***
Я ощущаю невыносимую жару и опасное удушье. Сухость пустынь обволакивает тело, а я продолжаю неподвижно лежать под тремя одеялами и в обнимку с подушкой. С большим усилием повернувшись на спину, я-таки открываю глаза, чтобы обнаружить перед собой медленный танец пылинок в алом свечении солнца сквозь полог кровати. Дышать крайне трудно, воздух еле-еле попадает в лёгкие, где с глухим хрипом кружит по альвеолам. Во рту пересохло, я могу попробовать на вкус пески Сахары. Горячие, обжигающие нёбо, слишком горькие. В голову то и дело вонзаются лезвия ножей, но это терпимо. Судороги наконец-то перестали бессовестно перемещаться по моему телу, утихли, пускай и на время. Вчерашнее решение переждать жар в постели в компании черничного сиропа кажется абсолютной глупостью, граничащей с безответственной ничтожной ненавистью к себе. Перед глазами вспышками возникают смутные обрывки ночи, пропитанные жарким негодованием и болезненной усталостью. Я уже без особых усилий могу сделать вдох и почувствовать на стенках горла привкус черники и пыли. Определённо лучше.«Дорогой дневник! Я так давно ничего не писала, хотя действительно было о чём. Честно говоря, я не люблю открывать тебя. На твоих страницах слишком много моей боли, как бы странно это не было. Прошло уже около двух недель после бала, а я всё продолжаю думать о Драко Малфое, и такой расклад вещей меня абсолютно не устраивает. Вся проблема заключается в том, что я пустая, и явно ему не суждена. Как и он мне. Мне чертовски больно осознавать, что моё влечение абсолютно бесполезно. Сейчас, когда я слишком нежно думаю о нём, мне больше обычного хочется любить и быть любимой. Я могу сколько угодно играть во влюблённость, счастливо улыбаться в подушку от одного только воспоминания о соприкосновении наших пальцев, но это всего лишь иллюзия. Если-таки вспомнить о том, что я Гермиона Грейнджер, и расписать всё в схемах и таблицах, разложить всё по полочкам, лучше явно не станет: Есть он, со своей фразой и человеком, который ему предназначен. Есть я, пустая, и обречённая на одиночество. Есть устройство этого мира, не позволяющее нам быть вместе. Вот, собственно и вся ситуация. Уместилась в паре строк, а эмоций слишком много для моей маленькой души. Эти странные чувства внутри как наркотик. Без них уже никак. Я не могу не чувствовать волнения, предвкушения, тревоги и радостной эйфории. Что же со мной случилось?»
Никакой помощи от этой бездушной бумаги, сочащейся исключительно моими же эмоциями. Никакой психологической поддержки. Излить себя в чернилах? Не помогает. Бесполезно. Это пустая трата времени — попытаться разобраться в себе. Я только больше еще запутываюсь, тону в тысячах мыслей, задыхаюсь под тяжестью разнообразных эмоций. Я не могу противостоять физиологии и этому выбросу гормонов в мою кровь, когда я наблюдаю его в коридорах Хогвартса. Не могу сдержать до удивления приятной дрожи, вихрями вздымающегося волнения в моём сердце, необъяснимых взрывов радости в моей голове. Если это то, что называют влюблённостью, то я ненавижу это чувство. Потому что мне запрещено его испытывать. От безысходности начинают подрагивать ресницы, и я чувствую выступившую, такую необходимую вчера, влагу на глазах. Ощущаю холодок по мокрым дорожкам на щекам, а после запах васильков, исходящий от подушки, ворс с которой так и норовит забраться в нос, пока я стараюсь утихомирить непрошеные слёзы. Болезнь снова напоминает о себе нещадной крепатурой в районе живота, и мне приходится перевернуться на спину, позволяя солёной воде затекать в уши и капать с висков на подушку. Мне определённо нужно развеяться, побороть эту глупую слабость самостоятельно. Сходить хотя бы в библиотеку, о которой я, что весьма мне несвойственно, и думать забыла последние несколько дней. Осталось только набраться немного сил, накопить в себе мизерное количество энергии и подняться на ноги.***
Библиотечная тишина внушает необъяснимое спокойствие, расслабляет и настраивает на мирный лад. Запах старинного пергамента смешивается с ароматами чернил и красного дерева, определяя особую атмосферу этого места. Каждый фолиант сочится магией, мудростью и особой историей. Каждый том наполнен огромным количеством знаний. Каждая книга вызывает неподдельное восхищение. Что может быть лучше моей любимой, родной библиотеки Хогвартса? Среди рядов полок почти нет студентов, и я могу насладиться тишиной и спокойствием, обволакивающим меня, создающим вокруг моего сознания плотный кокон удовлетворения. Прикасаясь слабыми дрожащими пальцами к корешкам старинных изданий, испытываю непонятное чувство восхищения. А как только нахожу заинтересовавший экземпляр, это чувство перерастает в остервенелый восторг, пульсирующий в висках. Необъяснимое удовольствие - перелистывать шелестящие пожелтевшие от времён страницы фолиантов, впитывая знания, словно губка. Грубый звук шагов резко прерывает моё уединение, так что я поднимаю взгляд и поворачиваюсь в сторону шума, чтобы увидеть Драко Малфоя, с искренней заинтересованностью выбирающего книгу. Отчего-то сейчас он совсем не кажется прекрасным и неповторимо красивым. Необычный, но вполне успевший поднадоесть за предыдущие пять лет, цвет его волос не вызывает во мне такую бурю эмоций, как ночью, когда его образ в голове согнал немного температуру и позволил мне забыться спасительным сном.И острые плечи в обрамлении строгого чёрного костюма немного не такие, как в моих снах — вполне себе обычные. И немного различимое в тишине библиотеке дыхание тоже обыкновенное — не глубокое и не прерывистое. Он медленно поворачивается ко мне, и замирает, едва наши взгляды успевают пересечься. И вот именно в этот момент желудок совершает несвойственный ему кувырок, а в голове начинает шуметь рой пчел. И ладони как-то некстати становятся влажными, и запястье зияет пустотой. Он никак не прерывает этот бессмысленный зрительный контакт, который я разорвать просто не в силах. Я успеваю уловить слабую полуулыбку на его лице на миг раньше, чем он сменяет её вызывающей, но всё равно абсолютно не враждебной усмешкой. Я чувствую, как щёки наливаются возникшим неоткуда жаром. Я знаю, что они приобретают алый оттенок, делая меня похожей на сумасшедшую девчонку. Но не могу оторвать взгляда от этих настолько завораживающих и необычных глаз, что с какой-то необъяснимой тревогой и непонятным мне немым вопросом заглядывают прямо в душу, выжигая на её волокнах имя Драко Малфоя. В голове не осталось ни одной чётко сформулированной мысли, любая из них преображается в животные звуки, не имеющие лексического, но полные духовного смысла. Мои губы слегка приоткрыты от желания взвыть от безысходности, а веки и не думают сомкнуться хотя бы на миг. И что меня действительно удивляет, так это абсолютно идентичное состояние Малфоя. Зачем он продолжает так смотреть? Миллиарды мыслей галактиками путешествуют по извилинам мозга, пытаясь собраться воедино, догадки, доказательства, опровержения снуют друг за другом, нарушая и так нестабильный эмоциональный фон. Пальцы опять дрожат и наливаются ледяной ртутью. Я успеваю уловить движение его руки, и этого оказывается достаточно, чтобы мигом сорваться с места и, бросив книгу под ноги Драко, убежать вон из библиотеки, преследуя одну-единственную цель — спрятаться от самой себя. Закрыть свой разум от ненужных мыслей, а душу вырвать из солнечного сплетения, разорвать на части, и обезжизненые лохмотья сжечь. Я снова и снова возвращаю взгляд к своим абсолютно пустым, изувеченным узорами сиреневых и салатовых сосудов запястьям, начиная ненавидеть их сильнее и сильнее. Я не могу влюбиться, но если это не влюблённость, то что это?