Стражи: Igneus Serpens Tentator

      Все вокруг светилось резкой белизной, словно пропитавшей стены и потолок длинной колоннады. В полу что-то двигалось, будто клубы молочного тумана, обволакивающие растения ранним утром. Тонкая грань между строгостью и величием классицизма была идеально соблюдена.       «Такой контраст с этим городом-помойкой», — подумал я, все еще не осознавая своего положения.       Я чувствовал, что Йенсен и Люсент стояли сзади. Внезапно из-за колонн появилось два человека, бесшумно подошедших ко мне.       — Мы — хранители Совета, нам приказано вас заковать, — голос раздался над самым ухом, и затем путы, лишавшие преступников всех сил, сковали мои руки, ограничивая движения.       — Спасибо, — я улыбнулся, но хранители, одетые в серые балахоны, волнами ниспадавшие на землю, бесстрастно отреагировали на мои слова, вставая по обе стороны от меня.       Я и сам понимал, что время для улыбок было неподходящим, но другого у меня уже не было.       «Интересно, мне дадут последнее желание?» — я бы постеснялся просить об этом: это показало бы мою слабость.       — Добро пожаловать в Совет, стражи, — Королева Благого двора появилась передо мной, выправляя серебряные волосы из-под такого же балдахина, какой был на хранителях. — Сегодня необычный день в этой обители, поэтому вас сопровождаю я, в остальное время вам двоим нужно будет самим плутать по этим коридорам.       «Двоим… Мой приговор был очевиден с самого начала», — я опустил голову вниз, на секунду вглядываясь в пол, и отступил назад, когда мне показалось, что я увидел в тумане до боли знакомое лицо.       Меня резко толкнули вперед, по-хозяйски указывая направление.       — О чем вы?.. — голос Люсент сорвался.       Я не выдержал и рассмеялся ее глупости и наивности.       — А тебе все весело, Себастьян? — Королева проигнорировала вопрос Кетернии и поравнялась со мной.       — Перед смертью не грешно и повеселиться, — ответил я, стараясь не морщиться от боли: путы вытягивали из меня магию. — Скажите, мне давно было интересно, а правда, что ваш жених умер, увидев ваш взгляд, когда вы шли к алтарю?       — Он бы тебе точно ответил, если бы был жив, — мятные глаза лукаво оглядели меня.       Я улыбнулся, скрывая за этой притворной гримасой боль. Нотки понимания отразились в глазах у фейри, и она ушла вперед, не желая иметь что-либо общее с низшими созданиями. Полы ее платья, видневшиеся из-под накидки, мягко летели за ней легким дымом, подхваченным ветром.       Я знал эту женщину только из-за того, что однажды она пришла в наше поместье по просьбе отца. Это случилось через несколько лет после смерти матери, мне было лет десять. Я не знал, с чем был связан приход фейри, которых отец не любил так же сильно, как и остальную нечисть, но стоило женщине сделать лишь шаг по нашему саду, как все растения зацвели… Я был восхищен Королевой Благого двора. Я наблюдал за этой магией из окна и рванул вниз, когда увидел, что фейри подошла к одному из входов в поместье. Я хотел спрятаться в нишу между дверьми, наивно надеясь, что меня не заметят. Однако пронизывающий взгляд фейри настиг меня до того, как я смог исполнить свой замысел. В каждом движении Королевы ощущалось величие: плавность жестов, спектр всевозможных улыбок, оставивших след в уголках губ, именно ими она одаривала своих подданных, каждый раз играя какую-то роль… Я, словно завороженный, не мог оторвать взгляда от нее, пока не услышал, как отец позвал меня. Даже сейчас я помнил страх наказания, этот металлический вкус во рту. Тогда Королева защитила меня, сказав, что я лишь ребенок. Я впервые увидел, как отец проглотил злобу. Но меня все равно наказали: стоило фейри уйти во второе крыло дома, как я получил по заслугам…       Если Совет отправил такую женщину вести меня на казнь, то должные почести мне оказали этой услугой сполна: она была идеальным палачом.       Я вернулся в реальность, позволяя лишь улыбке играть на губах каждый раз, как боль пронзала запястья. Это была привычка безумца, сбивавшая всех с толку, кроме двоих людей, что были мне особенно дороги. Хорошо, что они не видели меня таким.       В Совете царила угнетающая тишина, в которой эхом разносились шаги. Я с удивлением отмечал, что именно сейчас даже шуршание подошвы о мраморные плиты успокаивало меня.       «Хотя лучше было бы закурить, но скорее мне выбьют зубы, чем протянут сигарету», — невесело подумал я.       Я мог смотреть лишь вперед и вниз, куда я не опускал взгляда, опасаясь увидеть еще чье-то лицо, с осуждением смотревшее на меня. Поэтому, когда Йенсен вышел вперед, у меня не оставалось иного выбора, кроме как смотреть на него. Было приятно видеть, что даже умиротворяющая атмосфера Совета не успокоила его гнева; казалось, будто ярость обволакивала его целиком, мешая ясно мыслить. Страж то сжимал, то разжимал кулаки, позволяя пронизывающему холоду струиться по пальцам.       «Жаль, конечно, но тебе точно не дадут замарать руки», — с радостью подумал я, представляя, насколько сильно он хотел меня убить.       Один из стражников прошептал что-то — путы затянулись сильнее, посылая волны боли по рукам. Я поморщился, но не издал ни звука, зная, что именно этого они от меня и ждали. Я постарался уйти от боли, вслушиваясь в наши шаги. Легкая походка Королевы Благого двора, которая будто летела по мрамору, а не шла; уверенная поступь Йенсена и еле слышная — Кетернии. Время от времени стражница выходила вперед, словно намереваясь что-то сказать, но, замечая, что никто не обращал внимания на нее, вновь уходила в сторону, погружаясь в свои раздумья. С ней было что-то не так: она была жалким бледным образом себя настоящей. Ее руки тряслись, а сбивчивое дыхание, тревожащее мой слух, выдавало ее страх.       «Тебе-то чего бояться? Тебя не будут казнить», — с презрением подумал я, не признавая жалости к чужой слабости.       Люсент обернулась на меня и встретилась со мной взглядом. Я не понимал, что это означало, но очень уж хотел узнать: все, что было связано с Кетернией, приводило в ступор. Я собирался заговорить, когда меня резко толкнули вперед, заставив упасть на колени. Взгляд ненамеренно упал на пол, в котором я вновь разглядел эти туманные глаза, смотревшие прямо в душу. Я резко зажмурился, позволяя стражникам поднять меня на ноги. Кетерния более не поворачивалась в мою сторону.       Впереди выросли высокие тяжелые двери, которых прежде не было в конце этого, казалось, бесконечного коридора. Рунический рисунок, изящно вырезанный рукой умелого мастера, извивался на дверном полотне и приглушенно светился. Королева Благого двора, откинув полу плаща, положила руку на стык створок — символы загорелись с новой силой, мигая в определенный такт.       «Воспринимают сердцебиение?» — с вялым интересом задумался я.       — Я — вторая Королева Благого двора. Сопровождаю трех стражей, призванных Советом, — властно сказала женщина, надавливая ладонью на то место, где, по моим представлениям, располагался замок.       Внутри что-то громко щелкнуло; механизм, скрытый в стенах, заскрежетал; руны последний раз осветили коридор, затем двери медленно растворились в стенах, словно их и вовсе не было. Перед нами раскинулась просторная зала, обитая белоснежным мрамором, но тонувшая в таинственной полутьме. Меня толкнули вперед, позволяя увидеть во всей красе пять ниш, скрывавших за собой представителей Совета. Одна из них, несколько возвышавшаяся над остальными, явно принадлежала главе Совета. По обе стороны от нее стояло двое огромных мужчин, облаченных во все те же серые балахоны. Королева Благого двора кивнула главе и уверенно прошла к своему месту, скрывая свое лицо в непроницаемой тьме.       Я был выведен вперед, где меня озарял бледный свет, лившийся с куполообразного потолка. Я поднял взгляд наверх: казалось, будто сверху был еще один этаж, где только что мелькнула чья-то размытая фигура. Один из моих стражников ударил меня по ногам, приказывая тем самым встать на колени. Нехотя я преклонился перед Советом. Я понимал, что не было смысла сопротивляться: я пришел на плаху, нет причин бороться дальше. Члены Совета для этого и скрывали свои лица во тьме: они прятали истинные эмоции, потому что даже через самую хорошую маску может пробиться щепотка истинных чувств. Например, жалости. Я слегка улыбнулся своим мыслям, поднимая взгляд на центральную нишу.       — Historia est magistra vitae (История — учитель жизни), — громогласно разнеслось по залу.       «Цицерон? Убьете меня под звучание красивых цитат?» — с горечью подумал я, стараясь не показывать страха, что медленно возрастал в душе: каждый, кого вели на смерть, боялся палача.       Голос, что произнес цитату на латыни, заключал в себе столь многое: молодость и старость, вечность и мимолетность, власть и мудрость… От этой силы сперло дыхание, казалось, что стоило мне сделать хоть одно движение — я упаду замертво.       — Первое заседание Совета с обновленным составом стражей объявляется открытым! — продолжал некто из-за вуали темноты. — Сегодня мы собрались здесь, чтобы провести Великий Суд по делу убийства одного из стражей, грубого нарушения всех законов и правил совместного существования Совета, стражей и нечисти…       Я не мог не скривиться от преподнесения чего-то столь тривиального, как суд, в качестве «великого».       — Обвиняется наследник рода Леруаморо — Себастьян Стефан Рафаиль Леруаморо.       В следующую секунду я в самом деле потерял способность к движению, мой взгляд застыл на центральной нише, я не мог его отвести. Это так напоминало мне смерть, когда лишь кромка жалкой крыши была последним, что я видел… Но все же сейчас я был жив.       «Пока жив», — исправил я сам себя.       — Простите, но мы ведь ожидаем еще двоих людей, — этот голос был знаком до боли; интонация, манера речи впивались в память, вызывая отвратительный образ.       «Toro, будешь решать мою судьбу», — если бы я мог, то обязательно бы выжег все сущее из этого скользкого испанца.       — Вы правы, не стоит начинать без них, тем более, они давно ждут приглашения, — Королева Благого двора сохраняла неизменные нотки величия в своем безликом голосе.       Казалось, что глава Совета, так и не представившийся, сделал какое-то движение, заставившее двери, оставленные нами позади, вновь открыться, чтобы впустить двоих.       Я сразу вслушался, позволяя новоприобретенной силе впиваться в воздух, усиливая звук, давая слабый образ. Мягкие и медленные шаги, пересекавшиеся с надменной поступью, сопровождавшейся стуком трости, которая, я уверен, была увенчана головой змеи.       Стоило мне понять, кто вошел в зал суда, как я понял то чувство, которое съедало меня изнутри: я не жалел ни о чем, я стыдился, что не довел дело до конца…       — Стефан Рафаиль Леруаморо и Айна Йенсен, бывшее поколение стражей, прибыли по приказу Совета, — громогласно провозгласил отец.       Я мечтал спрятаться, исчезнуть, но мог лишь зажмурить глаза, чувствуя презрительный взгляд мужчины на своем затылке. Я унизил нашу семью, уничтожил имя, растоптал былые заслуги, я не смог…       Я услышал рваный вздох за спиной. Сердце пропустило несколько ударов.       — Тогда можно начинать заседание, — безразлично проговорил кто-то, сидевший справа от Королевы.       В зале на мгновение установилась оглушительная тишина, которая словно усиливала какую-то угнетающую магию, витавшую в воздухе.       — Мы — Совет, в далеком прошлом вампиры, оборотни, фейри и маги заключили нерушимый союз. Каждый поклялся именами Богов, что защита мира будет главной задачей каждого из них, что они будут готовы жертвовать своими жизнями ради справедливости. С тех пор прошли тысячи лет, но каждый из нас остался здесь. Нашу клятву скрепили стражи, обещавшие, что любой, кто существует в мире, будет жить в достатке и счастье. Мы пережили темные времена, когда сияние света ослепляло многих, повергая наш мир в хаос, мы смогли переступить через свою гордость и вновь скрепить разрушенную клятву. Однако мир меняется, Tempus edax rerum (Время — пожиратель вещей), всегда находится что-то, что грозится разрушить наше хрупкое перемирие. Сейчас это нарушение главного закона: если страж убьет себе подобного, то его наказанием будет смерть, — властный голос главы Совета окутал мое сознание, мешая ясно думать. — Не находите ли вы, молодое поколение стражей, что только недавно осознало всю важность своего существования, что потеря даже одного из вас приближает мир к его концу?       Я не имел права возразить его словам.       — А вы, потрепанные временем и сражениями стражи, помните ли вы ваших соратников, чьи души указывают Совету верный путь? Айна, помните ли вы своего мужа?       — Да, помню, — эти слова были пронизаны непереносимой скорбью.       — А вы, Стефан, — Вивьен, что была ярчайшей воспитанницей Совета; чье имя все еще гуляет по земле?       Отец не ответил.       — Я ее помню, — почему-то эти слова сорвались с моих губ.       «Что со мной?» — вопрос повис в моем сознании, тут же растворяясь в воспоминаниях.       Мягкая улыбка, тонкие запястья, уроки скрипки, поцелуй на ночь, камелия…       — Вы и сами понимаете, что юноша, посмевший восстать против правил Совета, убивший юную стражницу льда и воды, предавший своих соратников, друзей и любимых, заслуживает смерти, — приговор был оглашен без возможности на защиту. — Ваша душа прогнила, Себастьян.       Мой взгляд впился в тьму, где я с трудом мог различить силуэт главы Совета.       — Должна заметить вам, что в этом вопиющем преступлении может быть замешан не только юноша, — тихий и неизвестный мне голос прервал речь главы. — Я, как представитель магов, давший клятву Люциферу и Совету, вижу чью-то тень на действиях юноши. Возможно, она не видна вашим всевидящим глазам, глава, но я отчетливо могу увидеть ее пакостный узор на душе наследника Леруаморо.       — Хотите сказать, что кто-то принудил это отродье убить стражницу? — вновь заговорил тот, что сидел рядом с Королевой; теперь было ясно, что это был представитель от оборотней.       Они менялись чаще всего: смерть охотилась за ними так же, как и за людьми.       — Именно, поэтому прошу главу хотя бы опросить юношу перед тем, как уничтожить его тело и стереть душу. Выношу это на голосование.       Сердце в груди билось с невероятной скоростью. Я должен был соврать, спасти ее от тяжелейшей потери. Я должен был сделать хоть что-то...       — Что ж, раз большинство проголосовало «за», мы выслушаем слова Себастьяна, — глава явно был недоволен таким исходом. — Говорите.       Я тяжело сглотнул и улыбнулся, почувствовав, что снова могу двигаться: путы исчезли. Я не мог позволить улыбке дрожать: пусть она снится им в кошмарах.       — Спрашиваете, сам ли я убил Мариссу? Хотите услышать, не нашептал ли мне кто-то, суля невиданную силу после ее убийства? Ответ, — сзади хрустнул лед. — Нет. Не мог же я позволить себе остаться слабаком? Должен же я был сохранить имя семьи? Стать лидером?..       Йенсен рванул вперед, намереваясь ударить меня ледяным кинжалом, но я знал, что магия Совета остановит его. Я даже не обернулся, с удовольствием услышав, как он рухнул на колени. Не нужно было даже смотреть на него, чтобы узнать, что он дрожал от злости; сила, скрытая в нем, рвалась наружу; сладкий привкус убийства плясал в воздухе. Моя улыбка стала шире.       — Я мечтал обрести силы, не важно как. Честно говоря, я хотел убить еще и ледяного стража, и у меня это вышло! — мой голос становился все громче, я перебарывал страх, превращая его в безумие. — Я выжег его насквозь, я видел, как он упал замертво. Лучше бы вы задались вопросом, как мы все остались в живых, встретившись со смертью лицом к лицу!       Я сорвался на крик, раскидывая руки в стороны. Это должно было их убедить, отвлечь, спасти ее от горя.       — Никто никогда не был моей тенью, разве что жадность силы оставила на мне свой отпечаток, — прошептал я, оставаясь на ногах, устремляя взгляд на центральную нишу. — Я приму свое наказание, стыдясь своего провала, но прошу выполнить мою просьбу. Мне обещали, что дьявол ответит на мой вопрос, поэтому я и спрашиваю вас. Что не так с Кетернией Люсент?       Я указал рукой на стражницу, испуганно глядевшую на меня. Она была в ужасе, я презирал ее слабость, глупость, наивность и ненавидел за то, что она вернула меня к жизни, забирая единственную возможность уйти без боли. Эта стражница — мой враг.       — Люсент — давно забытый род, тесно связанный с фейри. Когда-то они были сильны, но потом утратили свое могущество, предпочтя общество людей. Единственное, что может быть в ней «не так» — остатки крови фейри, давшие ее глазам золотые искры, — размеренно проговорила Королева Благого двора через несколько секунд после моего вопроса. — То, что она вновь оказалась в Совете — чудо.       Я не мог поверить ее словам. Затуманенными глазами я смотрел на Кетернию, замечая те самые золотые искры…       — Вранье, — тихо выдохнул Александер, медленно поднимавшийся на ноги. — Ее семью ведь исключили из Совета за неповиновение приказам.       «Он помогает мне? — удивленно подумал я, встречаясь глазами с Йенсеном, который сразу же отвел взгляд. — Нет, он сам заинтересован в этом».       Рука Люсент непроизвольно сжалась в кулак.       «Неужели то, что он сказал, было новостью для нее? Он скрывал от нее это знание?» — Кетерния выглядела преданной, отчужденной и совершенно отчаянной.       В Совете повисла тишина, разрываемая лишь сердцебиениями собравшихся. Я с удовольствием отмечал, что моя казнь, кажется, откладывалась.       — Могу я ответить, глава? — я резко обернулся назад, стыдливо опуская лицо под пронзительным взглядом отца. — Каждый страж знает, что интимная связь с людьми — преступление. Естественно, что Люсент исключили бы из Совета, если бы кто-то из них завел эту порочную связь.       Toro громко рассмеялся:       — Торопишь казнь сына, Serpent?       — Но как вышло, что ее жизнь снова оказалась связанной с Советом? Она стала вашей… — Йенсен проглотил гордость, не заканчивая пустых обвинений.       — Люсент были одной из самых прославленных семей. Возвращение этого рода в колыбель Совета — подарок Богов, который мы все ценим. Мы не задаем вопросы Богам, будучи ничтожными созданиями, имеющими право лишь исполнять волю тех, кто выше нас. Надеюсь, что мы удовлетворили вашу просьбу, Себастьян, — размеренный голос главы клокотал скрытой силой.       Горькое чувство наказания, которого я всегда так боялся, вновь настигло меня, заглушая слух, уничтожая меня изнутри. Я не мог понять, сам ли я упал на колени, или на то был приказ главы Совета. Я тяжело сглотнул, встречаясь глазами с тьмой. Это было лучше, чем смотреть в безжалостные глаза отца: жестокость Совета была скрыта законами. Я потерял себя в этой тьме. Все разрушалось: я убил Мариссу, следуя слепой вере; я подвел отца, огорчил сестер, а ее особенно… Мой разум издевался надо мной, внушая, что Кетерния имела при себе те силы, что способны вернуть мертвых к жизни… Я должен был понять, что все это было обманом моего сознания, фантазией безумца. Я давно потерялся в своей голове, не находя более причин своих действий, не ища оправданий.       — Вы признаете, что виновны, наследник Леруаморо?       Слова членов Совета не проникали в мой разум.       «Я умру вот так? Ничего не достигнув? Задав глупый вопрос, ответом на который было мое безумие? Что я оставил после себя? Смерть и разочарование?» — в моей голове царил неугомонный шум.       — Признаю, — непроизвольно сорвалось с моих губ.       — Тогда традиционная казнь от руки главы Совета…       Я взглянул ввысь. Кажется, я вновь увидел там ее лицо. Она не смотрела на меня с осуждением.       «Мне жаль, что я убил тебя, ведь только ты понимала меня, верила в мои силы, играла на пианино, стоило только моим демонам одолеть мой рассудок… Мне жаль», — навязчивый шепот совести начал извиняться за все мои грехи.       — Je suis désolé, Marie, (Мне так жаль, Мари), — слезы впервые подступили к глазам, обжигая их.       — Ты можешь встать на колени, — снисходительно предложила Королева Благого двора, чей голос пробился сквозь остатки безумия.       — Нет, спасибо, я постою, — мой голос прозвучал необычно сильно и уверенно.       — Это твой выбор.       — Все равно рухнет на колени, еще никто не смог устоять под ударом копья, — я посмотрел в сторону оборотня, с таким презрением и безразличием говорившего о чужой жизни.       Его слова окончательно вернули меня обратно в пронзающую ужасом реальность.       «Сейчас я умру», — я постарался успокоиться.       — Tempus edax rerum, Себастьян.       Я услышал, как зашелестел плащ главы, когда тот поднялся. Тьму разрезал холодный голубой свет, исходивший от наконечника копья. Свечение позволило разглядеть край капюшона мужчины, но его лицо было скрыто от меня… По телу прошел ток: сила, скрытая в теле палача, вырвалась наружу, напоминая, насколько я был ничтожен по сравнению с ним.       Наконечник указывал на меня. Я стиснул зубы и закрыл глаза, приготовившись к смерти. Копье со свистом понеслось в меня, я облегченно выдохнул, когда мир с грохотом рассыпался в прах…