You can't pronounce my name without some selfharm.

Их было двое в фургоне. Наверное, в последний раз такое идиллическое одиночество вдвоём случилось пару месяцев назад, когда один снова сбежал от своей матери, а другой нуждался в тихом местечке, чтобы сочинять новые песни. И сейчас два мексиканских мальчика испытывали дикое упоение нахождением в фургоне один на один. Я говорю о Вике и Тони. Фуэнтес неловко и практически неудобно сидел на кровати, скрестив ноги по-турецки, но не слишком-то аккуратно, а так, словно ему что-то мешало сдвинуть их поближе. Может, из-за изрезанных пяток, никак не хотевших проходить или затягиваться; может, он привык сидеть в такой дурацкой позе; может, это было очередной слабой попыткой привлечь внимание Антонио к своей скромной персоне (хотя тот не обходил Виктора стороной). Перри же лежал на спине на прохладном полу, согнув одну ногу в колене и положив сверху вторую. На животе у него лежала гитара, пальцы неслышно бегали по грифу, медиатор извлекал тихие звуки из струн, словно его мысли принимали формы аккордов. Тёмные волосы струились водопадом на прохладный пластик, местами извиваясь в кольца, скрывая половину лица, коса примостилась на плече, незаметная резинка слабо поблёскивала в свете, бившем в запылённые окна. -Тони? — Вик поднялся на ноги, сделал несколько шагов и опустился на пол рядом с ним. -Ну? -Закрой глаза. -Иди к чёрту. — он нахально усмехнулся. Виктор фыркнул и накрыл глаза Антонио рукой. Тот хотел даже взбрыкнуть и посильнее ударить вокалиста, но тот ни с того ни с сего запел тем прекрасным чистым голосом, как он всегда делал, когда у него появлялась безбашенная идея для новой песни. «Однажды я поведу, Закрыв глаза, Я буду твоим воздухом, а ты — моим И я просто хочу исчезнуть в небе на глубине морской, Миллионы поцелуев под водой, Пока мы летим в волны океана…» Тони хитро улыбнулся, его руки сами собой бегали по струнам, звуки из приглушённых становились всё ярче, пятка отстукивала такт. Громче запел и Вик резко поднялся на ноги и взял в руки блокнот, чтобы записать аккорды следом за гитаристом. Перри так и не открыл глаза. Он видел свои картины: на каждом куплете он представлял всю их группу в помещении с белыми стенами, одетых во всё чёрное, но в какой-то момент камера приближалась к глазам Фуэнтеса, и они вдруг оказывались того же цвета, что и морская пучина. Становилось мокро, нечем дышать — они играли под водой, все в белом, пузырьки всплывали на поверхность с каждым выдохом. Где-то над толщей воды светило солнце, но не пробивалось сюда. Что-то давило на грудь Тони. Неужели он и вправду тонул? Он испугался, но не мог разомкнуть веки. -Эй, открой глаза, придурок! Грубоватый тычок в ребро холодным пальцем. Перри выгнулся в груди, пытаясь увернуться, гитара съехала и громко ударила грифом по полу, так что гитаристу волей-неволей пришлось посмотреть на неё, чтобы убедиться, что ничего плохо не случилось. -Ты, что, опять смылся в свой мирок? Глаза привыкли к свету, Тони потёр их и глубоко вздохнул. -Скорее, в твой мирок «Неба в глубине морской». Я думал, что утону к чёртовой матери. -Фантазия пошаливает? Перри громко сглотнул и сделал вид, что пропустил вопрос мимо ушей. -Я уже забыл, как классно ты умеешь петь. Что, выспался и поел по-нормальному? Виктор снова фыркнул. -Между прочим, это был комплимент… — с ноткой недовольства произнёс Антонио, подпирая подбородок гитарой. -Тебе лишь бы издеваться надо мной, Тони. — покачал головой Вик. -Между прочим, я за тебя переживал! -Потому что я едва не утащил группу ко дну? -Да… То есть, нет… То есть… Как за друга. -Очень мило. — фыркнул шатен. -Просто… Если бы с тобой что-нибудь случилось… Слова застряли в глотке. Перри отложил гитару и сел, прижав к груди коленку и постукивая по ней пальцами. Он понял, что зашёл слишком далеко, казалось бы, с такими обычными словами, но для него они представляли нечто иное. Ему словно пришлось заживо снять с себя слой кожи, но не до конца. Кажется, поворачивать поздно: он и так истекает кровью и не сможет надеть кожу обратно без хирургического вмешательства. Также он не сможет усмехнуться и сказать: «Забей, я разнежничался». Оставалось договорить предложение или сделать вид, что он забыл, что хотел сказать… Либо надеяться на лёгкое бессердечие Вика. Но коридоры его глаз, словно покрытые острыми лезвиями, впились в него. Как трудно объяснить, что ты имел это в виду как друг, а не как безнадёжно влюблённый мальчишка, с таким трепетом ожидавший этих встреч один на один. -И? — излишне холодно спросил Виктор. -Что? -Если бы со мной что-нибудь случилось…? -Не знаю. Мне было бы грустно. Фуэнтес напряжённо фыркнул. -Что, никаких трагедий вселенского масштаба? Ты даже не стал бы убиваться, что я околел? -Ты же знаешь меня… -Конечно. Ты бы влез на мой гроб и станцевал что-нибудь неприличное. Я знаю, Тони… — он осторожно потёр кончиком пальца кольцо в носу. Антонио горько усмехнулся. -Ответ неправильный. -Ой, да неужели? Что, расчувствовался бы? — он хрустнул пальцами. — Мне иногда кажется, что всем будет пофиг, если я умру. Моим родителям уже всё равно, где я, что со мной. Нет, может, Майк им что-нибудь рассказывает, но, судя по тому, меня до сих пор не позвали и не заставили собрать все шмотки… Чего-то ждут? Плевать. — он начал переминаться с ноги на ногу, что значило, что стоять Виктор больше не мог. Но мексиканец не торопился приземлиться на кровать. -Думаешь, Майку не будет больно? -Не его ума дело. -Что, и не моего тоже? И не Хайми? -Вам двоим точно должно быть до одного места. -Вик, я серьёзно! -Что?! — его голос сорвался, когда он почувствовал, как по ноге течёт струйка крови. Пятку сильно жгло, как будто в неё вонзился осколок стекла величиной с кулак. Стиснув зубы, Фуэнтес прихромал к кровати и рухнул на неё, раскинув руки. -Эй… Я… Я не знаю. Мне было бы не просто грустно. Больно, скорее всего. Знаешь, как будто кто-нибудь запихнул мне руку в грудь и вырвал сердце. Виктор бессильно фыркнул и прикрыл глаза. -Вик…? -Закрыли эту тему. -Но не… Ладно. Тони вновь взял гитару в руки. Слишком напряжённая атмосфера — проскочи одна искра, и всё полетит на воздух. Откинув непослушную чёлку с лица, Перри промурлыкал слова песни ещё раз, чтобы провалиться в свой мирок странных ощущений. Но это было совсем не так, как с Виком, специально закрывающим его глаза. -Фальшивишь. — простонал Фуэнтес с кровати. — В первый раз было лучше. Антонио закатил глаза и цокнул языком о нёбо. -Иди на кровать. -На полу лучше думается. -Я не могу встать: нога побаливает. Перри снова цокнул языком о нёбо и подошёл к кровати, отодвигая руку Виктора грифом. Тот недовольно посмотрел на него и вновь сел в ту дурацкую позу. -Мог бы попросить подвинуться, а не тыкать в меня, как последний придурок. -Теперь я придурок? -Ещё какой. -Иди к чёрту… — усмехнулся Антонио. -Тони «Придурок» Перри. Звучит лучше, чем Тони «Черепаха» Перри. -Как ты иногда надоедаешь со своими подколами… Вик усмехнулся и вытер вспотевшие ладони о покрывало. Белоснежные зубы, начищенные до блеска за последние пару дней, впились в и без того искусанные губы. Тони поправил ремень от гитары на плече, как бы напоминая, почему он сидел на койке. -Мне сесть сзади? -Плевать. Просто начни петь наконец-то. Шатену пришлось передвинуться за спину брюнета, его коленка неловко коснулась рёбер гитариста. Мокрые ладони убрали волосы с лица другого парня и прикрыли глаза. Тот напряжённо поёжился. Коленки слегка обнимали его бёдра. Рука, лежавшая на струнах, задрожала. «И, малыш, с тобой всё будет хорошо, пока мне плохо. Так станцуй во тьме, Наточи зубы и укуси так сильно, как хочешь. Однажды я поведу, Закрыв глаза, Мы будем плавать кругами под голубым светом, И я просто хочу исчезнуть в небе на глубине морской, Миллион поцелуев, пока мы мчимся к океану. И это будет лучший день в моей жизни, Празднование конца.»