Моя фраза на твоём запястье.

      В конце коридора я могу разглядеть узкое окно, покрытое тысячами оттенков красок. Витражи искажают лучи, отбрасывая на стену диковинные разноцветные тени, напоминая безумный калейдоскоп, чье существо вырвалось за рамки картонной трубки и стекла. Мою голову наполняют мысли, и я упиваюсь этим ощущением полноты, которого мне так не хватало последний месяц. Блики красного и синего врезаются в глаза, ослепляя на долю секунды, а потом я подхожу ближе к окну и причудливая палитра остаётся позади. Верхушки запретного леса уже наверняка плавятся в огнях заходящего солнца, и моё сердце тоже тает от ощущения спокойного умиротворения. Я могу думать о чём угодно, и мысли наконец-то не ускользают, норовя запрятаться подальше в уголки сознания. Я могу размышлять, не боясь потерять суть рассуждения на полпути к открытию обыкновенной истины. Собравшись с силами, могу наконец обдумать тот аспект жизни, что ещё с начала учебного периода меня беспокоит больше других. Тот самый, из-за которого мне везёт выпадать из реальности на время или закрываться в себе, путая сон и явь. Теперь я готова проанализировать то, что есть. Разложить по полочкам события этих месяцев, сделать выводы, принять решения.       Я влюблена. Непризнание этого факта было бы прямым доказательством моей склонности к самообману. Моя зависимость от Драко Малфоя явно перешла все границы дозволенного ещё в самом начале, стоило мне засмотреться на него на балу. В принципе, тогда ещё была призрачная возможность остановить этот дурацкий процесс привыкания, но я не спохватилась вовремя, так что сейчас мне остаётся довольствоваться плодами своей медленной реакции на внутренние изменения. Сказать по правде, влюблённость — достаточно пугающее ощущение. Особенно, когда ты обречён быть одиноким. И я в полнейшей растерянности, потому что не знаю, что я в состоянии сделать. Взрыв красок меркнет и тускнеет, а каменные стены начинают дышать ночной прохладой, но мысли наперебой лезут в голову, расталкивая друг друга. Если его голос так часто слышится мне во снах, если только на его фразы посреди коридоров, сказанные даже не мне, я оборачиваюсь, только его дурацкую манеру речи я улавливаю в перешёптывании тысяч однообразных диалогов, то стоит ли идти наперекор судьбе? Возможно ли одержать победу над этими реалиями жизни, что при осознании оставляют чернеющие ожоги на стенках души? Если исключительно его взгляд заставляет моё тело вздрагивать, обрывисто погибать на долю секунды и вновь возвращаться к существованию, а дыхание учащаться, играя в гонки с сердцебиением, то есть ли смысл забыть о важности слов, клеймом обрекающих на одиночество? Если нотки его одеколона, будоражащие мою сущность, обжигающие внутреннюю поверхность тела, врезались в память и заставляют оборачиваться вслед, то можно ли пренебречь пустотой моих запястий? Он смотрел мне вслед тоже. Или мне всего лишь показалось? Я всё ещё отчетливо ощущаю эту ледяную дрожь, невероятно мощной волной обрушившуюся на мое тело, а навязчивое звучание чьих-то отдалённых шагов до сих пор слышится в глубине клубка мыслей. Что если это не случайный взгляд и сероватая небрежность, уколовшая сердце совсем не просто так добралась до меня? Что если я просто накручиваю себя, и то, что произошло, — ненавистное совпадение обстоятельств, которое зря принято во внимание? Как я могу думать о его взглядах, зная, что на его руке красуются чьи-то важные судьбоносные слова? Нервное подрагивание сводит руки. Я мгновенно сжимаю кулаки и хруст суставов эхом проносится по коридору, разрывая молчащую темноту в клочья. Прохладная каменная кладка повторяет каждый звук, убивая малейшую шероховатость тона, доводя обычное звучание суставов до призрачного совершенства. Отчего эхо не в состоянии так отшлифовать мои мысли?       Могу ли я позволить себе эту веру в невозможное, наплевав на миллиарды весомых доводов? Нормально ли будет пустить свои чувства разрастаться, пускать корни всё глубже и глубже, поселяя в моей душе нереальную надежду? И смогу ли я выдержать удар, когда придет время упасть в мертвецки жуткие утёсы судьбоносного одиночества? Я знаю, что так будет. Я видела. На его запястье есть чьи-то дурацкие, такие важные, слова.

***

      Сегодня впервые я обращаю внимание на рассвет. Багряные полосы пересекают ещё тёмное небо, кажется, словно высота кровоточит, поливая алой жидкостью дальние горизонты, наполняя своей живительной силой каждую клетку этого мира. Всё заканчивается спустя несколько минут, и я вынуждена поприветствовать очередной день измученной полуулыбкой. Прохладная вода обжигает кожу и царапает пальцы, а мыльная пена слишком неровно ложится на россыпь бледных веснушек. Всё в окружающей действительности особенно нервирует, пробуждает на уровне пяток неприятные тянущие липкие путы, сковывающие нутро, замедляющие движения и фиксирующие растерянность. За стеклянной поверхностью зеркала я обнаруживаю силуэт измученного нехваткой сна и переизбытком нервов человека, и отчего-то тусклые шоколадные глаза кажутся немного знакомыми.       — Если принимать во внимание факт смешения двух нейтральных ингредиентов, то сама суть формулировки побочных эффектов становится абсурдной. — Я слушаю его ответы с удовольствием, отмечая самые неуловимые изменения интонаций и нервно подрагивая от прозрачной хрипотцы, свойственной для него по утрам. Взгляд сам себе скользит по партам, находящимся так близко к нему, задерживаясь лишь изредка на пергаментах и перьях, хаотично разбросанных по столешницам, постоянно врезаясь в льняную неприступность затылка Драко Малфоя. — Чем вы можете охарактеризовать влияние данных ингредиентов на организм человека? — Вопрос учителя до абсурдности глуп, и мой мозг помимо воли формирует четкий ответ. Настойка календулы несёт успокоительный характер, в то время как любой порошок, содержащий в себе пускай и незначительное количество пыльцы фей, возбуждает все регуляторные системы. Но если заменить его на растертые корни мандрагоры, как было сделано во время приготовления образца, то возбуждающего эффекта не будет. Мысли постепенно запутываются в тугой узел, но оставляют на вершине нетронутый необъяснимым помешательством ответ. Рука непроизвольно дергается вверх, заставляя меня даже подскочить на месте. На лицо падает глупая прядь волос, мешающая сосредоточить мысли на словах об эффектах. Я пытаюсь сдуть её, направить потоком воздуха вбок, но выходит плохо. — Мисс Грейнджер знает ответ. Думаю, следует спросить её. — Профессор вальяжно указывает ладонью в мою сторону, напоминая своим видом о прошлом моём неудачном выступлении. — Да, — голос звучит неестественно высоко, даже слишком, таким высоким тембром можно разбивать бокалы и оглушать грызунов; глубоко вдохнув и после выдохнув из себя пресную пыль кабинет я продолжаю, — в данном образце присутствует... Драко. Малфой. Смотрит. На меня. Я замираю на полуслове не в силах совладать с внезапным волнением. Нервно сглатываю, пытаясь избавится от необъяснимого горького привкуса на кончике языка, но это не помогает. Ломота в районе шеи начинает атаковать мышцы с новой силой, от этого я глупо дергаю головой. Щёки покрываются пунцовым налётом, а в горле мгновенно пересыхает. — Присутствует что, мисс Грейнджер? — издевательский тон профессора возвращает мне способность мыслить, и я медленно проговариваю ответ. Недовольный взгляд преподавателя скользит по моему лицу, но в итоге он произносит сухое "хорошо" и делает запись в своих бумагах. — Я не буду спрашивать, но это было странно. — Шепчет на ухо Гарри, и этот шёпот почему-то успокаивает. Лёгкая улыбка касается моих губ, и я как-то необычно воодушевлённо записываю оставшуюся часть лекции.       — Сейчас у нас тренировка по квиддичу, так что мы побежали! — На ходу выкрикивает Рон, я успеваю только растерянно кивнуть в ответ. Мальчишки, что с них взять? Всё думают о своём спорте, и, возможно, действительно счастливы. Бумага шелестит под моими пальцами, пока я медленно укладываю вещи в сумку. Умиротворяющая тишина кабинета способствует расслаблению, так что с каждой секундой я чувствую себя всё легче и легче, пока за спиной не слышится неясный шум. Волосы неприятно бьют по лицу от резкого поворота, но вмиг это ощущение рассеивается, стоит мне осознать, что прямо напротив меня стоит человек, мысли о котором не покидают меня так долго, что сама его сущность въелась мне в мозг. Его серые глаза смотрят прямо на меня, и это глупое столкновение взглядов выключает мой мозг. — Поговорим? — несмело выдавливаю я, замечая несвойственную моему голосу хрипотцу. И он только обрывисто кивает в ответ.