Мы не ангелы, парень, Нет, мы не ангелы. Там на пожаре Утратили ранги мы. Нету к таким не любви не доверия - Люди глядят на наличие перьев… …Если нас спросят, Чего мы хотели бы - Мы бы взлетели… Люмен, Би-2 и Агата Кристи – А мы не ангелы, парень
Часть 1. Минувшее
Сотни раз она приходила сюда, и никогда не решалась спуститься в долину. Когда-то там, внизу, был замковый комплекс резиденции Императрицы. Теперь, спустя несколько сотен лет, тропическая растительность почти полностью скрыла руины, оставшиеся от дворца после воздушной атаки. Единственное, что напоминало о былом величии прекрасного чуда архитектуры, – это три высоких белых шпиля, поднимающихся из густых сине-зеленых зарослей в изумрудное небо и до сих пор не потерявших своего сияния и чистоты. Один из них накренился от прошедшего по центру снаряда, но так и не обрушился. Эта звёздная система, как и множество остальных, пала одной из первых, подвергшись внезапной массированной атаке прямо из самого центра Империи – Цитадели. Время стерло память: лес спрятал погибших, бережно окутав лианами и утащив под сырую влажную землю изглоданные зверьём кости, жаркие лучи небесного светила давно высушили кровь и слезы, ветры растворили запахи, а дожди смыли всю информацию о произошедшем. По рассказам матери, когда началась Жатва, Императрица как раз посещала планету с целью проведения личного совещания с местным советом. Благодаря авгурам ей удалось выжить и покинуть систему, остальные же – советники, её сестра, правящая здесь от имени Императрицы, а так же семья самой Наместницы и все жители – были убиты ордой синтетиков – приспешников Жнецов, либо порабощены с целью дальнейшей переработки. Говорят, крылатых машин было так много, что они закрыли небо, будто тучи в сезон дождей. Сейчас о жа’тил, как называла их мать, почти не вспоминали, ибо протеане покончили с ними больше столетия назад, уничтожив планету, где размещались их основные силы и базы. Незачем думать о тех, кого удалось победить, когда существует без того достаточное количество разнообразных полусинтетиков, созданных Жнецами из одурманенных рас, и протеане оказались не исключением. Девочке за её короткую жизнь посчастливилось не увидеть воочию ни одной из них, всё, что она знает о войне – из показанных её матерью личных воспоминаний. Меда жила здесь, сколько себя помнит, для неё и еще двоих её братьев эта далекая заброшенная планета была домом. А всё из-за этого проклятого генного заболевания, носителем которого была Рея, её мать, а девочке, единственной из тройняшек, «посчастливилось» его получить. Отклонение, из-за которого нервная система приобретает способность накапливать и преобразовывать энергию, передается только по материнской линии, но проявляться может у особи любого пола, хотя довольно редко, как правило, спустя два или более поколения. За женщинами из подобных семей и их детьми наблюдали, потому как заранее определить плод с дефектным геном невозможно, также его нельзя обнаружить сразу после рождения. Только в процессе развития умственной и нервной деятельности участок ДНК каким-то образом мутирует, а вместе с этим происходит совершенствование нервной системы, что, как правило, начинается до первого, осознанно произнесенного ребенком, слова и завершается спустя несколько лет. За Реей тоже наблюдали, тем не менее, следуя по заранее подготовленному плану, она смогла вывезти Меду за пределы Империи, как только ощутила начавшиеся изменения в её нервной системе. Дочь была не первым авгуром в её семье. В детстве Рея лишилась младшего брата, и самое страшное, что мать даже не пыталась защитить его. Все знали, что авгуры представляют собой, но Рея видела лишь ребенка, а не машину для убийств. «Слишком много преступлений совершают «исконные» авгуры», – твердили абсолютно все. Но она не могла поверить, что не существует иных способов научить их контролировать себя, кроме как духовно опустошить. Или всем плевать? Поэтому, как только Рея подросла, окунулась в изучение всей возможной информации, что могла найти: первые упоминания об авгурах, наследственность, применяемые к ним методы воздействия. Создание «измененных», как единственно эффективный способ подчинения и подавления воли. Монастыри, месторасположение которых известно лишь узкому кругу близких Императрице лиц, в которых проводят обучение, а на деле – грубое психологическое и медикаментозное воздействие. Множество противоречащих друг другу слухов, долгие месяцы штудирования старых архивов и попытки попасть в закрытые банки данных… Общую картину, до жути скупую и поверхностную, пришлось складывать по крупицам, но всё-таки кое-какие любопытные выводы Рее удалось сделать. Задолго до войны со Жнецами был период, когда ген авгура стал проявляться всё реже. А причина предельно проста – создавать семьи с женщинами-носителями данного недуга никто не спешил. Теоретически это являлось положительной тенденцией, но у одной из Императриц возникла идея привлекать этих женщин к служению при дворе в качестве сопровождающих дам и личных помощниц. И довольно скоро благосклонность правительницы Империи, наряду с солидным приданым, поспособствовали возникшему к ним уважению. Зачем она сделала это? Зачем подтолкнула распространение «неблагоприятного» генетического заболевания? Ответ очевиден: авгуры необходимы. Их используют в качестве охраны не из-за императорской «милости» к ущербным существам – вброшенное в массы суждение, и довольно наивное, – а потому что это выгодно. Они прекрасно зарекомендовали себя в защитных и боевых навыках, но, что не менее важно, отличались безусловной верностью. Рея хотела знать правду – действительно ли «исконные» авгуры неуправляемы и все как один неуравновешенные убийцы, или это лишь пропаганда? И возможна ли для них полноценная жизнь без монастыря и стирания личности? Жажда добраться до истины привела Рею к Императорскому двору, куда её охотно взяли помощницей Правительницы. Но вместо ответов, она нашла там своего брата… – Он смотрел на меня пустым взглядом, какой до того момента я видела лишь у мертвых, – рассказывала однажды Рея свою историю Меде. – И тогда, мой свет, я поклялась, что если у меня родится ребенок-авгур, я ни за что не позволю лишить его души. Не авгуры опасны для Империи, а Империя опасна для них, для детей, что из-за своей уникальности и незаменимости должны страдать и погибнуть задолго до физической смерти. Война забрала у меня отца, братьев, мужа и сыновей, – Меда знала, что у неё было трое старших братьев – все служили на флоте, и ни одного ей не суждено было увидеть воочию, впрочем, как и отца. – Но остальных своих детей я не отдам! – наверное, это был единственный раз, когда глаза Реи, всегда аристократически спокойной и прекрасно контролирующей свои эмоции, горели ненавистью и диким огнем. – Пусть я предатель, но моя совесть простила меня, а перед Предками я смогу держать ответ. Мне есть, что сказать им! Девочка уселась на нависающий над обрывом выступ горной породы и глядела на далекие сверкающие белые шпили. Интересно, из какого они материала? Похоже на белый камень. А, может, металл? И как выглядел дворец до разрушения и перед тем, как тропический лес вернул себе отнятые ранее владения? Она часто представляла, как спускается к нему, как рассматривает увитые лианами стены, поросшие деревьями и травой галереи и комнаты, читает оставшиеся воспоминания и представляет, что здесь происходило до войны. В сознании снова прозвучал строгий голос Реи: «Медания, это место опасно для тебя. Ты еще не готова». Но когда она будет готова? Всю свою жизнь она усердно учится и уже способна защищать свой разум от воздействия извне. Кроме того, спустя такое количество времени после атаки Жнецов разве могла сохраниться хоть какая-то достаточно четкая информация? Тем более, если здесь большую часть года идут дожди. Но тогда почему Рея запретила дочери ходить туда? Больше всего Меда надеялась найти там хоть какой-то образ Императрицы, пусть даже прошлой, ибо уже давно правит её дочь. Мать говорила, что протеанки императорского рода настолько прекрасны, что их красота, величие и духовная сила не подвластны словесному описанию. Это представление было довольно смутным, тем более что Рея никогда не показывала Меде её образ, хотя некоторое время служила при дворе. Но как бы девочке не хотелось увидеть правительницу Империи, она никогда не проникала в память матери без её разрешения, а рассказывала о ней Рея неохотно. Меда понимала, что всё это из-за того, что она, как авгур, должна была принадлежать Императрице, но при этом перестать быть собой, перестать быть личностью вообще. – Тебе не нужно её видеть, свет мой, незачем знать, как она выглядит. Её красота пленяет взгляд, тяжелая аура давит на разум, а запах подчиняет волю, – однажды поздно вечером, после очередных заданных ей вопросов, Рея всё-таки решила пояснить подобную скрытность со своей стороны. Она усадила Меду к себе на колени, пальцы ласково поглаживали затылок дочери, а мысли плавно текли в её сознание. Они частенько общались без слов, говоря по созданной между ними ментальной связи. Многочисленные браслеты на тонких запястьях мелодично звенели, и этот звук всегда казался девочке загадочным и умиротворяющим. – Авгуры, чья личность стерта, подвержены её влиянию пуще всех, для них она становится смыслом жизни, воздухом, наваждением. Её феромоны настолько сильны, что женщины, долгое время находящиеся рядом с ней, теряют способность зачать детей, поэтому наследницы престола никогда не живут вместе с Императрицей. – Ты ведь была её помощницей, но у тебя есть я, а еще мои братья, – удивилась девочка, сонно опустив голову матери на плечо. – Как правило, если влияние не длительное, то процесс обратим. А по традиции девушки из свиты имели право заводить семью в случае… хм, – женщина задумалась, как объяснить ребенку квинтэссенцию чувств, что она испытала тогда, – в случае обоюдной симпатии с понравившимся мужчиной. Меда, до этого едва сдерживая зевки, потёрла глаза и удивленно уставилась на мать, готовясь слушать неизвестную ей доселе историю. – Это случилось во время военного конгресса, где собрались генералы наземных войск и адмиралы флота, – Рея визуализировала в сознании дочери своё воспоминание, но все фигуры были безликими и нечеткими. – Прибывшие на совет подходили к Её Величеству Императрице поприветствовать и выразить своё почтение, я же и несколько девушек из её личной свиты неизменно сопровождали её, – среди серой толпы протеан, лица которых давно стёрлись из памяти Реи, возник мужчина, внешность которого и даже одежда были воссозданы до мелочей. – Как раз на том приёме я повстречалась с твоим отцом, – она уже не раз показывала его Меде, но сердце девочки до сих пор замирало от восхищения. Смуглый цвет кожи она унаследовала от него, равно как и ярко-жёлтый оттенок глаз. Жаль, что она никогда не увидит его воочию – он погиб за несколько месяцев до её рождения. Мужчина в торжественной бело-золотой форме поклонился Императрице, которая, по-видимому, в воспоминании Реи находилась сбоку от неё, но, поглядев в ту сторону, Меда увидела лишь пустоту, будто и не было никого. Устраиваясь удобнее на коленях матери, девочка обняла её и мечтательно произнесла: – Он был красивее и сильнее всех, да? Потому и понравился тебе? – Ох, Медания, дело вовсе не в этом, – Рея улыбнулась и, прикрыв глаза, коснулась щекой виска девочки. – Могу сказать, что тогда я не ошиблась, почувствовав, что он единственный, с кем бы мне хотелось провести свою жизнь, пусть даже она пройдет в постоянном ожидании его возвращений из многочисленных битв, пусть у нас будет мало времени, чтобы быть вместе, но те короткие моменты стоили того, чтобы ждать и верить. – Мама, но я не пойму, как ты всё это определила? – Конечно, не поймёшь. Ты слишком юна, – коснувшись подбородка девочки, Рея приподняла её лицо и окинула задумчивым взглядом. – И чрезмерно любопытна, к тому же. – Но я постараюсь понять! Ты хорошо объясняешь, – запротестовала Меда. Отрезанная от остального мира, она всегда жаждала знать больше, хотела представить, каково это – жить в городе Империи, а не на заброшенной планете, где нет никого, кроме матери да братьев. Рее тяжело было осознавать, что дочери никогда не представится возможность понять то, что она так сильно просит пояснить. Но подобная изоляция – цена её жизни. – Хорошо, только потом больше никаких вопросов. Тебе следует отдохнуть после тренировок. Улыбнувшись, девочка кивнула. – Я почувствовала, что он единственный, по направленному на меня взгляду, по запаху, что стал для меня идеальным, вдруг оказавшись приятнее, чем аромат самой Императрицы, по нашему с ним безмолвному общению даже без установления мысленной связи, по тёплому трепету в сердце просто от осознания того, что он существует в этой вселенной. Мы называем это единением душ, – в заключение женщина поцеловала девочку в лоб и слегка подтолкнула, заставляя спрыгнуть с коленей. – А теперь иди спать, мой дар… «Единение душ». Конечно же, Меда ничего не поняла из слов матери, но больше никогда не спрашивала об этом. Всё-таки правда, что она ещё слишком мала, но когда у неё вырастут крылья… Девочка пошевелила плечами, где под одеждой из-под жёстких пластин на лопатках уже показались их кончики. … она станет взрослой и во всём сама разберется. И тогда сможет полететь с этого уступа к самому шпилю, но сейчас Меда решила, что спустится туда пешком.***
Ментальный блок, ограждающий разум и нервную систему от влияния извне, едва справляется, а концентрации на поддержание биотического барьера, как дополнения к защите, и того не хватает. До резиденции ещё далеко, Меда прорывается сквозь заросли лиан и ветвистых тропических деревьев, изрезая их длинным кинжалом – это было привычно и никогда не вызывало у неё затруднений, но сейчас руки двигаются всё неувереннее, да и вовсе дрожат. Земля здесь ощущается как живое, страдающее от смертельного недуга существо. Будто пар после дождя под лучами солнца, от неё исходит дымка тлетворных эмоций. Они не исчезают, не растворяются, а недвижимо повисли в воздухе, отравляя его, точно яд. С каждым шагом это разрушающее зелье впитывается в босые стопы Меды, проникая сквозь кожу в тело, а через трещины ментального блока – в сознание, ослабляя и угнетая его чувствами несчастных, чьи тела давно сгнили глубоко в почве под ногами девочки. И с каждым шагом накапливаемый в нервной системе страх усиливается, смешивается с ноющей болью, что объяла всё тело – ей кажется, что на нем живого места не осталось, – и девочку неимоверно пугает, насколько больнее станет при продвижении дальше. Ей уже не понять, где её чувства, а где – погибших здесь во время вторжения. Остановившись, Меда решает, что лучше повернуть обратно. Попытка прыгнуть выше головы не увенчалась успехом, а всё дело в том, что она до ужаса боится боли. Если со своей ещё можно справиться – Рея объяснила, как авгуры могут блокировать её, – то чужая!.. Она ощущается как собственная, пусть её можно свести к минимуму и даже полностью отгородиться, но что произойдет, если в моменты, когда она насыщена и сильна, ментальный барьер не выдержит давления? Меда вдруг осознала, как много здесь погибло протеан. Яркая вспышка страха – её страха, настоящего, сильного, отчаянного – и ментальный блок от перегрузки эмоциями разрушается изнутри.***
Рея нашла Меду блуждающей вокруг резиденции, и на её пути не осталось ни единого живого существа, будь то зверь или птица. Сработала защитная реакция, и организм освобождал энергию посредством их слаборазвитых нервных систем, не давая авгуру приблизиться к перегрузке. Круглосуточно неспокойные и шумные джунгли затихли, смолкли, будто в ожидании беды, и эта беда стояла среди деревьев, запрокинув голову к пробивающимся сквозь густую листву лучам света, под которыми в воздухе плясали мелкие пылинки, сверкая, точно драгоценный песок. Место в долине, манящее Меду своей недоступностью, было известно Рее, как и то, куда она часто приходит, чтобы полюбоваться и посидеть в одиночестве. Сегодня дочь впервые задержалась дольше обычного – небесное светило уже начало клониться к закату. Женщина знала, к чему в итоге приведет чрезмерный интерес девочки и жажда получить хоть какую-то информацию об Императрице, несмотря на предупреждения и запреты. И ненавидела себя, ибо не предотвратила того, что дочь оказалась один на один с самым страшным кошмаром авгура. Но так должно быть: пришло время и Меде познать его. Отчаянно переживая, женщина понимала, что ей следует вести себя как наставник, а не как мать. Занятия занятиями, но только в стрессовых ситуациях, когда не на кого положиться, в полной мере познаются полученные знания и умения, приходит осознание своих способностей и предела возможностей. И после многих лет обучения дочери Рея была уверена, что она справится с этим заданием, но, как мать, места себе не находила. Девочка стояла к ней спиной, и первое, что бросилось Рее в глаза и резануло по обонянию – это измазанные её же кровью пальцы. – Они кричат во мне, – Меда опустила голову и повернулась. Виски, шея и грудь разодраны до крови, лицо блестит от слез, но голос спокойный, до мурашек спокойный. – Здесь, – она коснулась головы, – и здесь, – ладонь легла на сердце, а затем сжалась, впиваясь в свежие раны ногтями. – Стонут, боятся и гибнут. Каждый из них снова и снова. Их не остановить. Да что она за мать такая, что заставляет ребенка страдать?! Сгенерировав защитный барьер вокруг Меды и прервав таким образом проникновение памяти окружающего пространства в её нервную систему, Рея, уже через секунду оказавшись около дочери, заключила её в объятия. Остаточный разряд энергии вонзился в тело женщины, но она лишь крепче прижала к себе Меду. Физическая боль сейчас не шла ни в какое сравнение с душевной. – Почему здесь всё так…отчётливо? – Приходя в себя, девочка начала дрожать. Состояние не критическое, даже не приближено к нему – организм смог сохранить баланс энергии и не получить перегрузку. Благо живности в лесах предостаточно. Нервная система получила первую достойную нагрузку, но всё же её оказалось недостаточно для рефлекторного создания ментального барьера. Должен открыться следующий уровень защиты. Было бы глупо сейчас останавливаться на достигнутом: это будет значить, что Меда мучилась зря. Стирая слезы и кровь с лица дочери, глядя на её израненную шею и грудь, Рея сама едва сдерживала слёзы из-за содеянного – и того, что ей еще предстоит совершить. Но сейчас она должна быть наставником, а не матерью. В монастырях авгуров подвергают ещё более страшным испытаниям. С ними не церемонятся, о них не беспокоятся. Неизвестно, как дальше сложится жизнь, но Меда должна быть готова ко всему. Возможно, когда-нибудь её способности самоконтроля и защиты станут настолько идеально натренированными, что она сможет стать полноправным членом общества, и никто даже не узнает, что среди них авгур. Но самой глупой и неисполнимой надеждой был абсолютно эфемерный шанс, что дочь на личном опыте поймёт, что испытала Рея, впервые увидев её отца. Меда ведь так мечтала узнать… – Кровь – чистый насыщенный источник информации, которая накрепко въедается в материал. А когда её пролито так много, как здесь, то подобное место невозможно очистить, – поясняла Рея, ожидая, когда Меда успокоится и будет готова к продолжению практики. – Пройдут ещё не сотни, а даже тысячи лет, пока пережитые жертвами войны чувства перестанут быть настолько остры и отчетливы. – Прости меня, я ослушалась. Я не предполагала… – начала было оправдываться девочка, но Рея прервала её: – Я знала, что рано или поздно ты придёшь сюда, Медания. –Вопреки ожиданиям, мать вовсе не злилась, напротив, её улыбка была печальной. – Теперь мы будем здесь частыми посетителями. Тебе надо научиться противостоять подобному напору информации извне, контролировать её поток и управлять им. Ты шла, будучи уверенной в своих силах, значит, морально готова к следующему этапу нашего обучения, – Рея взяла девочку за руку. – Идём, мой дар, ты ведь хотела увидеть место, где бывала Императрица. Испуганно распахнув глаза, Меда потянула ладонь матери, останавливая её: – Нет! Там слишком много боли! – эмоции страха снова окрасили её ауру, и в воздухе полыхнули искры зарождающегося барьера. – Я не могу! У меня не получается отгородиться! Нежные руки коснулись плеч девочки, и, опустившись перед ней на корточки, Рея успокаивающе произнесла: – Эмоции ранят, но также дают силу. Даже твой собственный страх может стать твоей силой. Смотри, – она провела пальцами по грани инстинктивно созданного вокруг них биотического полотна. – Цена этой силы высока, но ничто в мире не дается без стараний и боли, особенно для тебя. Запомни это, – испуг вовсе не исчез, хоть и потерял господство в спектре эмоций Меды, но она всё-таки понимающе кивнула. Рея поднялась на ноги и взяла её за руку, собираясь повести в место, где сотни лет назад произошла самая страшная битва за эту планету. – И терпи, Медания. А я обещаю защищать тебя. Пусть ты до ужаса боишься боли, но у тебя нет выбора, свет мой.***
Часть 2. Союзники
– Это моя территория, поэтому команды здесь отдаю я, и разрешения покинуть медотсек не было! – Мне не нужно разрешение, человек. И в твоих услугах я больше не нуждаюсь. Не советую стоять у меня на пути. Тяжелый вздох, почти неслышимые, но всё же улавливаемые чутким слухом шаги, и знакомый шипящий звук действия двери. Едва пробудившись, авгур по привычке сразу же прощупала окружающее пространство в поисках своей подопечной и, обнаружив Шепард, вздохнула с облегчением. У себя в каюте. Слегка повышено внутричерепное давление. Физических травм нет. Приоткрыв переднюю пару глаз, Меда успела увидеть спину удаляющегося Явика, а через секунду створки за ним закрылись – и на её сознание, будто толща воды, тяжело опустилась эмоциональная жизнь «Нормандии», грозя увлечь на самое дно. Ответная реакция организма сработала следом, выстраивая ментальные блоки один за другим, создавая многоуровневую защитную систему, что обычно существовала даже когда протеанка спит. Но сейчас, до пробуждения, её сознание было обнажено. Нервная система уже давно достигла бы критического состояния, а Меда так и не проснулась бы. Сегодня она не видела снов, что обычно представляли собой чужие воспоминания и были её постоянными спутниками в то редкое время, когда Меде удавалось отдохнуть. Ей также не снились нечёткие эпизоды её детства, за которые отчаянно держалась её личность, или те моменты из прошлого, что мучительно хотелось забыть. Меда спала и не видела ровным счётом ничего. Но это блаженное небытие оставило после себя непривычное ощущение спокойствия и уюта и, похоже, разум, наконец, смог отдохнуть. И что самое печальное – причиной данного её состояния и того, что она еще жива, был этот проклятый протеанин – авгур до сих пор ощущала на себе остаточное присутствие энергетики его ментального барьера. Крепко зажмурившись, Меда опустила ладонь на глаза. Непонятно, что лучше: умереть или жить, оказавшись в долгу перед ним? Час от часу не легче. Хотя, Явик же был настроен избавиться от неё, тогда почему передумал и решил помочь? Предки, как же здесь всё пропитано его ароматом! Особенно запахом его крови, чувством боли и медикаментами в придачу. Эмоции были настолько чёткими и свежими, что не нужно касаться никаких поверхностей, чтобы прочесть их. Воздух был насыщен концентрированными ДНК-маркерами, они оседали на её лицо и проникали в легкие, и из любопытства авгур позволила им оформиться в зрительные образы. Она видит себя его глазами, лежащую на этой самой кушетке. Явик всё время смотрит на неё, пока руки человеческой женщины-доктора безостановочно занимаются его раной. К работе подключается аппарат для проведения медицинских операций, и к этому моменту она уже третий раз обновляет проводниковую анестезию, чтобы блокировать нервные сплетения плеча и руки, потому как эффект быстро ослабевает. Стараясь не обращать внимания на все эти манипуляции, протеанин не отводит от авгура затуманенного взгляда, лишь изредка закрывая глаза, борясь со слабостью, ноющей болью и угасающим сознанием. Он устал настолько, что не может поддерживать ментальный щит, защищающий Меду, не осуществляя при этом зрительный контакт. Доктор соединяет перелом и начинает фиксацию штифтом. Лекарство до этого не слишком-то справлялось, а сейчас, вместе с Явиком из его воспоминания тихо зашипела и Меда, ощущая, будто в её собственные кости устанавливают блокирующие винты для скрепления ключицы. Женщина, что занимается его раной, безостановочно что-то говорит: то возмущается по поводу отказа от общего наркоза, то беспокоится о возможных побочных эффектах из-за большого количества сильнодействующей анестезии. Эта болтовня невероятно раздражает, давит на разум и мешает сосредоточиться, поэтому Явик, не слишком выбирая выражения, требует, чтобы человек, в конце концов, замолчала и делала свою работу. А как всё происходило дальше, авгуру знать не хотелось. Он решил оставаться в сознании, чтобы обезопасить её разум, пока она сама не способна. Но зачем? Воспоминание угасло, и Меда решила, что пора ей покинуть это эмоционально неприятное место. Распахнув глаза, она решительно приподнялась на кушетке, но ноги не согнулись. Когда она стянула с себя простынь – одна ладонь оказалась перемотана бинтами – взгляд протеанки уперся в крепкие бандажи на обоих коленях, идущие от середины бёдер до голеней, что, собственно, и не позволяли им двигаться. Кроме того, брони не было. Вместо неё авгур была одета в бесформенный тканевый халат. – Уж тебя я не отпущу, дорогая. Опёршись о край стола, заваленный кипами датападов, разного рода инструментами и медикаментами, что надлежало расфасовать по ящикам и аптечкам, и скрестив руки на груди, с лёгкой улыбкой на лице на неё глядела доктор Карин Чаквас. Меда уже видела её сразу, как оказалась на «Нормандии», но знакомство было не из тёплых. И вот сейчас эта женщина представляла собой олицетворение превосходства, злорадства и негодования в одном флаконе, но последнее было адресовано ушедшему менее минуты назад иному её пациенту. – Если твой соотечественник имел возможность уйти на своих двоих, то у тебя такой возможности нет, – и доктор даже не скрывала своего довольства по этому поводу. Если бы не повязки на коленях, авгур с полной уверенностью могла бы сказать, что способна покинуть медотсек вслед за Явиком, потому как анализ повреждений указывал, что скопления жидкости в суставе нет, отёчность спала, а связки восстановились достаточно, чтобы она имела возможность полноценно передвигаться без угрозы падения. Возможно, даже не придётся блокировать боль. – Ты пробудешь здесь, пока я не удостоверюсь, что связки полностью срослись, – продолжила женщина, пока пациентка ещё не успела ничего ответить. – Дабы избежать рецидивов, сейчас тебе нельзя передвигаться самостоятельно. Знаю я вас! – доктор всплеснула руками, раздражённо устремив глаза к потолку. – Как только отлегло – так сразу сломя голову на задания мчитесь, а потом старые раны дают о себе знать! И всё равно ко мне возвращаетесь! Какую-то пару секунд протеанка сосредоточенно смотрела на доктора, определяя причины её поведения и подбирая соответствующую тактику общения, а затем с идеально сымитированной искренностью произнесла: – Я вам очень благодарна за помощь, доктор, и ваши старания, – от этих слов у женщины удивлённо приоткрылся рот. Определенно не этого она ожидала от протеанки, ибо, Меда могла с уверенностью сказать, Явик ни разу её не благодарил. Не принято у них подобное. Каждый выполняет свою работу, это само собой разумеющееся, за такое не благодарят. – Но я уже вполне здорова и хотела бы вернуться в свою каюту. – Ох, дорогая, – голос доктора Чаквас стал мягче, а появившиеся в нём нотки заботы ясно указывали, что она внезапно сменила гнев на милость. Напряжённая спина расслабилась, общая настороженность исчезла. – Правое колено у тебя ни к чёрту – разрыв связок, не знаю, как они у вас называются, но отдаленно напоминают наши крестообразные, да еще и растяжение боковых. Я оперировать даже намеревалась, но Явик настоял, что с подобными травмами тебя вообще трогать нет необходимости. Тем не менее, внутрисуставное давление я ослабила и решила понаблюдать, что произойдет дальше. Не доводилось мне раньше протеан лечить, а тут сразу двое. Эта женщина действительно была обеспокоена её состоянием, а не говорила так лишь из профессиональных побуждений. Стоило выразить свою благодарность, как направленное на Меду чувство заботы повергло протеанку в ступор, поэтому она даже не сразу нашла, что ответить. – Через четыре часа я проведу повторное обследование, тогда и решу, как поступить дальше, а пока, Медания, остаёшься здесь. Не следует предаваться подобным эфемерным слабостям. – Всё-таки я настаиваю… – начала авгур решительно, но дверь распахнулась – и в помещение проник запах турианца, смесь его удивительно оптимистических эмоций и лёгкий аромат алкоголя, а следом неторопливой походкой вошел уже сам Архангел. – Хэй, док! – отсалютовал тот кружкой с непонятно пахнущим содержимым и поставил на её рабочий стол. Бросив на кружку хищный взгляд, женщина быстро прибрала её к рукам и, принюхавшись к аромату, с удовольствием отпила дымящееся зелье, через секунду воскликнув: – Ох, это великолепно! Гаррус, ты кудесник! Турианец пренебрежительно пожал печами, но развёл мандибулы в улыбке. – На что не пойдёшь ради вас, дорогой наш доктор. Пришлось преодолеть минное поле, чтобы добраться до заначки Кортеза. Только тс-с-с, мне ещё жить на этом корабле, да и безопасно летать в шаттле тоже не помешало бы. Доктор уселась на стол и прикрыла глаза, излучая волны эндорфинов. – Не переживай. Если что, я всегда поставлю тебя на ноги. Ловя неизвестный аромат, авгур пыталась определить, что за напиток принес турианец. Не было сомнения, что в нём присутствовал алкоголь, но он являлся далеко не основным ингредиентом. Причем в другой руке Архангел держал ещё две кружки. Понаблюдав немного за тем, как доктор смакует его подарок, Гаррус приветливо кивнул Меде и, приподняв брови, указал в сторону Чаквас, а затем произнес, расслабленно растягивая слова, отчего его субгармоники зазвучали на удивление приятно даже для слуха протеанки: – Кстати, по поводу ног. Вы не против, если я навещу вашу пациентку? – Ох, Гаррус, ты же знаешь, что я не откажу тебе, даже если ты решишь поселиться у меня в медотсеке и слопаешь все витамины. Самодовольно вздёрнув подборок, мужчина подмигнул Меде: – Вы так добры, Карин. – Раз уж ты здесь, я, пожалуй, пойду проверю, как там Шепард. Надеюсь, её головная боль ослабла, – послав протеанке взгляд «я-слежу-за-тобой», доктор не преминула добродушно улыбнуться турианцу и скрылась за дверью, на ходу причитая: – Вы привезли её в ужаснейшем состоянии! Проводив взглядом доктора, Гаррус нервно выдохнул и уселся на кушетку напротив Меды. – Как ты? – тех лёгкости и веселья, с которыми он говорил при докторе Чаквас, и след простыл. Этот турианец великолепно играет на публику, стоит у него поучиться моделям поведения касательно индивидуумов данного цикла. Усмехнувшись, Меда опустила взгляд на обмотанные повязками колени. – Жива, как видишь. – Я не об этом, – Гаррус коснулся пальцем своего виска. Ах, он беспокоится о её психологическом состоянии. – Повреждений удалось избежать. – Я рад. Выглядела ты скверно. Да ещё и…– Гаррус вдруг осознал, что до сих пор держит в руке две кружки. – Забыл, – и протянул Меде одну, а другую оставил себе. Протеанка критично поглядела на чёрную поверхность жидкости – аромата алкоголя не ощущалось, как и иных ядов – тем не менее, принять она её не торопилась, требовательно спросив: – Что это? – Хм-м-м, кофе. Не знаешь? Растительный напиток, родом с Земли. У тебя натуральный, у меня, – он приподнял свою кружку, – декстро-аминокислотный суррогат, похож на оригинал, наверное, только цветом и запахом, и для тебя, скорее всего, опасен. – Мы можем употреблять в пищу любые продукты, правда, не все усваиваются, но и аллергию не вызывают. – Удобно, – заключил Гаррус и с досадой добавил: – мне бы так. Посчитав, что попробовать стоит, тем более что её мучила жажда, не говоря уже о голоде, авгур приняла из рук турианца напиток. Под любопытным взглядом сделав небольшой глоток, она с каменным выражением лица поставила кружку на прикроватный столик. – Запах приятный, но слишком… – она сделала паузу, подбирая слова, но остановилась на более мягком варианте, – горько. Как вы вообще это пьёте? Тем не менее, Архангела это почему-то позабавило. Отрывисто хохотнув, он извлек из кармана для снаряжения маленькую ложку и два бумажных пакетика, высыпал их содержимое в кофе и тщательно перемешал. – Попробуй теперь, – видя, что она снова смотрит на него выжидающе, решил пояснить: – Эта штука придает кофе сладости. Продукт с той же планеты, хотя в галактике существует множество других аналогов. Ожидая, что вкус будет таким же противным, протеанка отпила совсем немного, задумчиво посмаковала, а затем сделала несколько уверенных глотков. – Есть ещё? – она кивнула в сторону пустых пакетиков из-под сахара. По-туриански улыбаясь, Гаррус отрицательно покачал головой. – А Вега не ошибся, дав тебе прозвище «Медок». Говорят, чертовски сладкая штука, но я не готов пожертвовать своим здоровьем, чтобы проверить, так ли это. В следующий раз определённо прихвачу с собой больше сахара, – Гаррус, наконец, принялся за свой напиток и, довольный собой, заявил: – Ну вот, а ты всё подозревала, что я отравить тебя собираюсь. Ха! Зря, что ли, я из-за тебя физиономию Явику подправил. Чашка с кофе замерла на полпути к губам. Удивлённо распахнув глаза, Меда непонимающе моргнула сначала одной парой, затем другой. – Что ты сделал? – Собственно, я по этому поводу и хотел с тобой поговорить. После того, как ты избавилась от тех тварей, он собирался тебя застрелить, и, наверное, сделал бы это, если бы я вовремя не остановил его. Меда медленно опустила чашку на колени и сжала обеими руками. Значит, всё-таки хотел воспользоваться её беспомощностью и довести начатое дело до конца. Раз косвенно избавиться от авгура не удалось, то решил применить оружие. Варрен побери, почему тогда он укрыл её ментальным щитом, зачем терпел боль, отказавшись от общего наркоза? – Потом ты начала что-то говорить, и он передумал тебя убивать. А вот, видимо, и ответ. – Что я говорила? – встрепенувшись, Меда подалась вперёд на кушетке, впиваясь в турианца требовательным взглядом, и его растерянность с неуверенностью мгновенного достигли её рецепторов. – Я понятия не имею, – Гаррус потёр шею, – я же не протеанин, спасибо Духам. Но могу сказать, что Явик был удивлен. Хотя это мягко сказано. А ты совсем не помнишь? – Абсолютно ничего с момента, как произвела первый удар, – поставив чашку с недопитым кофе на тумбу, авгур протянула руку Архангелу. – Покажи мне. Турианец медлил. Подобный способ общения был для него необычным, не то, что для Шепард, но всё-таки она контактировала с протеанским маяком, а Гаррус – нет, поэтому кто знает, как на него повлияет подобное «вскрытие мозгов». Причина его нерешительности была более чем обоснована. Меда могла не просить, а просто взять, что ей нужно, но следовало налаживать контакт с командой, тем более с этим турианцем, что защитил её от Явика, когда она сама была не способна. Кроме того, если действовать мягко и осуществить двусторонний поток информации, то Гаррус может увидеть то, что происходило у нее в сознании на момент её последней битвы. Подобные данные ей также не помешают. Приподняв одну сторону губ в ухмылке, авгур произнесла: – Хочешь, чтобы я доверяла тебе, Архангел, но во мне сомневаешься. Судя по прищуру голубых глаз, Гаррус принял брошенный ему вызов. Быстро снятая перчатка отправилась на тумбу, и турианец обхватил тонкую ладонь протеанки своей ладонью.***
Откинувшись на подушку, Меда закрыла глаза, борясь с желанием гневно зарычать. Предки, как жалко она выглядела! Стояла перед ним на коленях и приняла его за мать. Вряд ли Явик поверил, что это её собственное воспоминание, но что-то заставило его передумать и даже помочь, и тут дело совершенно не во вмешательстве Гарруса. Не хватало ещё, чтобы Явик прознал, что она ущербна не только как личность, но и как авгур тоже. Нельзя, чтобы он усомнился в её профессионализме. Это единственное, чем Меда может гордиться. В её умениях и квалификации – её превосходство над ним. Неотрывно глядя на свою руку, которой недавно касался ладони протеанки, Гаррус то приоткрывал рот, чтобы что-то сказать, то закрывал, не находя нужных слов, и, наконец, высказал общее впечатление: – Духи… Повреждений нервной системы не наблюдается. Болевой синдром из-за спазма сосудов мозга после ментального слияния предотвращен. Она старалась осуществить контакт как можно щадяще для неприспособленной к подобному методу общения нервной системы турианца. И это очень напоминало замедление скорости выпущенной тобой же пули, дабы в итоге не нанести урона. – Вот как всё происходит, – Гаррус улегся на кушетку и уставился в потолок. – Ты что-то понял из увиденного? – Сумасшедший поток изображений. Сложно было зацепиться хоть за что-то, просто не успевал осознавать их по отдельности, – он устало потёр глаза и, собравшись с мыслями, продолжил: – Могу сказать, что в видении был тот корабль с Деспойны, хаски и, хмм…лес? Мне кажется, там были деревья, но не уверен.С чего им взяться на той планете? Всё сходится. В том лесу когда-то был её дом. На планете, название которой вспомнить уже невозможно, да и, собственно, незачем. – Послушай, Меда, – перестав созерцать своды обители медицины, турианец снова сел и взял с тумбы чашку с кофе, хотя допивать вовсе не собирался. – Я ещё ничего не говорил Шепард по поводу выходки Явика – Чаквас накачала её лекарствами и снотворным, да и, думаю, ей вовсе не до этого сейчас. Я решил сначала рассказать обо всём тебе, но определённо Шепард должна знать о случившемся. Предки, не нужно в их дела вмешивать ещё и коммандера! – Не стоит беспокоить её по этому поводу. Не передумай он убить меня, уверяю, сейчас этот разговор не состоялся бы, – Меда произнесла это как можно убедительнее, хотя сама же сомневалась в своих словах. От Явика можно ожидать чего угодно, но покоя он ей не даст – это точно. – Поэтому пусть всё останется между нами. Гаррусу категорически не нравилась эта идея. Непринятие, возмущение, негодованиеи даже гнев вливались в его эмоциональную ауру, пока он взвешивал все «за» и «против», не спеша дать ответ. Меда не торопила, зная, что в любом случае он будет молчать. На самом деле сейчас турианец вовсе не делал выбор, как ему казалось, между тем, сообщать ли Шепард о действиях Явика или нет. Он решал, будет ли молчать по собственной воле или же под влиянием воли авгура. – Хорошо. Но глаз я с него не спущу. Правильный выбор, Архангел. Наконец, допив свой остывший кофе, протеанка поняла, что невероятно голодна, да ещё из столовой доносились ароматы чего-то съестного. Организм не получал пищи уже несколько суток – она не брала во внимание криостазис, когда все системы были введены в сон, а тело фактически не нуждалось в питании – но сейчас желудок получил порцию еды и настойчиво требовал добавки. Значит, пришло время исследовать местные запасы провизии. Судя по тому, что азари нынче считаются развитой расой, так же, как и эти ящерицы – саларианцы – недавнее присутствие одного из которых отчетливо ощущалось на корабле, то на тушеные щупальца или жареную печень можно было не рассчитывать. Спасибо Предкам, Меде не доводилось пробовать запечённый мозг приматов, что в этом цикле назывались людьми. Подчиняться приказам еды – об этом даже думать не хотелось. Злясь на отсутствие кинжала под рукой, Меда принялась возиться с чрезмерным, по её мнению, количеством застёжек на повязках. – Ты собралась уходить? – А ты думал, я намерена здесь отлёживаться? Турианец обречённо вздохнул. – Проклятье, Карин будет вне себя от ярости и прикончит меня. – Потом она же поставит тебя на ноги, – Меда сняла один бондаж и ощупала колено – внешних последствий травмы не наблюдалось. – Подай мою броню, – авгур кивнула в сторону медицинского шкафа у дальней стены, и звучало это совсем не как просьба. Скрестив руки на груди, Гаррус шокировано приподнял бровные пластины. – Эй, к твоему сведению, я не подписывался на это, – но осознав, что Меда не обратила внимания на его слова, махнул рукой и всё-таки поплелся к стеллажу, по пути недовольно вспоминая известных ему протеан. – Замок! Серьезно, Карин? Будто на этом корабле он кого-то удержит! – засмеявшись, Архангел активировал омни-тул и принялся взламывать защиту. – Только сегодня в кинотеатре «Нормандии» – остросюжетный боевик «Побег из медотсека»! – в стиле кинематографических трейлеров громко изрёк Гаррус. – В главных ролях – обворожительная протеанка и великолепный турианец, что стал невольным соучастником сего тягчайшего преступления, – замок покорно щёлкнул. – А началось всё со взлома сейфа с ценными древними доспехами, что сохранились невредимыми спустя пятьдесят тысячелетий! Освободившись от повязок, Меда опустила ноги на пол и встала с кушетки. Весьма терпимо. Избегать резких движений и нагрузок – и уже завтра можно будет бегать. Как только «древние доспехи» вернули законной владелице, она стянула с себя медицинский халат и бросила на кровать. – Духи! – воскликнул турианец и тут же отвернулся. – Нельзя было предупредить?! Глядя на его спину, авгур непонимающе поинтересовалась: – О чём? – Что собираешься раздеваться. Меда пожала плечами и принялась облачаться в броню. – Не вижу в этом необходимости. – Как не видишь? Я же мужчина, а ты женщина, – возмутился Гаррус и посчитал своим долгом растолковать протеанке, какие в этом времени обычаи, дабы в подобной ситуации не оказался кто-то еще: – Мы ведь не в отношениях. Хмм… это вызывает некую неловкость. То есть, я хотел сказать, что мне не положено видеть тебя такой, потому что ты не моя… у нас с тобой нет… – пожалев, что вообще взялся за эту затею, он остановил несвязный поток слов и, закрыв лицо ладонью, коротко заключил: – Проклятье. О какой «неловкости» может идти речь, если турианец понятия не имеет, как выглядели женщины её расы, и не видит разницы? Но будь на его месте протеанин, Меда не обнажилась бы перед ним вовсе не из-за стыда, а из-за нежелания показывать своё безобразное тело. – Я не женщина, – с холодным спокойствием произнесла авгур. – Явик всем ясно дал понять. – Так считает только он, и ты, по всей видимости. А его, можно подумать, кто-то слушает. – Гаррус поднял глаза к потолку и, пародируя протеанина, процитировал: – Бла-бла, примитивы, в моём цикле за такое казнили! Внезапно раздавшийся позади лёгкий вибрирующий смех заставил его из интереса обернуться. Меда уже полностью оделась и, прикрыв рот ладонью, тихо хохотала, но тут же быстро скрыла улыбку и пошла к выходу, на ходу бросив: – Он тебе импонирует. – Что-о-о-о? Остановившись перед дверью, авгур обернулась, и по её сосредоточенному взгляду нельзя было сказать, что несколько секунд назад Гаррусу удалось её рассмешить. – Твои шутки не основаны на злобе и ненависти. Ты уважаешь Явика, хоть и не приемлешь его видение мира, а некоторые из его суждений вызывают в тебе острое негодование, отторжение моралью и духовными принципами. Однако вы продуктивно сотрудничаете на боевых заданиях – в твоих воспоминаниях я видела, как вы вместе долгое время успешно отражали атаки хасков, пока ожидали возвращения Шепард, – двойные зрачки протеанки на мгновение сузились. – Доктор спускается от Шепард. Прикрой меня, а я пойду посмотрю, что можно поесть. Зверски голодна. – Прикрыть? Мы же не в бою, – изумился турианец, выходя из медотсека следом за Медой. Присутствующие в столовой члены экипажа как по команде перестали уплетать свои пайки и с любопытством уставились на протеанку, а из-за поворота показалась доктор Чаквас и, судя по количеству воздуха, набранного ею в легкие при виде сбежавшей пациентки, тирада по поводу такого своеволия обещала быть долгой. – Всё наше существование – это непрерывный бой за возможность жить дальше. Покачав головой, Гаррус несколько секунд смотрел вслед Меде, размышляя над сказанными ею словами, а затем направился обеспечивать защиту тыла, про себя отмечая, что отстреливать жнецовских отродий всё-таки проще и безопаснее, чем пытаться успокоить разъярённую Карин.***
Жарко. Очень жарко. Она сжимает что-то в ладони и почему-то этот предмет кажется неподъёмным. Невыносимо. Она опускается на пол и ждёт. Но боль только усиливается. Сильнее и сильнее, накатывает волнами, захлестывает её, обжигая тело, давит на голову и плечи, намереваясь утащить во мрак… С тихим стоном авгур открыла глаза и подняла ладони – пусто. – Медания, хорошо, что ты сама проснулась, – узнаваемый голос ВИ корабля уже не кажется таким непривычным, но всё же остается психологически отталкивающим. - Я планировала разбудить тебя через тринадцать минут сорок восемь секунд, если ситуация не изменится. Во сне ментальный блок слабеет настолько, что пробуждение из-за сильных чужих эмоций – абсолютно нормальное явление. – Меня и так разбудили, – поднявшись на ноги, авгур направила взгляд в сторону левого грузового трюма. Странно, очень странно. В такой степени Явик не был открыт даже на Деспойне. – Кто? Я следила за тобой. Сюда никто не заходил. Великолепно – за ней следит машина. – Для этого не обязательно непосредственное присутствие, – обувшись, протеанка задумалась, стоит ли надевать броню, не на войну же, в конце концов, собирается. – Зачем я тебе понадобилась? – Я обеспокоена состоянием здоровья твоего соотечественника. Меда посчитала, что нательного костюма для передвижения по «Нормандии» вполне достаточно. Зато досадно, что после Деспойны целой осталась только одна перчатка. Следовало заняться этим вопросом. Не стоило авгуру ходить с открытыми ладонями, лишний тактильный контакт ей вовсе ни к чему. – Я не компетентна в вопросах протеанской физиологии, но частота сердцебиения и температура тела Явика отличаются от свойственных ему среднестатистических, – продолжила размеренно вещать машина с любопытным названием «СУЗИ», а авгур направилась к выходу с нижней палубы. Она и без того должна проверить, что происходит. – Кроме того, его подавленное поведение нельзя отнести к типичному. По результатам проведённого мной анализа с вероятностью в 71,4% могу сказать, что причиной этого состояния может быть возникшее послеоперационное осложнение. Я хотела сообщить доктору Чаквас, но не обладаю достаточным количеством данных, подтверждающих мою гипотезу. Полагаю, ты способна оценить его состояние, Медания. По этой причине и обратилась к тебе. Что ж, всё вполне логично. Голограмма замка каюты обитания Явика сияет алым, будто эмоция гнева – даже дверь решил заблокировать, чтобы отвадить лишних посетителей. Разве к нему кто-то наведывается, кроме коммандера? Её-то закрытые двери не удержат. Ах, да. Есть ещё азари. Эта Лиара, как она представилась, приходила сегодня к Меде, вела себя довольно осторожно и даже робко, будто ожидая, что протеанка вспылит и, повысив голос, выгонит взашей. Впрочем, неудивительно, у неё эмоциями на лице написано: «Явик меня отшил», причем явно не в мягкой форме. Ярче было разве что желание азари узнать что-нибудь об Императрице, поэтому авгур быстро выпроводила её, сославшись на необходимость покоя и медитации. – Ожидаю твоего решения по поводу дальнейших действий, – произнесла машина, и цвет голограммы сменился на зелёный. Прямо с порога Меда погрязла в пропитанном болью тумане. Здесь был влажный воздух, но пар не мог ослабить это ощущение, как не способен был очистить комнату от старых ДНК-маркеров, оставленных предыдущим обитателем, к слову, слабо контролирующим свои низменные эмоции. Явик сидел прямо на полу, опёршись спиной о стену неподалёку от резервуара с водой. Броня была аккуратно сложена на боксах – недуг недугом, но об оружии и обмундировании полагалось заботиться должным образом. Верхняя часть нательного костюма лежала там же – похоже, он пытался снять повязку, но расстегнул лишь передние застёжки, а к тем, что на спине, дотянуться не смог. И если он не разрезал её ножом, то, скорее всего, в тот момент уже чувствовал себя плохо. На полу валялись два пустых шприца из-под панацелина – вот как он до сих пор заглушал боль. Естественно, пойти в медотсек, когда лекарство закончилось, никто не собирался. Явик не открыл глаза ни когда она вошла, ни когда приблизилась, остановившись в паре шагов, но авгур точно знала, что он в сознании, вернее, пытается оставаться в сознании. Дыхание тяжелое, сердце бьётся слишком быстро. Жар, исходящий от его тела, ощущался ею на расстоянии, и его причина мучительно пульсировала под повязкой, нервные рецепторы разливали по телу огненные волны, сияя воспалённой сетью, которая завораживающе отражалась в её ментальном восприятии. Красиво. И больно. Склонив голову набок, авгур с равнодушным любопытством наблюдала последствия отторжения организмом имплантата – а это было именно оно самое. Ключица начала срастаться, но насквозь пробившие её винты нарушали целостность, не давая кости полностью регенерировать, из-за чего иммунная система расценила штифт как инородное тело, от которого срочно нужно избавиться. Отсюда и воспалительная реакция. Да только крепежи на блоках не позволяют исторгнуть их из кости, организм работает в форсированном режиме, однако безрезультатно, поэтому протеанина и подкосило так быстро. Но разве материал имплантата не должен был рассосаться, когда начнется восстановление кости? Впрочем, бесполезно удивляться еще и отсталости нынешней медицины. Прищурившись, Меда приподняла подбородок, глядя на Явика сверху вниз. Как быстро пришло возмездие. Совсем недавно она была перед ним так же беспомощна, а он намеревался прострелить ей голову. Сейчас ему повезло, ибо если бы не Шепард… Одной жертвой больше, одной меньше – не важно, лишь бы достичь цели. Кровь нельзя смыть. А если жертв станет слишком много, может ли душа захлебнуться в ней? – Игнис? – Моё имя Медания! Крепко сцепив за спиной руки, протеанка вонзила ногти в ладони. Слишком сильное воспоминание, и совсем мало времени прошло с тех пор, чтобы боль утихла. Но здесь не то место, чтобы окунаться в память. Ей следовало прочесть Явика – не так давно она подобным образом и поступила бы – и Меда определенно ещё не раз пожалеет, что игнорировала удобный момент, но этот образец протеанской чести ни разу не воспользовался её слабостью. Убить – убил бы, но копошиться в её прошлом не собирался. Странно, но почему-то это открытие оказалось для Меды важным. Неужели ему не интересно, или боится испачкаться? Опасается погрязнуть в её памяти, или в нем взыграла честь? Явик знает, что она здесь, ощущает её присутствие, но не двигается. Веки дрожат, ноздри ловят запах, а приоткрытые губы потрескались от жара и частого дыхания. Меда задержалась на них оценивающим взглядом, затем опустилась к подбородку и ниже – на алую полосу кожи на шее, что заметно потеряла в цвете – явный признак болезни– и покрылась испариной. Грудные пластины плотнее и толще, чем у авгуров, руки крепкие, плечевой пояс великолепно развит, тугие, блестящие от пота мышцы, скорее всего, такие же твёрдые, как и пластины на теле. Меде почему-то вспомнилось, как он одной рукой с лёгкостью поднял её над землёй, когда она намеревалась бежать вслед за Шепард, отвлекающей тварей. Любопытно, каков Явик в рукопашном бою? Против него у неё немного шансов, но от этой мысли в груди расцвёл пламенный цветок азарта, мгновенно поступившая в кровь порция адреналина, проливаясь в мышцах пьянящим ощущением силы, тут же привела тело в готовность к возможной схватке. Всего лишь идея, но это могло бы быть довольно захватывающе. Ухмыльнувшись, Меда направилась к выходу. Пусть ещё помучается, рано или поздно ВИ корабля поймёт, что он болен, и вызовет доктора, а сейчас можно сказать машине, что с Явиком всё в порядке. Но если иммунная система продолжит работать в том же темпе, только усиливая таким образом воспаление, как быстро наступит сепсис? И почему он, варрен побери, не пошёл в медотсек, когда началось отторжение? Протеанке пришла мысль, что она тоже не обратилась бы к врачу, который вместо того, чтобы вылечить, сделал бы только хуже. Её колени не трогали лишь потому, что Явик убедил Чаквас, что этого не требуется. Неизвестно ещё, что бы было с Медой, проведи та женщина операцию, как намеревалась. Проклятье! У двери авгур резко развернулась. Как бы это ни было абсурдно, но, пусть он хотел её убить, она обязана ему жизнью за последующее спасение. И за сон без сновидений тоже. Неплохая возможность отдать долг, но единственное, что Меда могла сейчас сделать – это погасить раздирающую его тело агонию, а дальше видно будет. Слишком большой участок нервной системы придётся блокировать, требуется осуществить тактильный контакт максимально близко к зоне поражения и непосредственно к шейному отделу позвоночника, только так в данном случае можно наиболее полно и эффективно отключить нервы. Работы много, это не с головной болью справиться. Бесшумно подойдя к сидящему на полу Явику, Меда несколько секунд ожидала хоть какой-то реакции на нарушение его личного пространства, но ощущение боли заглушало все остальные исходящие от него эмоции. Посчитав, что медлить больше нет смысла, она протянула руки, намереваясь снять повязку с его плеча, но не успела даже коснуться её, как кожа протеанина полыхнула биотикой, его глаза распахнулись, и одновременно с этим едва уловимой молнией в воздух взметнулся клинок. Рефлекс сработал мгновенно: ловко уклонившись, Меда перехватила лезвие незащищённой ладонью. Кровь нельзя смыть… Со стоном, будто коснулась раскалённого металла, протеанка оттолкнула от себя клинок и, отскочив назад, испуганно схватилась за горло. Ладонь, которой она считывала информацию, рефлекторно сжалась в кулак, а взгляд нашёл глаза Явика. Он смотрел на неё с такой же жестокостью, как и на них , истекающих кровью, убитых его собственными руками. Одурманенных. Память клинка находит отклик в её воспоминаниях, недавних и терзающих, входит в резонанс с ними, и Меде вдруг кажется, будто сейчас в своей сжатой ладони она держит кинжал, такой же кровавый, – символ её проклятого греха. – Вон отсюда, – тихий, но от этого не менее угрожающий голос утонул в тумане комнаты, и тут же, собравшись с силами, Явик сквозь рык прокричал: – Убирайся! По телу прошла дрожь, но Меда не сдвинулась с места, лишь опустила касающуюся шеи руку. Нервная система уже справилась с перебоем в работе, но из-за того, что влияние воспоминаний стало сильнее, это заняло больше времени. Неудивительно – перегрузка никогда не проходит бесследно для психики и работоспособности. На Деспойне Меда была близка ко второй, и, похоже, избежать нестабильности не удастся даже ей. Видя, что авгур не собирается уходить, Явик решил встать – воткнув кинжал в стену, он облокотился на него здоровой рукой и, опёршись согнутыми в коленях ногами о пол, начал медленно подниматься вдоль стены. Значит, пока она находилась в его комнате, он всё время был готов к защите, даже будучи в таком состоянии. Сквозь ментальный блок Меды просочилась новая порция концентрированной боли. От неё не укрылось, как он старался подавить вырвавшийся из груди стон, сжав зубы и крепко зажмурив глаза, как его сердце при этом сбилось с ритма, а область раздражения нервных рецепторов стала шире. Если бы не природная способность протеан увеличивать болевой порог, сознание Явика уже давно погрузилось бы в беспамятство. Всё равно с подобным раскладом долго не продержится. Возвышаясь над ней, невысокой и ущербной, он устремил на неё затуманенный взгляд, но вполне четко произнес: – Я сказал, уйди с глаз моих… – Я хочу помочь, – намеревалась прервать его Меда, но протеанин игнорировал её слова. – …мне противно твоё присутствие. Удивительно наблюдать, как злоба и ненависть становятся отчётливее едва переносимой боли. Новый прилив адреналина слегка ослабил её, что ж, похоже, авгур благотворно влияет на него, даже без прямого вмешательства в работу нервной системы. Тем не менее, Меда решила, что не уйдёт, пока не совершит, что задумала. Ответив на взгляд протеанина, она шагнула к нему, и, высоко подняв голову, чтобы не прервать зрительный контакт, остановилась так близко, как никогда ещё себе не позволяла – опасно близко, чем заслужила порцию отвращения и негодования в свою сторону, а также сосредоточенный прищур внимательно следящих за ней глаз. Его мышцы болезненно напряглись, но вряд ли тело было готово к атаке. Вблизи его запах ощущался сильнее и ярче, но маркеры болезни, отчётливо улавливаемые её обонянием, еще не успели исказить его. – А мне тошнотворно быть в долгу перед тобой, – холодно бросила авгур, отражая его эмоции. – Хотя, не скрою, любопытно было бы посмотреть, как ты сдохнешь здесь, коммандер… Сквозь ткань нательного костюма под её ребра уперся кончик кинжала. – … Явик. В ответ прохладное лезвие коснулось его кожи в районе солнечного сплетения – быстрое и незаметное извлечение – прелести ножа в рукаве. Никто из них не моргнул, не пошевелился, внешне никак не отреагировал на возникшую угрозу. Оба знали, что это всего лишь предупреждение. Инстинкты Меды расценивали его как противника, а нереализованное нервное напряжение, обычно возникающее перед битвой, переросло в жажду действия, коей не было даже перед схваткой с хасками на предыдущей высадке. Она привыкла, что война – её жизнь, в прямом смысле. Только благодаря ей авгур освобождает нервную систему от накопленной информации, лишь так может продолжать жить, поэтому везде видит врагов. Нельзя забывать, что теоретически они с Явиком союзники, правда, только по воле случая. – Я не намерена читать тебя, лишь уберу боль, а дальше сам решай, что делать с имплантатом у себя в кости. Ответом – несомненно, отрицательным – стало усиление нажима кинжала. Тело Меды заискрились биотикой, но она погасила её, так и не дав организму создать защитный барьер. Собственно, она не надеялась, что он поверит на слово авгуру. А если так?.. Меда отвела свой кинжал в сторону на расстояние вытянутой руки. Один его глаз проследил за этим движением, и давление лезвия у её ребер немного ослабло. Хорошо. Выставив в бок вторую руку с раскрытой кверху ладонью, авгур, не отводя взгляда, медленно опустилась перед Явиком на колени, остриё скользнуло вдоль её груди по нательному костюму–защитная ткань крепкая, порезать не так легко – и остановилось прямо напротив шеи. С неким удовольствием отметила, как он несколько раз удивлённо моргнул, когда она воткнула в пол рядом с ним свой кинжал и опустила ладони на колени, показывая безоружность и мирные намерения. По мнению авгура – всего лишь бесполезные условности. Ношение личного холодного оружия ещё во времена Империи было данью далекому прошлому, так же, как и традиции, связанные с ним. Но воины свято чтят традиции. – Моё оружие – ваше, мои ладони открыты, а помыслы чисты, – уверенным тоном начала Меда, отчего на лице Явика на мгновение появилась растерянность – услышать строки военного писания из уст авгура определённо было неожиданностью. Данный ритуал использовался для прошения переговоров, и отказать безоружному врагу, стоящему на коленях, за исключением некоторых случаев, – значило не соблюсти Кодекс. Правда, это нечасто имело положительный исход для позорно склонившейся стороны, но выслушать её были обязаны. – Я взываю к перемирию, и честью своей клянусь: доколе, заглушив битвы песнь, клинки наши рядом в тишине покоятся, ни чувством, ни действием не нарушить его. Загвоздка в том, что авгурам не свойственно понятие чести как таковой – у них она заключается во внушённых установках, правилах и общей миссии. А Меда даже свою миссию провалила. Ну же, Явик, либо ты опустишься на колени сам, либо сползёшь по стенке. Протеанин не поверил. Брезгливо скривив губы, он перестал опираться на стену, и Меде пришлось отклониться назад, чтобы лезвие кинжала не коснулось её кожи– очередную вереницу воспоминаний, хранящихся в металле, ей видеть вовсе не хотелось, как и стать их частью. Ещё одной жертвой. – Как смеешь ты , – яростно прошипел Явик, – существо, не имеющее морали, не знающее совести, говорить мне о чести, имитируя следование традициям? – и каждое слово, произнесённое сквозь зубы, будто плевок в лицо. Предки, она просит перемирия, чтобы помочь ему, а он поливает её грязью! Но возражать нет смысла. Меда была согласна с каждым его словом, ибо все они небезосновательны – таким, как в описании Явика, и должен быть «изменённый» авгур, единственно правильный в общественном понимании, «исконные» же по умолчанию считались дикарями. Да и для протеанки это был вовсе не тот нож, которым можно её ранить. Она лишь продолжала спокойно смотреть на него снизу вверх, готовая отразить любую атаку, распластать его по стенке, прожечь мозги, если потребуется. Явик прав – то, что она стоит на коленях, ещё ничего не значит. Лезвие у её шеи начало подрагивать – временное облегчение проходило, боль возвращалась в полной мере. Несколько секунд он пытался с ней справиться, но, стиснув зубы, всё-таки опустил оружие и устало прикрыл глаза, не в силах больше сохранять концентрацию. Рука с кинжалом дёрнулась к стене, пытаясь нащупать опору, а в следующее мгновение протеанин рухнул на колени. Успев подхватить его под руки, Меда едва не упала вместе с ним на спину. И, как того требовал ритуал временного перемирия, рядом с её кинжалом, со звоном ударившись о пол, приземлился клинок Явика, но авгур даже не заметила этого. Его знобило, дыхание слишком частое, отрывистое, и тело горячее, будто полуденное солнце в засушливый сезон на её родной планете. Плохо! – Сейчас, потерпи, – облокотив его о себя, Меда нащупала свой кинжал и принялась разрезать злосчастную повязку на его плече, стараясь поддерживать ментальный блок на уровне полной непроницаемости, не из-за того даже, что обещала не читать его, а чтобы он не проник в её сознание – это намного важнее. Не удержав голову, Явик уткнулся лицом в её плечо и прохрипел: – Я тебя… из мира Предков… достану, если… До сих пор угрожает. Не нужно ему знать, что ещё в очереди придется стоять, ибо желающих и так много. Открыв, наконец, место ранения, авгур, не сдержавшись, выругалась на протеанском. От кого она это переняла – уже не имеет значения, сейчас важно другое – плечо сильно опухло, а края раны воспалились и потемнели, но, тем не менее, не разошлись – всё-таки успели затянуться, и теперь придётся резать. – Упрямый идиот! Ещё пытается упираться здоровой ладонью в пол, чтобы полностью не завалиться на Меду. Бесполезно. Стянув зубами единственную оставшуюся у неё перчатку, авгур опустила одну ладонь прямо на рану, а другую, приобняв Явика, завела ему за спину, нащупывая пальцами два шейных позвонка и верхний грудной. Глаза закрылись – и сознание окунулось в составление образа сети плечевого нервного сплетения. Ладони мягко сверкнули, направив сквозь кожу и ткани чёткие энергетические импульсы. Тщательно контролируя изменения в активности работы нервных волокон, авгур начала с малого воздействия, постепенно увеличивая его, и вместе с ослаблением связи с центральной нервной системой исчезало и исходящее от Явика ощущение боли. Дыхание становилось спокойнее и ровнее, и у него, наконец, появились силы опереться на руку и перестать давить на Меду всем весом. Жизненные показатели приближались к норме, сердцебиение начало стабилизироваться, протеанин в её объятиях перестал дрожать, хоть температура тела всё так же оставалась повышенной, но слабость, возникшая из-за боли, отступила. Довольная успешно проделанной работой, Меда расслабленно вздохнула и прижалась щекой к голове Явика. Ещё немного… Осталось закрепить результат и осуществить привязку к собственному сознанию для последующего поддержания эффекта, иначе боль вернётся. А пока что он не будет ощущать руку и плечо вообще. …и можно отпускать. Но вместо того, чтобы отстраниться, Меда уложила ладонь на его затылок и провела ею вниз по позвоночнику между щитков на лопатках, что закрывают верхнюю часть крыльев – Предки, как давно она не видела крыльев!– ощущая, как от этого касания они слегка дрогнули, и протеанин напряг спину. Он не противился, ничего не сказал, возможно, предположив, что авгуру так нужно было сделать, лишь затаил дыхание, перестав обжигать им её плечо. Хороший солдат – умеет стойко переносить, что боль, что противные прикосновения авгура. Эта мысль заставила Меду отдернуть руку. – Ты свободен. Как только Явик поднял голову с её плеча, она подскочила на ноги и метнулась к резервуару с водой. Смыть. Смыть, смыть. Нужно смыть его ДНК и запах хотя бы с ладоней. А в идеале – забраться в душ на пару часов и отдраить себя и одежду. Острее была только потребность умыться, но при Явике авгур делать этого не будет. Зачем вообще она коснулась его щекой? Теперь на ней будто метка пылает. Да ещё и взгляд, буравящий её затылок, осязается почти физически. Пора покончить с этим. – Следует пойти в медотсек. Доктор извлечет имплантат, а я тем временем буду поддерживать блокаду нерва. – Мы никуда не пойдём. Эту дрянь из моего плеча вытащишь ты. Руки Меды замерли. – Нет. – Ты хотел отдать долг, и мне решать, когда он будет уплачен. Этого недостаточно. Чувствуя зарождающийся гнев, Меда сжала кулаки под водой и погасила эмоции. – Я не медик. Явик скептически фыркнул: – Вас обучают всему. Или хочешь сказать, что тобой ни разу не был прочитан ни один протеанин, хоть немного смыслящий в медицине? Он просто издевается над ней. Играет в игру «не можешь – докажи обратное». Лучше бы мучился, так нет же, решила отдать долг, а влезла в ещё больший. Как может существо, только что болезненно дрожащее в её руках, уже через минуту так надменно командовать? Повернувшись к нему лицом, Меда вцепилась пальцами в края резервуара. Надо же, взгляд прояснился, вернулась гордая осанка, и хоть протеанин до сих пор подпирает стену, но больше не выглядит, как побитый варрен. Да только если животное излечишь, оно будет благодарно и никогда не бросится на спасшие от боли руки с целью разодрать их в клочья. А этот будет целиться в шею. – У тебя есть нож, а там достаточно инструментов, – Явик указал на приоткрытый бокс с инструментами для ремонта корабля. Плохое у него чувство юмора. Меда собиралась ответить, что пусть сам этим и займется, но ощутила, что скоро у них будут гости – похоже, ВИ корабля всё-таки посчитала целесообразным вызвать доктора. Судя по тому, как нахмурился протеанин, от него приближение женщины, коей он «обязан» своим недугом, также не укрылось. Великолепно, пусть переключит свой генератор ненависти на кого-нибудь другого. Дверь открылась и с горящими глазами в каюту ворвалась доктор Чаквас, а следом вкатилась автоматическая кушетка. Быстро оценив ситуацию профессиональным взглядом, она уставилась на опухшее плечо и, шокировано вздохнув, с силой в голосе, никак не хуже командирской, принялась отчитывать протеанина: – Явик, какого чёрта ты дотянул до этого?! Все только и норовят сбежать из медотсека! «Я не нуждаюсь в ваших услугах»! Теперь не сбежишь! А ну быстро на кушетку! – и в довершение использовала стопроцентный железный аргумент: – Не заставляй меня будить Шепард! Глядя на сникшую и озлобленную физиономию Явика, Меда осознала, что не может прекратить злорадно улыбаться. Да начнётся представление.