я тебе обещаю. Я поставлю тебя на ноги и на коньки, окей? – Никто не сможет поставить на коньки такого калеку, как я, – Блейн тяжело дышал, положив голову на плечо парня. – Нужно просто смириться с неизбежным. – Никогда больше не говори про себя таких слов, – отчетливо чеканя каждое слово, Курт выровнялся и заставил хоккеиста на себя посмотреть: – Ты будешь продолжать лечение, и мы поставим тебя на ноги. Ты талантливый хоккеист, и твоя команда с радостью тебя примет, когда ты будешь готов. Я тебя люблю и никогда не посмею уйти, если ты сам меня не попросишь. Хаммел крепко сжал в объятиях расслабленное тело, и Блейн не стал возражать, постепенно расслабляясь в крепких руках. Журналист бездумно целовал кучерявую макушку, вдыхая любимый запах и зарываясь носом в пушистые, не уложенные гелем волосы. Их одежда насквозь промокла, они продрогли и устали, с минуты на минуту должны были прийти сотрудники катка и выгнать их в шею за задержку зала, но никто из парней не спешил уходить. Большое ледовое поле стало для них вторым домом, в котором они всегда могли найти успокоение. – Я никогда не позволю тебе от меня уйти. Курт понимал, что в совместной жизни с Блейном Андерсоном легко не будет ни единого дня. Страшно было даже представить, сколько еще ссор и пролитых слез им придется пережить. Но сейчас, сидя онемевшим задом на холодном льду и обнимая изнеможенное истерикой тело любимого человека, Курт как никогда ясно понимал, что он готов на это. Он готов пережить все это, что хочет прожить так всю свою жизнь. Что хочет подарить Блейну все, что у него осталось. Прожить с Блейном Андерсоном вместе до глубокой старости, защищая и оберегая его на протяжении многих лет. Он мечтал о совместных походах в парк и домашних музыкальных концертах. Он воображал себе уютные вечера с совместным просмотром мюзиклов или мультфильмов под приготовленный вместе попкорн. Он готов был ругаться с Блейном хоть каждый божий день, но обязательно после этого громко и долго мириться в спальне. Они находились в самом начале своего пути. Дорога в будущее казалась им длинной, непредсказуемой и запутанной, полной не только хороших приключений, но и злобных, страшных монстров хаоса. Но, несмотря ни на что, невероятно привлекательной в своей неизвестности и неповторимости. Два молодых парня одиноко сидели в центре большого городского катка и не могли себе представить, что будет ждать их в конце их длительного путешествия. Но они готовы были пройти отведенный им путь до конца. Вместе. Навсегда.