You can't pronounce my name without some selfharm.

Вторая ночь показалась Вику ещё большим адом, чем предыдущая. Он никак не мог найти более-менее удобное положение, чтобы жёсткий пол не впивался в тело. Сон не приходил. В голову закрадывались невесёлые мысли. Как можно исправиться, когда в кармане чуть меньше полсотни долларов, спишь на полу в гараже, хочется есть, помыться в конце концов? Как родители себе это представляют, если они сказали, что ему и на пороге нельзя появляться? Им и вправду настолько всё равно, что их старший сын не ночевал в своей постели сутки? Фуэнтес охнул, когда крохотный бетонный кусочек впился в позвоночник. Конечно, Виктор догадывался, что в семье его тоже не чаяли и считали «уродом», раз уж Майки достались мозги и хоть какая-то совесть. Школа, дом… Где-нибудь он нужен? Хоть кому-то? Кто-нибудь считает его хорошим человеком, а не прожжённым хулиганом? Это не его вина. Он ничего не сделал. Просто не любит учиться там, где на него почти все смотрят, как голодные пираньи. Радовало то, что на пути повстречался Тони, иначе Вик давным-давно бы повесился от горя. Когда потянул сквозняк, шатен свернулся в комочек и поёжился. Ему было больно лежать в такой позе, но иначе Виктор попросту бы замёрз. Если когда-нибудь он доберётся до кровати, то выжмет из этой «встречи» всё: пропустит несколько дней ненавистной школы, переоденется в старую застиранную футболку, отмоется и будет спать, не просыпаясь; нежиться под одеялом, как кот на солнышке, обнимать подушку, заставит Майка приносить еду в постель… В глазах стояли крошечные злые слёзы. Второй день на ледяном бетонном полу, руки—под головой, одежда и волосы вымокли, потому что за день в углу набиралась лужа, в которой ему приходилось лежать, весь грязный, голодный… Он продал бы свою гитару сейчас за тарелку супа! Не вынося больше тянущей адской боли во всём теле, Фуэнтес поднялся и сполз по стене, чтобы, так и быть, спать сидя. Он откинул голову назад, позволяя тем случайным слезам вкатиться обратно. Ссутулившись, мальчик убрал озябшие руки в карман толстовки, чтобы согреть их о единственное тёплое местечко—свой живот, не прекращавший урчать. Вик положил голову на колени, чтобы прикрыть ладони с другой стороны бёдрами. Сон так и не приходит. Ещё и в спине сильно тянет. Фуэнтес снова охнул: штаны на заднице промокли не меньше, чем всё остальное. Как можно здесь заснуть? Мальчика колотило и ломало. Как девочка со спичками—жжёт последние, чтобы согреться, но какой от этого толк? Да и спичек нет—осталось только угасающее тепло собственного тела. Время шло то слишком медленно, то слишком быстро. Так и не сомкнув глаз, Виктор покинул гараж даже раньше, чем должен был. Стопы вновь направились в парк. Появилась слабая надежда, что они с Келлином встретятся. Утренний ветер задувал под кофту, ворошил спутанные волосы. И пусть была только середина осени, для Вика это походило на зиму. -Виктор? Мальчик оглянулся и увидел спешившего к нему брюнета. Хорошо, что вокруг было достаточно тихо: он расслышал голос своего знакомого. -«Виктор»? Ты серьёзно? Меня так только предки называют, когда я что-нибудь натворил. Келлин смутился. -Отвратительное имя, -вздохнул шатен озлобленно. -Почему же? Оно очень-очень красивое. -Не называй меня «Виктор». Для тебя я Вик. -Я… Постараюсь. Ты в порядке? Выглядишь неважно, -взволнованно произнёс Куинн, рассматривая своего собеседника. -«Неважно»? -фыркнул Фуэнтес, почёсывая затылок. -Ну да. Ты… И вправду плохо выглядишь. Что-то случилось? Он и сам не знал, что ответить. Рассказать этому малознакомому парню, что у него проблемы в семье? Что его выгнали на улицу? Что он не спал сутки? Келлин его не поймёт, не поможет. Поэтому Вик лишь отмахнулся. Но в тот же момент у него предательски заурчал желудок. -Ты голодный? -заботливо поинтересовался Куинн. -А… Ну… Я бы не отказался. Уголки губ брюнета поднялись наверх. Подойдя к лавочке, он открыл небольшой рюкзак и достал из него булку, видимо, купленную совсем недавно, потому что она была завёрнута в бумажный пакет, мягкая и чуть тёплая. У Фуэнтеса потекла слюна при виде еды. Брюнет усмехнулся и протянул её шатену, усевшемуся рядом. Его дрожащие грязные руки сжали хрустящее тесто, зубы впились в его сочную мякоть. Благословенная булка… Келлин вытащил бутылку воды и поставил возле изнывающего от удовольствия Виктора. Мальчику было всё равно, что запылённый парень мексиканской внешности уничтожил его завтрак. Только потом одичавший Вик заметил, что всё съел и покраснел от стыда. -Извини… Я не хотел… -Ничего страшного. Главное, поел. Ты… Не ночуешь дома? -Откуда…?! Ты экстрасенс, что ли?! -Нет. -Я не то, что не ночую… Я сплю в гараже. Меня родители вышвырнули на улицу. Сине-зелёные глаза округлились. Более пухлая нижняя губа дёрнулась. Кулаки слегка сжались. -Но почему? -выдохнул он, поправляя чёлку. -Я не подарок. Далеко не подарок, -на его губах появилась грустная улыбка отчаяния. -И что с того? Они же твои родители. Почему бы им не принимать тебя таким, какой ты есть? Вик устало пожал плечами, едва сдерживая зевок. От движения ему свело несколько мышц спины: вот что значит сон на холодном полу. Келлин выжидающе смотрел на него, как будто ждал, что шатен ответит на вопросы, но тот молчал, хотя в его взгляде читалось, что он не хотел об этом говорить. -И сколько дней ты живёшь на улице? -Хм… Два, наверное. -При этом ходишь в школу, да? -В школу? Ага, приходится. Мне ещё не хватало исключения для полного счастья. Вот тогда я точно переквалифицируюсь в бездомного: родители точно меня терпеть не будут. Куинн сочувственно кивнул, пытаясь придумать хоть что-нибудь, чтобы помочь Фуэнтесу. Но ничего путного не шло в голову. Едва ли он мог привести парня, которого видел в третий раз в жизни, к себе домой. Как объяснить это маме? -А ты, разве, не должен тоже ходить в школу? -спросил Вик, смотря на задумавшегося Келлина. -Пока нет. У нас там сейчас большие проблемы: почти весь август отморозки держали в подвале одного моего одноклассника, снимали на видео, как его бьют… И сейчас с ними пытаются разобраться, а у нас отменили занятия. -Что? Правда, что ли? А… Он жив остался? Брюнет грустно кивнул и прочистил горло. -Тогда почему вы не учитесь? -Потому что все три отморозка—дети учителей: английского, математики и литературы. Теперь и учиться-то нечему. Шатен понимающе хмыкнул. Хотя он и сам хотел бы не ходить в школу. *** Наконец-то Вик и Тони шли на репетицию после школы, дозвонившись до Хайми, проснувшегося совсем недавно и пытавшегося навести порядок в доме. Все считали Пресиадо сущим параноиком: родители подарили ему отдельный маленький домик с огромным бассейном, потому что заранее хотели приучить своё чадо к самостоятельной жизни. И вроде бы всё так замечательно: мальчик живёт сам по себе, не горюет, делает, что хочет, но… Не так давно Хайм вылетел из школы за постоянные прогулы. Возможно, это случилось из-за целой плеяды концертов в течение недели, когда они мотались по Калифорнии из маленького клуба в другой, почти такой же, но за десятки километров. Когда ребята вернулись домой, то с великим трудом смогли влиться в нормальную жизнь. Все, кроме Хайми, который впал в спячку на полторы недели. В конце концов Вик пришёл к нему, растолкал и рассказал, что директор и учителя вынесли решение избавиться от Пресиадо. Он приходил в школу, умолял взять его обратно… Безрезультатно. Получилось договориться о том, что мальчик сам расскажет родителям о своей проблеме, но тот не торопился. С тех пор он никого не пускал к себе на ночёвку, целыми сутками боясь, что сейчас заявятся его родители, и ему придётся расколоться о том, что случилось, его лишат отдельного жилья, особенно маленькой звукозаписывающей студии на втором этаже, устроят скандал, заставят ходить в другую школу, нагонять пропущенное… Нет, он не был глупым, даже получал только «отлично» и «хорошо», в отличие от Вика и Тони, не стремившихся к совершенству, но долгое нахождение в компании со свободолюбивыми ребятами среднего достатка убили в нём аристократа и богача. Хайми не хотел идти по стопам своих богатых родителей и грести деньги лопатой. Его больше прельщала жизнь в дороге и игра на бас-гитаре. Он просто хотел стать музыкантом, резво скакать по сцене, подпевать Виктору, быть собой — душой компании, немного с прибабахом, любителем опрокинуть стопку-другую… Но он Хайми Пресиадо. Такой, какой есть на самом деле. Когда Фуэнтес и Перри дошли до фургона, то встретили своего почти потерянного друга, с интересом читавшего одну из нескольких книг, которые принёс с собой Тони. -Положи на место! Вечно ты мою закладку перекладываешь, а я потом ищу, где остановился, как последний идиот! -проворчал гитарист, забирая книгу и пряча её под тонкое одеяло. -Какой ты вредный… Не даёшь мне культурно развиваться.-его голос походил на жаркое мексиканское солнце: какой-то тёплый, светлый и… Разливающийся, как блестящий мёд.-Привет, Викки, давно не виделись! Фуэнтес закатил глаза и вздохнул: он ненавидел, когда его называли хоть как-то, кроме как «Вик», а это тошнотворно-милое «Викки» убивало в нём веру в добро в мире. Ещё и противные мурашки табунами бороздили его спину. А также из-за такого обращения Майк и Тони были более чем уверены, что между басистом и вокалистом что-то проскакивало, например, искры страсти… И прочая испанско-мексиканская пафосная петрушка. Шатена это выводило из себя, но он и не собирался отрицать, что ему нравится проводить время с Пресиадо. -Неужели ты протрезвел? -хмыкнул Виктор, оскалившись, так что стало видно щербинку между верхними зубами где-то сбоку. -Конечно. -Если мы будем так пить, то не успеем до дня Икс, -задумчиво (достаточно задумчиво для неспавшего полуголодного парня) произнёс шатен. -Хорошо, можно на некоторое время пожертвовать чудесной текилой. А после концерта—в хлам, -улыбнулся Хайми. Пресиадо выглядел старше ребят, поэтому часто давали все двадцать лет по виду, но ему было только семнадцать. По росту он был только третьим в группе (конечно, тяжеловато тягаться с Майком, который скоро такими темпами достигнет отметки в два метра), достаточно крепким (видели бы вы, как он «упражняется» на сцене! От такого обилия прыжков, беготни, размахиваний гитарой, как лопатой в огороде или знаменем, не только руки накачанными будут). Он играл на бас-гитаре, подпевал Вику, иногда скримил, когда у вокалиста шли строки с чистым вокалом, помогал некоторым местным малоизвестным группам записывать демо (особенно своей). Он тоже не особо отличался бронзовым оттенком кожи, как и Тони. Его лицо, кажется, состояло из одних углов: оно само по себе было вытянутым, а острые подбородок, скулы и нос добавляли ему птичье выражение. Небольшие глаза напоминали бусинки. Тёмно-каштановые волосы на пару сантиметров выглядывали из-под чёрной шапочки, но когда Хайми снимал её на выступлениях, то они торчали во все стороны или стояли прямо. Он отдавал предпочтение чёрным футболкам и штанам, носил одни и те же кроссовки постоянно, из-за чего ребята старались обходить ноги Пресиадо стороной или держать наготове освежитель воздуха. -И где твой брат, Викки? -Откуда же я знаю? -лениво отозвался Фуэнтес, настраивая усилитель. -Его из дома выгнали, -кивнул на вокалиста Перри. -Оу… Оу… Из дома выгнали? Ты сейчас серьёзно? -Ага. Потому что, по мнению родителей, я спаиваю Майка и качусь вниз. Я быстрее стану алкоголиком, если буду жить, как бродячая псина. -Извините, опоздал! -младший пытался отдышаться, в своей манере пожал руки Тони и Хайми, приобняв их, а потом взволнованно посмотрел на Виктора, сидевшего на корточках возле своего усилителя. -Вик…-он хотел поприветствовать и брата, но не мог найти ни слова, чтобы ему сказать. Старший выглядел из рук вон плохо, особенно из-за ярких синяков под глазами. Недосып—штука страшная. Шатен лишь молча кивнул. Он и так понял, что брат услышал его слова о жизни бродячей псины. Все четверо занялись своими инструментами. Вскоре вокалист поднялся на ноги и проверил струны, немного подтянул их. К нему присоединился Тони, откинувший волосы с лица изящным движением. Хайм и Майк закончили вместе. Прогон песен сильно отличался от концерта: никто не прыгал, не мотал головой в припадке экстаза, не намеревался нырнуть в толпу (которой не было), не бегал, даже не сходил со своего места, хоть ребята и играли не спиной к Майку, а собравшись в круг и смотря друг на друга, чтобы вовремя что-нибудь исправить: беспардонно подойти на середине песни и подтянуть струны, убрать «лишний» палец и всё в этом духе. Несмотря на то, что композиции составляли один и тот же список от прогона к прогону, манера игры ребят отличалась от концертной в разы. Парни казались слишком сконцентрированными, не особо придавали значение развлечению публики, пытались отточить мастерство и исправить появлявшиеся ошибки, чтобы не лажать на сцене. Они… Просто ребята, которым нравится играть музыку. Но это не делает их музыкантами. Однако на сцене они раскрывались полностью. Майк барабанил так, словно он был совсем один в помещении, палочки в его руках превращались в деревянное месиво, а сам он достаточно часто умудрялся ломать пальцы, слишком уж усердствуя. Хайми, как говорилось раньше, настолько активно носился по сцене, что его «пробежки» с гитарой наперевес можно было причислить к трём часам в спортзале. Мало того, он срывал голос, скримя с Виком, высоко прыгал, часто падал, делал жутковатые пируэты в воздухе, параллельно крутя на себе басуху на ремне. Хоть его инструмент и едва можно расслышать под какофонией голоса, электрогитар и барабанов, своими четырьмя струнами Пресиадо владел мастерски. Что касалось Тони… Ребята пытались не вставать у него на пути, когда он был достаточно разгорячён и носился из угла в угол, по пути запрыгивая на бочку Майка. Антонио занимался практически тем же, чем и Хайм, только резче, разве что не пел. Зато гитару крутил на шее, чего больше себе никто не позволял. Игре Перри могли позавидовать многие. Не то потому, что он злился; не то потому, что действительно настолько хорошо научился за последние несколько лет. Его манера была агрессивной, но не слишком-то развязной, когда гитаристы позволяют себе совершать «ляпы» и загрязняют чудесный строй песни, считая себя богами, но ничего при этом не умея. Тони же представлял собой скромного молчаливого гения, умевшего извлекать из своего инструмента невероятные звуки, доводившие немногочисленных фанатов до экстатического состояния. Вику же нужно было чуть больше времени на «раскачку», чем ребятам. Он редко мог позволить себе отойти от стойки, иначе ему приходилось либо играть соло, либо только петь. Однако ему ещё приходилось подначивать публику весёлыми криками, призывавшими всех скакать и кричать. Гитара являлась продолжением его тела, его грозным оружием, как будто понимавшим каждое движение своего владельца. Фуэнтес не мог похвастаться такими же умениями, как и Тони, но его это не волновало: у него была другая, более важная роль. Голос группы. Привычно высокий для всех исполнителей пост-хардкора в смеси со скримом. На первых порах Виктор часто срывал его, не мог разговаривать, но с практикой пришёл опыт, он понял, как правильно дышать, чтобы не убивать связки. В редких случаях, когда он (или Тони) подыгрывал себе на акустике, его голос становился ниже, с едва заметным налётом надрыва и хрипотцы. Но что вы хотите—они мексиканцы, а у тех музыка в крови. Их репетиция длилась целый день. Вик сильно вымотался и едва не валился с ног. Конечно, в фургоне он не сможет остаться: Тони оккупировал кровать, а на полу спать не особо безопасно, да и соседство с сердитым Перри означает долгие ночные беседы, пусть Фуэнтес и собирался заснуть за секунду, долети только его голова до подушки. Часы показывали около десяти вечера. Ещё какое-то время шатену придётся где-нибудь кантоваться, прежде чем можно будет войти в гараж, лечь на пол и заняться самоубеждением, что это не бетон, а жёсткий матрас. Покачиваясь на ослабших от усталости ногах, Вик дошёл до парка и опустился на скамейку. В такое время здесь было страшновато, откуда-то появлялись очень неприятные подозрительные личности, но в этот момент шатену стало всё равно. Он поёжился, когда почувствовал, что начал остывать. Кеды натёрли ноги, что странно, учитывая, сколько лет Фуэнтес их разнашивал. Он тяжело подтянул их к себе и развязал шнурки. Сняв обувь, мальчик заметил, что носки порвались в паре мест, покачал головой и выбросил их в стоявшую рядом урну. На задних частях стоп появились налитые кровью мозоли, которые Виктор всё же вскрыл, потому что лучше раньше, чем когда их рассечёт обувью в ещё больший хлам, чем сейчас. Сумерки сгущались. Ветер становился прохладнее. Мальчик сидел на скамейке, как горгулья, прижав к себе босые ноги. Усталость наваливалась всё ощутимее. Ему приходилось бороться с собой, чтобы не уснуть. Если бы кто-нибудь знал, как Вику хотелось спрятаться в кокон из одеяла и больше никогда из него не вылезать… Быть может, его пожалели бы. Но никто в этом парке не знает, как сильно он мучается. -Привет, Виктор… Он поднял свои тёмные глаза и увидел Келлина. Тот выглядел намного лучше, чем он сам. Интересно, откуда он возвращается через этот чёртов парк. -Я же просил…-хмыкнул он устало и положил руки на колени. -Прости, я… Не могу. Мне нравится твоё полное имя. Презрительно фыркнув, Вик потёр глаза и зевнул. -Почему ты сидишь здесь? -А где мне стоило быть? Самое место для бродяги, вроде меня, -саркастично произнёс шатен. -Но ты сказал, что спишь в гараже… -Я не могу сейчас туда пойти: родители не спят, а моё появление их совсем не обрадует. -Что с твоими ногами? Почему ты босиком? -Долгая история. -Ты устал, -констатировал Келлин с жалостливой улыбкой. Виктор ничего не ответил, даже не изменился в лице. Он не мог спорить. Сейчас хотелось прилечь на скамейку, но это совсем не значило, что он проснётся на следующее утро в целости и сохранности. -Мне пора, -наконец-то неторопливо сказал Фуэнтес.-Рад был опять поболтать. -Спокойной ночи, Виктор. Он чуть не плюнул на землю, услышав своё имя. Когда Куинн скрылся за деревьями, Вик попытался натянуть кеды на ноги, но разорванные мозоли отозвались резкой жгучей болью. Как, спрашивается, он должен дойти до дома?! Не терпеть же эти мучения… Он и шагу сделать не может. Посмотрев на свои ноги, шатен тихонько вздохнул, взял кеды в одну руку и пошёл домой босиком, чувствуя каждой клеточкой остывшие плитки и асфальт и стараясь обойти что-то похожее на крохотные осколки или острые камни. Когда Фуэнтес дошёл до дома, родители уже спали. Майк впустил его и ужаснулся, увидев, что за его братом тянется шлейф из крови: тот никак не мог обойти острые камни на одной дороге, а также одну расколовшуюся плитку, сильно поранившую пятки мальчика и едва не свернувшую ему лодыжку. -Вик…-Майк прикусил губу, смотря на своего брата. -Плевать, -устало произнёс шатен, опускаясь на бетонный пол, ровно в ту же лужу, в которой всегда спал. -Но тебе же… -Не трогай меня. Младший лишь развёл руками и решил оставить своего брата в покое. Впервые за несколько дней Виктор закрыл глаза и задремал.